Статистика ВК сообщества "Блог приемной мамы. Жизнь минимишкиных."

ЛЯГУШАЧЬЯ КОЖА

Когда мы с мужем решились на второго ребенка, мы уже точно знали, что это будет девочка с синдромом Дауна. Заранее решили, что не будем выбирать долго, ждать, искать ребенка на другом конце страны – возьмем того, кто рядом с нами и нуждается в нас. Так мы оказались снова в Министерстве Образования Нижегородской области, где нам показали анкеты детей, подходящих под наши нехитрые требования.

Собственно, анкет было две.

Две девочки, почти ровесницы, обе солнечные. Они даже находились в одном доме малютки, воспитывались вместе. Состояние здоровья у девочек было приблизительно схожее, как и уровень развития: полное «отсутствие всякого присутствия». Оставались фотографии и видеоролики, снятые волонтерами. Фотографии всё и решили.

Саша была прекрасна – с нежной-нежной полупрозрачной фарфоровой кожей, с пушистыми вихрами пшеничного цвета на макушке и невероятными серыми глазами под веером роскошных длиннющих ресниц. А еще на ее лице было то, за что и зацепился наш взгляд, то, что заставило нас остановиться на этой анкете. Была расщелина – широкая, в мой палец толщиной, соединяющая ротик с одной ноздрей носа и не прикрытая раздвоенной «заячьей» губой. Я машинально спросила: «Это можно убрать?», и, услышав утвердительный ответ, сразу решила, что надо быстрее заняться этим вопросом. Хотелось помочь малышке скорее сбросить лягушачью кожу, ведь я сразу разглядела, что передо мной настоящая красавица.

Реакция друзей и родных

Конечно, среди наших знакомых мало кто мог сразу, как мы, разглядеть красоту Саши. Человеку «не в теме» непросто воспринять расщелину спокойно. Может показаться, что это нечто очень сложное, что никогда не будет полностью устранено, затрагивающее не только внешность ребенка, но и всю дальнейшую жизнь. Конечно, это заблуждение. Операции по устранению расщелины губы и нёба врачи успешно проводят уже более полувека, и при современном уровне развития медицины, возможна полная реабилитация таких пациентов.

Я очень хорошо помню, как боялась показать фотографию Саши нашим родным. Мы держали все в секрете до знакомства с ней и подписания согласия на удочерение. Когда все было уже решено, родители Сергея, моя мама и наши родные узнали о Саше. Мягко говоря, это был настоящий шок для всех, фотография дочери производила эффект разорвавшейся бомбы. Не знаю даже, что больше пугало - синдром Дауна или расщелина. Посыпались бесконечные вопросы и уговоры. Вы уже точно решили? Нельзя все отменить, переиграть, выбрать другого ребенка? Как вы будете жить с этим? Зачем вам такая девочка? Как она сама будет жить? И только Женя, которому было на тот момент чуть меньше двух лет, ничего странного в своей новоявленной сестренке не заметил. Он, как и мы, сразу принял ее, с первой встречи, и всячески выражал симпатию и нежность: гремел погремушкой, гладил, целовал, рвался сам катать коляску и бережно поправлял вечно сползающее одеялко.

Вообще реакция окружающих, даже незнакомых людей, была изначально очень настороженной, скорее даже негативной. Во время наших визитов в дом малютки мы постоянно ловили на себе недоуменные взгляды. Сотрудники учреждения, казалось, просто не верили, что кто-то в здравом уме мог выбрать Сашу, гадали, ради каких таких выгод мы подписались «безнадежного» ребенка.

И вот мы выиграли суд, Саша стала нашей. Счастливый и знаменательный день для нас. По случайности, он совпал с днем рождения Дедули, и мы спешили к родным, чтобы вместе отпраздновать оба события. Но оказалось, что не все видят повод для праздника.

БаТаня едва могла сдержать слезы. Она не прикасалась к Саше, не называла ее по имени, а только «несчастной девочкой», все время спрашивала что-то вроде «А она не задохнется?» или «Ей может грязь попасть в ротик, может, накрыть чем-нибудь?» Очевидно, она воспринимала Сашу как очень тяжело больного ребенка, с которым каждую секунду может случиться непоправимое. На все наши увещевания о том, что Саша прекрасно себя чувствует, ей комфортно и она в полной безопасности, только качала головой. БаТаня терпела, вздыхала и поджимала губы, а потом все же решилась и попросила нас унести дочь, дать ей время привыкнуть к облику Саши.

– Удивляюсь тебе, Танюшка! Как ты так спокойно смотришь на этот ужас? Неужели у тебя сердце не сжимается? Это же просто страшно! Нет, я бы никогда не смогла взять такого ребенка, с ума можно сойти от подобного зрелища каждый день! До чего ж вы с Сергеем хладнокровные.

Хладнокровные и бессердечные мы с Сергеем до сих пор посмеиваемся, вспоминая эту тираду. БаТане не напоминаем, да она бы сто процентов сегодня стала отнекиваться от собственных слов. Ну правда же, как она могла такое говорить про Сашулю, про такую умницу, про нашу раскрасавицу! Вздор, все вздор и наговоры! И детектор лжи бы ей поверил, так она сегодня любит Сашу.

Первый шок миновал, и очень многие люди в нашем окружении, так же как и баТаня, сумели разглядеть в Саше умницу и красавицу. Кто-то молча принимал нашу дочь такой, какая она есть. Другие просто влюблялись и уже не обращали внимания на такие мелочи, как расщелина и синдром. Конечно нашлись люди, у которых продолжало «безумно болело сердце», и они сами предпочли отстраниться, уйти из нашей жизни. Мы приняли и поняли их решение, наши пути окончательно разошлись. Без особых сожалений с обеих сторон.

В плане быта тоже никаких особых проблем не возникало: ухаживать за Сашей было не сложнее, чем за любым другим ребенком. Ну да, первые полтора года в семье она ела только протертую пищу. Но разве это беда? Блендер справляется с этой задачей за минуту. Бутылочку дочь не знала, но прекрасно могла пить с помощью шприца. Примерно к трем годам дочь научилась самостоятельно пить из кружки и вопрос с питьем окончательно положительно решился.

Из-за постоянно открытого ротика маленькая Саша была особенно подвержена любым инфекциям, вирусам и в осенне-зимний период много болела. После того как был проведен первый этап операции и Саше зашили губу, этот вопрос отчасти решился. Здесь сыграл роль и ослабленный иммунитет, который часто встречается у детей с синдромом Дауна.

Операция

Операции по устранению расщелины губы и неба в нашей стране проводят детям в раннем возрасте. Лечение полностью может быть бесплатным по полису ОМС, при этом можно выбрать и клинику, и врача, которому доверяешь. Нашу дочь оперировали замечательные челюстно лицевые хирурги в Морозовской больнице в Москве, и результатом мы остались довольны. Есть в этой сфере и платные услуги, но только по желанию. Честно говоря, я не вижу большого смысла проводить эту операцию платно, и знаю множество примеров, когда шрамик на лице ребенка после дорогостоящей операции в частной клинике оставался гораздо более заметным, и даже возникали различные осложнения.

При полной расщелине губы и твердого и мягкого нёба операция, как правило, проходит в три этапа с интервалом от полугода до года. Годам к трем, если во время начать, все операции остаются позади. Понятно, что могут возникнуть некоторые сложности с развитием речи, но занятия со специалистами и лого массаж решают и эту проблему. Позже, уже в подростковом возрасте можно будет сделать пластику, если эту будет актуально – очень часто получается так, что потребности в этом большой нет. После этого расщелина останется только в воспоминаниях родителей, а сам ребенок, вполне вероятно, даже не вспомнит о том, что пережил в младенчестве.

Иногда я думаю о том, что именно Сашина расщелина привлекла наше с мужем внимание к ее анкете. Это был такой маячок, мы просто не смогли пройти мимо. Я была уверена тогда, что таких ребят очень неохотно забирают под опеку и усыновляют, что многих потенциальных родителей этот диагноз пугает даже больше, чем синдром Дауна. Отчасти это так, но мы за минувшие годы познакомились с несколькими семьями, в которых воспитываются кровные и приемные дети с врожденными челюстно лицевыми проблемами, в том числе, с таким диагнозом, как у Саши. Если все этапы операции были своевременно проведены, как правило, эти ребята практически не отличаются от сверстников.

Гораздо печальнее, когда такие дети застревают в системе и операции им по разным причинам вовремя не делают. Я знаю историю девочки, которую удочерили почти в десять лет с не прооперированной расщелиной неба. Это, конечно, ужасно, просто каменный век. Тем не менее, девочка умеет говорить, прекрасно понимает речь. Теперь, с поддержкой семьи и специалистов, она очень быстро наверстывает упущенное время и многого сможет достичь. Ей очень повезло.

Да, да, я снова о том же. Диагноз ребенка может и не быть для него трагедией, если рядом будут заботливые и внимательные взрослые, которые помогут и поддержат. Настоящая трагедия – это остаться один на один со своим недугом, переходить по этапу из одного учреждения для сирот в другое и окончить свою жизнь в ПНИ.

Мне очень хочется обратиться к потенциальным приемным родителям, которые в данный момент в поисках своего малыша, своего счастья. Полностью здоровых детей с полным статусом в базе нет, за ними действительно выстраиваются длинные очереди. Зато есть вот такие малыши, «заколдованные» принцы и принцессы, которых современная медицина давно и успешно возвращает к нормальной полноценной жизни. Не так страшна эта проблема, как кажется на первый взгляд. Может быть, стоит приглядеться, не спешить перелистывать страничку! Под лягушачьей кожей недуга может скрываться замечательный умный и красивый малыш, которому просто очень нужна Ваша помощь.

Вот и случилась вынужденная передышка. Ближайшие дни проведу в больнице. Лежу под капельницей в ожидании операции, аппендицит.Пожелайте мне удачи, Друзья. Молюсь, чтоб все хорошо.

Когда мы с мужем решились на второго ребенка, мы уже точно знали, что это будет девочка с синдромом Дауна. Заранее решили, что не будем выбирать долго, ждать, искать ребенка на другом конце страны – возьмем того, кто рядом с нами и нуждается в нас. Так мы оказались снова в Министерстве Образования Нижегородской области, где нам показали анкеты детей, подходящих под наши нехитрые требования.

Собственно, анкет было две.

Две девочки, почти ровесницы, обе солнечные. Они даже находились в одном доме малютки, воспитывались вместе. Состояние здоровья у девочек было приблизительно схожее, как и уровень развития: полное «отсутствие всякого присутствия». Оставались фотографии и видеоролики, снятые волонтерами. Фотографии всё и решили.

Саша была прекрасна – с нежной-нежной полупрозрачной фарфоровой кожей, с пушистыми вихрами пшеничного цвета на макушке и невероятными серыми глазами под веером роскошных длиннющих ресниц. А еще на ее лице было то, за что и зацепился наш взгляд, то, что заставило нас остановиться на этой анкете. Была расщелина – широкая, в мой палец толщиной, соединяющая ротик с одной ноздрей носа и не прикрытая раздвоенной «заячьей» губой. Я машинально спросила: «Это можно убрать?», и, услышав утвердительный ответ, сразу решила, что надо быстрее заняться этим вопросом. Хотелось помочь малышке скорее сбросить лягушачью кожу, ведь я сразу разглядела, что передо мной настоящая красавица.

Реакция друзей и родных

Конечно, среди наших знакомых мало кто мог сразу, как мы, разглядеть красоту Саши. Человеку «не в теме» непросто воспринять расщелину спокойно. Может показаться, что это нечто очень сложное, что никогда не будет полностью устранено, затрагивающее не только внешность ребенка, но и всю дальнейшую жизнь. Конечно, это заблуждение. Операции по устранению расщелины губы и нёба врачи успешно проводят уже более полувека, и при современном уровне развития медицины, возможна полная реабилитация таких пациентов.

Я очень хорошо помню, как боялась показать фотографию Саши нашим родным. Мы держали все в секрете до знакомства с ней и подписания согласия на усыновление. Когда все было уже решено, родители Сергея, моя мама и наши родные узнали о Саше. Мягко говоря, это был настоящий шок для всех, фотография дочери производила эффект разорвавшейся бомбы. Не знаю даже, что больше пугало всех - синдром Дауна или расщелина. Посыпались бесконечные вопросы и уговоры. Вы уже точно решили? Нельзя все отменить, переиграть, выбрать другого ребенка? Как вы будете жить с этим? Зачем вам такая девочка? Как она будет с этим всем жить? И только Женя, которому было на тот момент чуть меньше двух лет, ничего странного в своей новоявленной сестренке не заметил. Он, как и мы, сразу принял ее, с первой встречи, и всячески выражал симпатию и нежность: гремел погремушкой, гладил, целовал, рвался сам катать коляску и бережно поправлял вечно сползающее одеялко.

Вообще, реакция окружающих, даже незнакомых людей, была изначально очень настороженной, скорее даже негативной. Во время наших визитов в дом малютки, мы постоянно ловили на себе недоуменные взгляды. Сотрудники учреждения, казалось, просто не верили, что кто-то в здравом уме мог выбрать Сашу, гадали, ради каких таких выгод мы подписались «безнадежного» ребенка.

И вот, мы выиграли суд, Саша стала нашей. Счастливый и знаменательный день для нас. По случайности, он совпал с днем рождения Дедули, и мы спешили к родным, чтобы вместе отпраздновать оба события. Но оказалось, что не все видят повод для праздника.

БаТаня едва могла сдержать слезы. Она не прикасалась к Саше, не называла ее по имени, а только «несчастной девочкой», и все время спрашивала что-то вроде «А она не задохнется?» или «Ей может грязь попасть в ротик, может, накрыть чем-нибудь?» Очевидно, она воспринимала Сашу как очень тяжело больного ребенка, с которым каждую секунду может случиться непоправимое. На все наши увещевания о том, что Саша прекрасно себя чувствует, ей комфортно и она в полной безопасности, только качала головой. БаТаня терпела, вздыхала и поджимала губы, а потом все же решилась и попросила нас унести дочь, дать ей время привыкнуть к облику Саши.
– Удивляюсь тебе, Танюшка! Как ты так спокойно смотришь на этот ужас? Неужели у тебя сердце не сжимается? Это же просто страшно! Нет, я бы никогда не смогла взять такого ребенка, с ума можно сойти от подобного зрелища каждый день! До чего ж вы с Сергеем хладнокровные.

Хладнокровные и бессердечные мы с Сергеем до сих пор посмеиваемся, вспоминая эту тираду. БаТане не напоминаем, да она бы сто процентов сегодня стала отнекиваться от собственных слов. Ну правда же, как она могла такое говорить про Сашулю, про такую умницу, про нашу раскрасавицу! Вздор, все вздор и наговоры! И детектор лжи бы ей поверил, так она сегодня любит Сашу.

Первый шок миновал, и очень многие люди в нашем окружении, так же как и баТаня, сумели разглядеть в Саше умницу и красавицу. Кто-то ее молча принимал нашу дочь такой, какая она есть. Другие просто влюблялись и уже не обращали внимания на такие мелочи, как расщелина и синдром. Конечно, нашлись люди, у которых продолжало «безумно болело сердце», и они сами предпочли отстраниться, уйти из нашей жизни. Мы приняли и поняли их решение, наши пути окончательно разошлись. Без особых сожалений с обеих сторон.
В плане быта тоже никаких особых проблем не возникало: ухаживать за Сашей было не сложнее, чем за любым другим ребенком. Ну да, первые полтора года в семье она ела только протертую пищу. Но разве это беда? Блендер справляется с этой задачей за минуту. Бутылочку дочь не знала, но прекрасно могла пить с помощью шприца. Примерно к трем годам дочь научилась самостоятельно пить из кружки и вопрос с питьем окончательно положительно решился.
Конечно, из-за постоянно открытого ротика маленькая Саша была особенно подвержена любым инфекциям, вирусам и в осенне-зимний период много болела. После того как был проведен первый этап операции и Саше зашили губу, этот вопрос отчасти решился. Здесь сыграл роль и ослабленный иммунитет, который часто встречается у детей с синдромом Дауна.

Операция

Операции по устранению расщелины губы и неба в нашей стране проводят детям в раннем возрасте. Лечение полностью может быть бесплатным по полису ОМС, при этом можно выбрать и клинику, и врача, которому доверяешь. Нашу дочь оперировали замечательные челюстно лицевые хирурги в Морозовской больнице в Москве, и результатом мы остались довольны. Есть, конечно, в этой сфере и платные услуги, но только по желанию. Честно говоря, я не вижу большого смысла проводить эту операцию платно, и знаю множество примеров, когда шрамик на лице ребенка после дорогостоящей операции в частной клинике оставался гораздо более заметным, и даже возникали различные осложнения.

При полной расщелине губы и твердого и мягкого нёба операция, как правило, проходит в три этапа с интервалом от полугода до года. Годам к трем, как правило, все операции остаются позади. Понятно, что могут возникнуть некоторые сложности с развитием речи, но занятия со специалистами и лого массаж решают и эту проблему. Позже, уже в подростковом возрасте можно будет сделать пластику, если эту будет актуально – очень часто получается так, что потребности в этом большой нет. После этого расщелина останется только в воспоминаниях родителей, а сам ребенок, вполне вероятно, даже не вспомнит о том, что пережил в младенчестве.

Иногда я думаю о том, что именно Сашина расщелина привлекла наше с мужем внимание к ее анкете. Это был такой маячок, мы просто не смогли пройти мимо. Я была уверена тогда, что таких ребят очень неохотно забирают под опеку и усыновляют, что многих потенциальных родителей этот диагноз пугает даже больше, чем синдром Дауна. Отчасти это так, но мы за минувшие годы познакомились с несколькими семьями, в которых воспитываются кровные и приемные дети с врожденными челюстно лицевыми проблемами, в том числе, с таким диагнозом, как у Саши. Если все этапы операции были своевременно проведены, как правило, эти ребята практически не отличаются от сверстников.

Гораздо печальнее, когда такие дети застревают в системе и операции им по разным причинам вовремя не делают. Я знаю историю девочки, которую удочерили почти в десять лет, с не прооперированной расщелиной неба. Это, конечно, ужасно, просто каменный век. Тем не менее, девочка умеет говорить, прекрасно понимает речь. Теперь, с поддержкой семьи и специалистов, она очень быстро наверстывает упущенное время и многого сможет достичь. Ей очень повезло.

Да, да, я снова о том же. Диагноз ребенка может и не быть для него трагедией, если рядом будут заботливые и внимательные взрослые, которые помогут и поддержат. Настоящая трагедия – это остаться один на один со своим недугом, переходить по этапу из одного учреждения для сирот в другое и окончить с вою жизнь в ПНИ.

Мне очень хочется обратиться к потенциальным приемным родителям, которые в данный момент в поисках своего малыша, своего счастья. Полностью здоровых детей с полным статусом в базе нет, за ними действительно выстраиваются длинные очереди. Зато есть вот такие малыши, «заколдованные» принцы и принцессы, которых современная медицина давно и успешно возвращает к нормальной полноценной жизни. Не так страшна эта проблема, как кажется на первый взгляд.

Может быть, стоит приглядеться, не спешить перелистывать страничку! Под лягушачьей кожей недуга может скрываться замечательный умный и красивый малыш, которому просто очень нужна Ваша помощь.

Наверно самая жесткая и честная моя статья. И самая сложная. Каждый раз, перечитывая, вздрагиваю. Даже не верится, что это было с нами. А тогда, я точно помню, не очень верила в то, что может быть так, как сейчас.

ПОЛЮБИ МЕНЯ ЧЕРНЕНЬКИМ

Подходил к завершению первый месяц пребывания сына дома. Шок первых дней миновал, с ним вместе ушла эйфория. Жизнь вновь покатила по ровной колее, пора неожиданных поворотов и ухабов, казалось, осталась позади. И новое стало почти привычным, и незнакомый чужой малыш – своим и родным. Как вдруг…

Нет, надо признаться, что «вдруг» не было. В Школе приемных родителей нам очень четко обрисовали грядущие перспективы, напрямую связанные с прохождением ребенком этапов адаптации в новой семье. Мы ждали, что вот-вот закончится счастливая пора «медового месяца», и мы с размаху влетим в новый, самый сложный этап – «этап конфликтов», или, как его еще называют, «полюби меня черненьким».

Ожидания были самые страшные. Не столько напугала информация в Школе приемных родителей, сколько рассказы приемных мам на форумах и в блогах. Тут встречалось такое, что просто «тушите свет»! Дети постарше, например, во многих случаях проявляли жестокость, неадекватность, даже совершали насилие, многие писали о лжи, воровстве, о наветах на самих приемных родителей. Понятно, что ждать подобного от нашего полуторогодовалого сына мы вряд ли могли, и все же было тревожно. Хотелось надеяться, что мы готовы.

Первое время дома малыш вел себя очень осторожно. Он был словно замороженный, даже плакал редко. Ходил на цыпочках, не шалил, не кричал. Весь – будто сжатая пружинка. И только в глубине черных глаз нашего тихого ангела зияла бездна страха, боли и неверия. Сын улыбался, глаза — нет.

Когда я обнимала и ласкала его, чувствовала, что он терпит мою ласку и объятия против воли. Сжимается в комочек и ждет, когда можно будет улизнуть. Внешне он не оказывал сопротивления, и все же чувствовалось, что стоит мне отпустить его, как вздох облегчения вырвется из его груди.

Ни муж, ни я не торопили сына, понимая, какой большой путь от полного неприятия мы уже прошли, и с каким трудом дается ему каждый новый шаг. Словно загнанный в угол зверек, он затаился и ждал, когда же мы начнем действовать по привычному для него сценарию: когда отвернемся и окончательно исчезнем из его жизни. В том, что мама и папа не навсегда, он, казалось, был абсолютно уверен. Но время шло, а мы не исчезали.

Мы не сразу заметили переход ко второму этапу. В определенный момент сын начал привыкать к нам, к дому, успокаиваться. Он перестал ходить на цыпочках, чувствовать себя гостем, расслабился и – понеслось! Все, что было тщательно запаковано в недрах его подсознания, начало потихоньку просачиваться в нашу ежедневную реальность. Уже спустя время, я вновь стала листать конспекты из Школы приемных родителей, к своему изумлению находя в них многое, если не все, что обычно характеризует поведение ребенка такого возраста на втором этапе адаптации.

Нарушение сна

В первые дни он засыпал спокойно сам в своей кроватке. Среди ночи давал мне знать, что хочет попить кефира, и, получив свою бутылочку, молча выпивал ее и снова затихал. Потом, спустя недели три, он начал плохо засыпать вечером. Уложить его стало настоящей проблемой. Сын плакал безутешно, отвергая мои и папины объятия, сказки, все увещевания. Долго, до полного изнеможения рыдал, пока вся подушка не становилась мокрой от слез. После чего проваливался в сон, полностью обессиленный, с красным, распухшим от слез подрагивающим лицом.

Стереотипии: качание и биение

Иногда он просыпался среди ночи и начинал раскачиваться монотонно вперед-назад, сидя у себя в кровати и молча уставившись в пустоту. Я не знаю, сколько раз такое было, ведь обнаружила это явление случайно, проснувшись среди ночи. До сих пор помню ощущение от его взгляда. Он был как зомби, не реагировал ни на что вокруг, просто качался, будто маятник.

Потом, примерно в то же время, мы стали замечать, что сын внезапно мог начать ритмично бить ногами по бортиками кровати. Это могло случиться и вечером, когда сон никак не приходил к нему, и среди ночи, и даже ранним утром. Несколько раз я просыпалась от того, что слышала этот стук. Женя, проснувшись раньше нас, не подавал голоса – просто лежал, глядя в потолок, и пинал деревянные рейчатые бортики кровати. Ноги его ниже колена все в итоге были покрыты синяками.

Агрессивное поведение. Вспышки гнева

Однажды, когда мы, уже по традиции, валялись утром в постели в ожидании сигнала будильника, произошло нечто неожиданное. На минуту наши взгляды встретились — Женя был безоблачно счастлив, как мне казалось, смеялись даже глаза. И вдруг внезапно взгляд его изменился, стал злым, холодным. Зрачки расширились, губы скривились и он внезапно наотмашь, со всей силы, ударил меня по лицу. И засмеялся.

— Женя, ты что? — я была в шоке. У меня есть младший брат, племянники, и я прекрасно знала, что дети могут «драться», воспринимая это, как игру. Но тут было совсем по-другому. Щека натурально горела, я еле успела сощуриться, чтобы не получить в глаз.

В то утро я еще пыталась убедить себя, что не стоит искать в этом эпизоде тревожные симптомы. Мне хотелось наивно верить, что нас-то адаптация сильно не заденет, все пройдет гладко и почти безболезненно. Но интуиция говорила об обратном.

Женя выглядел не так, как обычно. Он тяжело прерывисто дышал, как после сильной нагрузки, был явно возбужден и при этом странно улыбался. Я попыталась его обнять, но он стал сопротивляться и отполз на противоположный край дивана. Там он уселся и начал раскачиваться, не переставая улыбаться. Улыбка была не естественной, натянутой, совсем не такой, как прежде.

В последующие несколько недель подобные случаи повторялись периодически. Его агрессия сначала была направлена только на меня, но вскоре сын начал буквально терроризировать кошку. Если до этого он мог обидеть ее случайно, «давая» ей свои игрушки, то теперь швырял в нее все подряд нарочно, со злостью, сопровождая нападения громким криком. А мог подойти и просто начать бить ее кулаками, хватать за усы. Несколько раз кошка царапала его довольно сильно, когда я не успевала отреагировать.

Аутоагрессия

Обычно большую часть дня сын вел себя по-прежнему, но иногда он внезапно менялся, и начинался мой ад. Он делал все назло, причем его выражение лица в этот момент было явно ненормальным, заводился, мог кричать, мог бить себя и меня кулаками по голове. Предугадать изменения в нем было невозможно, каждый раз его вспышки гнева и непонятное поведение заставали меня врасплох.

В этот период с Женей постоянно что-то случалось. Он падал, опрокидывал на себя горячую кашу или суп, прищемлял пальцы дверью. Я старалась изо всех сил защитить его, неотступно следуя по пятам. В определенный момент я стала понимать, что не все случайности так уж случайны.

Один эпизод особенно запомнился – когда Женя, прекрасно умеющий слезать с дивана, разбежался и упал ничком на пол. Никогда ни до, ни после он не падал с дивана лицом вниз. Со стороны это выглядело просто страшно – такой намеренный шаг с обрыва. Понятно, что на лбу был огромный синяк.

Именно после того падения, придя в себя, я ринулась повторно собирать информацию и нашла много описаний похожих случаев в форумах и блогах приемных мам и даже в учебниках по психологии. Не в силах справиться с эмоциональной болью, дети бессознательно наносят себе травмы, иногда довольно тяжелые.

Манипуляции

Когда у сына стали появляться синяки и царапины, муж начал возмущаться этим фактом и искать причину в моем отношении к Жене. Каждый вечер, придя с работы, он задавал мне одни и те же вопросы о том, как прошел наш день, не ругала ли я Женю, не шлепала ли я его, не падал ли он. Если обнаруживал новые травмы, начинал кричать, что я не слежу за ребенком, что плохо отношусь к нему. Наверное, мужа можно понять, но я даже описать не могу тот ужас, который творился в моей душе. Его недоверие стало для меня очень болезненным испытанием.

Сын отлично чувствовал «настроения в массах» и каждый раз радовался, когда папа его вечером «жалел». Мы могли весь день провести душа в душу, но едва заслышав звук поворачивающегося в замочной скважине ключа, Женек несся, сломя голову, встречать папу с работы. После этого я переставала для него существовать. Если же мне все-таки надо было его взять на руки – банально, чтобы дать мужу спокойно раздеться – он начинал орать и биться в истерике, прячась от меня за папину спину с выражением страха на лице.

— Что у вас опять сегодня случилось – спрашивал недоуменно муж, наблюдая, как Женя намертво вцепился в его футболку и смотрит на меня глазами, полными ужаса. – Ты опять ругала его? Или шлепала?

Я чувствовала себя заложницей. Меня обводил вокруг пальца мой собственный сын, который в свои год и пять месяцев мог произнести пару слов и едва научился ходить. Он заставлял мужа поверить в то, что я монстр. И понять мужа можно, ведь сложно представить, что такой малыш вообще способен манипулировать взрослыми. Увы, спустя время, и муж в этом убедился. Слава Богу, к тому моменту кризис практически миновал.

Расстройство пищевого поведения

Отношения с едой тоже были сложные. При том, что вес сына в момент, когда мы забрали его из дома малютки, был как раз на нижней границе нормы, он в первые несколько месяцев не прибавил ни грамма. В то же время, рос он довольно быстро – с семидесяти четырех сантиметров в декабре до восьмидесяти двух в апреле.

Накормить его было очень сложно. С шутками-прибаутками удавалось положить ему ложку в рот, но он не глотал пищу. Когда ее накапливалось во рту достаточно много, он просто выплевывал все.

Женя мог не есть НИЧЕГО, за исключением бутылки кефира ночью, и при этом не пить сутками, хотя такая ситуация была просто недопустима с учетом того, что ему необходимо было принимать постоянно токсичные лекарства. В итоге, мне пришлось отказаться от принципа «не хочешь — не ешь». После нескольких дней голодовки, я плюнула на все и тупо заставляла его есть. Мы могли проводить за завтраком два-два с половиной часа, пока сын не осилит маленькую тарелочку каши. То же повторялось за обедом и ужином.

Парадокс в том, что когда за столом появлялся кто-то новый – подруга, моя мама, гость – ситуация сразу менялась. Все недоумевали, зачем я так напрягаюсь, когда парень отлично ест!

— Ты просто дай ему хлеба, — советовала подруга со знанием дела.

— Нет, это не поможет, — обреченно вздыхала я, давным-давно испробовавшая этот метод и потерпевшая фиаско. – А ну, открой рот!

Потом сдавалась, и сын, не доев половины супа, удирал из-за стола. И тут же, к моему изумлению, радостно брал из рук подруги кусок простого белого хлеба и жадно начинал его есть.

— Я же говорила, он просто не хочет твой суп! – победно заявляла подруга.

Стоит ли говорить, что когда мы остались вдвоем, попытка повторить эксперимент с куском хлеба с треском провалилась.


Конечно, где-то в сознании жило понимание того, что этот период необходим, неизбежен. Что его наступление свидетельствует как раз о том, что первый этап нами успешно пройден, и мы на верном пути. Но даже несмотря на все прочитанные статьи, книги, блоги и форумы, на обучение в Школе приемных родителей, очутившись внутри ситуации, я оказалась абсолютно к ней не готова.

До сих пор задумываюсь над тем, как же мы справились, как справилась с этим конкретно я сама. Постараюсь разложить по полочкам наш небогатый опыт. Самое важное и, пожалуй, трудное – постоянно держать в памяти причину такого «трудного» поведения.

Первые месяцы после рождения Женя серьезно болел, постоянно была угроза его жизни. До полугода он находился в закрытом боксе инфекционной больницы. За ним никто постоянно не ухаживал, у персонала попросту не хватало времени и рук на общение с отказниками, и младенчик сутки напролет был один, наедине со своими страхами и неудовлетворенными потребностями. Он научился не плакать, когда больно и страшно, потому что понял – помощи ждать неоткуда.

Дальше был дом малютки, в котором сын провел чуть меньше года. Конечно, там были нянечки и воспитатели, а серые облезлые стены больничной палаты сменила яркая просторная детская. В его жизни появились игрушки, новое общение и интересы. И все же, он повсюду носил с собой свое одиночество. Он свыкся с ним, смирился, если хотите. И перестал тянуться к людям.

Еще до нас в дом малютки приезжали потенциальные родители, чтобы познакомиться с ним. Женя категорически не шел на контакт. Он и ко мне не бросался в объятия, я долго и настойчиво добивалась от него взаимности, понимая, чем может быть обусловлена такая «колючесть» малыша.

После, уже перед судом, мы постепенно сблизились. Женя радостно встречал меня каждый раз и тосковал во время наших расставаний. Был суд, сын приехал домой. Первые два-три дня дома он был в полном ступоре, а потом мне начало казаться, что сыночек начинает привыкать к нам, доверяется, ластится. Я помнила, конечно, об этапах адаптации, и о том, что «медовый месяц» не вечен. Но к тому, что последовало за ним, готова не была. До сих пор я не уверена, что к этому можно быть готовой.

Когда в очередной раз ситуация выходила из-под контроля, и я готова была сорваться на крик, мне достаточно было вспомнить о том, что пережил мой сын. Нам предстояло вместе пережить всю ту боль, которая копилась в нем долгие дни и месяцы одиночества, отверженности и страха. Те «плохие» качества, которые портили мою жизнь, помогли ему выжить в свое время. Необходимо было принять их, как должное, и мириться с ними, пока кризис не минует.

Я знала, что и этот конфликтный период закончится, и просто ждала. Часто срывалась, кричала, плакала. Иногда ненавидела себя и почти ненавидела сына. И в то же самое время я испытывала к нему огромную, просто невероятную жалость. Каждый раз, успокоившись, просила прощения у сына за свой срыв.

В самые черные моменты я старалась помнить о том, что все эти провокации, истерики пройдут, что это его крик о помощи. А еще проверка. Он очень боялся вновь поверить людям, поверить мне, разрешить себе открыться и любить. И потому всячески отталкивал меня, защищался со всей яростью дикого звереныша.

В какой-то момент я почувствовала, что это — мой ребенок! Чтобы он ни сделал, как бы не повел себя, ОН — МОЙ. Даже когда злюсь на него и почти ненавижу, даже если буду знать, что он никогда не полюбит, не примет меня. Наверное, то же чувствуют мамы, усыновленные подростки которых совершают жуткие преступления и непоправимые ошибки. Я знаю, что они чувствуют. ОНИ ЧУВСТВУЮТ БОЛЬ СВОЕГО РЕБЕНКА, потому что эта боль становится их болью.

Пережив всю глубину отчаяния, обретаешь силы идти дальше. Женя рычит и вырывается, зрачки расширены, бешеный взгляд. Пытается высвободить руку, чтобы снова меня ударить. Я отстраняю его, встаю и ухожу в другой конец комнаты. Он начинает бить себя кулаками по голове. Возвращаюсь к нему быстрым шагом и вижу, как он весь съеживается будто в ожидании удара. Я, правда, злюсь, я в гневе. Снова беру его, вырывающегося и кричащего, на руки, с усилием прижимаю к себе.

— Все равно люблю тебя, слышишь?

— Неа! – кричит он.

— Люблю, все равно люблю, – мы садимся вдвоем на пол, в обнимку. Постепенно он перестает сопротивляться, становится мягким, хрупким, ранимым и очень маленьким. – Люблю…

Мои слезы капают на его макушку, он прижимается мокрой щекой к моей коленке, обхватывает ее руками. Тает, словно воск. Усталые, обессиленные и опустошенные, сидим на полу и качаемся — вперед-назад, вперед-назад. Я убаюкиваю его, как младенца. И себя. И точно знаю, это — не конец. Опять все повторится, и не один раз, и не два. И пусть. Все равно люблю.

Понадобится не один год, пока мой мальчик всю боль свою переболит. И я буду рядом. Ему важно убедиться в том, что не предам его, не брошу, не обижу. Он хочет быть самым хорошим для меня и старается изо всех сил. Но негативный опыт снова и снова толкает его испытывать меня, проверять. Он хочет знать, что нужен мне любым.

«Полюби меня черненьким». Эту фразу я услышала впервые в Школе приемных родителей и тогда же поймала себя на мысли, что об этом, наверное, мечтает каждый, в том числе и я. О принимающей, безусловной ЛЮБВИ. Я думаю, этот период – самый сложный – как раз об этом.

Мы были с сыном на одной стороне. И победили.

Это кажется просто невероятным! Семь лет! Уже целых семь лет, вечность маленькая! Родная наша, любимая.

БаТанечка ушла от нас сегодня утром. Тихо и мирно, рядом с любимым мужем. Покойся с миром, родная! Ты навсегда в наших сердцах.

Прошу Ваших молитв о новопреставленной р.Б. Татьяне.

С Днем рождения меня!

Господи, неужели правда 38? Это я столько прожила, столько времени истратила? Ого. А чего-то не поумнела пока. Бывает же.

Любимый муж поздравил традиционно - вручил мне утром свои любимые цветы. Сергей стабилен - пять бордовых роз в День рождения и еще пять розовых на День свадьбы. Мне кажется, у него даже авто платеж подключен. А когда он заходит в цветочный магазин, девушка флорист из-за прилавка вежливо уточняет: "Вам как всегда?". Больше для порядка, потому как ясно же, ответ будет положительный.

Я тоже стабильно восторгалась:

-Надо же, какие красивые! Спасибо, Любимый! Ты бордовые розы предпочитаешь, да? Видишь, я знаю, твой вкус. А я белые. Ну или чайные...

Намекала и наивно думала, что в следующий раз пожелания будут учтены. Но нет. Сергей уверен: дурной вкус жены вовсе не повод менять свои привычки и дарить ей всякую фигню вместо бордовых роз. Ведь ежу понятно, розы не бордовые - фигня! А бордовые, наоборот, совсем не фигня. И мы этого достойны, что бы она там себе не выдумывала.

А в этом году наконец сработало, у него получилось! Не хочу никаких других цветов, только свои пять бордовых роз. И ни на что их не променяю. Потому что это про него, про меня, про нас. Про любовь.

Вот уже девятый мой день рождения с бордовым букетом.

Шестой День рождения с Вами, Друзья, с нашими детьми и моим любимым блогом!

Спасибо!

ПРИЕМНЫЙ ПАПА О ДЕТЯХ, ДЕТСТВЕ И ЗАБЛУЖДЕНИЯ ВЗРОСЛЫХ

Я напишу лишь о трех детях. Вообще-то их многие тысячи в нашей стране, но меня вплотную судьба столкнула с тремя. Конечно же, я знаю много историй про других детей. Я слышал, как профессор от медицины говорит, что ребенок с фетальным алкогольным синдромом, - это как собачка, что ничего хорошего из него не выйдет и что если вы усыновили такого ребенка, то его лучше поскорее сдать обратно. Я видел родителей, которые сдали своего ребенка в дом малютки, потому что у них там какие-то сложные обстоятельства (то ли ремонт в квартире делали, то ли еще что-то). Они часто навещали своего ребенка, приезжая на неплохой такой машине. Еще я читал про очень небедных людей, которые отказались от ребенка с синдромом Дауна, а потом безумно радовались, что его усыновили. Они тоже посчитали, что такой член семьи им не годится. А после того, как ребенок обрел новую семью, они писали его новой маме: «Мы так рады, что вы взяли нашего ребенка. А нам вот Господь почему-то больше не дает детей». Историй таких много, но это все не мои истории. А я расскажу три.

Мальчик Женя

Его мама бросила его прямо в роддоме. Точнее так: она сбежала из роддома, а потом ее искали, чтобы она написала бумагу, что отказывается от ребенка. Она болела наркоманией и оставила ребенку в наследство кучу связанных с этих болячек. Когда я увидел Женю в первый раз, он был как затравленный волчонок: глаза испуганные, вжавшийся в себя. В свои полтора года он только-только начал ходить. Сейчас он со мной уже два года, веселый мальчик. Но когда он мне говорит «папа, пойдем на кухню», а потом идет впереди меня, то за этот короткий путь он несколько раз оглядывается, как будто боится, что в какой-то момент вдруг окажется, что папа за ним не идет. Как будто он думает, что после первого предательства со стороны его биологической мамы предательства в его жизни продолжатся и дальше. Не знаю, как это объяснить: ведь он же не может помнить и знать, как с ним поступили сразу после рождения. А может быть это мне только так кажется, что он боится, что его еще раз бросят? В любом случае его биологической маме спасибо, что она его родила.

Девочка Саша
Ее мама не хотела ее бросать, но на этом настоял ее муж. У девочки синдром Дауна, а еще у нее была расщелина неба. Впрочем, расщелину мы уже устранили. Был суд, на котором государственное учреждение хотело лишения родительских прав, чтобы ребенок был готов для возможного удочерения в дальнейшем. На суде этот мужчина, принимавший некогда участие в зачатии этого ребенка, говорил что-то вроде «я не Эвелина Блёданс» … ну в общем, мысль такая, что он ни разу не герой, а воспитывать таких детей, - это удел героев. Короче, он для этой роли не подходит. Видимо, в его понимании, для этой роли подходит государственная система. О государственной системе позже, а пока о девочке Саше. Когда я впервые взял ее на руки, мне показалось, что она как будто растекается по рукам. Она была очень мягкая, как будто бы ее мышцы совершенно атрофированы. Ей был год с небольшим, и все, что она умела, - это только переворачиваться со спины на живот и обратно. Впрочем, ничего удивительного: за первый год жизни ее в основном перекладывали с места на место, и не более того. Думаете, она изначально была не способна на физическую активность? Ничего подобного, в семье спустя пару месяцев она уже сидела и ползала, а в два с небольшим года стала ходить. Сейчас, если ей нужно залезть на стол или, например, в шкаф, а я против такого действа, она упирается так, что мне кажется: еще немного подрастет, и я не смогу с ней справиться.

Когда мы ставили детей на учет в нашу поликлинику, мы принесли все документы, полученные в доме малютки. А там было много информации: кто чем болел, какие по счету у женщины роды, в общем, все, что касается здоровья ребенка и родившей его женщины. Наш педиатр сидит, читает и между строк спрашивает: «А что вы знаете о родителях детей?». Ну, мы такие: «Ну вот у Жени так-то и так-то. У Саши вроде как все более благополучно: родители не пьющие, он какой-то там директор, она почти заместитель». И тут наш педиатр, лицом продолжая быть в бумагах, но глаза подняв на нас, из-за чего ее лоб при этом сморщился, говорит: «Благополучно? Шестая беременность, вторые роды?» Мы немного смутились: действительно, мы все живем с каким-то особенным понятием о благополучии.

Мальчик Богдан

Это особенная история. Я лежал в больнице, мою дочь пару дней назад прооперировали, а теперь ставили ей антибиотики, делали перевязки, в общем, обычная послеоперационная неделя. Его привезли в пятницу из одного из московских детских домов. В отделение челюстно-лицевой хирургии он попал потому, что у него что-то там случилось с зубами: то ли упал, то ли ударился. Богдану четыре года, у него ДЦП. Ходить не может, и вроде как даже переворачиваться не может. Работник детского дома уехал, потому что пятница и впереди два выходных. Подразумевалось, что весь уход должны осуществлять медсестры, у которых вообще-то и так работы по горло.

Незадолго до этого в наше отделение привезли еще одного мальчика, подростка, тоже из детдома. И работник детдома тоже уехал. Я не знаю, какое у мальчика было заболевание, но он мог резко встать с кровати и начать размахивать руками и ногами. Предполагая, что такое поведение может нанести вред окружающим детям, заведующий отделением позвонил в детдом и потребовал, чтобы они прислали человека, который будет находиться рядом, а если не пришлют, то он будет жаловаться во все возможные инстанции. И вскоре приехала женщина, которая все время сидела рядом с этим мальчиком. Ну а в случае с Богданом… Лежит, иногда плачет, окружающим не навредит.

Когда в очередной раз раздавали еду, я взял его порцию и покормил его. Потом, когда он, скажем так, сходил в туалет, женщина из нашей палаты сходила и помыла его. Так мы с этой женщиной и действовали по очереди: то она покормит, я попу помою, то наоборот. Иногда мы стирали его вещи. Потом у него поднялась температура, он заболел. Кашель, сопли и все такое. А через пару дней эту женщину с ее ребенком выписали, и я в роли сиделки остался один.

Остальные женщины из нашей палаты смотрели на Богдана кто равнодушно, кто с брезгливостью, а на меня, как мне показалось, с некоторой жалостью и недоумением. Впрочем, мне уже давно без разницы, кто и как на меня смотрит.

Медсестры были мне очень благодарны за то, что я ухаживаю за ним. Кормить его было не сложно: я брал его на руки и ложкой клал в рот еду. У него отсутствовал жевательный рефлекс, еду он сразу проглатывал. Но это все ничем не отличалось от кормления моей дочки. Пища была протертая, все получалось хорошо. А один раз я положил ему в рот еду из ложки, а он как расплачется! Оказалось, я недостаточно остудил суп. У меня все сжалось внутри, такой был пронзительный плач. Но он быстро успокоился, еда была не настолько горячая, чтобы обжечь его.

Богдан периодически плакал. В этом случае я начинал его кормить, и он успокаивался. А потом он начал плакать чаще и уже не от голода. Мне объяснили, что такие дети быстро привыкают к рукам. Если я брал его на руки, он успокаивался. Иногда он улыбался: губы немного растягивались, и глаза становились как бы светящимися. Но потом я решил, что не буду лишний раз брать его на руки. Я боялся, что он еще больше привыкнет, а как он будет потом?

В воскресение вечером, когда все уже спали, он вдруг сильно расплакался. Я подошел, потрогал, он был весь горячий. Я взял у медсестры градусник, померил: температура под 40. Я позвал медсестру. Мы его раздели, ему поставили укол. Потом обтерли всего спиртом, чтобы охлаждалась кожа. Я дал ему попить, и он уснул.

В тот день, когда его привезли, с ним было несколько памперсов, но они закончились уже на следующий день. Я собрался было сбегать в магазин, но тут медсестры принесли целую упаковку, - добыли в соседнем отделении. В общем, еда есть, памперсы тоже, можно жить дальше. В понедельник, как мы ожидали, с началом новой рабочей недели должен был приехать работник из детдома, чтобы ухаживать за Богданом. Но увы, в понедельник приехала только упаковка памперсов. На ней было написано: Кузнецов Богдан, 4 года. И знаете, от этой упаковки и от надписи на ней так повеяло системой, повеяло механизмом, который работает в своем режиме. Повеяло какой-то тоской.

Во вторник утром наконец-то приехал работник детдома. Совсем молодая девушка. Я ей стал рассказывать, во сколько здесь приносят еду, где можно помыть ребенка, куда выбросить грязный памперс, где постирать, куда повесть сушить. Она воспринимала все с интересом, очень даже небезучастно. И ухаживала она за Богданом тоже старательно. Постирала его одежду, и вообще все ее внимание было обращено на него.

Мы разговорились. Зовут Светлана, она из Владимирской области, в Москве учится и одновременно работает в детском доме. Я ей сказал, что мне очень жаль, что есть детские дома и в них есть дети-сироты. Еще больше мне жаль, что большинство сирот являются таковыми при живых родителях. В целом она со мной была согласна. Потом я сказал, что система портит детей, что за ними нет должного ухода и воспитания. И что ребенок должен воспитываться в семье, и именно на это нужно направить усилия государства: на поддержку семей с детьми-инвалидами, да и вообще формировать такую систему, при которой как можно меньше детей попадает в детские дома. А если уж и получилось так, что родные отказались от ребенка, то он должен быть максимально быстро устроен в новую семью. Но на это Света мне возражала: она стала рассказывать, какой у них замечательный детский дом, как много государство выделяет денег, чтобы заботиться о детях. Что у них в детском доме у детей все есть. Например, есть очень дорогая ортопедическая обувь, то ли за 7, то ли за 10 тысяч за пару. И она такую обувь впервые в жизни увидела только в детском доме. А многие семьи не могут себе позволить купить ребенку такую обувь, если ребенок в ней нуждается. Короче, ребенок должен быть конечно же в семье, но в детском доме тоже неплохо, если уж так получилось.

Тогда я спросил: «А почему же, если все так замечательно, Богдан несколько дней оставался без внимания детского дома? Ну то есть уход за ним конечно же был, но только потому, что нашлись добровольцы. А ведь никто не звонил, не интересовался, как он здесь». На это она сказала, что у них есть график работ, и что они люди подневольные, - куда скажут, туда и идут. Я сказал, что все это понятно, но по факту ребенка оставили в ситуации, когда непонятно кто и как его должен кормить, поить и все остальное.

В общем, впечатление складывалось двоякое. С одной стороны, молодая девушка старательно ухаживала за ребенком-инвалидом. С другой – она рассказывала, как хорошо работает система, как замечательно живется детям. Хотя, на мой взгляд, этой системы не должно быть в принципе: дети должны расти в семье. И в моей голове складывалась противоречивая картинка, что есть некая неправильная система, но в этой системе есть чуткий человек, который искренне заботится о ребенке. Несоответствие какое-то.

А на следующее утро все уже было иначе, все как бы встало на свои места. Ухаживать за Богданом приехала другая женщина, не такая молодая. Оказалось, что работники меняются в соответствии с графиком, хотя, как мне кажется, было бы логичнее, если бы несколько дней в больнице с ребенком провел один и тот же человек. Эта женщина не спрашивала, где и что стирать. Большую часть дня она разговаривала с подругами по телефону на тему «блин, нам не начислили премию». И вроде как она кормила Богдана и памперсы ему меняла. Но все было уже по-другому. Она очень гармонично вписывалась в то, что называется сиротской системой.

Государство и семья

Детские дома сейчас действительно хорошо финансируются. Можно обсуждать качество использования этого финансирования, но сейчас не об этом. Но у государства достаточно денег, чтобы поддерживать и семью. Есть огромное количество направлений, которыми можно заниматься. В первую очередь пропаганда семейных ценностей.

Ребенок должен вырасти в семье, и не важно, здоров он или не очень. И уж профессор от медицины, получающий зарплату от государства, точно не имеет права сказать, что ребенка нужно сдать в детский дом. И тогда пусть не все, но многие не расстанутся с ребенком, даже если это инвалид. А пока получается так: у нас в городе есть детский дом, там все очень круто!!! А вот в соседнем городе тоже есть детский дом, там все еще круче, вообще космос!!!

Круто - это когда детского дома нет. Впрочем, это моя личная точка зрения, я ее никому не навязываю.

Уровень развития общества, как мне кажется, можно оценить по тому, какое отношение к старикам, детям и инвалидам, - к тем, кто постоянно или временно сам не может по каким-то причинам справиться с насущными проблемами. Вот, например, живет семья, у которой раз в два года рождается ребенок. И можно сказать, что в этой семье постоянно, не переставая, человеку моют попу и кормят с ложки. И есть другая семья, в которой ребенок с ДЦП. В этой семье тоже не переставая моют попу и кормят с ложки. Чем они отличаются? Да ничем! Вы скажете: но в первом случае родители надеются, что ребенок вырастет, станет успешным и его, покажут по телевизору! Что ж, надежда – большая движущая сила, но где гарантия, что этот ребенок, например, не сопьется? А спивается сейчас больше людей, чем тех, кого мы считаем успешными. Да и вообще, если почитать классику 19 века, то мы регулярно видим истории про богатого барина и его отпрыска, который отучился за границей, потом получил наследство, а потом промотал все в ноль.

Если общество формирует систему ухода за нуждающимися в таком уходе людьми – это хорошее общество. Если нет, то у такого общества нет будущего. В случае же с детьми-сиротами нужно понимать, что помимо питания и одежды у них должно быть самое главное – детство. И я попробую по-своему объяснить, как я это понимаю.

У нас есть такая игра, называется «Бум». Правила очень просты: когда утром происходит уборка постели, то ребенок садится на диван, а над ним нужно взмахнуть одеялом и со словом «бум» одеяло должно опуститься на ребенка. Ребенок безумно рад. Потом нужно ходить и говорить: «А где это наш Женя, куда он подевался?» В итоге Женя с хохотом сбрасывает с себя одеяло, после чего требует продолжения банкета. Потом одеяло убирается на свою полку и то же самое проделывается с простыней. В последнее время к игре присоединяется Саша.

Наверное, как-то так должно выглядеть детство.
С течением времени ребенок вносит в правила изменения. Например, нужно говорит не «а где это наш Женя?», а «где это наш Женя, наверное, он к деду ушел?» Или «наверное, его волк съел?» Кроме того, с ребенком могут быть некоторые игрушки, например, лошадь, осел и еж. И нужно говорить: «а где это наш Женя, лошадь, осел и еж» И о горе вам, если вы кого-нибудь забудете! Потом из-под одеяла могут появиться ноги, и нужно сказать: «а чьи это ноги торчат?». А один раз я предположил, что его съел волк, а оказалось, что медведь. Пришлось переигрывать. Ребенок из-под одеяла корректирует ваше поведение.
Наверное, как-то так должно выглядеть детство.

Сергей Мишкин, 2017г.

СТРАШНАЯ
11 сент 2018г.

- Фу, какая страшная! Не хочу с ней кататься, пусть уходит!

Мальчик, лет, может быть, пяти-шести, с другом, примерно, ровесником, или чуть старше. Они уже несколько минут кружились на четырехместной карусели, когда Ватрушка и Жендос изъявили желание к ним присоединиться.

Рядом стоял их отец и равнодушно следил за ситуацией. Ему было невыносимо скучно, во всем облике читалась тоска смертная от необходимости "пасти" своих детей на площадке.

- Вы не считаете нужным вмешаться? - обратился к отцу Сергей, пока мальчик на карусели упражнялся в остроумии, подбирая все новые обидные эпитеты для Саши - "уродка", "страшная", "больная"...

-Слезьте, оставьте их, видите же, она больная! - бесцветным голосом произнес отец, обращаясь к сыну-хаму. Мальчик помедлил минуту, затем, видя, что отец начинает раздражаться, покорно слез и отошел в сторону.

Женя стоял все это время буквально с открытым ртом. Он задыхался от возмущения, просто не понимая, отчего чужой мальчик ругает и обзывает его Сашу. Вероятно, от негодования, он даже не сообразил сразу, как нужно реагировать и промолчал.

Уже спустя время, он сам подошел к этим двум мальчикам, весь дрожа, со сжатыми до белых костяшек кулачками. Такой весь худенький и маленький зяблик, полный решимости сказать им ВСЕ.

-Нельзя говорить так Саше! Она маленькая моя сестричка! Сам страшный ты! Она красивая, моя, она хорошая! Сам уйди! ААААААА! - проорал сын отчаянно громко, срывая голос, и щеки тут же покраснели пятнами.

Скучающий папа мальчиков к тому моменту уже удалился, и, поскольку никаких сдерживающих факторов уже не было, в Женю тут же полетели камни. Ну как, не камни, конечно, щебень и галька, которые служили покрытием на детской площадке.

Я сама находилась на довольно приличном расстоянии для того, чтобы немедленно вмешаться, кормила Мишу из бутылочки на лавке метрах в двадцати от площадки. Все что я смогла - позвать на помощь мужа. Сергей внушительно навис над парнишками, что-то сказал им веское, и они тут же выбросили уже заготовленные новые снаряды. Жендосик не пострадал. Физически, по крайней мере.

Ситуация, казалось бы, завершена.

Да, я все-все знаю и понимаю. Конечно, это дети, а дети часто бывают жестокими. Это ничего страшного. Вообще, детская травля - даже не про дискриминацию вовсе, она не ищет повода - ругают и дразнят всех абсолютно, тут просто Саша попала.

И вообще - нечего на дураков внимания обращать! Отряхнулась и пошла дальше!Такие слова унижают, прежде всего, того, кто их произносит, а вовсе не адресата.

Ну и, само-собой, я должна была предполагать, что такое возможно. Мы живем в обществе, которое только еще встало на путь принятия людей с инвалидностью. Пройдет еще не один десяток лет, прежде чем люди начнут видеть в человеке с СИНДРОМОМ ДАУНА просто ЧЕЛОВЕКА с синдромом Дауна. И относиться по-человечески. Нужно не злиться, не унывать, а рассказывать, писать, общаться, объяснять. Ответная агрессия тут точно не поможет, скорее, наоборот.

Но мне очень-очень больно. Потому что я же тоже живая.

Мне больно за Сашу, которая, Слава Богу, пока не понимает. Когда мальчишки начали швыряться камнями, она радостно стала их собирать и бросать в сторону - решила, что это такая игра.

И еще больнее за Женю. Потому что он, в отличие от солнечной Ватрушки, понимает все. И даже то, что он сам, малышок с ноготок, тощий слабый зяблик, не способен пока ответить, дать отпор, защитить. Поэтому так надрывно звенел его голосок, срывался, поэтому он не нашел в конце нужных слов и просто кричал "ААА!"

И за этих мальчишек, чей отец предельно устал от своей отцовской роли, и плевать хотел на то, кем вырастут его дети. Отец ведь даже не понял, с чем к нему обратился Сергей, решил, что это банально спор о том, чья очередь кататься. Не понял, а может быть, не захотел понять. Потому что, вероятно, думает примерно так же о людях с инвалидностью, только вслух научился не озвучивать. И мальчики подрастут - тоже научатся не озвучивать там, где не надо. А там, где они во власти и в силе - будут хамить, давить и швырять камни. Вот где ущербность-то настоящая!

Но это ничего, пройдет. Больно, но живем дальше. И радуемся. Тому, что у Саши Ватрушечки есть все мы, и в обиду не дадим. Тому, что мой сын такой отважный и смелый. Еще тому, что этот случай меня поразил именно из-за того, что он - редкость. Да, честное слово, я настолько редко сталкиваюсь с такими мерзкими проявлениями, что каждый раз - как впервые! А значит, нас окружают люди, которые настоящие люди. И это радует и вселяет надежду.

ИСТОРИЯ ЛЮБВИ ДЛИННОЙ В ЖИЗНЬ

Они просто гуляли по набережной, ничто не предвещало. Праздник, люди нарядные, веселые лица. И внезапно он посмотрел на нее пристально и очень серьезно спросил:

-У тебя паспорт с собой?

Она кивнула, не очень понимая смысл вопроса, и они пошли дальше гулять. Это она так подумала, а он привел ее к ЗАГСУ.

-Согласна?

Еще бы!

В него были влюблены абсолютно все девчонки. Высокий, под два метра ростом, атлет, с роскошными волнистыми волосами, черными как смоль, синеглазый. Еще и спортсмен, лыжник. А она пухленькая невысокая смешливая девчонка, молоденькая училка математики, нос в веснушках. Обыкновенная самая, только он почему-то глаз с нее не сводил. Она ждала его возвращения из армии, считая дни и не веря своему счастью. А он вернулся и почти сразу - эта прогулка, приведшая их к дверям ЗАГСа.

Почему-то так вышло, что их расписали сразу же, в день обращения. Свидетелями стала еще она пара молодоженов, с которыми они случайно встретились в ЗАГСе (были свидетелями друг у друга). Потом она всегда, вспоминая этот день, радовалась, что была в своем любимом платье брусничного цвета, нарядная.

Сегодня их день, 23 февраля. Ровно шестьдесят пять лет назад они поженились, а спустя девять месяцев, 22 ноября 1957 года родилась их дочь, моя мама.

Шестьдесят пять лет в любви и верности друг другу, все радости и беды пополам, каждый день рука в руке и душа в душу. Она всегда была его музой, его страстью, вдохновением. Он для нее - надежным защитником, опорой, самым родным человеком, всегда готовым баловать свою любимую и носить на руках.

Вскоре после свадьбы, все деньги, которые молодая семья накопила на новое пальто для него, он потратил на сюрприз для нее - золотые часики на изящном браслете, и она была самая нарядная и счастливая, а ему было тепло рядом с ней и в худеньком старом пальтишке.

Она обожала танцы и замечательно танцевала вальс - с другими, потому что он танцевать совсем не умел. Он всегда встречал ее с танцев - не возвращаться же ей одной по темной улице поздним вечером. И никакой ревности, ни капли. Да что там, свой длиннющий учительский отпуск молодая мама с дочерью неизменно проводила в Абхазии, а молодой отец работал в два раза больше, чтобы оплатить этот отпуск своим девочкам, и выбирался к ним всего на недельку. Зато как они радовались его приезду, как скучали без него!

Ее страстная любовь к книгам превратила их дом в настоящую библиотеку. Полное собрание "Всемирки" и ЖЗЛ, множество подписных изданий, за которыми они буквально гонялись, выстаивали длиннющие очереди, искали, добывали... Он сам соорудил стеллажи от пола до потолка, чтобы все книги можно было красиво и удобно расставить, а потом еще придумал раздвижные дверцы из оргстекла, чтобы книги не пылились.

Мыть полы и таскать тяжеленные сумки с рынка мужская работа. Стрелки на брюках лучше самого хозяина никто не сделает, рубашки гладить не женское дело. У нее был маникюр и маленькие мягкие ладошки, которые он обожал и берег, забирая всю грязную и трудную работу себе. А она смотрела на него снизу вверх влюбленными глазами, замирала от восхищения и счастья: "Костенька!" , и от этого взгляда его сердце начинало трепетать, одного этого взгляда ему было достаточно. Они прожили очень счастливую жизнь.

Сегодня ему очень трудно, труднее, чем когда либо. Его Таня с каждым днем все дальше, она превращается в маленького ребенка. В ее сознании все путается, она уже через минуту забывает все, о чем они говорили только что, становится совсем беспомощной, беззащитной и слабой. Но он по-прежнему всегда рядом, всегда терпелив и нежен, смотрит на нее все с той же любовью и умилением, что и шестьдесят пять лет назад. Эта старушка в морщинках-лучиках, потерявшаяся в закоулках собственной памяти - его Таня, его Любимая, его Жизнь. И он, несмотря на все тяготы, счастлив рядом с ней, счастлив от того, что Господь дает силы хранить и оберегать ее, заботиться о ней.

Он по-прежнему гладит свои рубашки и стрелки на брюках, и по-прежнему таскает сумки с рынка и моет полы только сам. А еще каждое утро просыпается раньше, варит овсяную или манную кашку и два яйца в крутую, режет на тарелочку свежий огурчик - она так любит, достает из холодильника сыр и сливочное масло, белый хлеб. Потом садится к окну с книгой ждать.

-Костенька!

Она проснулась. Он улыбается, откладывает в сторону книгу, включает колонку, чтоб нагрелась вода, и спешит к ней, пожелать ей доброго утра, проводить сперва умыться, а после завтракать. И хлеб маслом намажет, и будет уговаривать как маленькую, терпеливо:

-Таня, ну еще хоть одну ложечку!

Он ужасно переживает, что она стала так мало есть. Ему страшно, что она совсем ослабеет и оставит его одного.

Все мое детство прошло рядом с этими удивительными людьми, с моими любимыми старичками. Я грелась в лучах их огромной любви друг к другу, была свидетелем их отношений, которые строились всегда не по принципу "ты мне-я тебе", а по принципу" что еще я могу сделать для тебя?" Возможно, отчасти, поэтому мне так сложно было найти своего человека, построить свою семью. Слишком высока была планка, слишком много ожиданий. Но сегодня я понимаю: если бы не они, не их пример, я бы ни за что не дождалась нашей встречи с Сергеем. Сдалась бы раньше, согласилась бы на меньшее и не была бы никогда так счастлива.

Для меня этот день, 23 февраля - День Семьи, Любви и Верности.

И я обязательно расскажу нашим с Сергеем детям историю Любви баТани и Деда, чтобы и у них была эта планка, и эта решимость - дождаться своей судьбы, своего счастья, не размениваться на меньшее. Чтобы и они поняли самый главный принцип взаимоотношений в семье - "что еще я могу сделать для тебя".