Статистика ВК сообщества "Мария Чебан"

ПОСТУПКИ И МОТИВЫ

Я встречала девушку, которая одевалась изящно и красиво. Выросшая в храме, она умело сочетала современные модные тенденции и впитанную в церкви благородную скромность. Прозрачные косынки, кофточки с объёмными рукавами, струящиеся юбки миди, остроносые лоферы – каждая деталь её продуманного образа говорила о цветущей юности, свободе и радости. «Я хочу показать, что христианство – это поэзия», – говорила она. И восхищённые девочки-прихожанки тянулись к ней, чтобы переждать под её тёплым крылом непростой возраст метаний и поиска.

Я встречала девушку, которая одевалась просто и неуклюже. На её голове был грубый шерстяной платок, который укорачивал шею. Приподнимая подол безвкусной многоярусной юбки, она смеялась: «Видишь, какие у меня под ней смешные шаровары, не замёрзну». Шаровары, заправленные в грубые угги из массмаркета, вызывали у меня негодование, пока однажды эта девушка не призналась мне: «Знаешь, мне так стыдно наряжаться, когда люди живут в такой нищете». В этих шароварах она раздавала еду бездомным и переворачивала лежачих старушек в больнице.

Я встречала юношу, который пренебрегал учёбой. «Как можно тратить время на пары, когда вокруг жизнь?» – недоумевал он. Кое-как набивая зачётки натянутыми тройками, он организовывал жизнерадостные концерты и живописные походы, расскрашивая жизнь своих ближних всеми цветами радуги.

Я встречала юношу, который посвящал учёбе всё своё время. Он читал свои толстые книги в электричках, на переменах и перед сном. И когда окружающие, посмеиваясь, советовали ему заняться чем-то более прибыльным, он отвечал: «Я хочу принести достойный плод». Спустя годы его желание исполнилось, а научная сокровищница человечества обогатилась самобытным автором, давшим надежду многим сердцам.

Я встречала разных людей, любящих Бога и ближних. Их поступки разнились до противоположности, но общий мотив делал их соратниками, не подозревающими о своём единомыслии.

Простая сложная истина: «Люби и делай, что хочешь»... Люблю ли я?

КОЕ-ЧТО ПРО СОБОРНОСТЬ

Я захожу в храм и смотрю вокруг.

Я вижу священника, тщательно готовящегося к каждой проповеди, и священника, не проповедующего вовсе. Священника, который слишком строг и которому не хватает строгости. Вижу, как достойный пастырь терпит незаслуженное притеснение и начинает погружаться в глубины тоски и цинизма. Вижу как его недостойный коллега, нарушивший все свои обеты, плачет перед иконой Христа.

Я вижу девушку, не смеющую мечтать быть матушкой, потому что «это высокое служение». И девушку, мечтающую быть матушкой, потому что «все батюшки хорошие». А рядом с ними - несчастную матушку, которая осталась одна с пятью детьми, разводным письмом и отсутствием какого-либо образования. А рядом с ней - матушку счастливую, но смущающую прихожан красным маникюром.

Я вижу на клиросе певчих, поющих из-за денег. И тех, кто даже не знает, что за пение могут платить. Тех, кто считает разнообразие репертуара отвлекающим излишеством и тех, кто считает это богоугодным творчеством. Вижу сражающихся за чистоту аккордов. Сражающихся за понятность текста. И не сражающихся ни за что.

Я вижу в храме смирных и забитых, с опущенной головой. И бойких до конфликтности, в пылу гнева готовых забивать забитых ещё сильнее. Вижу тех, кто тайно ходит в ночные бары. Тех, кто тайно подаёт милостыню. И тех, кто против каких-либо тайн.

Я захожу в храм, смотрю вокруг и спрашиваю: «Господи! Как же нам, таким непохожим, друг друга любить?»

НАШИ ССОРЫ

Знаешь, а я люблю наши ссоры. И когда вдруг краем уха слышу на улице ссоры чужие – хочу к тебе. Потому что неправильно люди ссорятся, не по-родному...

Знаешь, я люблю, как мы, громко топая, расходимся по разным комнатам. Как я сразу развожу бурную деятельность и стучу кастрюлями (я же самодостаточная мадам), а ты берёшься за слишком умные книжки (у тебя же вообще миллион дел). Как потом ты заходишь на мою территорию попить воды, взгляды встречаются, и губы невольно расползаются в глупые улыбки.
– Ты чего улыбаешься, мы вообще-то поссорились!
– А ты чего?..

Я люблю тебя разгневанным. Люблю, что, когда я, в порыве сумасшедшей женской нелогичности бросаю слова за черту дозволенного, в тебе просыпается защищающий территорию лев. Люблю твой горящий праведным негодованием взгляд, твоё недоумённое: «Что вообще происходит?» Люблю видеть силу, бушующую в твоей душе, и смотреть на тебя обиженно и восхищённо. Смотреть и знать, что только горячо любимая женщина может так довести мужчину и остаться безнаказанной. А ещё знать, что если через мгновение ты решишь меня поцеловать, то я отвечу на твой поцелуй.

Я люблю тебя, когда всё серо и уныло. Когда я брожу за тобой печальной тенью, пытаясь украсть из твоих карманов крошки нежности. Я люблю, когда ты, замкнутый и потерянный, говоришь: «Мои карманы пусты. Мне нечего тебе дать». Я люблю, когда мы вместе плачем и с понурыми головами приходим к Богу. Когда мы не понимаем, как жить эту жизнь и, обессиленные, засыпаем рядом, говоря друг другу: «Утро вечера мудреней». Я люблю, что, когда утро наступает, мы готовим завтрак в залитой солнцем кухне и продолжаем жить.

Знаешь, я люблю нашу с тобой жизнь. Всю целиком.

P.S. То, что не успела дописать для сборника "Искренне и нежно" в прошлом году. Очень мне нравится этот мини-цикл "Нашего".

РАЗОЧАРОВАНИЕ В БРАКЕ

Если честно, брак не оправдал моих ожиданий. Собственно, я даже и не знала, что они у меня есть, пока не началась полная неожиданностей семейная жизнь.

Я была уверена, что, вступив в брак, буду страдать. Хорошенько так, спасительно. Буду пахать, как лошадь, чёрствую почву своего эгоистичного сердца. Все ведь страдают, а я что, лучше? Так что стояла я у окошка, поджидала страдания.
– Ты чего это в окне всё высматриваешь?
– Да так, страдания жду.
Улыбается.
– Понятно. Ноги-то не устали?
– Маленько.
– Давай диван передвину, будешь сидя ждать, поудобнее будет.
– И то верно.
Двигает диван, садится рядом со мной.
– Ты тоже страдания ждёшь?
– Нет, просто на листья смотрю. Тебе какое дерево больше нравится?
Задумываюсь.
– Наверное, тот бордовый клён.
– Хороший выбор. А мне вон та аккуратненькая ёлочка. На Рождество срубим её и в дом принесём.
– Нам не разрешат её срубить.
– Да? Жаль...
Долго болтаем о чём-то, потом решаем приготовить греческий салат и посмотреть фильм. А то устала я что-то искать страдание в череде наших счастий.

Ещё я думала, что он скажет мне, что делать. И внутренне готовилась покориться его (наверняка тяжёлому для меня) решению. Ведь жена должна слушаться мужа, что поделать. Каково же было моё удивление, когда он сказал:
– Да делай что хочешь.
– Что, прям всё-всё, что хочу?
– Всё-всё.
– А если я захочу месяц лежать на диване и ничего не делать?
Улыбается.
– Лежи на здоровье. Но ты и двух дней не выдержишь, знаю я тебя.
Удивлённая его верой в меня, замолкаю. И начинаю думать: «А чего же я хочу?» Но, не привыкшая прислушиваться к своим желаниям, запутываюсь сама в себе.
– Давай начнём с привычного. Шоколадку хочешь?
– Эх, всё-то он знает.
– Хорошо. А какое у тебя сейчас платье мечты?
– Дай-ка подумать... Тёмно-зелёное, из плотной вельветовой ткани, с золотыми пуговками и белым кружевным воротничком. А туфли к нему...
– Хорошо-хорошо, я понял. А сейчас, придя домой, чем бы ты хотела заняться?
– Хочу испечь малиновый пирог. А ещё дописать статью. Наконец-то мне дали тему, которая действительно по душе! И было бы здорово съездить в лес на выходных... А ещё я давно хотела тебе сказать, что нынешняя работа меня удручает. Не знаю, в чём дело, но в этом коллективе мне тяжело. А ещё я поняла, что хочу поступать в тот институт, про который рассказывала тебе, помнишь? Не знаю, получится ли всё успевать, но я так хочу попробовать. Ещё я...
– Подожди-подожди, торопыжка моя. Видишь, ты и сама прекрасно чувствуешь, что тебе нужно делать для развития. Что мне остаётся? Благодарить Бога за такую разумную жену и поддерживать её начинания. Ну что, за малиной, а потом увольняться и собирать документы для поступления?
– Ты правда не против?
– Конечно! Только одно условие: поздно вечером я буду встречать жену с учёбы, хорошо?
И стая голубей испуганно взлетает от крика, оглушившего улицу: «Ты самый лучший муж!»

Я думала, что у меня не получится всё, начиная от борща и кончая духовной жизнью. Потому что я такая-сякая из рук вон плохая. Ведь именно это имеет в виду Церковь, говоря о смирении?
Вначале это ожидание будто бы начало оправдываться, и я торжественно приносила мужу прожжённые рубашки и сгоревшие пироги.
– Вот, очередной аргумент криворукости твоей жены.
Улыбается.
– Ну-ка, ну-ка... О, что же я вижу!
– Что ты видишь?
– Повод купить наконец-то новую рубашку и сходить в то уютное кафе за углом. Спасибо, милая, что так вовремя подарила мне этот повод. И упаковала так интересно. Признавайся, где ты научилась исполнять чужие желания?
– Но я просто сожгла...
– В Хогвартсе? Маша, как тебе – без пяти минут жене священника – не стыдно применять магию?
– Но я...
– Конечно, я никому не скажу, но вдруг друзья увидят мою счастливую улыбку и заподозрят её магическое происхождение?
– Ты что, совсем-совсем не огорчился?
– Из-за пирога? Когда у меня есть суп, пюре, котлеты и заботливая жена с богатейшей фантазией в поиске огорчений?
– Но...
– И я тебя люблю.

Конечно, я знала, что это пройдёт. Ведь в браке не место романтике. А ещё любовь живёт три года и привычка свыше нам дана.
– Когда ты меня разлюбишь?
Строго смотрит на меня:
– По-твоему, я – слабак?
– Я такого не говорила! Я просто спросила, когда ты меня разлюбишь.
– Нет, Маш, ты говоришь, что я слабак. Ведь как иначе назвать мужчину, который смог любить только три года? Который дал пустые клятвы? Который предал себя и свой выбор?
Он говорит это так горячо и громко, что мои глаза начинают слезиться и плакать.
– Ну чего ты на меня ругаешься? Я не хотела тебя оби-би-бидеть. Я прос-прос-просто так... Ыыы, – утыкаюсь носом в его кофту и добрых полчаса реву в его объятиях.
А он улыбается.
И чего это он?...

(отрывок из книги «Искренне и нежно»)

ПОНИМАЮЩАЯ ЖЕНА

И вот в воскресенье стрелка часов наконец-то доползает до восьми. Он возвращается из трёхдневной московской поездки весь увешанный пакетами. Устало улыбается, и от этого чужая съёмная квартира в одно мгновение становится домом. Давид восторженно хохочет и просится на руки к папе. Ещё чуть-чуть, и этот смех превратится в усталый плач, а потом (волшебная минута!) – в ровное дыхание мирно спящего малыша.

«Устал. Как же он устал», – думаю я, разогревая приготовленный ещё с утра ужин (какая наивная глупость – пытаться приблизить его приезд бытовыми делами). Мы (наконец-то!) вместе сидим за столом. Мы – это человек, который за три дня пропустил через своё сердце сотню людей, и человек, который за три дня перекинулся двумя фразами с продавщицей в Пятёрочке. Мы – это люди, которые выбрали друг друга любить.

Он берёт ложку и начинает есть. А я смотрю на него, переполненного общением, и вздыхаю. Решительно решаю молчать. Молчать бегает внутри меня, заставляя мои руки нервно сворачивать и рвать ни в чём не виноватые салфетки. Молчать становится невыносимо большим и выскакивает из меня самыми неподходящими в этой ситуации слова:
– Гарри Поттер – это миф о воскресающем и умирающем боге, ты знал?

Ну какая же я невероятная молодец. Уместила трёхчасовую лекцию в одну фразу. За такое человеколюбие я точно заслужила возможность сказать ещё несколько любопытных подробностей.

– Там только с Иудой небольшие сложности. Если допустить, что это Снегг, то видна тенденция к оправдыванию зла, ведь двойной агент – это сильно лучше, чем предатель. Но лектор не учёл образ Петтигрю...

Я всё понимаю. Поэтому я не рассказываю про бессонную ночь и поломанную коляску. Поэтому я не предлагаю разобраться в отношениях или построить планы на (несуществующие) выходные. Поэтому я милосердно молчу. Так, пару слов о том, о сём, для создания атмосферы.

– А детям больше всего нужно чувство стабильности, – сворачиваю я с литературоведения в педагогику, чтобы не утомлять своего собеседника однообразием тем.

Нет-нет, я всё понимаю и знаю: в минуты усталости мужчины склонны к молчанию. Но ведь это не отменяет того факта, что усталые женщины склонны от души поговорить?

– Я не болтливая, – виновато говорю я, поймав себя рассказывающей про черепаху, десять лет назад жившую под нашим холодильником.

И тут же сержусь на него: как он вообще мог допустить такую мысль? Ведь если бы я была болтливая, то я пересказала бы ему подробнейшее содержание всех семи лекций, а я ограничилась лишь тезисами двух.

Поэтому (чего уж теперь терять?) я рассказываю и про бессонную ночь, и про сломанную коляску и про то, что нашим отношениям не хватает построенных на несуществующие выходные планов.

Он доедает последнюю ложку супа и говорит:
– Любимая, как же мне интересно с тобой жить. Никогда не знаю, чем завершится наш с тобой монолог...

23

Какой же у меня классный возраст! Золотая середина между «уже» и «ещё». Уже большая и могу жить так, как хочу; ещё молодая и могу говорить «всё впереди». Уже обрела прекрасное настоящее; ещё могу мечтать о неведомом грядущем. Уже жена и мама; ещё дочка и внучка. Какое же это богатство!..

Ощущаю всю жизнь, как непрерывный праздник, не привязанный к конкретной дате. И день рождения – просто один из счастливых дней, лишённый детской сакральности. И подарков не жду (жизнь и так щедро одарила), и признаний от кого-то неведомого (потому что ведомые близкие уже во всём признались).

Ничего не жду, а оно всё случается и случается по милости Божьей и человеческой любви.

Рядом барахтается утренний будитель, на кухне слышны голоса мамы и сестёр, в окно стучится город детства. Лежу и пробую на вкус новую сладко-арбузную цифру: 23.

СпасиБо за всё-всё-всё!

ПРО ГРЕХ

Знаешь, друг, раньше во мне жили слова «грех» и «нельзя», а теперь они заменились на «несчастье» и «больно».

Раньше я бы сказала: «Жаждешь запретной любви? Нельзя. Всё-таки решил в неё нырнуть? Грех». Теперь я говорю: «Жаждешь запретной любви? Как же ты одинок и несчастен. Всё-таки решил в неё нырнуть? Как же тебе больно и тошно от самого себя».

Раньше я думала, что Бог, живущий на небе, ревнует к нашему земному счастью. Иначе зачем Ему заточать сладкие поцелуи в оковы тяжеловесных обязательств? Почему Он не одобряет такой романтичный выход в окно, когда все они, стоя у гроба с белыми розами и трагичной музыкой на фоне, наконец-то оценят четырнадцатилетнюю меня по достоинству? Почему Он отвлекает меня от прогулок и фильмов, заставляя произносить непонятные по грамматике и смыслу слова? Или какое Ему дело до съеденного мной в пятницу морожного?

Теперь я знаю, что поцелуи человека, не готового тебя приручить, оставляют на коже ожоги. Что после выхода в окно остаётся кровавая лепёшка на асфальте и несмываемое многолетними слезами горе ни в чём не виноватых людей. Что молитва – это свидание с Любящим, который печально и терпеливо ждёт, когда Его назовут Любимым. А что до мороженого... Впрочем, заболтались мы тут с тобой.

В общем, друг, я не хочу грешить. Не потому, что «Бог накажет» или «в аду горячие сковородки». Просто мой опыт говорит, что христианство – это разумно и счастливо. Вот и всё.

МОЛИТВА В ВЕЛИКУЮ СУББОТУ

От слёз в моём горле
стрекочут сухие кузнечики.
Полноводие голоса
иссушается в тонкую нить.
Как мне оплакать Тебя,
драгоценный Господи,
и при этом воспеть?..
От слёз мне хочется пить.
И вместо того,
чтоб оплакать Тебя, Лежащего,
я снова и снова
Тебя начинаю просить:
"Напои меня, Господи,
ненасытно чего-то жаждущую.
Окрыли мою душу
славословить и благодарить".

Автор: Мария Чебан

ЧТО ЧУВСТВУЕТ ТВОЯ МАМА

Если бы маме ставили оценку по педагогике, то она получила бы тройку.

Ведь тебе скоро восемнадцать, а мама по-прежнему напоминает тебе про необходимость вовремя питаться и носить шапку. Заходит в комнату и мнётся, пытаясь найти в своём лексиконе современные слова. Косится на твои плакаты и ненавязчиво (как ей кажется) пытается поговорить с тобой о мальчиках и о том, что неплохо было бы сходить в воскресенье в храм. Ты закатываешь глаза и говоришь вежливое (как тебе кажется): «Маааам, окей».

Да, педагог из мамы на троечку... А когда-то ей тоже было восемнадцать. У неё была тонкая талия и взрывной характер. Она нехотя выслушивала советы ничего не понимающей бабушки, подводила глаза чёрным карандашом, верила в гороскопы, ночевала в палатке у костра и, конечно, влюблялась. Ещё твоя мама, как и все, ошибалась. Иногда сильно и жёстко падала, разбивая коленки и сердце. Плакала, вытирала кровь и вставала. Чередовала хрупкость и силу, веселье и тоску, смешливость и серьёзность. Жила, как умела и как знала.

А потом пришла ты – маленький вечно слюнявый человечек – и перевернула её жизнь. Требовательно звала её плачем и просилась на руки, когда она хотела рисовать. Вырезала из её любимой юбки кривые кружочки, теряла купленные на последние деньги шапки, упиралась по дороге в садик, закатывала невкусные витаминки под шкаф.

Нет-нет, это не претензия и не список выполненной работы с просьбой расплатится стаканом воды. Просто... Ты – мамина история. Понимаешь?

Уже почти восемнадцать лет мама смотрит, как ты – её любимый ребёнок – идёшь по канату над пропастью. Конечно, ты смелая и сильная, а каждый твой жест наполнен уверенностью. Мама изо всех сил старается улыбаться тебе из зрительного зала, но её сердце, обычно чуждое всякой тревожности, изнывает от иррационального страха твоей смерти.

Потому что мама помнит, какой крошечной ты появилась на свет. Помнит и не может забыть твоё воспаление лёгких в семь месяцев. Помнит, как в три ты заблудилась в московском зоопарке. Как в семь чуть не выпала из окна, пытаясь поймать залетевшего в комнату воробья. Как в тринадцать ты весьма остроумно (как тебе казалось) шутила про самоубийства и рисовала черепа на полях тетрадей. Как в пятнадцать ты незаметно (как тебе казалось) страдала по какому-то парню, который (как совершенно справедливо казалось маме) не берёг твоё сердце. И случайно слыша в новостях про теракты, снежные лавины и вспышки эпидемий, мама думает о тебе.

Потому что падать с каната – больно. Но смотреть, как с каната падает твоя любовь, – ещё больнее. И не жалко отдать всего себя на солому, лишь бы её постелили под этим канатом под именем «жизнь». Но так не бывает, а поэтому твоей маме остаётся только верить, надеяться и любить.

Да, если бы маме ставили оценку по педагогике, то она получила бы тройку. Потому что нет никаких программ, нет уверенности в выбранной методике, нет методических материалов и всего остального.

Есть одна только любовь. Большая неуклюжая любовь.

Автор: Мария Чебан

ПОЖАЛУЙСТА, НЕ СТРЕЛЯЙТЕ
(этот текст написан в заметках около года назад какой-то прошлой версией меня, всё давно изменилось, но почему-то спустя время всё-таки захотелось поделиться)

Почему-то на днях мне вспомнился вопрос, заданный одноклассницей пять лет назад:
–А ты не боишься писать стихи? Они же такие открытые и искренние. Как пузико у котёнка.
Тогда я ответила чистосердечное «нет». Потому что, хоть мои трагично-любовные стихи были весьма сомнительными, никто не ставил их под сомнение. Не писал «это подростковые бредни», «займись делом», «заведи корову». Ведь все понимают: любовь. С любовью, стоит признать, люди обходятся деликатнее, чем со всем остальным.

С текстами о вере ситуация стала напряжённее. Например, недавно мне прилетело сообщение о том, что я впала в ересь. Почему? Потому что читаю протестантских авторов, разумеется. Нагружаю вас этой информацией исключительно потому, что автор сообщения грозился уведомить всех вас о моей греховности в личных сообщениях. Облегчу его работу (всё-таки, вас здесь не мало) и сообщу вам о своей греховности сама.

Но никогда я не была такой уязвимой и беспомощной, как в материнстве. Сейчас я категорически не хочу разговаривать, а тем более писать о своём опыте. Мне буквально страшно упоминать в разговорах что-либо связанное с ребёнком, потому что в собеседнике мгновенно включается режим опытного советчика.
– Я не выспалась…
– А как вы спите, а как ты кормишь, а что поёшь? Ну, а чего ты хотела, всё неправильно. Вот ссылки на консультантов, психологов и трёхсотстраничные книги Как это не нужно, что значит просто поделилась? Ты что, смакуешь свои страдания? А это у тебя ещё второго-пятого-десятого ребёнка нет, вот тогда будет ещё сложнее.

Люди часто разбрасываются словами, не особенно заботясь о том, что именно они бросают: воздушный шарик в небо или пулю в сердце ближнего. Когда-то я тоже была остроязычным подростоком, потому знаю, что для метких выстрелов требуется гораздо меньше остроумия, чем может показаться... Но в какой-то момент я приняла решение: не хочу стрелять. С тех пор вся моя жизнь – это мучителный и прекрасный подбор слов.

Я долго думаю над каждой прилетевшей в мой адрес пулей. Задумчиво рассматриваю её резьбу. Пытаюсь придумать контекст, в котором пуля может превратиться в дружеский снежок. Уверенная в доброжелательности стрелявшего, я не знаю, кого винить в текущих из раны слезах.

И, конечно, я знаю, что в ответ на этот текст тоже можно выпустить несколько пуль с гравировкой «не умеете принимать критику, не выкладывайте тексты в интернет». Это будет справедливо. Но всё-таки в глубине души я, как и все, надеюсь не на справедливость, а на любовь.

Поэтому я со смирением и робкой надеждой на понимание признаю: «Я уязвима. Особенно в материнстве. Пожалуйста, не стреляйте».