Статистика ВК сообщества "Ксения Фрида | XENIA FREEDA"

Чёрный лебедь

1

В тот вечер я бродила вдоль Мойки как одурманенная. В голове звучала девятая симфония Шостаковича. Била капель, а ветер сдувал с женщин шляпки и вырывал из рук зонты. Женщины прятались за спутников как маленькие испуганные птички. А я всё шла, шла и шла в длинном бордовом пальто и со сломанным зонтом, пока моё внимание не привлекла кофейня «Обитель».

Снаружи кофейня казалась маленькой, уютной и пустой, но внутри она была просторной, теплой и мягкой, как если гладишь кошку, а главное – наполненной. Был свободен лишь один столик. Пахло корицей и апельсиновым манником.

– Мне пожалуйста кофе с ромом и яблочный пирог. Цветаевский.

– Здравствуйте.

Я подняла глаза с витрины на того, кто произнес это бархатное «Здравствуйте». Это была женщина с длинными чёрными волосами, убранными в тугой хвост. Очень стройная, в шелковом пепельно-розовом костюме, напоминающем пижамный. В какой-то момент мне показалось, что передо мной мелькнуло лицо с японских гравюр конца 19 века с изображением гейш.

Сделав заказ, я заняла свободный столик и уставилась в окно, где ураган набирал обороты.

– Я принесла ваш заказ. Вот кофе с корицей и ромом. И яблочный пирог.

– Спасибо.

Но женщина в пижаме не уходила. Она застыла рядом с моим столиком. Я собиралась было открыть рот, как она прервала возмущение:

– Вы знаете, что вы в беде, – сказала она скорее утвердительно.

Я побелела.

– Женщина, с которой вы общаетесь, несёт только беды, болезни и смерть для тех, кто рядом.

О да! Я знала, что я в беде. Это началось около года назад, незадолго до моего тридцатилетия.

Я более не могла сдерживать силу, находящуюся во мне.
Она рвалась через мои руки, кожу, лицо и даже волосы, потому как однажды в пасхальную неделю мой пшеничный русый за одну ночь превратился в медно-каштановый, почти красный.

И никто, решительно никто не мог мне помочь так, как это могла бы сделать моя покойная бабка, Галина Ильинична Мейсер или просто Гали, с ударением на последний слог, как все её и знали.

В возрасте шести лет бабуня попала к уникальному балетмейстеру – Вере Андреевой, которая брала с детей оплату дровами или бумагой, и тут же кидала её в печь, чтобы ученики могли заниматься в тепле.

Андреева толкнула Гали в хореографическое училище, после которого юные и талантливые ученики без протекции застревали на разовых ролях в кордебалете, за которые платили едой, тканью или обувью.

Но Гали обладала особым, уникальным даром, который передавался по наследству: это был редкий дар запечатляющей памяти. Память- печать, что позволило её отцу, моему прадеду, выучить анатомию, девять иностранных языков, и стать хирургом.

Гали запоминала чужие партии с полувзгляда. В один вечер на глазах у изумленной труппы она заменила заболевшую артистку в партии «Щелкунчика», спустя полгода – в «Лебедином озере», после чего балетмейстер Тихонов закричал «Приведите Мейсер ко мне в кабинет! Сейчас же».

– Как? – спросил он.

– Люблю шахматы! – улыбнулась Гали.

– Какие у вас планы на жизнь, юная леди?

– Вероятно, займусь автомобильным спортом.

– Вы шутите?

– Вовсе нет, меня интересует механика, это сейчас модно и перспективно.

Тихонов знал, что Гали действительно увлеклась автоспортом, кроме того, у неё был разряд по плаванью. Он понял, что она не шутит.

– Китри. В следующем сезоне.

Так Гали вошла в театр ученицей, которая забирает старую обувь и куски ткани, а вышла солисткой.

Как и полагается в танцорских династиях, бабушка родила маму почти в сорок, мама родила меня слегка за сорок, а Гали я видела последний раз шестнадцать лет назад. Она получала в Париже премию мира за вклад в балет, ей было 94, и она станцевала на сцене канкан.

Но Гали не было рядом. Я была одна и работала в театре, не солисткой, разумеется, и даже не стремилась к этому. Я была в том возрасте, когда карьеру уже заканчивают, но меня всё держали. Из-за детского лица, хрупкости и уважения к бабушке.

В ту пору, накануне тридцатилетия, один мой любовник, весьма успешный адвокат, от которого пахло горькой сосновой стружкой и грейпфрутом, видя эти страдания, где-то между походом в «Garden» и утренним брютом, предложил помощь:

– Послушай, у меня есть знакомая, когда-то давно она вылечила мою родную тётку от рака. Целитель или что-то вроде того. Может, она смогла бы тебе помочь?

Он нацарапал на дорогущей бумаге её имя: «Дайва» и номер телефона. В тот же вечер я не просто позвонила Дайве, а была приглашена на «сеанс» в квартиру на Невском проспекте.

2

– Как вы узнали? Что я в беде?

– А как ты зашла сюда? В эту кофейню.

– Я просто шла. Вдоль Мойки. Было холодно. Вокруг не так уж много заведений.

– Разве? – она кокетливо засмеялась, – а как же грузинский ресторан напротив? Или бар «Птичка»? Ты зашла сюда потому, что тебя пригласило место. Что-то в тебе срезонировало с этим местом.
В нервном отчаянье я схватилась за чашку. Мне было слишком много Дайвы, обрядов, смертей, клятв и заклинаний, а теперь ещё это: сумасшедшая официантка кофейни рассказывает мне про волшебное место.

– Послушай. Ты уже в беде. Ведь это правда. Но это место может тебе помочь.

– Как место может кому-то помочь? Оно не живое. Это просто здание.

– Тише! Не говори так! Ты его обижаешь. Это не просто здание. Это настоящее пространство. Место может быть живым, даже более того, скажу я тебе: все места живые, некоторые места приносят своим хозяевам удачу, любовь и богатство, другие могут принести только очищение, третьи – хороши для разрушения, но совершенно не годятся для созидания, другие несут вдохновение и только. Есть места для страсти, молитвы, путешествия в другие миры. Неужели ты не замечала, что в некоторых зданиях ну совершенно не устраивается ни один магазин или бизнес?

– Это можно объяснить логически: плохая логистика, мало населения, конкуренты.

– Верно. Но почему это случается именно с этими местами? А не какими-то другими!

Я не знала ответ. И погрузилась в свои мысли.

– Послушай: это место – твой шанс. Попробуй прямо сейчас отыскать здесь нечто, что зовёт тебя.

– Зовёт?

Мне было так паршиво, что пижамная сумасшедшая не вызывала никакого гнева. Я будто покорилась её воле, смирившись со своей склонностью попадать в нехорошие истории. Нехотя я поднялась и зашагала по направлению к бару, где в холодильном прилавке лежали пирожные «Наполеон» и «Анна Павлова», зашла за бар, скептично оглядывая его со всех сторон, затем отодвинула занавеску оливкового цвета, которая, казалось, разделяет бар и кухню или другое подсобное помещение. Но обнаружила за ней дверь.

Продолжение следует....

Ксения Фрида

Сказ о Синей Бороде или никогда не влюбляйтесь в незнакомцев
*все совпадения случайны

Ей сразу понравилось, что когда они встретились – он последовал за ней. Он следовал от замка Бутронов в Испании до французского Биарицца, где Анна встала перед выбором: оставить своих любимых подруг и отправиться с обаятельным незнакомцем, этим великаном, дальше – через всю Европу – на север, или нежиться вместе с Фелис и Марией на золотистых пляжах Шателайон— Плаж. В этом городишке вылизанные беленькие домики с леденцовыми крышами пастельных оттенков мирно греются на ласковом солнышке, обдуваемые морским бризом и теплым ветерком с лавандовых полей. «Послушай, Анна, с этим парнем что-то не так!». «Может, он и богатый, и дьявольски красив, и умён ,но есть в нем что-то такое, отчего хочется поскорее забраться в белые шелковые простыни, закрыть глаза и проснуться в завтрашнем дне!».

«А ты видела его татуировки? Такие носят обычно балканские наемники или торговцы людьми!», «А видела ты его бороду? Она такая чёрная, что даже сам лесной ворон не отличил бы ее от своего крыла».

— У меня в Элерджи, на границе с Италией, есть домик, до моря на машине десять минут, есть собаки, гончие, и тройка черных лошадей. Хочешь – поехали? Не понравится, расстанемся там, и больше ты меня не увидишь.

Она согласилась. До Элерджи они добрались морем, обогнув Аппенинский полуостров, и Анну не смутило, что Вальдемар держится на корабле увереннее, чем на суше, и что женщины, едва завидев его, хватаются за свои золотые украшения не из страха, а чтобы убедиться, что те всё ещё подходят к их волосам.

В Элерджи они целыми днями катались на лошадях с гладкой, блестящей кожей, или лежали у моря, или прогуливались с собаками по окрестностям до соседней винодельни, где можно было прикупить бутылочку шардоне, пино-гри или совиньон . Анна сдалась. На север они возвращались вместе, и когда он шагнул на её родную землю – в саму вязкую и болотистую грязь, какая только бывает на севере России, в местечке «Грязовец», под звук взмаха ястребиного крыла, разрывающий тишину леса, Анна ответила «Да».

Они завершили путешествие в Питере, в особняке Мясникова, что на Восстания.

— У меня пока дела в России. Раз в месяц я буду приезжать на неделю, а ты пока поживи без меня. Если хочешь ,пригласи своих подружек Фелис и Марию. Дом огромный, вам будет удобно. Всё правое крыло в твоем распоряжении. С утра до вечера в доме работает горничная. Можешь устроить ремонт или купить новую мебель. Всё, что пожелаешь, дорогая. Только не при каких обстоятельствах не заходи в левое крыло.

— Хорошо, дорогой.

— Слышишь меня, Анна? – он хорошенько тряхнул и прижал её к себе, но в такие минуты она ещё сильнее чувствовала его силу, твердость и заботу.

— Да, мой господин, — шутя, проворковала она, — Я буду ждать тебя и заботиться о доме.

До замужества Анна работала реставратором старинной мебели и всяких антикварных вещиц. Она всегда знала, как вернуть к жизни даже то, что уже отжило свой срок, словно бы вырываешь вещь из самой лапы смерти.

— Есть ли в наших кладовых старая мебель? – командовала она горничной.

— На кухне есть старый буфет, в кладовой стоит старинная кровать, но она сломана и старое зеркало, но в старые зеркала лучше не смотреться!

— Какая глупость, Вера Сергеевна. Принимаемся за дело.

Анна убрала верблюжьи ковры, выкинула старые диваны и некрасивые столики, а затем принялась за реставрацию буфета и кровати. Сначала Анна аккуратно отшлифовала всю поверхность мебели, затем обработала щели шпатлевкой, снова шлифовала и вычищала, подклеивала рыбным клеем, добавляя туда мел, стучала молотком и орудовала струбинцами, красила краской и покрывала лаком, так, что за двадцать один день новенький буфет красовался на кухне, а старинная кровать перебралась в спальню, и когда Вальдемар вернулся в Россию, то только ахнул, какая у него хозяйственная и красивая жена, да спросил, не сломается ли кровать ,ведь он так скучал по своей женушке.

Пробыв дома неделю, он сказал:

— Оставляю тебя дома. Веди себя хорошо. Занимайся делами, а если будет скучно – зови друзей в гости. И помни мой наказ: в ту часть дома не ходи.

После чего он собрался и уехал по делам. Жизнь Анны текла размеренно. Она просыпалась с утра, завтракала перепелиными яйцами и тостом с джемом ,выкуривала на балконе сигаретку, затем до обеда занималась домом: чистила паркет, покупала новые занавески и постельное белье темно- серого или оливкового цвета, распаковывала покупки, кормила канарейку, забирала деньги из сейфа и шла на обед в сербский ресторан на Пестеля, где заказывала обыкновенно чевапи, плескавицу или рыбу на гриле. После обеда она возвращалась домой, отдыхала, курила, общалась с прислугой, по вечерам читала о доме, сидя в гостиной и рано ложилась спать.

Вот только ночами Анну стали мучать приступы удушья. Ей казалось ,что в спальне не хватает воздуха. Она открывала окна, двери и засыпала, но всё повторялось заново, так что она начала открывать окна во всех комнатах, а прислуга на утро содрогалась от мерзлоты.

— Неужели вы не чувствуете, какой холод в доме? Это же нехорошо, дожди идут, грозы.

Но Анна только пожимала плечами.

«Верно ,вы чувствуете себя одиноко, — сказал ей психолог, — Муж подолгу бывает в отъезде, вы ведете замкнутую жизнь. Позовите домой друзей, вам нужно общение».

Тогда Анна позвала в гости Фелис и Марию, а те только обрадовались: надо же, пожить в таком роскошном, богатом доме в Петербурге.

«А какой у тебя чудесный дом!», «Какие подушки и столики!», «А какой чудесный японский фарфор», «Какой прекрасный резной буфет!», «Верно, ты счастлива со своим Вальдемаром Чернобородым, зря мы ругали его».

Три дня и три ночи подруги щебетали ,пили шампанское и ели пирожные, делали покупки и ходили по городу от Исаакиевского собора до Петроградки.

— Когда— то давно этот особняк принадлежал знаменитому адвокату – Карбачевскому. Вы наверняка слышали о нем, вот только мало кто знает, что тот в юности застрелил собственную любовницу.

— В этом доме? – содрогнулась Фелис.

— Нет, этот дом достался ему в приданое от жены.

— А что в другой половине дома?

— Да! Что в ней? Любопытно!

— Вальдемар приказал не ходить туда.

В комнате повисла зловещая тишина.

— Это странно.

— Да— да, — затараторили, перебивая друг друга, Фелис и Мария, — странно всё это! Почему не ходить туда?

— Может, там просто нет ремонта. Вот и всё.

— Пошли посмотрим, что там, — предложила Фелис.

Анна была не очень послушная девочка, поэтому она взяла связку ключей и пошла в сторону двери, отделяющей левое крыло от остального дома.

Она прижала дверь бедром и начала перебирать ключи длинными тонкими пальцами с красным лаком. На связке их было около тридцати штук. Чтобы не запутаться она заложила первый не подошедший ключ между мизинцем и безымянным пальцем правой руки. Тринадцатый ключ совпал с прорезью. Дверь поддалась, Анна, Фелис и Мария шагнули в узкий темный коридор.

Пахло затхлостью и влагой. «Может, здесь течёт крыша?» — была первая мысль, которая проскользнула к ней в голову. Левое крыло выглядело точь— в— точь также как и правое, его брат— близнец. По левую сторону располагались комнаты. На полу вдоль коридора вытянулся старый, некогда приличный, ковер из верблюжьей шерсти с орнаментом, такой же Анна выбросила из своей части дома. Чуть дальше, справа, должна быть лестница на второй этаж.

Анна взглянула на четкий, ровный ряд дверей. Комнаты спали, как древние, неизведанные животные в своих норах. Густая, ватная тишина заполняла крыло. «Здесь, всё же, никто не живет». «А чего вы ожидали?». «Глупости это!». «Уйдем отсюда». Но Фелис не унималась: что за дверьми?

Тогда подруги начали подбирать ключи к замкам. И вот удача! Одна из дверей скрипнула и поддалась. За ней находилась комната, весьма хорошо меблированная в бежевых тонах, огромная кровать с чистым светлым покрывалом, и огромный гардероб. Анна приоткрыла гардероб и увидела там женскую одежду. На плечиках, полках и в ящиках висели и ровно лежали женские платья, свитера, брюки и джинсы, в обувнице стояли изящные туфли на высоком каблуке. На других полках были ровно сложены аксессуары: платки, очки, сумочки из темного и красного бархата. Анна сдвинула брови. «Что это?» — воскликнула Фелис. На прикроватной тумбочке в небольшом круглом аквариуме плавала рыбка серебристого цвета.

— Здесь письмо или записка, — сказала Мария, — Только ничего не разобрать, похоже ,это сербский или албанский.

Подруги открыли все двери. И за каждой из них была комната с большим гардеробом и кроватью, в комнатах были женские вещи разного размера и на разный вкус и фасон, сумочки, новая или стертая обувь, документы, женская косметика, которой уже явно пользовались. И в каждой, совершенно каждой комнате на тумбочке стоял маленький аквариум с рыбкой и лежали записки.

Некоторые сведения из записок, которые не смогли прочитать Анна, Фелис и Мария :

«Ты всё сделала сама. Послушно пришла с чемоданом, полным одежды, разделась за закрытыми дверями, прекрасно зная, что я подглядываю в замочную скважину: красивые изгибы и полная грудь. Сама надела черную одежду и легла на кровать. Лидия… Красивая, умная, покорная как беленький кролик, по сей день думаю, что ты обо всем догадывалась, даже когда я надел тебе на голову мешок и засовывал в машину, ты прокричала «Передай моей матери, что я здорова!»

«Элиза…моё самое главное разочарование. Сопротивлялась так, что мне пришлось потрясти твою хорошенькую макушку. Ты всегда была такой живой, такой энергичной. Тебя вдохновляли байки, картины, поездки на пляж. Жизнь— жизнь— жизнь. Всё такое бурлящее, громкое, хаотичное. Ты так сопротивлялась, что смогла успокоиться только в луже собственной крови».

— Рыбки выглядят вполне живыми.

— Что же это за комнаты? – заплакала Мария.

— Это? Это комнаты, в которых женщин держали в рабстве! Это работорговля или проституция! Кто знает, что теперь с ними стало. А что станет с нами? – закричала Фелис.

— Это Вальдемар приехал, — Анна схватилась за грудь, — скорее пойдемте, спрячьтесь, а я скажу, что вы ушли в клуб до утра. Да напишите скорее моему отцу и братьям, пусть выезжают сейчас же, за шесть часов будут здесь.

Анна, как ни в чем не бывало, встретила мужа. Накормила его кроликом в пиве и напоила вином, да подливала себе и ему в бокал, так что они вдвоем выпили три бутылки риохи, а у Анны ни в одном глазу хмеля.

И вот ночью Вальдемар Чернобородый проснулся от того, что сквозняк продувал ему ноги и лицо.

— Анна, ты опять открыла окна?!

— Что? Сейчас закрою.

— Скажи— ка мне, а где твои подружки, Фелис и Мария?

— Они в клубе, дорогой. Вернутся утром.

— Хорошо ли вы вели себя? Не ходили в левую часть дома?

— Мы слушались всех твоих приказов, дорогой.

Но что— то в голосе Анны выдало её саму. В один миг Вальдемар вскочил на ноги и схватил её за волосы.

— Ах ты маленькая непослушная дрянь! Где ключи? Сейчас ты сама отправишься в одну из этих комнат и твои дорогие подруженьки!

— Подожди, Вальдемар ,подожди, дай мне хоть умыться.

Он толкнул её в ванну. А Фелис и Мария ни живы, ни мертвы, прятались в платяном шкафу.

— Нет ли вас в доме, маленькие вредные бабёнки?

И в тот момент, когда рука Вальдемара схватила Фелис за длинные золотистые волосы и потащила по полу, в незапертые двери дома зашли отец и братья Анны, а поскольку они были прекрасные охотники, то пуля пронзила лоб Вальдемара сразу же. Анна включила свет и увидела Фелис и Марию в розовых шелковых ночнушках, забрызганных кровью.

Говорят, что кости и борода Вальдемара Чернобородого не поддавались огню, и отец Анны отвез их куда-то под Тирану, закопав под стены древнего монастыря.

Ксения Фрида

У Бернардо была ассистентка – Лани, которая по возрасту годилась ему в дочери. Куда бы не ступал Бернардо – к себе в кабинет, зрительный зал, за кулисы, пульт звукорежиссера или столовую в фойе – Лани, как тень, следовала за ним.

У неё наготове всегда была нужная бумага или чей-то номер телефона, эфиопский кофе в дрип-пакетах, аспирин, сендвичи с ветчиной и голубым сыром, запасные батарейки, электронные почты всех технических работников с почасовой ставкой и еще много всего-разного, чего не было ни у одной души на всей площадке. Лани поверхностно, но могла заменить звукорежиссера, костюмера или любую актрису, если та опаздывала или заболевала.

Держалась она при этом потрясающе скромно и незаметно, будто у неё случайно оказалась нужная вещь, контакты работника или знания, решив вопрос, тут же удалялась заниматься своими делами. Но после нескольких таких совпадений, я заметила, с каким достоинством, холодностью и даже высокомерностью она делает это для всех, кроме него.

Внешне Лани ни чуть не уступала ни актрисам, ни практиканткам, ни даже тем девицам, которых Бернардо обыкновенно брал на выходные в Ниццу или Монако, но этого словно бы никто не замечал! Даже больше, мне казалось ,что из всех работников, я одна за эти три месяца заметила её роковую красоту, впившуюся в красный лак для ногтей, сетчатые колготки или ворох непослушных темных кудрей. Идеально одетая. Идеально накрашенная. И её запах, смесь бергамота, персика и ветивера, возможно, это были DOLCE&GABBANA «The One», будоражил что-то страстное и живое, похожее на беззаботную летнюю прогулку по морской набережной.

Всё, что про нее говорили: бедная худенькая Лани! Ты, наверное, так устала, работаешь без выходных! Иди отдохни, мы сегодня подежурим ,поможем Бернардо. Ты ела? С опаской спрашивали они. И еще с большей опаской подходили, если нужна была её помощь. Она так нужна Бернардо! Даже слишком. И от этого все пугались и расступались перед столь сильной мощью в хрупком теле.

Я видела, как он простодушно ослеп от её преданности и покорного служения общему делу, и принял это как должное, принадлежащее ему по праву мастера. Но на его месте я бы не была так спокойна. Она была из тех женщин ,что мило улыбаются хорошенькими ,накрашенными красным бургундским губами, подают сендвич с дор-блю и эфиопский кофе, до тех пор ,пока восхищаются тобой, а потом с таким же холодным и непроницаемым видом могут вставить тебе нож в спину, если вдруг разобьешь им сердце или сделаешь больно.

Ксения Фрида

Вы правда думаете, что достойных мужчин нет? Что порядочные, умные и честные вымерли как мамонты? Нет, это вовсе не так. Они существуют, поверьте. Ведь десятки раз я слышала своими ушами от друзей, приятелей и коллег странные истории о неудачных романах, женщинах, убегающих в ночную темноту, о женщинах, разбивающих бокалы, страхе обреченности и жажде любви. От простых, умных и честных ребят.

От тех, кто приглашает на свидание не ради того, чтобы затащить в постель. Кто платит за ужин, покупает цветы и не подсчитывает потраченные деньги. От тех, кому нужна пауза после завершенного романа и кто не лечит разбитое сердце десятками других женщин.

Отчасти моралисты, отчасти аскеты, немного отчаявшиеся… Эти ребятки жмут в зале не для фоток в инстаграме. Они вдохновляют команды и мотивируют коллег. Пишут код. Чинят наши компы и приносят кофе в обед. Они заставляют технику летать, ехать и чиниться. Пишут музыку и делают игры. Разбираются в кофе и алкоголе. Они заполняют наш холодильник, покупают тампоны и шоколадные пирожные, надевают шерстяные носки на наши ледяные ноги и уважительно протирают и закрывают неизвестные тюбики и баночки на полках в ванной.

Но главное: они не устраивают драм, не пропадают и не жаждут дешевого адреналина. И может быть поэтому, их привлекательность, надежность и чуткость удается оценить не каждой женщине и не сразу. Это как хорошее вино или выдержанный виски против дешевого пойла с похмельным угаром. Второе- всегда доступно и дешево стоит. К первому нужно прийти, созреть, дорасти.

Научиться пить медленными глотками и наслаждаться каждой каплей. С уверенностью осознавая только одно: от этой любви не болит голова.

Ксения Фрида

У каждого мужчины есть своя femme fatale. Манкая как звездная пыль. Острая и пьянящая как пузырьки Moët в новогоднюю ночь.

Это лавина. Она не появляется, она обрушивается, сметая всё на своём пути: все привычные устои, все представления о самом себе, представления о женщинах. Она — темный антагонист всех возможных правил.

Тот самый уровень, который никак не пройти. Эверест.

И ведь есть с десяток других — с красивыми лицами, правильными носами, покладистым характером и слаженной карьерой. Но только с ней чувствуешь себя мальчишкой даже в пятьдесят, богом, мудрецом, познавшим жизнь и одновременно полным идиотом. Только с ней чувствуешь себя живым.

Господи боже, этой женщине нужна война, чтоб узнать себя! Ей нужно море, только не на пляже, а на пиратском корабле. Какие-то дешевые автобусы в какой-то забытой богом стране. Не сны, не аллегории. Она ступает туда, куда ты даже смотреть боялся: мёртвые города, пирамиды, преступники, дети-аутисты, дешёвые больницы, напоить раненых, накормить бедных. Она не хочет исследовать мир из скважины макбука и варить борщи, а если и так- то потягивая старика Хэма, глядя на розовый балийский закат. Всё. Она не здесь. Она —вне правил.

И вот она смотрит в глаза своей дикой поволокой, и ей плевать ,сколько ты заработал за месяц, купил ли новое авто, надевал ли эту рубашку, с кем спал, что пил, и спрашивает: “А зачем тебе вообще это? Что ты чувствовал? Что видел во сне?”.

И медленно чувствуешь, как лавина обрушивается…

Ксения Фрида| Девушка для водолея

Думаете, оргазм — это про секс? Нет. Если бы всё было так просто, секс решал бы все проблемы. Невроз снимался бы мастурбацией. Семьи склеивались в секс-шопе. Отсутствие любовников становилось бы идеальным прологом к обретению большой любви, можно сказать, затишьем перед вулканом. Но нет. Оргазм — это про жизнь. Это — пик всего лишь в одном из циклов, но вся жизнь — циклична. Отношения. Творчество. Работа. Всё подчинено невидимому идеальному закону: зачинаться, рождаться, расти, достигать вершины и угасать, чтобы умереть, оставив после себя опыт.

Оргазм — это про то, насколько у тебя «стоит» на жизнь. Он во всём. Он — идеальный показатель того, что тебя возбуждает. Во что ты готов вкладываться. Насколько ты себя ценишь. Кому или чему ты готов отдаться, а кому или чему — ни за какие коврижки. Это то, куда ты направляешь энергию, расходуешь силу, и от чего подзаряжаешься. Ещё Райх уловил, что нежность является неотъемлемым элементом здоровой сексуальной жизни, лишенной садо-мазохистических игр. Нежность — как эмоциональное суфле секса. Как пенка на капучино. Как барометр: действительно ли я люблю то, с чем «тра*****»?

Ксения Фрида| Девушка для водолея

Есть среди моих друзей несколько человек ну с очень жесткими границами. Как бы они не любили человека, если тот выдает фортель, не ценит их время или поступки – они один раз предупреждают, а потом высылают лесом. Раньше мне казалось ,что это даже жестоко, и честно признаюсь, я сама не раз висела на грани потери их расположения.

Но теперь-то поняла, что это – здравая позиция взрослого человека. У которого внутренний родитель в адекватном балансе, а самоуважение сильнее, чем потребность сохранить общение или отношения в любом виде, то есть потребность в любви или одобрении.

И мне не дадут солгать, но в близких отношениях я часто не держала границы. Если человек мне приятен, если есть к нему чувства, то я вкладывалась морально, физически и финансово до «посинения», не успев отрефлексировать ,нужен ли этот вклад другому, так ли он ценен? Но и это был не предел: близким разрешалось то ,что другим людям я не позволила бы ни в каком виде.

Ну не было понимания, что превыше любви должно стоять самоуважение, и что, поступаясь границами, в конечном итоге, вызываешь только раздражение и отторжение. А залюбленные или просто в край охреневшие от такой масленицы, личности обычно сваливают в закат. Реже – убегаешь сама, спасая остатки здравомыслия.

Но вот есть у них одно качество: они возвращаются. Знали бы вы, как часто мне пишут люди, общение с которыми заканчивалось на ноте моих литровых слез и многодневных страданий. Зовут встретиться, в бар сходить, спрашивают как дела, рассказывают свои истории, некоторые честно признаются, что поняли, что не ценили, и хотят возобновить общение. Только как бы ни были сильны в прошлом привязанности, невдомек родимым, что на дистанции становятся видны и мотивы их поступков, и все внутренние демоны.

Так что теперь я вполне понимаю своих друзей, которые безжалостно ограничивают круг своего общения только теми, кто ценит и уважает.

Ксения Фрида

С удобной женщиной удобно. Не надо прилагать никаких усилий. Ни физических, ни душевных, ни материальных. При том, именно в той области, где приложить их необходимо, чтобы вырасти самому.

Одному удобно. “Нервы не треплют”: здесь уступила, там от себя половину откусила, не спорит, не высказывает, не высовывается. От себя отказалась ради мужчины — удобно, да.

Удобно, когда она всё сама. Прямо целое поколение. Сама заработает, сама оплатит ужин в ресторане и отдых (а ведь сейчас женщины искренне верят, что это часть крутого феминизма), сама направит семейную жизнь, скажет “идиот мой родной, но люблю ведь!”, зато никаких решений принимать не надо и брать ответственность ни к чему.

Третьему удобно, когда он “мужик”, а женщина лишь средство для удовлетворения его блистательной роли, лишенное чувств, потребностей, мнения, взглядов. Одета, обута, на отдых съездила? Мало ли чего ты там хочешь… Многие и того не имеют, а ты выпендриваешься... И капля власти превращает его в настоящего тирана. Женщина без лишних проблем и мнения, удобно, да.

С удобной женщиной удобно: она сама спросит "милый, какие у нас перспективы?", и ты поймешь ,что бедняжка привязалась морскими узлами, и уж из нее самой можно вить веревки. Зачем делать что-то большее
,если можно просто пообещать? Ведь с неудобной, увы, такое не прокатит: свободен ты, свободна она. Никаких двойных стандартов.

С удобной женщиной удобно. Классно не прилагать лишних усилий. От мужчин итак слишком много требуют в социуме, куда ему бедному ещё в отношениях “стараться”!

Удобно то удобно, только скучно до безобразия. И самому противно. От себя, правда. Потому что скучается по той — неудобной — на которую сил не хватило. Хочется ответственности и свободы взрослого человека. Хочется. Но так лень.

Ксения Фрида

Есть одно средство – противоядие от несчастной любви и непреодолимых трудностей. Страсть к жизни. Если страсть к жизни сильнее, чем страсть к человеку или страсть к разрушению, тогда любовь никогда не уйдет, она будет проявляться снова и снова, а трудности покажутся лишь временным препятствием.

Мы никогда не будем нравиться всем. Но мы можем полюбить себя настоящих. Вместе с правом на страх, злость даже на близких , правом на самые жёсткие границы и самые грязные желания. Вместе с правом не выбирать кого-то или что-то и правом делать выбор.

И мы можем осознать: случается любовь не вопреки, а просто так. Менее сложная, менее трудная, но всё такая же объемная. Бывает любовь, которая делает тебя и жизнь лучше. Любовь к себе. Любовь к жизни.

Ксения Фрида

Очень многие женщины хоть раз в жизни, но оказываются сильно ранены. Почти смертельно. Таким хрупким созданиям ещё не мешало бы увидеть розовые закаты Феодосии, надевать шелковые белые платья, рассмотреть все слои мира и его изнанку, но они вступают в «смертельную схватку» слишком рано.

Это может быть неподходящий мужчина, «разбирающие» отношения, отношения с насилием, жестокий коллектив, отсутствие поддержки длительное время, выживание в одиночку или с детьми, невозможность «встать на ноги» и вырваться из родительского гнезда, а то и логова, вовремя.

Тогда первая схватка уводит в такой дефицит (сил, времени, нервов, энергии, смыслов), что выбираться из него, возможно, придется годами. А некоторые женщины так и останутся навсегда «хромыми» или с огромным страхом перед малейшей опасностью. Но вот что я хочу сказать…

Это случается со многими! Почти со всеми, ведь женщин более не инициируют матери и бабки, а патриархальный институт защиты вымер, и ни брат ,ни отец, не возьмут за яйца этих негодяев. Но смотри… ты выжила, и ты ушла от смерти, ты дышишь, двигаешься, заботишься о себе или детях. Ты смогла. И ты можешь лежать, спать, смотреть на птиц и белок, снова лежать, обнимать себя, выть на луну, просить о помощи и пить успокоительное столько ,сколько считаешь нужным! Месяц. Год. Три. Пять лет.

Но потом обязательно наступит момент, когда ты отлежишься, и вместо того, чтобы снова кинуться в бой, отыгрывая старые раны, или накинуться на то, чего ты была лишена так долго, попробуй позаботиться о себе. Гладь себя по волосам, покупай одежду, гуляй до рассвета, читай все книги подряд ,учись новому, спи до обеда, говори себе только хорошее. Это работает. Ты увидишь, что люди начнут относиться к тебе точно также и даже лучше. Не кидайся на амбразуру. Не спасай мир и не верь плохим мальчикам. Да и хорошим не верь! Просто помни про свой дефицит.

И потом обязательно наступит момент, когда ты долюбишь себя. И тебе захочется в мир. Опасности не покажутся такими уж страшными, а волки начнут будоражить, а не наводить ужас. Не кидайся в лес! Иди к шаману. Или к тому, кто сам инициирован. Уходи от экологичного. Пусть шаман покажет тебе реальный мир: вы раскурите трубку, а потом он пошлёт тебя к чертям собачьим и кинет во что-то жуткое. Но будет стоять рядом.

Иди к тем, кто свободен и человечен. У кого есть ценности и понятия о чести или любви. К тем, кто живет, а не имитирует жизнь. Научись у них быть стойкой и свирепой. И ты даже не заметишь, как твои раны, даже самые глубокие, затянулись навечно.

Ксения Фрида