Статистика ВК сообщества "† Православие. Стихи, рассказы, притчи"

В храме прихожанка:
– Вы, батюшка, просили делиться чудесами, которые произошли в нашей жизни. Можно, я расскажу об очень важном для меня чуде?
– Расскажите.
– Знаете, я лучше напишу, если вы не против.
– Так, – говорю, – еще лучше. Я люблю тексты, написанные другими людьми, так лучше сохраняется обаяние подлинной речи рассказчика.
И через неделю я получаю листочек, на котором напечатан этот рассказ:
Это произошло в 1981 году. Моя беременная девятнадцатилетняя дочь попала в больницу с обострением пиелонефрита. Через несколько дней выяснилась страшная картина. Оказалось, что ее ребенок мертв и уже разлагается. У нее начался обширный сепсис – заражение крови. Удалить плод врачи не могли, потому что дочь не перенесла бы наркоз. Единственный вариант – ждать самоизвержения плода, но на это у организма не было сил. По словам врачей, смертельный исход моей дочери к концу дня был предрешен. Мне твердо сказали сообщить об этом мужу и прощаться с дочерью.

Рыдая, я вбежала в смотровую и упала на колени возле кушетки, не зная, что делать... Зашла пожилая санитарка и говорит мне: «Не плачь, все будет хорошо, только читай молитву Богородице». Я прорыдала, что не знаю никаких молитв.

Она мне ее прочла, короткая такая, видимо, тропарь какому-то чудотворному образу Богородицы. Ничего не понимая, я повторяла и повторяла эти слова.К концу дня плод самостоятельно вышел, полное заражение крови пошло на убыль. Стало возможным применять лечение. Врачи разводили руками от непонимания.
Я дала обет поставить Богородице свечу в главном храме страны и стала разыскивать ту санитарку, чтобы ее поблагодарить. Я стала расспрашивать персонал, больных, оказалось, что такая женщина никогда не работала и не лежала как пациентка ни в том, ни в других отделениях.

Через год, поехав по Золотому Кольцу, я разыскала самый красивый храм – как мне казалось – самый главный в стране и исполнила свой обет.

Священник Константин Пархоменко

У Казанской Божьей Матери
Тихо теплятся огни.
Жены, дочери и матери
К ней приходят в эти дни.

И цветы к Ее подножию
Ставят с жаркою мольбой:
Матерь – Дева, силой Божией
Охрани ушедших в бой.

Над врагом победу правую
Дай защитникам Руси,
Дай сразиться им со славою
И от смерти их спаси.

На Кресте Твой Сын Единственный
За любовь Свою страдал,
И Его глагол таинственный
К этим битвам Русь позвал.

Мы воюем за спасение
Братьев, страждущих славян.
Мы свершим освобождение
Подъяремных русских стран.

С кем враждует Русь лучистая -
Враг и сына твоего.
Дай же, Дева, Дай, Пречистая,
Нашей силе торжество!

У Казанской Божьей матери
Дивно светел вечный взгляд,
Жены, дочери и матери
Перед Ней с мольбой стоят.

Сергей Городецкий

Отсюда без чуда е уезжают

Сейчас Валя счастливая мать. Ее любимому сыну Ванечке три месяца. Мы часто переписываемся, и она хвастается его достижениями .
Валю я знаю лет 13-14. Мы познакомились в одном маленьком южном городке, где встретила своего будущего мужа и где мы с ним прожили первый год после свадьбы. Мы давно уже обитаем в Москве, но время от времени я стараюсь наведываться туда с дочками – к свекрови. Прошлым летом я тоже была там и встретила Валентину в местном храме, на всенощной. Она была «глубоко беременной», чем повергла меня в шок. Скоро объясню, почему.

Вместо того чтобы молиться, я посылала на клирос вопросительные взгляды (Валя пела в хоре) и удивлённо показывала на ее живот. А она улыбалась в ответ и беспомощно разводила руками, мол: «Ну вот так… Даже не знаю, как». Служба закончилась, и мы с Валентиной вместе пошли домой.
– Ты ведь знаешь, Лен, я уже и не верила, что у меня будет ребёнок, – говорила она. – Старая, думала, больная. Но на всё воля Божия. Значит, так нужно ещё Ванечку не родила, а уже второго хочу. Девочку, сестричку ему…

Валентина вышла замуж рано – в восемнадцать лет. За бывшего одноклассника Тёмку, двоечника и хулигана. Но Валя в Тёмке видела не хулигана, двоечника и паршивца. Она смотрела в его голубые глаза и понимала, что именно этот человек всегда будет рядом. И никогда её не предаст. Никогда! От этого сладко щемило в груди.
Больше всего на свете Валя боялась, что ее опять предадут. Когда ей было пять лет, от них ушёл отец. Когда исполнилось тринадцать – отчим. Мать после этого начала выпивать. Не критично, но всё равно. И в подпитии всё время повторяла «прописные истины»: «Никому нельзя верить. Все мужики – кобели и сволочи».
Тёмку Валина мать на дух не переносила. Даже на порог не пускала. Дело в том, что отчим ушёл к одной дальней родственнице Тёмкиного отца. Городок-то маленький, все всех знают. И чтобы дочь вышла замуж за кого-то из «этого проклятого рода», она допустить не могла.
Не хотели видеть «дочь сумасшедшей алкоголички» в своей семье и Тёмкины родные. Но они всё равно поженились. И приютила молодых у себя Валина старенькая бабушка Люба – очень добрая и очень верующая. Она давно ещё и привела Валю в храм.Жили они хорошо. Валя пела в храме на клиросе, со временем начала преподавать в музыкальной школе. Тёмка работал в автосервисе. Тут проявилась его неуемная изобретательность. Мог он «из ничего» такое собрать, что опытным инженерам было не под силу. А уж какую-то там машину починить было для него вообще делом плёвым.
Правда, другие мастера ему завидовали. Потому что большинство клиентов именно к Тёмке хотели попасть. Часто – очень денежных клиентов.
Но не это главное. Главное, что любили они друг друга. Дышать друг без друга не могли. Однажды уехал Тёмка по работе на неделю, машину нужно было клиенту перегнать, так Валя с тоски заболела. С кровати встать не могла. А вернулся муж – всё как рукой сняло. Одно было грустно. Год прошёл, другой, пятый, а детей у них все не было. А тут ещё родители… Мать Вали кричала, что это потому, что она без материнского благословения за «этого… из проклятого рода вышла». К знахарке какой-то местной ходила, чтобы «отволожить дочь-дуру». Но не подействовало. Тёмкины родители при каждой встрече говорили: «Разведись, сынок, ну что можно ждать от дочери той пьянчужки. Не родит она тебе никого». «Доброжелателей» подсылали то к сыну, то к невестке.
– Ой, Валь, а твоего-то с Нинкой видели, – сочувственно сообщали девушке. – Говорят, она уже и беременна от него. Ох, беда-беда…
– Тём, а Валька твоя никак загуляла, – посмеивались над парнем. – С Володькой вон на празднике дуэтом романсы пели.
Но не верили они. Так же жить и дышать друг без друга не могли. Настоящая любовь сильнее интриг и сплетен. Верили и молились.

На обследование в столицу поехали вместе. Хотя Валентина была уверена, что дело именно в ней. Но все же надеялась. А Тёмка решил её морально поддержать и тоже пройти эти «убийственные» для мужского самолюбия процедуры.
– У вас полная непроходимость маточных труб, – сказали Вале. – Нам очень жаль.
Помимо этого, у девушки обнаружили ещё и какие-то эндокринные нарушения. И в итоге страшный для любой женщины диагноз – бесплодие.
– Я знала, знала, – рыдала Валя на Тёмкином плече. – Правильно твои говорили… Никого я тебе не рожу! Никого! Пустышка убогая!
Тёмка рассеянно гладил её по голове и стеклянными глазами смотрел в какие-то свои бумаги.
– Валюш, – пробормотал он, – Мне тоже вот сказали… Какая-то необратимая некроспермия. Все сперматозоиды мертвые. И детей у меня тоже не может быть. Никогда! Понимаешь?
Они долго плакали в обнимку.
– Валюш, а давай возьмём из детского дома? – сказал вдруг Тёмка. – Давай, а?
Валя подняла голову, всхлипнула, потерла красный нос рукой (совсем как маленькая) и неуверенно улыбнулась.

– А кого возьмём, Тём? Девочку или мальчика?
– Девочку… И мальчика… И ещё мальчика…
Через два дня они вернулись домой. А ещё через день поехали в Почаев, к Валиному духовнику – за благословением на усыновление.
– Нет, не могу я вам дать такого благословения. Не ваше это, – сказал старенький монах. И вместо этого дал Валентине какое-то особое молитвенное правило.
– Читайте, живите по-христиански, и будут у вас свои дети. Будут!
Тогда Вале с Тёмкой было по двадцать три года.

Шли годы…
Валентина расцвела, чуть пополнела и из девочки-тростинки превратилась в красивую, «аппетитную» женщину.
Темка возмужал, полысел. И не Тёмка уже, а Артем Степанович, уважаемый человек, хозяин лучшего в городке автосервиса. Умер духовник, не благословивший их когда-то на усыновление и обещавшийся детей. Валя всё читала то правило. Им уже по сорок, а всё одни. Смирились, но так же любят друг друга, и так же Валя тоскует, когда муж уезжает. Сорок два… Съездили в Почаев, на могилку к своему духовнику. Помолились там и решили больше правило то не читать. Не даёт Господь детей, что тут поделаешь. На обратном пути заехали в один из женских монастырей. Постояли на службе, помолились. Собирались уже уезжать, и тут к Валентине подошла старенькая монахиня.
– Ты подожди, милая, видишь, вон икона Богородицы? Помолись Ей, помолись. И верь, главное… От нас без чуда не уезжают… Да не удивляйся ты, иди!
Валя стояла на коленях перед Богородицей и рыдала. Рассказывала ей всё. Умоляла подарить им ребёночка – не ради себя, ради любимого мужа. А потом ей стало вдруг очень спокойно… Прошёл месяц.
– Я не знаю, что случилось. Меня не тошнило, не было плохо. Я просто почувствовала, что беременна, – вспоминает Валя. – Сделала тест – да. Врачи были в шоке все. «Это невозможно, невозможно, – кричали, – вы оба абсолютно бесплодны». А я даже не могу рассказать, что чувствовали мы. Первое потрясение – понятно. А потом… Любовь Божию… Огромную, безбрежную…
Валентина шла, гладила свой огромный живот и думала о чем-то своём.
Вдруг лицо ее преобразилось. Оно правда преобразилось. Помолодело лет на двадцать и засветилось какой-то невероятной нежностью. Валя смотрела куда-то в сторону и улыбалась. Улыбалась так, как улыбаются влюблённые девушки, бегущие на первое свидание. Я повернула голову. К нам шёл Тёмка… Артемий Степанович. Он смотрел на Валентину, и в его глазах было то же самое. То, что было всегда, все 24 года, которые они вместе – ЛЮБОВЬ.
А я смотрела на этих двух людей, которые не предали друг друга и которым Господь, несмотря на все диагнозы, послал великое чудо, и плакала…

Елена Кучеренко

Святой

День едва занимался, когда Серафим вышел во двор. Холодный воздух окутал голову, проник сквозь ветхую ткань поддёвки. Но он только вздохнул.
– Господи Иисусе Христе, – привычно зашептали губы, – помилуй мя, грешного. Господи Иисусе Христе…
Молитва лилась и лилась, согревая сердце и всё тело, а руки соскребали с поленьев примёрзший снег. Набрав небольшую охапку, он нёс дрова в дом, складывал у печурки. Топить он станет потом, когда начнут приходить люди, и не потому, что жалел для себя, а просто, молясь, уже не чувствовал ни холода, ни жара.
Келья отца Серафима была больше, чем бедной: старый стол, чугунок с варевом, две табуретки. Мешковина вместо шубы, на плечах – видавший виды подрясник. Спал он мало, а потому и постели не держал. Прислонится, бывало, к печи – и дремлет, а губы всё повторяют: «Господи Иисусе Христе, помилуй мя…»
Свет разгорался, взошло солнце. Серафим вымел мусор, достал чугунок и поел холодной похлёбки, которую варил из травы снить. Сладкая травка! Он сушил её впрок, запасаясь на зиму, и приходившим к нему монашкам говорил: «Я сам себе трапезу готовлю. Нарву снитки, в горшок водицы налью – и славное кушанье выходит». До весны лишь этой травой и питался.
Келью себе отец Серафим построил в лесу, в глухом месте, неподалёку от речки, и долго наслаждался тишиной и отшельничеством. Но случилось раз, – а дело ночью было, – слышит голоса, музыка играет, будто целый табор цыганский мимо идёт. Удивился Серафим, слушает, как только вдруг резко раскрылось окно, и огромное бревно влетело прямо в избу, чуть его не убив. Увернулся отшельник, а наутро стал бревно на куски пилить да складывать. Сам в себе дивился: такой ствол и восьмерым не поднять, а нечистая сила – вот, и подняла, и в дом забросила.
Всяко бывало… Как-то люди недобрые на него напали, перевернули всё вверх дном, денег искали да требовали. «Ты монах, к тебе приходят, много накопил!» Отвечал Серафим спокойно, готовясь даже смерть принять: «Не беру я денег, а богатство моё – здесь, горшок в печи». Избили его до полусмерти и ушли. Насилу очухался. Долго болел, но простил, зла не держал. Только Бог Сам, Своею волею, наслал на людей тех пожар: сгорели дома их дотла.
…За дверью раздался шорох. Кто-то стоял на крыльце и не решался побеспокоить, не зная, проснулся ли Серафим. А потому хозяин встал и, перекрестившись, открыл дверь для первого посетителя.
Раньше он жил в затворе, и какое доброе то было время! Дверь плотнее прикроет – и молится целый день, а то книжки читает, Евангелие. А порою так хорошо становилось, что думал: как на небесах! Во всех членах тепло, душа поёт и Бога славит. Да только кончились те времена. Сама Пречистая Богородица в тонком видении явилась и велела прекратить затвор и отныне людей принимать. Свет – он должен светить, а благочестному наставлению и цены нет.
Морщась от боли в колене, он широко отворил свою дверь, впустил мужика – небольшого росточка, худощавого, с испуганными бегающими глазами.
– Батюшка Серафим, отче, благослови! – и бухнулся на колени.
Серафим любовно поднял беднягу и, уже зная, о чём тот хотел попросить, поставил перед собой.
– Лошадок твоих украли? – тихо спросил.
Мужик онемел.
– Не бойся, – продолжал Серафим, – а пойди ты в деревню, что у реки, да отсчитай пятый двор с края. Там своих лошадей и найдёшь. Не болтай, ни с кем не ссорься, а просто отвяжи да иди.
– А ну как забьют?
– Не забьют, помолюсь о тебе.
Мужик кинулся было из избы, да вспомнил и положил на стол узелок.
– Мзды не беру, – отозвался Серафим, – а вот капустки мне надо. Принесёшь?
– Принесу, батюшка, принесу!
– Ну и с Богом!
Как на крыльях улетел мужик, а Серафим улыбнулся и громко спросил:
– Что ж не заходишь, радость моя? Входи, входи. Рад, что к убогому Серафиму тропу не забыл.
На пороге стоял генерал. Лицо смущённое, плечи согнуты виновато, но на устах – улыбка.
– Видно, рано поднялся, чтоб ко мне придти.
– Чуть свет встал, батюшка. Да уж благословите.
О чём беседовал святой со своим давним другом – неведомо, только вышел пожилой генерал со светлым челом, кликнул возничего – и покатил прочь с лёгким сердцем. А Серафим затеплил свечу и трижды поклонился образам.
Народ собирался, уже и на крыльце не стало места, и очередь растянулась до самых ворот. Одного за другим принимал Серафим, для каждого находя слово поддержки и утешения. Кого-то просфорой угощал, кому-то святой водицы испить давал. И выходили от него со слезами умиления на глазах, с дрожащими губами.
– Радость моя! – приветствовал Серафим каждого, будь то отрок, старик или вдовица.
Но больше всего любил, когда приходили дети.
– Сокровища, сокровища мои, – так говорил, обнимая с любовью, и угощал, чем мог.
Ближе к обеду внесли на носилках помещика.
– Давно ли болеешь? – спросил Серафим.
– С прошлой зимы, батюшка, – еле слышно отвечал помещик. – Ноги совсем отнялись.
– Ничего, ничего, жив будешь.

И начал молиться.
– А что ж сестрица твоя, Елена, замуж не идёт? – вдруг спросил.
Удивился помещик прозорливости старца, и ответил с почтением:
– Да она думает в монастырь.
– В монастырь – хорошо, да в какой попадёшь. А вот пусть приходит ко мне, я её к своим сироткам определю, в мельничную общину. Там её не обидят.
– Да, батюшка, передам.
– Передай, что ждать её буду.
– Непременно, непременно.
– Вот и ладно. А ноги твои здоровы будут. Останься в монастыре, поговей да причастись Святых Христовых Тайн. А как причастишься – так и встанешь.
Уехал помещик окрылённый, ничуть не сомневаясь в правдивости слов Серафима и силе его молитвы.
А батюшка Серафим прикрыл свою дверь со словами:
– Простите меня, чада, да только сегодня уж принимать не буду: утомился я.
А когда посетители разошлись, стал на колени и долго углублённо молился.
Короткий зимний день подходил к концу. Серафим бросил полено в печку, сел и прищурился на огонь. Тихо и благодатно было в сердце. Он словно взял на себя часть того груза, что несли эти люди, а помолившись, сбросил его с себя, доверив каждого человека Богу.
– Слава Тебе, Господи, слава Тебе! – шептали иссохшие губы.
А душа повторяла: «Слава!»
Затем он придвинулся ближе и прислонился к печи головой. Сейчас он вздремнёт, а затем опять встанет на молитву, чтобы обнять тёплым покровом тех людей, что приходили к нему сегодня, своих близких и весь мир.

Елена Черкашина

НАСЛЕДСТВО

У моей свекрови трое детей. Старший из них мой муж. В семье Яша всегда стоял особняком. Причина простая: свекровь родила его «в девках». Его младшие сестра и брат появились уже в законном браке.

Свекровь умудрилась с 3-х летним ребенком охомутать довольно состоятельного мужчину. Отчим мужа одним из первых начал свое дело, открыл какой-то кооператив еще в конце 80-х.
Благополучно пережил 90-е, не разорился в нулевых.

Детей на своих и чужого отчим Якова никогда не делил. Поровну покупал одежду, игрушки, поровну и ремня мог всыпать, если было за что. А вот свекровь отпрысков разделяла:
— И зачем я тебя родила, — частенько говорила сыну, — всю семейную картину портишь. Все у нас беленькие, а ты весь в папашу уродился. Черный, как смоль.

Чем был виноват Яков, который билет в жизнь у мамы не выпрашивал — непонятно. Тем более, что матери он не помешал построить личную жизнь. А у отчима денег всегда хватало и лишний рот в семье никого не обременял.

Отношение матери к Яше усвоили с детства и младшие сестра с братом. Уже в детских ссорах: «ты никто», «ты нам не родной», «мой папка тебя поит и кормит», — щедро звучало из уст сестры Марины и брата Артема.

— Знаешь, — говорил муж еще в первые месяцы нашего брака, — у меня такое чувство, что отчим единственный мой родной человек в этой семье.

Со свекровью я почти не общалась, ну не интересна ей была жена нелюбимого сына, при знакомстве она посмотрела на меня брезгливо и молвила:
—Ну чего еще было ждать от него? Живите, как хотите и где хотите.

И мы жили. Снимали квартиру, зато ни от кого ни в чем не зависели. А через год после свадьбы отчима не стало. Внезапно. Точнее внезапно для всей семьи, сам свекор, словно что-то чувствуя, бумаги привел в порядок.

Дом достался свекрови, а каждому из детей, включая и пасынка, отчим отписал по двухкомнатной квартире. Вся недвижимость была оформлена дарственными. А основное завещание, которое касалось фирмы, отчим мужа постановил вскрыть через полгода.

—А ему за что? — сестра Марина была вне себя, тыкая пальцем в сторону моего мужа она повторяла, — он какое отношение к папе имеет?
Свекровь тоже была недовольна: не заслужил. Тем не менее, мы оказались собственниками жилья. Жили мы спокойно в новой квартире два месяца, а потом нас соизволила посетить свекровь.

—Значит так, — заявила свекровь, — старуху заберешь ты.
Какую старуху? Мы ничего не поняли.
-Какую, какую, мою свекровь, — заявила мать мужа, — на что она мне сдалась, я ее всю жизнь терпеть не могла, а теперь ее ко мне? Чтобы я ей памперсы меняла?
Оказалось, что ни сестра, ни брат Яши тоже не захотели, чтобы бабушка жила с ними, а одна она уже не могла жить и нуждалась в уходе: после инсульта у женщины отказали ноги.
—Тебе папа квартиру оставил, — заявил брат Артем, — вот и отрабатывай.

Мы с мужем посоветовались и взяли к себе Ирину Егоровну. Она оказалась женщиной с юмором, очень интересным и неунывающим человеком. Естественно ей было обидно, что родные внуки с ней так поступили, она сказала в первые же дни: —Мать их избаловала, невестка моя, а тебя, Яша, мой сын всегда любил и хвалил. Ты для него всегда был родным, а для меня ты теперь больше, чем родной.
Марина и Артем навещать бабушку не считали нужным. Ни звонка, ни визита.
Ухаживать за Ириной Егоровной было не трудно, она на кресле-каталке умудрялась даже ужин нам с мужем приготовить.

А еще через 4 месяца было оглашено завещание отчима, касающееся активов его бизнеса. Он все завещал своей матери. Надо было видеть лица свекрови, и ее младших детей.
—Бабушку я забираю, -сказала Марина, подойдя к нам.
-Не ты, а я, — взвился Артем.
—А кто вам сказал, что я хочу переезжать? — спросила Ирина Егоровна алчных внуков, — мне хорошо у Яши и я никуда не пойду.
Она так и осталась у нас, почти сразу, подарив моему мужу все, что ей досталось по завещанию покойного Яшиного отчима.
Свекровь, золовка и деверь пытались оспорить это, был суд, но они проиграли.

Им и так досталось много, но впрок богатство не пошло. Артем умудрился влезть в какую-то сомнительную историю, квартиру пришлось продать за долги, он вернулся жить к матери.
Марина вышла замуж, но с мужем не сжилась, воспитывает ее ребенка тоже свекровь, а сама сестра мужа устраивает личную жизнь.

Hедавно Ирины Егоровны не стало. Pазбирая вещи бабушки мы нашли аккуратно сложенный листок, писал отчим Якова:
«Мама, если со мной что-то случится, ступай жить к моему Яше. По-моему, из всех моих детей, он самый достойный, хоть по крови он нам и не родной. Прости за то, что не смог воспитать такими же Маринку с Темой…

Автор неизвестен.

Газета "Сельские нивы"

Чудо

- Ты еще молодой, куда вам дети, - причитала в трубку свекpoвь.
Мила сидела рядом c мужем и смотрела в свой телефон. Егор косился на жену. A она делала вид, что ничего не слышит, и не обращала на него внимания.
- Как только родит, сразу делай тест. Сто процентов – это не твои ребёнок! – мама продолжала поучать сына.
– Я бы на твоём месте уже сейчас сделала. Потом будешь всю жизнь воспитывать чужого отпрыска.
Молодой человек только молча слушал, понурив голову. Мама для него была авторитетом. Единственный раз, когда он пошёл против ее воли – это когда женился на Миле. Жену он любил, a маме не нравилось, что какая-то девчонка отобрала у нее сына. Не хотелось ей делить его любовь c другой женщиной.

Мила понимала, что свекровь ее не любит. Сначала она старалась всеми силами ей понравится, но потом поняла, что проблема не в ней, a в одинокой женщине, у которой кроме сына никого нет. Понимать она понимала, но жить c этим было тяжело. За спиной у молодой невестки свекровь настраивала сына против жены. Когда чернение невестки не помогло, она придумала новую тактику – убеждала сына, что забеременела Мила от другого, чтобы женить на себе приличного мальчика c деньгами. Вот сейчас в очередной раз Мила помимо своей воли слушает, как льётся на нее поток грязи в телефонном разговоре заботливой мамочки c сыном. Егор думает, что жена не слышит его разговор в наушниках. Но сейчас дело не в наушниках, a в том, что молодая женщина устала от оскорблений.

Мила встала и, сославшись на плохое самочувствие, ушла в комнату. Легла и, напевая песню, попыталась уснуть. Хотелось плакать, но она понимала, что её волнение перейдёт к ребёнку. Она решила для себя, что, когда на душе тяжело, будет петь для малышки, чтобы она чувствовала, что ее любят и она под защитой.

Закончив петь Мила вскоре заснула. Рано утром Егор ушел на работу. Не поцеловав ее, как раньше, перед уходом. Свекровь, следуя пословице «вода камень точит», медленно вбивала сыну в голову мысль, что нужно расстаться c неверной женой. Мила проснулась от того, что хлопнула входная дверь. Одновременно c этим, живот пронзила острая боль.

Молодая женщина лежала, надеялась, что боль утихнет. Но легче не становилось. Позвонила мужу, тот сказал, чтоб не накручивала себя.
- Потерпи до вечера, - уговаривал Егор жену, как будто в ее силах было просто так взять и прекратить боль.
- A если это опасно? – волновалась Мила.
- Хочешь, маму попрошу приехать? – предложил муж, но Мила сразу же отказалась.
Егор не знал, что жена в курсе происходящего за ее спиной. Свекровь всегда наигранно улыбалась в лицо невестке. Сам же Егор не был ни на стороне мамы, ни на стороне жены. Разрывался между двумя любимыми женщинами, пытаясь всем угодить. Может за это и полюбила его Мила, что характер у него мягкий. Но в супружеской жизни это оказалось большим минусом. Молодая жена только надеялась, что c рождением ребёнка муж станет более решительным.
Потерпев еще час, Мила вызвала скорую. Муж, видимо, был на совещании, трубку не брал, написала ему сообщение. Свекрови не звонила. Так одна и поехала в больницу.
Женщину срочно доставили в родзал. Мила словно со стороны наблюдала за происходящим. Ей сделали укол, суетились вокруг и что-то объясняли. Поняла только, что ребёнок родится раньше положенного срока.

Неожиданно она ocoзнaлa, что её жизнь изменится навсегда. Было почему-то страшно. Как будто она падает в чёрную бездну. Что-то огромное тащит её вниз. В какой-то момент ей показалось, что она покидает своё тело. И когда она оцепенела от страха, от ощущения безысходности, она почувствовала что-то тёплое. Маленький лучик света, словно луч надежды, загорелся рядом c ней. И темнота постепенно отступила.

Мила снова ощутила боль. Вокруг суетились люди в белых халатах.
- Еще немного, давай, миленькая, надо потужиться, это почти закончилось, - тёплая рука пожилой акушерки сжимала ее руку и, поглаживая её, женщина ласково шептала роженице ободряющие слова.
Остальной персонал суетился вокруг появляющегося на свет малыша. Наконец, сильная боль, и все закончилось. Неожиданно молодая женщина почувствовала облегчение. Боль стихла, и Мила обессиленно расслабилась. Теперь ей хотелось спать.
В помещение была тишина. Казалось бы, очень кстати, никто не мешает отдохнуть. На секунду подумала об этом Мила и тут же насторожилась.
- A разве малышка не должная кричать? – обеспокоенно спросила роженица.
Акушерка сильнее сжала ее руку. Медперсонал молчал. Молодая женщина попыталась рассмотреть, что c ее малышом делает одна из медсестёр. Но та, повернувшись к роженице спиной, суетилась вокруг ребёнка.
- Как она? – умоляюще спросила Мила.
- Вам нужно отдохнуть. Ребёнок не успел принять правильное положение, так как роды преждевременные. У Вас большие разрывы, - обрабатывал роженицу врач.
- Что c малышкой? – не унималась Мила.
- У нее же все хорошо! – утвердительно заявила молодая мамочка.
- Ребёночек раньше времени родился, - повторился врач.
– Мы сделаем все возможное. Сейчас Вам нужно o своём здоровье беспокоиться.
Пожилая акушерка отпустила Милину руку и принялась убирать вокруг.
Молодая женщина закрыла глаза и окунулась в воспоминания...
- Я беременная, - c сияющими глазами и сгорая от нетерпения сообщить эту новость своему парню, Мила, наконец-то, дождалась Егора c работы и обрадовала его.
Она надеялась, что Егор обрадуется... Они не раз обсуждали эту тему и её молодой человек знал, что Мила хочет ребёнка. Сам он тоже признавался, что мечтает o детях.
Но в тот момент будущий папочка только растерянно улыбался. Это она потом случайно наткнулась в телефоне на его переписку c мамой. Где свекровь убеждала сына, что его девушка корыстная провинциалка. «Вот увидишь, не пройдёт и месяца, как она заявит тебе, что беременная!». Эти слова постоянно стояли у Милы перед глазами. Свекровь, как накаркала, действительно в итоге так и получилось. И только после свадьбы девушка поняла, какая её свекровь на самом деле. Улыбающаяся напоказ и склочная у нее за спиной.
Но муж виду не подавал. Конечно, Мила видела, что ребёнок не входил в его планы на ближайший год. Тем не менее, он мужественно принял эту новость и смирился c этим. Он будет хорошим папой, была уверена Мила. Но эта вода, которая лилась из уст его мамы, отравленная ее материнской ревностью, постепенно подтачивала любовь сына.
Егор все чаще задерживался на работе, меньше внимания уделял жене. Мила чувствовала, как ему тяжело и старалась окружать его заботой. Конечно, иногда было настолько обидно, что хотелось швырнуть тарелку o стену или накричать на мужа. Но, понимая, что этим ничего не изменишь, она замыкалась в себе, ссылаясь на плохое самочувствие или усталость, уходила в комнату и тихонько пела песню про доброго ангела мира.

Покойная мама всегда говорила дочери, что если хочешь изменить мир, начни c себя. Все 7 месяцев беременности Мила старалась изменить себя.
Она верила, что их малыш будет ангелом, который принесёт мир, и отношения со свекровью, наладятся. И сердце пожилой женщины растает. Она примет ее в свою семью и перестанет настраивать против нее сына.
После всех процедур Милу отвезли в палату. Акушерка помогла ей перелечь на больничную койку и поправила подушку.
- Почему мне её не приносят? – спросила Мила.
- Ты не волнуйся, детка, - улыбнулась женщина.
– Малышка в надёжных руках.

Миле казалось, что целая вечность прошла. Внутри неё была пустота, никто не шевелился, не билось маленькое сердечко. За время беременности она так привыкла, что c ней рядом маленький человечек. A сейчас ничего этого не было.
Она c надеждой смотрела на эту пожилую женщину, которая, видимо, к каждой роженице была так добра. Всех называла ласково или по имени, или деточка, или доченька. Если бы не она, Мила не выдержала бы напряжения.
Вскоре в палату зашёл врач. Строгий и напряжённый. Акушерка, поспешила удалиться.
- Вы уже дали имя новорождённой? – спросил доктор, стараясь не смотреть пациентке в глаза.
- Арина, - быстро выкрикнула Настя.
– Ариша.
- Мне очень жаль. Мы ничего не смогли сделать. Арина не выжила.
- Почему не смогли? Что это значит? – Мила пыталась заглянуть доктору в глаза. Сказать: «Вот же я, здесь. Вы что-то перепутали. Это ведь не мне Вы хотели сказать…»
- Примите соболезнования, мы…

Дальше она не слушала, молодая мама начала кричать. Она 7 месяцев держалась. Терпела и надеялась на это маленькое чудо, которое принесёт в её мир и в ею семью радость. Ей хотелось кричать, когда она прочитала переписку свекрови c мужем, когда она слышала, как свекровь говорит c сыном o ней: «Как там эта? Твоя девка, эта пoтacкуxa…». Все 7 месяцев она молчала. Все это можно было перетерпеть. Ради этого чуда…

- Почему мне ее не приносят? – дрожащим голосом спросила девушка, как только перестала кричать.
- Я хочу её видеть! – по щёкам Милы катились слезы.
– Вы мне не показали ее. Разве маме не должно показать её ребёнка, когда он родился?
- Девочка была очень слаба…
- A сейчас? – не унималась молодая женщина.
- Сейчас она что?
- Она умерла, мы все что могли, сделали…
- Я могу ее увидеть?
- Девочка… - начал врач.
- Принесите мне её! – перебила его безутешная мама.
Как не уговаривал её доктор, что это тяжело для нее будет, молодая мама не соглашалась c его доводами. Ей нужно было увидеть свою дочку. Хотя бы попрощаться должная она c ней. Она не может позволить, чтоб у нее просто отобрали частичку, которую она c таким нетерпением ждала.
Через несколько минут ей принесли маленький свёрток. Медсестра протянула мамочке её бездыханного ребёночка. Врач c медсестрой переглянулись. Другие две женщины, что были c ней в палате, отвернулись от соседки и тихонько плакали.
Мила аккуратно взяла свою малышку. Она была тёплая. Сморщенный комочек ей казался похожим на светлого ангелочка, который вытащил её из той бездны, в которую она падала. Молодая мамочка прижала малышку к себе и, закрыв глаза, запела:
Поднимая крылья, воспевая жизнь,
Сказки станут былью, устремляясь ввысь.
Милосердный ангел c пламенем в груди
Вдруг протянет сердце: «На, - бери!»

Доктор и медсестра опустили глаза вниз. A мамочка, c улыбкой и слезами на лице тихонько продолжала петь. Ее тонкий голос, эхом ударяясь o стены палаты, звучал в абсолютной тишине.
Никто не решался пошевелиться и заговорить. Молодая девушка, закончив, начала петь сначала. Так продолжалось несколько минут. В конце концов, пожилая акушерка, которая стояла за дверью и слушала, тихонько вошла в палату. Подойдя ближе, она оцепенела на мгновение, a потом начала дёргать доктора и медсестричку, показывая на малышку.

Маленькие пальчики слегка пошевелились, и девочка сделала вдох. Медперсонал засуетился, и Мила открыла глаза.
- Божечки мои! – охнула акушерка.
- Это невозможно, - растерянно пробормотал доктор.
И девочка заплакала. Другие роженицы подскочили к Миленой кровати и изумлённо смотрели на это чудо.
Малышку забрали для осмотра. A молодая мама, обессиленная, заснула c улыбкой на лице.

Всю беременность она разговаривала со своей малышкой. Пела ей песню и любила ее всем сердцем. Несмотря на негатив, вокруг, она старалась окружить свою малышку любовью. Арина, имя, которое в переводе c греческого означает мир, чувствуя любовь мамы, боролась за свою жизнь. Между ними была невидимая связь, которая c каждым днем привязывала их друг к другу. Может этим мама и спасла свою девочку, дав ей шанс родиться на Земле. Тоненькие ниточки, которые c каждым днем становились все прочнее, связали их, чтобы вместе пройти свои путь на Земле.

Девочка быстро пришла в норму. Мужу со свекровью показали малышку, пока Мила спала. Когда к вечеру они пришли в палату к молодой мамочке, девушка почувствовала, что что-то изменилось. В первый раз свекровь ее обняла, и в глазах ее блестели слезы. Конечно, она не призналась невестке в своих действиях за ее спиной, она была гордой женщиной, но теперь ее улыбки были искренними.

Арина была похожа на папу. Этот маленький ангел действительно пришёл c большим пламенем в груди, которое согрело не только ее маленькое сердце, но и растопило лед в сердце бабушки. C рождением Арины мир вокруг нее стал добрее...

Юлия Бабинская

Притча

Учитель, прочитав немало книг, чрезмернейше себя зауважал.
Но в классе появился ученик, который его сильно раздражал.
Он начал унижать ученика, считая твердолобым и тупым.
И, истекая злобой, предрекал: -Ты будешь неудачником большим.

Закончив обученье, ученик уехал и никто о нем не знал.
Но в памяти учительский язык его повсюду жалить продолжал.

Промчались годы. В тихий уголок приехал всеми признанный мудрец.
На встречу с ним явилось всё село. И он сумел коснуться их сердец.

Учитель чуть попозже подошел. Всех растолкав, протиснулся вперед.
- Ну и мудрец. Мальчишка. Зря пришёл. А впрочем, чем он так увлек народ?
Мудрец, его увидев, замолчал. Глаза на миг наполнились тоской.
И, чуть спустя, он с горечью сказал: - Смотрите, люди, вот учитель мой.

Я каждый день молился за него. Ведь это он учил меня терпеть,
прощать насмешки и чужое зло. Любить, хоть в сердце закипала месть.
Науку жизни мне б не одолеть без этих трудностей и вкуса зла.
Не раз мне доводилось пожалеть, что юность невеселою была.

Он поклонился в ноги, а толпа усердно восхваляла их двоих.
Учитель ощутил укол стыда - ему был неприятен этот миг.
Дождавшись, чтобы люди разошлись, он все же подошёл к ученику:
- Похоже, я не прав был, не сердись. Ты уж прости обиды старику.

Ему ответил с грустью ученик: - Бог дал мне силы не свернуть с пути.
Но есть и те, кто головой поник и умудрился не туда пойти.
Не всем такая ноша по плечу. Мне часто страшно за судьбу детей.
Поэтому в молитвах я прошу, чтоб не было плохих учителей.

Какое в душу вложено зерно, такой со временем созреет плод.
Учителю доверие дано - в большой любви растить свой огород.

Зинаида Полякова

Какая мать не просит у небес
Птенцам своим особенную милость,
Нет на Земле ни уголков, ни мест,
Где бы её молитва ни светилась,
Где бы она, спасая, не плыла -
И в это я с безумной силой верю…

Я - тоже мама, все мои дела
Одной величиною нужно мерить:
Их счастьем, их полётом, благом их
Во имя продолженья, созиданья,
Раз нет у жизни помыслов иных -
Лишь несть и длить своё существованье…

И потому молитвы матерей
И ныне, и из века в век, и присно
В любви своей светлы и бескорыстны…
Храни, Господь, храни моих детей…

Анна Опарина

Чем дольше матери живут, тем детям их благословленье.
И материнских теплых рук, так радостно прикосновенье.
Мы все спешим куда - то в даль, у нас семья, свои заботы,
А вспоминаем свою мать, когда на сердце плохо что - то.
Нас любят матери за то, что мы их дети - без оглядки.

Они нас ждут к себе домой, а мы с судьбой играем в прятки.
Мы все скупимся на слова, боимся выглядеть смешными,
А мамы ждут нас у крыльца, чтоб дольше мы побыли с ними.
Они не ждут от нас наград, хвалебных слов, больших застолий.
Им очень важно, каждый раз ,наговориться с нами в волю.

Они хотят нам рассказать, что любят нас и что скучают,
Чтоб можно было посидеть, поговорить, напиться чаю.
Без суеты, без праздных слов они хотят вести беседу.
А мы спешим, у нас дела: "Мамуля, я уже поеду.

Ну ладно мама, мне пора, давай присядем на дорожку."
"Я пирожков тебе спекла, ты посиди еще немножко."
Она не держит за рукав, она целует у порога
И просит Господа хранить, чтоб была легкою дорога.
Чем дольше матери живут, тем детям их благословленье
И материнских теплых рук, так хочется прикосновенья.

Олег Мартынов

Священник – это ослик, на котором едет Христос

Есть у меня один добрый друг – протоиерей Николай. Вот только подумал о нем – и уже хорошо на сердце. Хоть мы много лет уже не виделись, каждый день молюсь за него как родного, а нашу давнюю встречу помню до сих пор.

Дела шли хуже некуда, учебу в университете я бросил, девушку бросил, работы нет, никому не нужен, что делать не знаю. Я пришел в ближайший храм, потому что идти мне больше было просто некуда. С отцом Николаем мы познакомились на исповеди. Я просто подошел к первому попавшемуся батюшке и рассказал о своей непутевой жизни.

Это было первый раз в жизни, когда священник надо мной плакал. Просто стоял, опустив голову, и плакал навзрыд. А потом очень настойчиво просил меня ходить в Церковь. Именно так – просил. Не наставлял, не указывал, а просил.
Так мы познакомились. После исповеди отец Николай спрашивает: «Паспорт у тебя есть? Поедешь с нами в Москву!» С нами – это с группой детей из прихода и сопровождающими их лицами.

Все происходило словно во сне. Отец Николай подводит меня к каким-то людям и говорит: «Возьмите у него паспорт и купите билет. Он с нами едет». Сунул мой паспорт и лучезарно улыбнулся. Так я оказался в Троице-Сергиевой Лавре и у многих московских святынь.

На обратной дороге в поезде отец Николай подошел ко мне, обнял – и вдруг у меня в руке оказались деньги. Он руки быстренько за спину спрятал и говорит: «Бери, бери! Тебе нужно на первое время! Все равно назад не возьму!» И вышел из купе.

Это был незнакомый, и не близкий мне человек, который просто не мог пройти мимо, когда кому-то плохо. Потом мы вместе были у батюшки Николая Гурьянова на Залите и много где еще, но ту первую нашу встречу я никогда не забуду. И своим детям о ней расскажу.

Некоторые на эту историю покрутят пальцем у виска, а некоторые скажут: «Попы с жиру бесятся!» А для того потерянного, промокшего под холодным осенним дождем парня это был рев архангельской трубы из Рая, от которого он очнулся, встал и поначалу неуверенно, но пошел к свету и Богу, Которого в этом маленьком худеньком священнике он встретил. До сих пор помню его слова, которые он сказал о своем священническом служении: «Священник – это ослик, на котором едет Христос».

Денис Ахалашвили.