Когда утонул «Титаник», на борту корабля был миллионер Джон Джейкоб Астор IV.
Денег на его счетах в банках было достаточно для того, чтобы построить 30 таких «Титаников». Однако столкнувшись со смертельной опасностью, он выбрал то, что, по его мнению, было морально правильным, и уступил свое место в спасательной шлюпке двум испуганным детям.
Исидор Штраус, совладелец крупнейшей американской сети универмагов Macy's, который тоже был на «Титанике», сказал:
«Я ни за что не сяду в спасательную шлюпку раньше других мужчин».
Его жена также отказалась садиться в лодку, уступив свое место только что нанятой ею служанки Эллен Берд. Она решила прожить последние минуты жизни вместе с мужем.
Эти богатые люди предпочитали остаться без своего богатства и даже жизни, чем уступить моральными принципами.
Их выбор в пользу моральных ценностей продемонстрировал блеск человеческой цивилизации и человеческой природы.
Архимандрит Тихон Шевкунов однажды сказал:
«Мне не раз приходилось исповедовать людей перед смертью.
В своих исповедях они никогда не сокрушаются о том, что не заработали лишний миллион, не построили роскошный дом, не добились успеха в делах. Но люди в последние часы сокрушаются в первую очередь о том, что не смогли сделать какое-то добро, помочь, поддержать родных, близких, даже случайных знакомых».
Как важно, когда у людей есть достоинство, им знакома мораль и они не лишены нравственности.
Есть ли такие люди среди нас? Наверняка есть...
Так ищите же их.
Благородный характер гораздо ценнее, чем жизнь, и тем более он дороже, чем богатство.
Елена Гончар
Количество постов 17 535
Частота постов 5 часов 31 минута
ER
105.77
79.30%
20.70%
28.36% подписчиков от 30 до 45
82.95%
3.12%
2.91%
Графики роста подписчиков
Лучшие посты
У современного человека как-то незаметно отняли право жить тихо и размеренно.
Все вокруг кричит: "Живи интересно! Пришёл с работы в десять вечера - иди на параплане полетай. Картину нарисуй. Хенд-мэйд там какой-нибудь освой. На велосипеде катайся.
В отпуск пошёл - немедленно куда-нибудь едь. И не на пляж тюленем лежать, а давай в Непал сразу, в горы, подальше залезь. Чтоб интересно.
На обычной работе не работай. Давай стартап мути"
И все в таком духе.
Я жду, когда это всем надоест.
Несколько лет назад часть общества протестовала против слишком сложной, дорогой, вычурной моды. Так появился стиль "нормкор" - образ, созданный из крайне простых, можно сказать, банальных предметов одежды. И это веяние было сразу подхвачено, в том числе и многими знаменитостями.
Я жду, когда нормкор распространится дальше, за рамки моды, когда людей оставят в покое и позволят им жить неинтересно: не путешествовать, не иметь никаких трудновыговариваемых хобби, не заниматься никаким "саморазвитием", и при всём при этом не слыть человеком глупым и ограниченным.
Надежда Иванова
Все вокруг кричит: "Живи интересно! Пришёл с работы в десять вечера - иди на параплане полетай. Картину нарисуй. Хенд-мэйд там какой-нибудь освой. На велосипеде катайся.
В отпуск пошёл - немедленно куда-нибудь едь. И не на пляж тюленем лежать, а давай в Непал сразу, в горы, подальше залезь. Чтоб интересно.
На обычной работе не работай. Давай стартап мути"
И все в таком духе.
Я жду, когда это всем надоест.
Несколько лет назад часть общества протестовала против слишком сложной, дорогой, вычурной моды. Так появился стиль "нормкор" - образ, созданный из крайне простых, можно сказать, банальных предметов одежды. И это веяние было сразу подхвачено, в том числе и многими знаменитостями.
Я жду, когда нормкор распространится дальше, за рамки моды, когда людей оставят в покое и позволят им жить неинтересно: не путешествовать, не иметь никаких трудновыговариваемых хобби, не заниматься никаким "саморазвитием", и при всём при этом не слыть человеком глупым и ограниченным.
Надежда Иванова
Алёна стала проституткой, когда ей исполнилось пятьдесят.
Не то, чтоб эта древнейшая профессия была мечтой её жизни, или целью, к которой она стремилась, нет. Это, безусловно, был вынужденный и отчаянный шаг в неизвестность. А начиналось всё обыкновенно, как у всех.
Незадолго до обозначенных выше событий, Алёну вызвал к себе в кабинет зам директора по кадрам, что само по себе не сулило ничего хорошего. Алёна двадцать шесть лет служила сотрудником Зоологического музея, будучи по образованию биологом. В музее она курировала отдельную развернутую экспозицию, посвящённую эволюционному учению Чарльза Дарвина. На ответственном хранении у Алёны, в числе прочих экспонатов, состояли редкие породы домашних животных, а также единственное в мире чучело пингвина-альбиноса - предмет гордости Алёны и зависти коллег.
- Проходите, Алёна Григорьевна, садитесь, - с трудом выдавил из себя зам директора по кадрам. Его голос звучал так, как будто зам директора только что слегка придушили. Возможно, данный дефект был следствием многочисленных ангин, перенесённых в детстве, но вероятнее всего, причиной послужило пагубное пристрастие начальника к алкоголю и кубинским сигарам.
Алёна послушно села.
- Алёна Григорьевна, администрация музея, с великим сожалением, вынуждена предупредить Вас о грядущем сокращении штатов. Музею трудно выживать в сложившейся экономической ситуации, Вы должны нас понять. Через два месяца, с полной выплатой всех положенных по закону материальных средств. Дела передавайте старшему научному сотруднику Курочкину. У меня всё. Можете идти.
Алёна встала и на негнущихся ногах направилась к выходу из кабинета. Очнулась она, лёжа на антикварном кожаном диване в приёмной, нервная секретарша совала ей под нос нашатырь, зам директора по кадрам замер неподалёку, с графином воды и стаканом в руках. В этот момент до Алёны наконец дошло подлинное значение слова "катастрофа".
Причины сокращения крылись под пологом каких-то неведомых придворных тайн, безусловно, важную роль сыграла зависть сотрудников по поводу чучела пингвина - альбиноса. Самое печальное во всей этой истории было то, что Алёна в жизни ничего больше не умела. Абсолютно ничего.
У неё не было мужа, детей, не было даже отдельной квартиры. Алёна с престарелой, больной мамой ютилась в крохотной комнатке коммуналки, неподалёку от работы, на углу Среднего проспекта и Одиннадцатой линии Васильевского острова. Никогда в жизни она не готовила себе еду, не стирала бельё и имела весьма априорное представление о том, как включаются стиральная машина и пылесос.
Трудно описать словами весь сонм чувств, нахлынувший на Алёну в этот трагический день, но тем не менее, на следующее утро, она, как всегда, была на работе в положенный час.
Старший научный сотрудник Курочкин торжествовал. Алёна тянула с передачей дел, как могла, но не смотря на это, Курочкин уже чувствовал себя полноправным хозяином экспозиции. Шли дни, недели, и наконец, два месяца истекли. Наступил последний Алёнин день в музее. Это был канун дня её пятидесятилетия.
Алёна надела самое красивое из двух своих платьев - зелёное, в стиле бохо. Приколола к нему брошку, купленную по случаю на Апрашке за сорок девять рублей, с двумя красными пластмассовыми бусинами на булавке, и отправилась на работу. Войдя в первый экспозиционный зал, Алёна открыла ключом витрину с чучелом пингвина - альбиноса и обняла его, как лучшего друга, не смотря на яростные протесты старшего научного сотрудника Курочкина. Всё-таки, двадцать шесть лет вместе с пингвином - это не шутка. Затем Алёна направилась в бухгалтерию и получила, причитающиеся ей, расчётные средства, в том числе два оклада вперёд, что в совокупности составило немыслимую сумму в двадцать две тысячи рублей. В отделе кадров ей выдали трудовую книжку, которую Алёна с юности не держала в руках.
Книжка была как экспонат из далёкого прошлого. Начальные записи в ней велись перьевой ручкой.
- Анахронизм, ископаемое - произнесла Алёна, и непонятно было, к чему относятся её слова.
Алёна медленно брела в сторону дома по Университетской набережной, рассеянно глядя по сторонам. Как вдруг, наткнувшись на трафаретную надпись, сделанную белой краской на асфальте, остановилась. Надпись гласила: "работа для девушек" и содержала номер мобильного телефона.
Я думаю, не лишним будет здесь упомянуть и то, что Алёна, несмотря на свой далеко не юный возраст, подсознательно всё ещё продолжала относить себя к категории девушек. Вероятно, по этой самой причине, объявление на асфальте не вызвало у Алёны ни подозрения ни когнитивного диссонанса. Алёна порылась в своей видавшей виды сумке, достала карандаш и на краешке расчётного листка записала номер телефона из объявления. Придя домой, она направилась в ванную, включила кран и набрала номер на мобильном. На другом конце быстро сняли трубку, мужской голос с кавказскими интонациями громко крикнул в ухо Алёне: "ДА!"
- Я по поводу объявления на Университетской набережной, - робко начала Алёна.
- Ну! - выжидающее молчание.
- Я по поводу работы для девушек, - уточнила Алёна.
- Работы очень много, дорогая, работы невпроворот!
- А зарплата?
- Зарплата сдельная, договорная! Больше работаешь - больше получаешь! Ты как работать будешь, по вызову или в стационаре?
- Я - в стационаре, - почему-то ответила Алёна, - а когда можно приступать?
- Да хоть завтра,- хохотнул кавказец,- я, обычно, кастинг сначала устраиваю, но вижу, что ты девочка деловая, с опытом. Приходи завтра к пяти на переулок Гривцова 14, вход со двора, магазин "Индийская роза",- и повесил трубку.
Алёна услышала короткие гудки, и подумала, что не успела ничего спросить о характере предлагаемой работы. Но отступать ей не хотелось, жизнь должна продолжаться, нельзя же сказать маме, о том, что её сократили в музее, это может подорвать мамино и без того пошатнувшееся здоровье.
Алёна проснулась в половине третьего, стараясь не производить лишнего шума, пошла в ванную, быстро почистила зубы, приняла душ и вернулась в комнату. Надела вчерашнее платье, брошку и без четверти четыре вышла на улицу. Путь был неблизким, общественный транспорт ещё не ходил. Было прохладно и сыро, но все мелкие погодные неприятности искупала белая ночь и красота любимого города. Алёна без особого труда преодолела расстояние, она любила ходить пешком, это пожалуй, было то, что она умела делать, помимо своей работы в музее. Без десяти пять Алёна стояла во дворе дома 14, по переулку Гривцова, перед ней располагались ступеньки, ведущие в полуподвальное помещение. Преграждающая путь ржавая дверь, вопиюще заявляла о себе надписью: "Индийская роза". Алёна подёргала ручку, дверь была заперта. Алёна в замешательстве отступила на несколько шагов назад. Вдруг дверь с шумом распахнулась, из неё выпорхнула парочка молодых нетрезвых девушек и лысоватый, но весь покрытый густой шерстью мужик кавказской наружности. "Как похож на макаку суматранскую", - подумала Алёна,
Мужик, как раз в этот момент, сфокусировал свой взгляд на Алёне.
- Ты кто?, - послышался уже знакомый по телефонному разговору голос.
- Я Вам звонила по поводу объявления на набережной, про работу для девушек, - напомнила Алёна.
- А! Так я же велел тебе прийти в пять.
- Сейчас пять часов пять минут, - нерешительно ответила Алёна.
- Вот дура! В пять вечера. А сейчас я хочу спать. А впрочем, заходи раз пришла. Какая же ты "девушка"?! Тебе лет-то сколько?, - кавказец жестом указал на дверь в подвал, и Алёна нерешительно шагнула вперёд.
- Сегодня суббота, и завалялся тут один постоянный клиент, правда он так уже накидался, что ему сейчас до фени твой возраст, вон та розовая дверь, иди, работай! Такса у нас тысяча в час, половину заработка отдашь мне, иди, - с этими словами он подтолкнул Алёну к указанной двери. Алёна вошла, не успев понять, что произошло. Интерьер комнаты, несмотря на то, что помещение располагалось в подвале, был довольно приятным и даже с претензией на изысканность. Стены были обтянуты тканью старо розового цвета, мягкая мебель выполнена в стиле гарнитура генеральши Поповой из "Двенадцати стульев", с тканью в тех же тонах, огромная кровать под балдахином из всё той же задрапированной ткани, возвышалась доминантой посреди.
На кровати лежал грузный мужчина, забывшись сном. На сервировочном столике и на полу валялись бутылки из под водки и дорогого, импортного, игристого вина Моёт.
Алёна подошла ближе. Черты лица мужчины показались ей знакомыми.
Нельзя сказать, что в этот момент в голове Алёны созрел план мести, нет, просто, как бы ни была она наивна, у неё всё же наконец хватило ума догадаться, какого рода работа предлагалась девушкам в том злосчастном объявлении.
Алёна торопливо принялась снимать с себя одежду, бросая её на стул, стоявший около кровати. Раздевшись, она легла рядом со спящим, стараясь выглядеть непринуждённо и сексуально, на сколько это вообще было возможно.
Мужчина пошевелился, сонно пошарил рукой по постели. Нащупав Алёну, обнял её, открыл глаза и тут же отшатнулся, вскочил на ноги, даже протрезвел от ужаса.
- Алёна Григорьевна! Что Вы здесь делаете? Как? Где я? Почему Вы голая?, - завопил откуда-то вдруг прорезавшимся высоким фальцетом зам директора по кадрам.
- Я теперь здесь работаю, - тихо ответила Алёна, удивляясь новым ноткам металла в своём голосе,- Вы же меня вчера сократили!
- Алёна Григорьевна! Это всё чудовищное недоразумение! Я человек с положением! У меня семья! Я всё исправлю! Всё ещё можно исправить! Алёна Григорьевна! Только умоляю, никому ни слова, никому!
Вскоре, под сокращение попал старший научный сотрудник Курочкин, а в понедельник, как всегда, в установленное правилами трудового распорядка время, Алёна вошла в Зоологический музей и направилась в первый экспозиционный зал, где её дожидалось единственное в мире чучело пингвина-альбиноса.
Не то, чтоб эта древнейшая профессия была мечтой её жизни, или целью, к которой она стремилась, нет. Это, безусловно, был вынужденный и отчаянный шаг в неизвестность. А начиналось всё обыкновенно, как у всех.
Незадолго до обозначенных выше событий, Алёну вызвал к себе в кабинет зам директора по кадрам, что само по себе не сулило ничего хорошего. Алёна двадцать шесть лет служила сотрудником Зоологического музея, будучи по образованию биологом. В музее она курировала отдельную развернутую экспозицию, посвящённую эволюционному учению Чарльза Дарвина. На ответственном хранении у Алёны, в числе прочих экспонатов, состояли редкие породы домашних животных, а также единственное в мире чучело пингвина-альбиноса - предмет гордости Алёны и зависти коллег.
- Проходите, Алёна Григорьевна, садитесь, - с трудом выдавил из себя зам директора по кадрам. Его голос звучал так, как будто зам директора только что слегка придушили. Возможно, данный дефект был следствием многочисленных ангин, перенесённых в детстве, но вероятнее всего, причиной послужило пагубное пристрастие начальника к алкоголю и кубинским сигарам.
Алёна послушно села.
- Алёна Григорьевна, администрация музея, с великим сожалением, вынуждена предупредить Вас о грядущем сокращении штатов. Музею трудно выживать в сложившейся экономической ситуации, Вы должны нас понять. Через два месяца, с полной выплатой всех положенных по закону материальных средств. Дела передавайте старшему научному сотруднику Курочкину. У меня всё. Можете идти.
Алёна встала и на негнущихся ногах направилась к выходу из кабинета. Очнулась она, лёжа на антикварном кожаном диване в приёмной, нервная секретарша совала ей под нос нашатырь, зам директора по кадрам замер неподалёку, с графином воды и стаканом в руках. В этот момент до Алёны наконец дошло подлинное значение слова "катастрофа".
Причины сокращения крылись под пологом каких-то неведомых придворных тайн, безусловно, важную роль сыграла зависть сотрудников по поводу чучела пингвина - альбиноса. Самое печальное во всей этой истории было то, что Алёна в жизни ничего больше не умела. Абсолютно ничего.
У неё не было мужа, детей, не было даже отдельной квартиры. Алёна с престарелой, больной мамой ютилась в крохотной комнатке коммуналки, неподалёку от работы, на углу Среднего проспекта и Одиннадцатой линии Васильевского острова. Никогда в жизни она не готовила себе еду, не стирала бельё и имела весьма априорное представление о том, как включаются стиральная машина и пылесос.
Трудно описать словами весь сонм чувств, нахлынувший на Алёну в этот трагический день, но тем не менее, на следующее утро, она, как всегда, была на работе в положенный час.
Старший научный сотрудник Курочкин торжествовал. Алёна тянула с передачей дел, как могла, но не смотря на это, Курочкин уже чувствовал себя полноправным хозяином экспозиции. Шли дни, недели, и наконец, два месяца истекли. Наступил последний Алёнин день в музее. Это был канун дня её пятидесятилетия.
Алёна надела самое красивое из двух своих платьев - зелёное, в стиле бохо. Приколола к нему брошку, купленную по случаю на Апрашке за сорок девять рублей, с двумя красными пластмассовыми бусинами на булавке, и отправилась на работу. Войдя в первый экспозиционный зал, Алёна открыла ключом витрину с чучелом пингвина - альбиноса и обняла его, как лучшего друга, не смотря на яростные протесты старшего научного сотрудника Курочкина. Всё-таки, двадцать шесть лет вместе с пингвином - это не шутка. Затем Алёна направилась в бухгалтерию и получила, причитающиеся ей, расчётные средства, в том числе два оклада вперёд, что в совокупности составило немыслимую сумму в двадцать две тысячи рублей. В отделе кадров ей выдали трудовую книжку, которую Алёна с юности не держала в руках.
Книжка была как экспонат из далёкого прошлого. Начальные записи в ней велись перьевой ручкой.
- Анахронизм, ископаемое - произнесла Алёна, и непонятно было, к чему относятся её слова.
Алёна медленно брела в сторону дома по Университетской набережной, рассеянно глядя по сторонам. Как вдруг, наткнувшись на трафаретную надпись, сделанную белой краской на асфальте, остановилась. Надпись гласила: "работа для девушек" и содержала номер мобильного телефона.
Я думаю, не лишним будет здесь упомянуть и то, что Алёна, несмотря на свой далеко не юный возраст, подсознательно всё ещё продолжала относить себя к категории девушек. Вероятно, по этой самой причине, объявление на асфальте не вызвало у Алёны ни подозрения ни когнитивного диссонанса. Алёна порылась в своей видавшей виды сумке, достала карандаш и на краешке расчётного листка записала номер телефона из объявления. Придя домой, она направилась в ванную, включила кран и набрала номер на мобильном. На другом конце быстро сняли трубку, мужской голос с кавказскими интонациями громко крикнул в ухо Алёне: "ДА!"
- Я по поводу объявления на Университетской набережной, - робко начала Алёна.
- Ну! - выжидающее молчание.
- Я по поводу работы для девушек, - уточнила Алёна.
- Работы очень много, дорогая, работы невпроворот!
- А зарплата?
- Зарплата сдельная, договорная! Больше работаешь - больше получаешь! Ты как работать будешь, по вызову или в стационаре?
- Я - в стационаре, - почему-то ответила Алёна, - а когда можно приступать?
- Да хоть завтра,- хохотнул кавказец,- я, обычно, кастинг сначала устраиваю, но вижу, что ты девочка деловая, с опытом. Приходи завтра к пяти на переулок Гривцова 14, вход со двора, магазин "Индийская роза",- и повесил трубку.
Алёна услышала короткие гудки, и подумала, что не успела ничего спросить о характере предлагаемой работы. Но отступать ей не хотелось, жизнь должна продолжаться, нельзя же сказать маме, о том, что её сократили в музее, это может подорвать мамино и без того пошатнувшееся здоровье.
Алёна проснулась в половине третьего, стараясь не производить лишнего шума, пошла в ванную, быстро почистила зубы, приняла душ и вернулась в комнату. Надела вчерашнее платье, брошку и без четверти четыре вышла на улицу. Путь был неблизким, общественный транспорт ещё не ходил. Было прохладно и сыро, но все мелкие погодные неприятности искупала белая ночь и красота любимого города. Алёна без особого труда преодолела расстояние, она любила ходить пешком, это пожалуй, было то, что она умела делать, помимо своей работы в музее. Без десяти пять Алёна стояла во дворе дома 14, по переулку Гривцова, перед ней располагались ступеньки, ведущие в полуподвальное помещение. Преграждающая путь ржавая дверь, вопиюще заявляла о себе надписью: "Индийская роза". Алёна подёргала ручку, дверь была заперта. Алёна в замешательстве отступила на несколько шагов назад. Вдруг дверь с шумом распахнулась, из неё выпорхнула парочка молодых нетрезвых девушек и лысоватый, но весь покрытый густой шерстью мужик кавказской наружности. "Как похож на макаку суматранскую", - подумала Алёна,
Мужик, как раз в этот момент, сфокусировал свой взгляд на Алёне.
- Ты кто?, - послышался уже знакомый по телефонному разговору голос.
- Я Вам звонила по поводу объявления на набережной, про работу для девушек, - напомнила Алёна.
- А! Так я же велел тебе прийти в пять.
- Сейчас пять часов пять минут, - нерешительно ответила Алёна.
- Вот дура! В пять вечера. А сейчас я хочу спать. А впрочем, заходи раз пришла. Какая же ты "девушка"?! Тебе лет-то сколько?, - кавказец жестом указал на дверь в подвал, и Алёна нерешительно шагнула вперёд.
- Сегодня суббота, и завалялся тут один постоянный клиент, правда он так уже накидался, что ему сейчас до фени твой возраст, вон та розовая дверь, иди, работай! Такса у нас тысяча в час, половину заработка отдашь мне, иди, - с этими словами он подтолкнул Алёну к указанной двери. Алёна вошла, не успев понять, что произошло. Интерьер комнаты, несмотря на то, что помещение располагалось в подвале, был довольно приятным и даже с претензией на изысканность. Стены были обтянуты тканью старо розового цвета, мягкая мебель выполнена в стиле гарнитура генеральши Поповой из "Двенадцати стульев", с тканью в тех же тонах, огромная кровать под балдахином из всё той же задрапированной ткани, возвышалась доминантой посреди.
На кровати лежал грузный мужчина, забывшись сном. На сервировочном столике и на полу валялись бутылки из под водки и дорогого, импортного, игристого вина Моёт.
Алёна подошла ближе. Черты лица мужчины показались ей знакомыми.
Нельзя сказать, что в этот момент в голове Алёны созрел план мести, нет, просто, как бы ни была она наивна, у неё всё же наконец хватило ума догадаться, какого рода работа предлагалась девушкам в том злосчастном объявлении.
Алёна торопливо принялась снимать с себя одежду, бросая её на стул, стоявший около кровати. Раздевшись, она легла рядом со спящим, стараясь выглядеть непринуждённо и сексуально, на сколько это вообще было возможно.
Мужчина пошевелился, сонно пошарил рукой по постели. Нащупав Алёну, обнял её, открыл глаза и тут же отшатнулся, вскочил на ноги, даже протрезвел от ужаса.
- Алёна Григорьевна! Что Вы здесь делаете? Как? Где я? Почему Вы голая?, - завопил откуда-то вдруг прорезавшимся высоким фальцетом зам директора по кадрам.
- Я теперь здесь работаю, - тихо ответила Алёна, удивляясь новым ноткам металла в своём голосе,- Вы же меня вчера сократили!
- Алёна Григорьевна! Это всё чудовищное недоразумение! Я человек с положением! У меня семья! Я всё исправлю! Всё ещё можно исправить! Алёна Григорьевна! Только умоляю, никому ни слова, никому!
Вскоре, под сокращение попал старший научный сотрудник Курочкин, а в понедельник, как всегда, в установленное правилами трудового распорядка время, Алёна вошла в Зоологический музей и направилась в первый экспозиционный зал, где её дожидалось единственное в мире чучело пингвина-альбиноса.
Не отрекаются, любя… Эти слова написала врач в далеком 1944! Дежурство в госпитале длилось 3 суток. После утомительных дней врач отделения нейрохирургии Вероника Михайловна Тушнова, едва дойдя до дома, записала на клочке старой бумаги «Не отрекаются, любя…» И уснула. Ей было всего 33 года. Шел 1944-й. Романс «Не отрекаются, любя…» на музыку Марка Минкова впервые прозвучал в 1976-м со сцены Московского драматического театра имени Пушкина. Тушнова его уже не услышала – её не стало в 1965-м. Двумя годами позже Алла Пугачева, отредактировав, превратила этот романс в одну из своих самых знаменитых песен. Но сначала было слово…. И вот как звучало стихотворение в первозданном варианте.
Не отрекаются, любя.
Ведь жизнь кончается не завтра.
Я перестану ждать тебя,
а ты придешь совсем внезапно.
А ты придешь, когда темно,
когда в стекло ударит вьюга,
когда припомнишь, как давно
не согревали мы друг друга.
И так захочешь теплоты,
не полюбившейся когда-то,
что переждать не сможешь ты
трех человек у автомата.
И будет, как назло, ползти
трамвай, метро, не знаю что там.
И вьюга заметет пути
на дальних подступах к воротам...
А в доме будет грусть и тишь,
хрип счетчика и шорох книжки,
когда ты в двери постучишь,
взбежав наверх без передышки.
За это можно все отдать,
и до того я в это верю,
что трудно мне тебя не ждать,
весь день не отходя от двери.
В. Тушнова, 1944
Не отрекаются, любя.
Ведь жизнь кончается не завтра.
Я перестану ждать тебя,
а ты придешь совсем внезапно.
А ты придешь, когда темно,
когда в стекло ударит вьюга,
когда припомнишь, как давно
не согревали мы друг друга.
И так захочешь теплоты,
не полюбившейся когда-то,
что переждать не сможешь ты
трех человек у автомата.
И будет, как назло, ползти
трамвай, метро, не знаю что там.
И вьюга заметет пути
на дальних подступах к воротам...
А в доме будет грусть и тишь,
хрип счетчика и шорох книжки,
когда ты в двери постучишь,
взбежав наверх без передышки.
За это можно все отдать,
и до того я в это верю,
что трудно мне тебя не ждать,
весь день не отходя от двери.
В. Тушнова, 1944
Александр Ширвиндт. "Старость средней тяжести".
К старости вообще половые и национальные признаки как-то рассасываются…
Я глубоко пьющий и активно матерящийся русский интеллигент с еврейским паспортом и полунемецкими корнями. Матерюсь профессионально и обаятельно, пью профессионально и этнически точно, с женщинами умозрительно возбужден, с коллегами вяло соревновательно тщеславен. Но умиротворения нет… Времени, отпущенного на жизнь, оказалось мало...
Смерти я не боюсь… Боюсь выглядеть старым. Боюсь умирания постепенного, когда придется хвататься за что-то и за кого-то… Я красивый старик, боящийся стать беспомощным..
В общем, диагноз – «старость средней тяжести».
В нашем возрасте (от 75-ти и выше) ничего нельзя менять и ничего нельзя бросать.
Я столько раз бросал курить, но ни к чему хорошему это не привело. Возвращался обратно к этому пороку, пока сын, которого я очень слушаюсь и боюсь, не сказал: «Всё, хватит».
А потом меня навели на замечательного академика, предупредив, что он никого не принимает, но меня откуда-то знает и готов побеседовать.
Я собрал полное собрание сочинений анализов мочи и поехал куда-то в конец шоссе Энтузиастов.
Особняк, тишина, ходят милые кривоногие дамы в пластмассовых халатах. Ковры, огромный кабинет. По стенам благодарственные грамоты от Наполеона, от Петра I, от Навуходоносора… И сидит академик в золотых очках.
– Сколько вам лет? – говорит.
– Да вот, – говорю, – четыреста будет.
– Мы, значит, ровесники, я младше вас на год.
Когда он увидел мою папку анализов, взмахнул руками: «Умоляю, уберите».
Мне это уже понравилось. Заглядывать в досье не стал. «А что у вас?» Я говорю:
– Во-первых, коленки болят утром.
– А у меня, наоборот, вечером. Что еще?
– Одышка.
– Ну это нормально.
– Я стал быстро уставать.
– Правильно. Я тоже. В нашем возрасте так и должно быть.
И я успокоился. Раз уж академик медицины чувствует себя так же, как и я, то о чем тогда говорить?
На прощание я сказал, что бросил курить.
Он посмотрел на меня через золотые очки:
– Дорогой мой, зачем? В нашем возрасте ничего нельзя менять и ничего нельзя бросать. Доживаем как есть..
Я поцеловал его в грамоты и ушел. Гений!
К старости вообще половые и национальные признаки как-то рассасываются…
Я глубоко пьющий и активно матерящийся русский интеллигент с еврейским паспортом и полунемецкими корнями. Матерюсь профессионально и обаятельно, пью профессионально и этнически точно, с женщинами умозрительно возбужден, с коллегами вяло соревновательно тщеславен. Но умиротворения нет… Времени, отпущенного на жизнь, оказалось мало...
Смерти я не боюсь… Боюсь выглядеть старым. Боюсь умирания постепенного, когда придется хвататься за что-то и за кого-то… Я красивый старик, боящийся стать беспомощным..
В общем, диагноз – «старость средней тяжести».
В нашем возрасте (от 75-ти и выше) ничего нельзя менять и ничего нельзя бросать.
Я столько раз бросал курить, но ни к чему хорошему это не привело. Возвращался обратно к этому пороку, пока сын, которого я очень слушаюсь и боюсь, не сказал: «Всё, хватит».
А потом меня навели на замечательного академика, предупредив, что он никого не принимает, но меня откуда-то знает и готов побеседовать.
Я собрал полное собрание сочинений анализов мочи и поехал куда-то в конец шоссе Энтузиастов.
Особняк, тишина, ходят милые кривоногие дамы в пластмассовых халатах. Ковры, огромный кабинет. По стенам благодарственные грамоты от Наполеона, от Петра I, от Навуходоносора… И сидит академик в золотых очках.
– Сколько вам лет? – говорит.
– Да вот, – говорю, – четыреста будет.
– Мы, значит, ровесники, я младше вас на год.
Когда он увидел мою папку анализов, взмахнул руками: «Умоляю, уберите».
Мне это уже понравилось. Заглядывать в досье не стал. «А что у вас?» Я говорю:
– Во-первых, коленки болят утром.
– А у меня, наоборот, вечером. Что еще?
– Одышка.
– Ну это нормально.
– Я стал быстро уставать.
– Правильно. Я тоже. В нашем возрасте так и должно быть.
И я успокоился. Раз уж академик медицины чувствует себя так же, как и я, то о чем тогда говорить?
На прощание я сказал, что бросил курить.
Он посмотрел на меня через золотые очки:
– Дорогой мой, зачем? В нашем возрасте ничего нельзя менять и ничего нельзя бросать. Доживаем как есть..
Я поцеловал его в грамоты и ушел. Гений!
― Мы страна без обращения к другому. Вот что я слышал от одного эмигранта, приезжавшего в Россию: «Вы знаете, что у вас заменило обращение к другому человеку? Слово «ну». Всегда к нам обращается экскурсовод и говорит: «Ну, пойдём...», «Ну, сейчас будем обедать...» Постоянное «ну», привычка обращаться с понуканием вошла в язык.
― Общая деградация нас как нации сказалась НА ЯЗЫКЕ ПРЕЖДЕ ВСЕГО. Без умения обратиться друг к другу мы теряем себя как народ. Как жить без умения назвать? Вообще заметить какое-нибудь явление – это дать ему имя, создать термин, поэтому в средние века наука занималась главным образом называнием, созданием терминологии. Называние уже было познанием. Когда открывали остров, ему давали название, и только тогда это было географическим открытием. Без называния открытия не было.
― У меня очень много писем по поводу мата или, как осторожнее говорили до революции, «трёхэтажных выражений». Если бесстыдство быта переходит в язык, то бесстыдство языка создает ту среду, в которой бесстыдство уже привычное дело. Существует природа. Природа не терпит бесстыдства.
― Тот, кто чувствует себя свободным, не будет отвечать матом…
― В лагере на Соловках расстреливали чаще всего тех, кто не ругался <матом>. Они были «чужие».
― Ещё сто лет назад в словаре русского языка было 287 слов, начинающихся с «благо». Почти все эти слова исчезли из нашей речи, а те, что остались, обрели более приземлённый смысл. К примеру, слово «благонадёжный» означало «исполненный надежды»…
― Слова исчезли вместе с явлениями. Часто ли мы слышим «милосердие», «доброжелательность»? Этого нет в жизни, поэтому нет и в языке. Или вот «порядочность». Николай Калинникович Гудзий меня всегда поражал – о ком бы я ни заговорил, он спрашивал: «А он порядочный человек?» Это означало, что человек не доносчик, не украдёт из статьи своего товарища, не выступит с его разоблачением, не зачитает книгу, не обидит женщину, не нарушит слова.
― На Соловках интеллигентного, доброго Георгия Михайловича Осоргина островное начальство собиралось расстрелять и уже заключило в карцер, когда по разрешению более высокого начальства к Осоргину приехала на свидание жена, княжна Голицына. Осоргина выпустили под ЧЕСТНОЕ СЛОВО ОФИЦЕРА с условием, что он ничего не скажет жене о готовящейся ему участи. И он ничего ей не сказал.
― А «любезность»? «Вы оказали мне любезность». Это добрая услуга, не оскорбляющая своим покровительством лицо, которому оказывается. «Любезный человек». Целый ряд слов исчезли с понятиями. Скажем, «воспитанный человек». Он воспитанный человек. Это прежде всего раньше говорилось о человеке, которого хотели похвалить. Понятие воспитанности сейчас отсутствует, его даже не поймут. «Доброта» из нашей жизни уходит, как и словосочетание «добрый человек», которое в русских народных сказках характеризует вообще человека, ВСЯКОГО ЧЕЛОВЕКА.
― Я бы поставил на первое место необходимость создания словаря БУНИНА. Его язык богат не только связью с деревней и дворянской средой, но ещё и тем, что в нём литературная традиция – от «Слова о полку Игореве», от летописей.
― Очень важно читать детям вслух. Чтобы учитель пришёл на урок и сказал: «Сегодня мы будем читать «Войну и мир». Не разбирать, а читать с комментариями. Так читал нам в школе наш учитель словесности Леонид Владимирович Георг. Стихи же вообще нельзя прочитать с первого раза. Сперва нужно уловить музыку стиха, затем уже читать с этой музыкой – про себя или вслух.
― Общая деградация нас как нации сказалась НА ЯЗЫКЕ ПРЕЖДЕ ВСЕГО. Без умения обратиться друг к другу мы теряем себя как народ. Как жить без умения назвать? Вообще заметить какое-нибудь явление – это дать ему имя, создать термин, поэтому в средние века наука занималась главным образом называнием, созданием терминологии. Называние уже было познанием. Когда открывали остров, ему давали название, и только тогда это было географическим открытием. Без называния открытия не было.
― У меня очень много писем по поводу мата или, как осторожнее говорили до революции, «трёхэтажных выражений». Если бесстыдство быта переходит в язык, то бесстыдство языка создает ту среду, в которой бесстыдство уже привычное дело. Существует природа. Природа не терпит бесстыдства.
― Тот, кто чувствует себя свободным, не будет отвечать матом…
― В лагере на Соловках расстреливали чаще всего тех, кто не ругался <матом>. Они были «чужие».
― Ещё сто лет назад в словаре русского языка было 287 слов, начинающихся с «благо». Почти все эти слова исчезли из нашей речи, а те, что остались, обрели более приземлённый смысл. К примеру, слово «благонадёжный» означало «исполненный надежды»…
― Слова исчезли вместе с явлениями. Часто ли мы слышим «милосердие», «доброжелательность»? Этого нет в жизни, поэтому нет и в языке. Или вот «порядочность». Николай Калинникович Гудзий меня всегда поражал – о ком бы я ни заговорил, он спрашивал: «А он порядочный человек?» Это означало, что человек не доносчик, не украдёт из статьи своего товарища, не выступит с его разоблачением, не зачитает книгу, не обидит женщину, не нарушит слова.
― На Соловках интеллигентного, доброго Георгия Михайловича Осоргина островное начальство собиралось расстрелять и уже заключило в карцер, когда по разрешению более высокого начальства к Осоргину приехала на свидание жена, княжна Голицына. Осоргина выпустили под ЧЕСТНОЕ СЛОВО ОФИЦЕРА с условием, что он ничего не скажет жене о готовящейся ему участи. И он ничего ей не сказал.
― А «любезность»? «Вы оказали мне любезность». Это добрая услуга, не оскорбляющая своим покровительством лицо, которому оказывается. «Любезный человек». Целый ряд слов исчезли с понятиями. Скажем, «воспитанный человек». Он воспитанный человек. Это прежде всего раньше говорилось о человеке, которого хотели похвалить. Понятие воспитанности сейчас отсутствует, его даже не поймут. «Доброта» из нашей жизни уходит, как и словосочетание «добрый человек», которое в русских народных сказках характеризует вообще человека, ВСЯКОГО ЧЕЛОВЕКА.
― Я бы поставил на первое место необходимость создания словаря БУНИНА. Его язык богат не только связью с деревней и дворянской средой, но ещё и тем, что в нём литературная традиция – от «Слова о полку Игореве», от летописей.
― Очень важно читать детям вслух. Чтобы учитель пришёл на урок и сказал: «Сегодня мы будем читать «Войну и мир». Не разбирать, а читать с комментариями. Так читал нам в школе наш учитель словесности Леонид Владимирович Георг. Стихи же вообще нельзя прочитать с первого раза. Сперва нужно уловить музыку стиха, затем уже читать с этой музыкой – про себя или вслух.
Один день в дневниках мужа и жены.
Её дневник:
Сегодня вечером мой муж вел себя очень странно. Мы договорились поужинать в нашем любимом ресторанчике. Я целый день ходила по магазинам с подружками, и немного опоздала в ресторан, и думала, что его огорчило именно это. Разговор не клеился, и я предложила переместиться в более тихое место, чтобы мы могли спокойно поговорить. Он согласился, но разговорчивей от этого не стал. Я спросила его, что случилось, а он сказал, что ничего не случилось. Я спросила его, виновата ли я в том, что он расстроен. Он сказал, что вовсе не расстроен, что я ни в чем не виновата, и что беспокоиться совершенно не о чем. По дороге домой я сказала ему, что люблю его. Он улыбнулся, и продолжал следить за дорогой. Я не могу объяснить его поведение, не могу понять, почему он не ответил, что тоже любит меня. Когда мы пришли домой, я почувствовала, что совсем потеряла его, что он не хотел иметь со мной ничего общего. Он просто тихо сидел на диване и смотрел телевизор. Он все так же казался таким далеким и отстраненным. Наконец, все также в полной тишине, я сказала, что иду спать. Через 15 минут он тоже пришел в спальню. Я чувствовала, что его что-то беспокоит, и его мысли витают где-то далеко отсюда. Он уснул, а я проплакала полночи. Я не знаю, как мне быть. Я знаю, что в мыслях он где-то в другом месте. Моя жизнь рушится…
Его дневник:
Мотоцикл так и не заводится, и не могу понять почему.
Автор неизвестен
Её дневник:
Сегодня вечером мой муж вел себя очень странно. Мы договорились поужинать в нашем любимом ресторанчике. Я целый день ходила по магазинам с подружками, и немного опоздала в ресторан, и думала, что его огорчило именно это. Разговор не клеился, и я предложила переместиться в более тихое место, чтобы мы могли спокойно поговорить. Он согласился, но разговорчивей от этого не стал. Я спросила его, что случилось, а он сказал, что ничего не случилось. Я спросила его, виновата ли я в том, что он расстроен. Он сказал, что вовсе не расстроен, что я ни в чем не виновата, и что беспокоиться совершенно не о чем. По дороге домой я сказала ему, что люблю его. Он улыбнулся, и продолжал следить за дорогой. Я не могу объяснить его поведение, не могу понять, почему он не ответил, что тоже любит меня. Когда мы пришли домой, я почувствовала, что совсем потеряла его, что он не хотел иметь со мной ничего общего. Он просто тихо сидел на диване и смотрел телевизор. Он все так же казался таким далеким и отстраненным. Наконец, все также в полной тишине, я сказала, что иду спать. Через 15 минут он тоже пришел в спальню. Я чувствовала, что его что-то беспокоит, и его мысли витают где-то далеко отсюда. Он уснул, а я проплакала полночи. Я не знаю, как мне быть. Я знаю, что в мыслях он где-то в другом месте. Моя жизнь рушится…
Его дневник:
Мотоцикл так и не заводится, и не могу понять почему.
Автор неизвестен
В 40 лет Франц Кафка, который никогда не был женат и не имел детей, гуляя по парку в Берлине, встретил девочку, которая плакала, потому что потеряла любимую куклу. Они с Кафкой безуспешно искали куклу.
Кафка сказал ей ждать его там на следующий день и они снова будут искать куклу.
Они искали и на следующий день, но не нашли, и тогда Кафка подарил девчушке записку «написанную» куклой, в которой говорится: «Пожалуйста, не плачь. Я отправилась в путешествие посмотреть мир. Напишу о своих приключениях».
Так началась история, которая продолжалась до конца жизни Кафки. Кафка написал серию писем от лица потерявшейся кyклы.
Во время встреч он читал записки кyклы, где описывались приключения и "кyклина болтовня", которые девочка нашла очаровательной.
Во время поездки в санаторий (он был болен туберкулезом), Кафка купил девочке новую куклу.
′′Это совсем не похоже на мою куклу," - сказала девочка.
Тогда Кафка вручил ей еще одно письмо, в котором кукла написала: ′′ Мои путешествия изменили меня." маленькая девочка обняла новую куклу и счастливая принесла её домой.
Через гoд умер Кафка.
Много лет спустя взрoслая девочка нашла внутри куклы письмo. В крошечном письме, подписанном Кафкой, было написано:
′′Все, что ты любишь, скoрее всего потеряется, но в конце концoв любoвь вернется другим способом."
P.S. В 2013 году вышла книга Дары Гольдшмидт, под названием «Александр и письма потерянной куклы». Говорят, что эта сказка была написана под влиянием как раз таки истории Кафки. Может и это правда...
Кафка сказал ей ждать его там на следующий день и они снова будут искать куклу.
Они искали и на следующий день, но не нашли, и тогда Кафка подарил девчушке записку «написанную» куклой, в которой говорится: «Пожалуйста, не плачь. Я отправилась в путешествие посмотреть мир. Напишу о своих приключениях».
Так началась история, которая продолжалась до конца жизни Кафки. Кафка написал серию писем от лица потерявшейся кyклы.
Во время встреч он читал записки кyклы, где описывались приключения и "кyклина болтовня", которые девочка нашла очаровательной.
Во время поездки в санаторий (он был болен туберкулезом), Кафка купил девочке новую куклу.
′′Это совсем не похоже на мою куклу," - сказала девочка.
Тогда Кафка вручил ей еще одно письмо, в котором кукла написала: ′′ Мои путешествия изменили меня." маленькая девочка обняла новую куклу и счастливая принесла её домой.
Через гoд умер Кафка.
Много лет спустя взрoслая девочка нашла внутри куклы письмo. В крошечном письме, подписанном Кафкой, было написано:
′′Все, что ты любишь, скoрее всего потеряется, но в конце концoв любoвь вернется другим способом."
P.S. В 2013 году вышла книга Дары Гольдшмидт, под названием «Александр и письма потерянной куклы». Говорят, что эта сказка была написана под влиянием как раз таки истории Кафки. Может и это правда...
Преданная.
Где-то часа в 4 утра за домами начала лаять собака. Часам к 5 её лай усилился. Люди стали вставать на работу, с раздражением слушая этот истеричный лай. Около 5 утра потянулись из домов на работу жильцы.
Первыми, вышедшими за пределы домов людьми, были мужчина и женщина, видимо, муж и жена. Они решили всё же посмотреть, что за собака так орёт всё утро.
Пройдя совсем немного в сторону гаражей, они увидели её. Она всё так же лаяла, причем мордой повернувшись к домам. За ней, на земле лежал человек. Мужчина с женщиной побежали в сторону собаки. Было понятно, что она зовет людей.
Но чем ближе они подходили, тем больше собака лаяла на них. И лай становился агрессивным. Это была овчарка, собака серьезная. Близко не подойдешь. Женщина предложила вызвать скорую.
Скорая приехала быстро. Они подъехали близко, двое медработников вышли из машины. Женщина предупредила, когда звонила, что там собака не подпускает.
И когда они двинулись в сторону человека, то тоже крикнула им про это. Но собака перестала лаять, как только увидела скорую. Она подошла к хозяину и села рядом.
Два медика подошли к человеку достаточно близко. Собака сидела не шевелясь.
-Что будем делать?
-Вроде умная, подпустила. Я подойду . Если что - баллончиком брызни.
Врач аккуратно поставил ящик с лекарствами, присел на корточки около человека, поглядывая на собаку. Собака молча смотрела.
Пульс был, но слабый. Мужчина, довольно молодой, лет 35, большая кровопотеря. Ранение в область живота. Один из медиков открыл чемоданчик с лекарствами, быстро сделал перевязку, другой набрал два шприца, быстро сделал уколы. Собака внимательно наблюдала.
К этому времени собралось уже немало зевак. Но стояли они на расстоянии метров в 10. Никто не решился подойти ближе.
Один из медиков сходил за каталкой. Они аккуратно положили мужчину, загрузили в машину. Собаку взять было нельзя. Она смотрела на них, они на неё. Но инструкция... Да и что дальше?
Скорая аккуратно поехала по неровной дороге. Собака бежала рядом...
До больницы было недалеко. Всю дорогу овчарка то отставая, то догоняя, бежала за машиной. Перед шлагбаумом больницы скорая остановилась. Охранники подняли шлагбаум, скорая заехала на территорию. Водитель сказал одному охраннику:
-У нас мужчина с ранением.Это его собака.
-Я понял, а что я сделаю? - и глянув на собаку, шикнул - А ну стой! Фу! Нельзя! Сидеть!
Этот набор команд немного сбил овчарку с толку . Но она остановилась, села перед шлагбаумом и только взглядом провожала эту машину.
Просидев около часа в ожидании, она легла поближе к краю забора, чтобы не мешать проезжающим машинам.
Охранники сначала смотрели за ней, чтобы она не шмыгнула на территорию. Но потом, поняв, что она будет ждать тут, уже просто иногда поглядывали в её сторону.
-Что делать-то будем?
-Ничего, а что ты предлагаешь?
-Так она тут сколько лежать-то будет?
-Да кто её знает? Может полежит да уйдет.
-Не.. Она умная, вроде. Неужели ждать будет?
-Да сколько ждать? Если там всё плохо, так и не дождаться может.
-Вот ведь... Беда.. Может, ей поесть дать чего?
-Ага! Ты прикорми её тут, а тебя потом уволят.
-Да, что делать-то?
-Ничего. Посмотрим, может сама уйдет. А не уйдет-тогда и будем решать.
Наступило утро. Овчарка так и лежала у въезда. Охрана должна была поменяться. Пришедшим объяснили ситуацию. Один из тех, кто сменился, сказал:
-Я пойду, узнаю, что там с мужчиной. Да ситуацию объясню. Чтоб отлов не вызвали случайно. А то по камерам посмотрят.. Да может принесу ей что поесть...
-Не прикармливай тут!
-Не, пусть сдохнет тут под забором!
Собака внимательно смотрела на говорящих и смотрящих на неё людей.
Прошло минут 40. Ушедший за новостями охранник вернулся.
-Ну что? Что там с мужчиной?
-Прооперировали. В реанимации. Говорят, что более-менее. Вот, в столовой стребовал остатки..- мужчина принёс в пластиковой тарелке котлету, сосиску, а в другой глубокой миске воды.
- Но тут кормить нельзя... Иди сюда, - позвал он собаку, ставя миски под дерево у края дороги.
Овчарка внимательно смотрела на него, не двигаясь с места.
-Иди, ешь. Хоть воды попей. Возьми! Можно! -мужчина пытался вспомнить команды.
Овчарка встала, но с места не двигалась. Было явно видно, что она думает. Она смотрела на человека, на миски, на шлагбаум. Села.
-Ну, как хочешь, -мужчина отошел от дерева и подошел снова к будке.
Собака медленно встала и подошла к миске. Понюхала, жадно начала лакать воду.
Прошла неделя. Хозяина этой умной собаки уже как два дня перевели в палату. Он потихоньку поправлялся. Спросить про собаку было не у кого. И от этого было очень тоскливо.
Они жили вдвоём после того, как он ушёл в запас по ранению. Вместе служили, вместе ушли на гражданку. Он очень надеялся, что такая умная собака не пропадёт.
Овчарка тем временем переместилась от забора к деревьям. Оттуда было так же удобно наблюдать за въездом. Охранник её подкармливал понемногу. Ему пришла мысль, что можно сходить к хозяину и сказать, что собака тут, у больницы сидит. После смены он пошёл в отделение, где лежал мужчина.
Охранник вошёл в палату. Там было четыре кровати, на двух лежали пациенты. Один был лежачий, другой ходил, видимо, поэтому был в тренировочном костюме.
-Здравствуйте, -охранник обратился к лежачему - Вы Фомичёв Алексей?
-Здравствуйте, да, я. Что случилось?
-Я охранник этой больницы, не волнуйтесь! Ничего плохого, наоборот, хорошее! Это Ваша овчарка была?
-Почему была? -с тревогой в голосе спросил Алексей.
-Ну я неправильно выразился, простите. Она и есть! Она всё это время на въезде лежит. Сейчас, правда, отошла чуть дальше, но не уходит. Мы её подкармливаем немного.
Алексей закрыв глаза, улыбался и покачивал головой из стороны в сторону.
-Что? Не Ваша?
-Моя, моя! Альма моя... Мы служили вместе. Она дрессированная. Умная очень.
-Да мы уж поняли, - охранник улыбался. Ему было так радостно, что так решилась ситуация.
-Могу я Вас попросить? Дайте мне салфетку с тумбочки.
Охранник дал салфетку. Алексей потер об неё руки, вытер лицо.
-А теперь возьмите пакетик целлофановый, я туда салфетку положу. Отнесите её Альме, пожалуйста, она поймет!
Охранник вышел с территории больницы, подошел к деревьям где дежурила Альма. Она увидела в его руках пакет. Встала. К рукам она так и не подходила. Он положил пакет на землю, раскрыв его. Отошел в сторону. Альма подошла к пакету. Долго, очень долго она нюхала эту салфетку. Потом, аккуратно вытащив её, отошла под дерево, легла, положила салфетку на лапы и голову сверху.
Послесловие. Альма дождалась хозяина. Было столько радости, что и описать нельзя! Они не раз выручали друг друга и знали, что нужно ждать. Она дождалась!
(Очевидец)
Где-то часа в 4 утра за домами начала лаять собака. Часам к 5 её лай усилился. Люди стали вставать на работу, с раздражением слушая этот истеричный лай. Около 5 утра потянулись из домов на работу жильцы.
Первыми, вышедшими за пределы домов людьми, были мужчина и женщина, видимо, муж и жена. Они решили всё же посмотреть, что за собака так орёт всё утро.
Пройдя совсем немного в сторону гаражей, они увидели её. Она всё так же лаяла, причем мордой повернувшись к домам. За ней, на земле лежал человек. Мужчина с женщиной побежали в сторону собаки. Было понятно, что она зовет людей.
Но чем ближе они подходили, тем больше собака лаяла на них. И лай становился агрессивным. Это была овчарка, собака серьезная. Близко не подойдешь. Женщина предложила вызвать скорую.
Скорая приехала быстро. Они подъехали близко, двое медработников вышли из машины. Женщина предупредила, когда звонила, что там собака не подпускает.
И когда они двинулись в сторону человека, то тоже крикнула им про это. Но собака перестала лаять, как только увидела скорую. Она подошла к хозяину и села рядом.
Два медика подошли к человеку достаточно близко. Собака сидела не шевелясь.
-Что будем делать?
-Вроде умная, подпустила. Я подойду . Если что - баллончиком брызни.
Врач аккуратно поставил ящик с лекарствами, присел на корточки около человека, поглядывая на собаку. Собака молча смотрела.
Пульс был, но слабый. Мужчина, довольно молодой, лет 35, большая кровопотеря. Ранение в область живота. Один из медиков открыл чемоданчик с лекарствами, быстро сделал перевязку, другой набрал два шприца, быстро сделал уколы. Собака внимательно наблюдала.
К этому времени собралось уже немало зевак. Но стояли они на расстоянии метров в 10. Никто не решился подойти ближе.
Один из медиков сходил за каталкой. Они аккуратно положили мужчину, загрузили в машину. Собаку взять было нельзя. Она смотрела на них, они на неё. Но инструкция... Да и что дальше?
Скорая аккуратно поехала по неровной дороге. Собака бежала рядом...
До больницы было недалеко. Всю дорогу овчарка то отставая, то догоняя, бежала за машиной. Перед шлагбаумом больницы скорая остановилась. Охранники подняли шлагбаум, скорая заехала на территорию. Водитель сказал одному охраннику:
-У нас мужчина с ранением.Это его собака.
-Я понял, а что я сделаю? - и глянув на собаку, шикнул - А ну стой! Фу! Нельзя! Сидеть!
Этот набор команд немного сбил овчарку с толку . Но она остановилась, села перед шлагбаумом и только взглядом провожала эту машину.
Просидев около часа в ожидании, она легла поближе к краю забора, чтобы не мешать проезжающим машинам.
Охранники сначала смотрели за ней, чтобы она не шмыгнула на территорию. Но потом, поняв, что она будет ждать тут, уже просто иногда поглядывали в её сторону.
-Что делать-то будем?
-Ничего, а что ты предлагаешь?
-Так она тут сколько лежать-то будет?
-Да кто её знает? Может полежит да уйдет.
-Не.. Она умная, вроде. Неужели ждать будет?
-Да сколько ждать? Если там всё плохо, так и не дождаться может.
-Вот ведь... Беда.. Может, ей поесть дать чего?
-Ага! Ты прикорми её тут, а тебя потом уволят.
-Да, что делать-то?
-Ничего. Посмотрим, может сама уйдет. А не уйдет-тогда и будем решать.
Наступило утро. Овчарка так и лежала у въезда. Охрана должна была поменяться. Пришедшим объяснили ситуацию. Один из тех, кто сменился, сказал:
-Я пойду, узнаю, что там с мужчиной. Да ситуацию объясню. Чтоб отлов не вызвали случайно. А то по камерам посмотрят.. Да может принесу ей что поесть...
-Не прикармливай тут!
-Не, пусть сдохнет тут под забором!
Собака внимательно смотрела на говорящих и смотрящих на неё людей.
Прошло минут 40. Ушедший за новостями охранник вернулся.
-Ну что? Что там с мужчиной?
-Прооперировали. В реанимации. Говорят, что более-менее. Вот, в столовой стребовал остатки..- мужчина принёс в пластиковой тарелке котлету, сосиску, а в другой глубокой миске воды.
- Но тут кормить нельзя... Иди сюда, - позвал он собаку, ставя миски под дерево у края дороги.
Овчарка внимательно смотрела на него, не двигаясь с места.
-Иди, ешь. Хоть воды попей. Возьми! Можно! -мужчина пытался вспомнить команды.
Овчарка встала, но с места не двигалась. Было явно видно, что она думает. Она смотрела на человека, на миски, на шлагбаум. Села.
-Ну, как хочешь, -мужчина отошел от дерева и подошел снова к будке.
Собака медленно встала и подошла к миске. Понюхала, жадно начала лакать воду.
Прошла неделя. Хозяина этой умной собаки уже как два дня перевели в палату. Он потихоньку поправлялся. Спросить про собаку было не у кого. И от этого было очень тоскливо.
Они жили вдвоём после того, как он ушёл в запас по ранению. Вместе служили, вместе ушли на гражданку. Он очень надеялся, что такая умная собака не пропадёт.
Овчарка тем временем переместилась от забора к деревьям. Оттуда было так же удобно наблюдать за въездом. Охранник её подкармливал понемногу. Ему пришла мысль, что можно сходить к хозяину и сказать, что собака тут, у больницы сидит. После смены он пошёл в отделение, где лежал мужчина.
Охранник вошёл в палату. Там было четыре кровати, на двух лежали пациенты. Один был лежачий, другой ходил, видимо, поэтому был в тренировочном костюме.
-Здравствуйте, -охранник обратился к лежачему - Вы Фомичёв Алексей?
-Здравствуйте, да, я. Что случилось?
-Я охранник этой больницы, не волнуйтесь! Ничего плохого, наоборот, хорошее! Это Ваша овчарка была?
-Почему была? -с тревогой в голосе спросил Алексей.
-Ну я неправильно выразился, простите. Она и есть! Она всё это время на въезде лежит. Сейчас, правда, отошла чуть дальше, но не уходит. Мы её подкармливаем немного.
Алексей закрыв глаза, улыбался и покачивал головой из стороны в сторону.
-Что? Не Ваша?
-Моя, моя! Альма моя... Мы служили вместе. Она дрессированная. Умная очень.
-Да мы уж поняли, - охранник улыбался. Ему было так радостно, что так решилась ситуация.
-Могу я Вас попросить? Дайте мне салфетку с тумбочки.
Охранник дал салфетку. Алексей потер об неё руки, вытер лицо.
-А теперь возьмите пакетик целлофановый, я туда салфетку положу. Отнесите её Альме, пожалуйста, она поймет!
Охранник вышел с территории больницы, подошел к деревьям где дежурила Альма. Она увидела в его руках пакет. Встала. К рукам она так и не подходила. Он положил пакет на землю, раскрыв его. Отошел в сторону. Альма подошла к пакету. Долго, очень долго она нюхала эту салфетку. Потом, аккуратно вытащив её, отошла под дерево, легла, положила салфетку на лапы и голову сверху.
Послесловие. Альма дождалась хозяина. Было столько радости, что и описать нельзя! Они не раз выручали друг друга и знали, что нужно ждать. Она дождалась!
(Очевидец)
Во время блокады эту маленькую девочку эвакуировали из Ленинграда. Леночкой её звали. А фамилию свою она забыла, такая она была маленькая и измученная. Она потеряла всю семью; маму, бабушку, старшего братика…
Нашла её специальная бригада истощенных девушек - тогда ходили по квартирам страшной блокадной зимой, искали детей, у которых погибли родители или при смерти были…
Вот Леночку нашли и смогли отправить в эвакуацию. Она не помнила, как детей везли в тряском грузовике по льду, не помнила, как попала в детский дом; она маленькая была. Как истощённый гномик с большой головой на тонкой шейке…
И она уже не хотела кушать. Такое бывает при дистрофии. Она лежала в постеле или сидела на стульчике у печки. Грелась. И молчала. Думали, что Леночка умрет. Много детей умерло уже в эвакуации; сильное истощение, и нет сил жить и кушать. И играть. И дышать…
И одноногий истопник, фронтовик дядя Коля лет двадцати от роду, свернул из старого полотенца куклу. Как-то подрезал, свернул, пришил, - получилась уродливая кукла. Он химическим карандашом нарисовал кукле глазки и ротик. И носик-закорючку.
Дал куклу Леночке и сказал серьезно: "ты, Леночка, баюкай куклу. И учи ее кушать хорошо! Ты теперь кукле мама. И уж позаботься о ней получше. А то она болеет и слабая такая. Даже не плачет!".
И эта Леночка вдруг вцепилась в куклу и прижала ее к себе. И стала баюкать и гладить тонкими ручками. А за обедом кормила куклу кашей, что-то шептала ей ласковое. И сама поела кашу и кусочек хлебца, - кормили не разносолами в эвакуации…
Ну вот, Леночка и спала с куклой, и у печки ее грела, обнимала ее и хлопотала о кукле. Об уродливой кукле из старого полотенца с нарисованными глазами…
…Девочка выжила. Потому что ей нельзя было умереть; надо заботиться о кукле, понимаете? КОГДА НАДО О КОМ-ТО ЗАБОТИТЬСЯ, - ЭТО ОГРОМНАЯ СИЛА ЖИЗНИ ДЛЯ НЕКОТОРЫХ ЛЮДЕЙ.
Для таких, как эта девочка. Которая стала медсестрой потом и прожила долгую жизнь. И руки ее были всегда заняты. А сердце - наполнено…
А. Кирьянова.
Нашла её специальная бригада истощенных девушек - тогда ходили по квартирам страшной блокадной зимой, искали детей, у которых погибли родители или при смерти были…
Вот Леночку нашли и смогли отправить в эвакуацию. Она не помнила, как детей везли в тряском грузовике по льду, не помнила, как попала в детский дом; она маленькая была. Как истощённый гномик с большой головой на тонкой шейке…
И она уже не хотела кушать. Такое бывает при дистрофии. Она лежала в постеле или сидела на стульчике у печки. Грелась. И молчала. Думали, что Леночка умрет. Много детей умерло уже в эвакуации; сильное истощение, и нет сил жить и кушать. И играть. И дышать…
И одноногий истопник, фронтовик дядя Коля лет двадцати от роду, свернул из старого полотенца куклу. Как-то подрезал, свернул, пришил, - получилась уродливая кукла. Он химическим карандашом нарисовал кукле глазки и ротик. И носик-закорючку.
Дал куклу Леночке и сказал серьезно: "ты, Леночка, баюкай куклу. И учи ее кушать хорошо! Ты теперь кукле мама. И уж позаботься о ней получше. А то она болеет и слабая такая. Даже не плачет!".
И эта Леночка вдруг вцепилась в куклу и прижала ее к себе. И стала баюкать и гладить тонкими ручками. А за обедом кормила куклу кашей, что-то шептала ей ласковое. И сама поела кашу и кусочек хлебца, - кормили не разносолами в эвакуации…
Ну вот, Леночка и спала с куклой, и у печки ее грела, обнимала ее и хлопотала о кукле. Об уродливой кукле из старого полотенца с нарисованными глазами…
…Девочка выжила. Потому что ей нельзя было умереть; надо заботиться о кукле, понимаете? КОГДА НАДО О КОМ-ТО ЗАБОТИТЬСЯ, - ЭТО ОГРОМНАЯ СИЛА ЖИЗНИ ДЛЯ НЕКОТОРЫХ ЛЮДЕЙ.
Для таких, как эта девочка. Которая стала медсестрой потом и прожила долгую жизнь. И руки ее были всегда заняты. А сердце - наполнено…
А. Кирьянова.