Ты спишь, а я тебе сонной дарю
Топазы небес, рубин светофора,
В янтарных веснушках ночную зарю
И весь этот утренний город.
Я долго гляжу на златую Неву,
На облако в розовом блеске…
И именем Рита опять назову
Фонтанку и каменный Невский.
Вот так беззаботно часами брожу,
Курю у метро одиноко,
На стенах «Камчатки» любовно пишу
Слова, обращённые к Блоку.
Киваю парящей листве сентября,
И скулы от горечи сводит.
Как грустно, как горько, родная моя,
Что боль никуда не уходит.
Понравился сайт?Поделись с друзьями!
Статистика ВК сообщества "Поэт Андрей Домлатов"
Поэт.
6 271
426165-ое место по числу подписчиков
30.03%
17.18%
сегодня 0 (0.00%)
за неделю 0 (0.00%)
за месяц -4 (-0.06%)
Графики роста подписчиков
Лучшие посты
Ты помашешь ручкой
и всплакнёшь мне вслед.
Нам со всеми скучно,
а друг с другом нет.
Не грусти, дружочек,
встретимся ещё,
исчезает роща
за моим плечом.
Я киваю людям:
«Люди, всем привет!»
Солнышка не будет,
не дождётесь, нет!
В громком детском саде
спряталось оно,
в детские тетради,
в мамино письмо.
и всплакнёшь мне вслед.
Нам со всеми скучно,
а друг с другом нет.
Не грусти, дружочек,
встретимся ещё,
исчезает роща
за моим плечом.
Я киваю людям:
«Люди, всем привет!»
Солнышка не будет,
не дождётесь, нет!
В громком детском саде
спряталось оно,
в детские тетради,
в мамино письмо.
Ты согласна просто так
прогуляться в зимний парк,
где в снегах застыли ели,
облака и карусели?
Мы пройдёмся мимо них,
белоснежных и пустых.
Ни души здесь, в самом деле,
только редкий плач качелей.
А потом свернём к реке,
к старым лодкам на замке,
где как будто в мыльной пене
стоит мраморный Есенин.
Улыбнусь ему, а ты
не поймёшь всей красоты.
Мы сюда ещё придём
ранней осенью, вдвоём,
листья желтые пинать,
и, наверно, вспоминать
зимний парк, мерцание льдин…
Ты со мной? Иль я один?
прогуляться в зимний парк,
где в снегах застыли ели,
облака и карусели?
Мы пройдёмся мимо них,
белоснежных и пустых.
Ни души здесь, в самом деле,
только редкий плач качелей.
А потом свернём к реке,
к старым лодкам на замке,
где как будто в мыльной пене
стоит мраморный Есенин.
Улыбнусь ему, а ты
не поймёшь всей красоты.
Мы сюда ещё придём
ранней осенью, вдвоём,
листья желтые пинать,
и, наверно, вспоминать
зимний парк, мерцание льдин…
Ты со мной? Иль я один?
Весна, трамвая ступени,
размытый пейзаж городка,
и первые ветви сирени
цепляются за облака.
А что если вместо заката,
тебе, да и только, мой свет,
электрики включат по блату
в окошке лиловый рассвет?
И вспыхнут свинцовые дали,
и кроха коснётся щеки;
пока, обнявшись, вы спали,
бродил я один вдоль реки.
Я шёл, смотря на дорогу,
на длинную тень фонаря,
и думалось мне: «Слава Богу,
вы дома, и ярко горят
над вами печальные звёзды,
дымит папироской луна».
И, кажется, высохли слёзы,
и музыка даже слышна.
размытый пейзаж городка,
и первые ветви сирени
цепляются за облака.
А что если вместо заката,
тебе, да и только, мой свет,
электрики включат по блату
в окошке лиловый рассвет?
И вспыхнут свинцовые дали,
и кроха коснётся щеки;
пока, обнявшись, вы спали,
бродил я один вдоль реки.
Я шёл, смотря на дорогу,
на длинную тень фонаря,
и думалось мне: «Слава Богу,
вы дома, и ярко горят
над вами печальные звёзды,
дымит папироской луна».
И, кажется, высохли слёзы,
и музыка даже слышна.
Жара… и катит автобус,
В автобусе, сонные, вы!
И небо, как старенький глобус,
Покрашено в цвет синевы.
Секунда – и бледный водитель
Дверьми заскрипит в тишине.
Ну, что вы, родные, сидите?
Скорее спускайтесь ко мне!
И вот, посреди балагана,
Знакомые вижу глаза.
На руки беру мальчугана,
Кидаю его в небеса!
А ты, улыбаясь в сторонке,
Глядишь молчаливо на нас.
И в нежных объятьях ребёнка
Таится тепло твоих глаз.
В автобусе, сонные, вы!
И небо, как старенький глобус,
Покрашено в цвет синевы.
Секунда – и бледный водитель
Дверьми заскрипит в тишине.
Ну, что вы, родные, сидите?
Скорее спускайтесь ко мне!
И вот, посреди балагана,
Знакомые вижу глаза.
На руки беру мальчугана,
Кидаю его в небеса!
А ты, улыбаясь в сторонке,
Глядишь молчаливо на нас.
И в нежных объятьях ребёнка
Таится тепло твоих глаз.
На столе кока-кола
и дешёвый коньяк.
На земле беспонтово,
а в раю – Пастернак,
Маяковский, Есенин,
Пушкин, Лермонтов, Блок.
Мне их горечь до фени –
я и так одинок.
Средь веселого гула
только рюмки звенят,
и луна улизнула
за лиловый фасад
обнажённого неба.
Сердце бьется сильней.
Пушкин ищет ночлега,
Блок стоит у дверей
и вдыхает сквозь слёзы
свежий запах дождя.
Я украдкой рву розы
у ларька для тебя.
и дешёвый коньяк.
На земле беспонтово,
а в раю – Пастернак,
Маяковский, Есенин,
Пушкин, Лермонтов, Блок.
Мне их горечь до фени –
я и так одинок.
Средь веселого гула
только рюмки звенят,
и луна улизнула
за лиловый фасад
обнажённого неба.
Сердце бьется сильней.
Пушкин ищет ночлега,
Блок стоит у дверей
и вдыхает сквозь слёзы
свежий запах дождя.
Я украдкой рву розы
у ларька для тебя.
Последний месяц лета,
объятья на ветру…
Прекраснейшим поэтом
я стану, как умру,
нелепо и случайно,
Бог знает от чего.
Вы скажете печально:
«Любил ли кто его?»
Любил, и даже очень!
Один смешной пацан.
Гулял с ним в дебрях рощи
и в синий шёл туман.
А сзади осторожно
шла девочка одна.
Принцесса? Да, возможно.
Серьёзна и стройна.
И прятались мы в замке
из золотой листвы,
и дождик вроде плакал,
и кончился, увы.
Припевом к песне этой
добавим «ту-ру-ру».
Прекраснейшим поэтом
я стану, как умру,
объятья на ветру…
Прекраснейшим поэтом
я стану, как умру,
нелепо и случайно,
Бог знает от чего.
Вы скажете печально:
«Любил ли кто его?»
Любил, и даже очень!
Один смешной пацан.
Гулял с ним в дебрях рощи
и в синий шёл туман.
А сзади осторожно
шла девочка одна.
Принцесса? Да, возможно.
Серьёзна и стройна.
И прятались мы в замке
из золотой листвы,
и дождик вроде плакал,
и кончился, увы.
Припевом к песне этой
добавим «ту-ру-ру».
Прекраснейшим поэтом
я стану, как умру,
А зелени так много,
и некуда идти…
Мой Ангел, ради Бога,
свети, свети, свети!
Свети, когда вдоль улиц
с работы я иду,
печалясь и сутулясь,
как яблони в саду.
Свети, когда не светит
мне в жизни ничего,
не вырвет нежность ветер
из сердца моего.
Такая вроде малость –
царапина в душе.
Неужто показалось,
и нет её уже?
Прелестные мотивы
льёт сумрак ледяной,
вокзальное пью пиво
и плачу с тишиной.
и некуда идти…
Мой Ангел, ради Бога,
свети, свети, свети!
Свети, когда вдоль улиц
с работы я иду,
печалясь и сутулясь,
как яблони в саду.
Свети, когда не светит
мне в жизни ничего,
не вырвет нежность ветер
из сердца моего.
Такая вроде малость –
царапина в душе.
Неужто показалось,
и нет её уже?
Прелестные мотивы
льёт сумрак ледяной,
вокзальное пью пиво
и плачу с тишиной.
Ты, милый, ещё мал,
но вскоре всё поймёшь.
Провинция, вокзал
и, кажется, что дождь
вот-вот и обольёт
аллею серых крыш.
Пусть он тебе поёт,
пока ты нежно спишь,
о сказочных мирах,
о людях за окном,
о том, как в облаках
гуляет сонный гном.
Гуляет и поёт
свою белиберду,
на чай меня зовёт,
а я всё не иду.
А я, средь неудач
и прочих передряг,
молю тебя: не плачь,
ни в жизни, ни в стихах.
но вскоре всё поймёшь.
Провинция, вокзал
и, кажется, что дождь
вот-вот и обольёт
аллею серых крыш.
Пусть он тебе поёт,
пока ты нежно спишь,
о сказочных мирах,
о людях за окном,
о том, как в облаках
гуляет сонный гном.
Гуляет и поёт
свою белиберду,
на чай меня зовёт,
а я всё не иду.
А я, средь неудач
и прочих передряг,
молю тебя: не плачь,
ни в жизни, ни в стихах.
Унеси нас всех, река,
За неведомую даль.
У меня кишка тонка,
Не могу сдержать печаль.
Вот стою я на ветру,
Март кусты колышет,
Где б разведать, как умру,
Под какою крышей?
Желтый лучик фонаря
Метит прямо в лужу…
Мне бы к маме, к букварям,
К бабушке на ужин.
Мне бы стать одной из зим,
Закружив метелью,
С грустным ангелом моим,
Над моей постелью.
За неведомую даль.
У меня кишка тонка,
Не могу сдержать печаль.
Вот стою я на ветру,
Март кусты колышет,
Где б разведать, как умру,
Под какою крышей?
Желтый лучик фонаря
Метит прямо в лужу…
Мне бы к маме, к букварям,
К бабушке на ужин.
Мне бы стать одной из зим,
Закружив метелью,
С грустным ангелом моим,
Над моей постелью.
