Статистика ВК сообщества "ЧБМ"

Наиболее удивительным положением науки в эпоху постмодерна - является её попытка отвергнуть любую философию, как несостоятельную и не системную структуру вымышленного знания. Любая философия, для науки, является чем-то опасным и ужасным, ведь не даёт структурной замкнутости, хуже только наука для философии. Не смотря на неорационализм (Башляр, Бадью, Мейясу и т.д), наука в философии играет роль падшего господствующего знания, закрытой, от того абсолютно слабой и никчёмной системы, которая не может решить свои вопросы, ведь взгляд её однобок (Фейерабенд), и такое общее положение вещей не меняется со временем, оно становится лишь тяжелее, ведь разрыв между знанием и практикой абсолютно немыслим, не будет больше абсолютного знания, или общей теории, ведь человек стал понимать свою конечность (следствие этого - концепции Рэя Брассье), человек стал понимать свою неспособность, наивный материализм стал заменяться ещё большим идеализмом (в определении марксидов), чем во времена классической философии, всё больше можно услышать, как никчёмна наука и сам человек, всё больше попытка заставить наслаждаться приводит к пессимистичной пытке человека над самим собой, невозможности принять свои ограниченные, конечные, возможности.

Большинство социальных деятелей приходят в ужас, в особенности академики, когда дело доходит до Лакана. Ни социология периода 40ы-50ых годов, ни лингвистические науки не могли войти в такую грань научного воображения, которую достиг Лакан. Само обстоятельство возвышения и обгона лакановского влияния началось совсем недавно, когда научное знание обрело тёмную натуру. Например, социология получила Латура, Мишель Каллона, философия получила ООО, СМ и прочие теории, антропология Эдуарда Вивейруша и Эдуардо Кона. Научное знание смогло вырваться из академизма и обогнать Лакана только в недавние (для науки) сроки. Из-за чего происходят разного рода казусы, например, отсутствия единой системы знания. Читая Дюркгейма, Вебера (у него эта проблема в меньшей степени поднимается), Миллса и прочих авторов, видишь главное - отсутствие самого главного, Дюркгейм старается избегать природы человека, как социального, просто игнорируя вопрос, Миллс обвиняет во всём буржуев и академиков, Вебер недожимает (меньше, чем Дюркгейм), это всё показывает, что социология, как молодая наука, не могла в своём нарциссизме и смелости догнать психоанализ эпохи Фрейда и эпохи Лакана и тёмная оболочка стала её вагоном для скорого перемещения. Поэтому наш век - это век вещей, век обхода кантовских парадигм ради понятия реального, век упадка постмодерна, ведь чем ближе мы к вещам, тем больше описание Реального, поэтому метамодерн будет и будет в том ключе, в котором авторы книг о нём помыслить не смогли. Если мы хотим вновь найти надежду, платформу для того, чтоб стоять, то нам придётся обратить внимание на тёмную философию, социологию и антропологию, иначе дальше разговоров о постмодерне и грусти по былому времени (Наверное эпохи Парсонса, или устойчивого сциентизма) дело не зайдёт.

Если не использовать дискурс лакановского знания и стараться описать бытие в сфере дискурса смежного, то слова Мамардашвили о взрослении начинают обретать новый окрас, начинают быть едиными с другими авторами. В своей речи Мамардашвили делает удивительный вывод о том, что переросток - это тот, кто считает, что мир центрирован на его личности, что все ему обязаны. И разбирая данные слова, можно увидеть, что мыслители всех времён дополняли её. Например, жижековская направленность языка: Славой Жижек открывает то, что я бы охарактеризовал, как "символический эгоизм", или "микроэгоизм", ведь субъект, который его проявляет - не может быть точно пойман за руку, сразу нельзя заметить эгоизм, пока не узнаешь от Жижека, что язык всегда направлен на себя, у человека невзрослого это исходит из каких-то дискурсивных обязанностей, причём обязанностей в поле, в которое он сам же и вошёл, то бишь в обвинениях тех, кто его даже не спрашивал, например, когда эти индивиды обвиняют вас в софистике или в отсутствии ИМ ПРИЯТНОГО метода, когда вы даже не интересовались их мнением о вашем методе или ваших выражениях. Такие люди попросту не могут понять, что миру нет дела до их высказываний, что мир не центрирован на их возражениях, им кажется, будто вы должны быть идеально "собранными" для использования и когда говоришь, что с ними ты общаться не хочешь, ведь не видишь выгоды от их мнения, они начинают уходить в открытое сопротивление, а как мы знаем из психоанализа, сопротивление может проявить себя через агрессию, игнорирование ваших слов или оскорбления. Вторая аргументация, которая дополняет Жижека, это - аргументация Сартра. А именно - обладание заранее заданными категориями. Я расширю категории воззрений (не кантовские или подобные) и скажу, что человек, который вступает с вами в дискурс, имеет у себя вас, как заданную ему машину удовлетворения, как то, что идеально подходит ему и именно поэтому так сопротивляется вашим возгласам. По - сути, в системе этого индивида, вы должны быть обязаны подчиняться его идеологии и не говорить лишнего, вы должны быть "категориальной машиной" для его битья, вы - его мать, которую он может использовать, как хочет. Страх хождения таких субъектов в том, что они не могут видеть ни в ком настоящих друзей, ведь чтобы дружить, и даже любить, нужно рационально рассматривать качества Другого и уважать эти качества. В отношениях они хотят проявить себя наиболее радикально - бросать девушку, возвращать и подавлять, как им хочется, нормальные отношения с элементами садизма, злобы и отношения таких индивидов видно сразу. Если в нормальных отношениях садизм дело чисто сексуальное, чисто символическое, то в отношениях с полурождёнными он выходит в свободно - бытийный момент, в виде паранойи на тему измен, нелюбви или вечного присутствия у другой женщины проблем. Такие люди стараются давить альтернативу, проявляют к ней максимально токсичное отношение, из-за чего Жиль Делёз даёт вывод: "Философ - это тот, кто не должен спорить". Данный вывод не нов, но радикален и опасен для нерождённых людей. Если Славой Жижек его понял неправильно, отнеся спор для Делёза к дебатам крупных мыслителей внутри себя, то другие субъекты начали кричать, будто каждый мыслитель определяет пользу в минном поле современного бытия, будто если тебе будет вечно отрывать ногу - ты станешь способен воевать, короче, не понимать самой структуры философии. Но сама структура философии, само мышление - есть расширение с помощью языка и законов бытия многих интерсубъеквтивных аспектов и споры тут не помогут. Если сделать всю философию войной, то философский прогресс перестанет распространяться на главных мыслителей, на нас самих, а человек ещё больше будет становиться уродом. Если продолжать политику неравенства по отношению к другим людям, видеть в них более слабых, никчёмных, то настоящая дружба, то бишь дружба символическая, настоящая любовь (В определении Лакана) станет чем- то ужасным, на основе невозможности признать, признать наличие у Другого сущности. Я не говорю, что нужно отказаться от полной конкуренции и ходить всем с ежами на палках, я клоню к тому, что нужно увидеть в Другом такой же объект, как и ты, родиться в мире объектов, а не в мире, где центр - это лично ты, ведь чем больше прогресс центрируется, тем больше он становится лишь ужасом для его обладателей. Но не надо искать в этой позиции радикальный столб американского марксизма, на уровне: "все люди становятся автоматами, бла бла", ведь эти слова о другом, о признании человека человеком, носителем структуры, способным к рефлексии актором. Как говорил Егор Летов о подобном глубоко поп - ницшеанском состоянии: "Слава богу, это жестоко и скоропалительно прошло", ведь такие люди страдают, так как миру до них нет абсолютно никакого дела.

Человеку нужно спать, но спать не только в физическом смысле, а и в метафизическом. Спать, чтобы пережить травмирующий опыт, спать, чтобы подготовиться. Когда у человека происходит расставание, смерть близкого, или просто горе, он начинает пить. Он пьёт не просто так, не потому что ему очень больно, он пьёт, чтобы сдержать эмоции, чтобы подготовиться к потоковому наплыву, чтобы собрать весь пазл из событий и извлечь из этого опыт, поэтому традиция как-либо "убегать" от проблем только крепнет, главное - не потерять грань, ведь можно настолько уйти от проблемы, что начать существовать в вечных запоях и веществах, либо потерять что-либо, кроме сна. Уход от проблем должен быть умеренным, подготовительным, нужно быть на старте, когда ощущаешь будущее горе, обычно, это заметно за неделю, из-за символических знаков. Когда мы уходим от проблем сквозь методы забвения, наше сверх-Я работает на полную катушку, из-за чего становится легче. Это можно сравнить с вхождением ножа: если он входит крайне медленно, будет труднее ощутить его проникновение в самую глубь, чем при быстром вонзении. Именно поэтому бегство даже полезно, полезно, ведь ты просыпаешься в ином мире, мире вины и комплексов, мире бессознательного, и можешь этот мир разобрать, если бы ты не убегал, ты бы и не видел этого мира, а медленно разбирал предмет травмы и в итоге откинул его прочь без какого-либо опыта, без какой-либо пользы для себя. И главная причина, которую уже показывало искусство, это вечное возвращение, которое снова и снова настигает тебя. Но настигает, ведь ты не можешь вторгнуться в пучину страхов, настигает, ведь поступаешь неправильно, настигает, ведь ты не реализовался через социологическое воображение, и нет ничего страшнее вечного возвращения, ты будто бесконечно умираешь, будто болеешь раком в бессмертии, будто ты есть чудовище, что погубило мир и скоро погубит его снова. Именно поэтому стоит внимательнее относиться к своему состоянию и поддерживать его, но умеренно, нужно держать себя в золотой середине, без навязанной идеологии трезвости, бессонницы или алкоголизма, нужно быть объектом, то бишь тем, что вечно что-то ломает и уничтожает без собственной задумки.

Наиболее уникальным для любой системы знания валяется её закрытая оболочка. Вследствии дискурсивного ограничения субъект перестаёт замечать сети другого плана и погружается в мир информационного бытия, что даёт ему удовлетворение всех чувств, кроме чувства социального удовольствия. Человеком и движет социальное влечение, человек оттого и уникален, что социален и мобилен, а главное - политически ориентирован, тело политического погружает даже поле страдания или страха, ведь оно равноценно материи, именно из-за этого каждый, кто рассматривает человека, должен рассматривать биографический контекст, либо замкнется на ограниченной, и часто опасной, позиции.

Играя во второй фаллаут, увидел довольно обыденное - попытку идеологической интерпритации, причём неофрейдистской закалки. Будто мы боимся умереть и особенно боимся ядерной (красной, судя по месту создания) угрозы. Но есть одна удивительная особенность, которая ставит фаллаут выше всех клише - оборотов. В фаллаут никто не умирает, а скорее... Вырождается, причём видно это даже по реакции героев - это настоящий ужас, который мы испытываем - ужас вырождения. Ведь человека влечёт к смерти, но не влечёт к девиантному поведению. Человек хочет быть и существовать в себе, взаимопроникать в наблюдения и интегрировать в сетях, что и рушит состояние пустоши, состояние "пустыни социального". Страшнее всего наблюдать в кино именно за пустыми персонажами, пустыми не от ужасного сценария, а от собственного закрытого состояния, от отстутствия сетей доверия. Но тогда встаёт вопрос: "Зачем в играх страх/культивирование смерти?", и ответ на него имеется. Нет ничего прекраснее, как выразился бы Мишель Фуко, смерти, смерть - это завершение того, что уже существует, того, что находится в себе и извлекает опыт, смерть индивидуальна в отличии от человека, который боится жить. И ведь ужас, всеохватывающий бытие, проникает в самое нутро объекта, заставляя его избегать опыт, т.к опыт - момент индивидуализирования. Человек символически хочет быть вне моментов индивидуального, быть не в себе, чтобы видеть ужас, как что-то постороннее, как что-то лживое и смешное. Поэтому в Фаллауте люди так убоги, омерзительны, поэтому в нём все остались существовать - ведь жизнь попросту потеряла какой-либо стержень и покрылась ужасом, ядерная бомба была лишь олицетворением ужаса, но никак не страха смерти. В этом и заключается лживость всей таблетки философии попсового толка. Она показывала человеку картину, что он боится чего-то неизбежного и будущего, будто он боится погибнуть и стоит лишь подумать о хорошем и это пройдёт, стоит лишь извлечь опыт, которого извлечь из-за страха невозможно - повторить синдром алкоголика, отвергая все нынешние страхи на завтра, стоит сделать то, что Сартр бы охарактеризовал как "возвращение надежды", возвращение будущего. Лишь бы не видеть настоящего, нас стараются вторгнуть в границы мифического, заставляют делать самое мерзкое - надеяться. Поэтому попс философия глубоко деструктивна в вопросе опыта, она учит не извлекать опыт, а вечно повторять, не смотреть в зеркало, а вечно искать зеркало получше. Этот момент откладывания виден во всём, момент мерзкий и глубоко ужасающий. Не стоит жить надеждой и верить в жизнь за смертью - ведь смерть лишь даёт фантомное удовольствие перед символической мясорубкой, самое главное - это быть не только смелым и открытым перед потоками, но и совершать внутренний акт фильтрации, чтобы потоки не переросли в Наслаждение.

Перед чтением поста хочу попросить подписаться и кинуть друзьям тех, кто этого не делает - это очень мотивирует работать на контентом дальше (а прогресс виден сразу). В этот раз я коснусь важнейшей темы для России и любого проводника в актор - сеть в целом, а именно, проблемы отцов и детей. У данного феномена есть 2 научные позиции: психоаналитическая и марксистская. И обе из этих концепций видят детей ошибочно. Психоаналитическая позиция (в её радикальном ключе) видит в ребенке глубоко связанное с матерью единое существо, радикализированный контейнер и теория языка Другого, якобы ребёнка вне языка быть не может, но данная позиция априори неточна (она верна, но не в конечных выводах), ведь каждый ребёнок имеет собственный подход, что невозможно было бы через систему языка и собственные символические связи, каждый ребёнок имеет внутри себя сети символической иерархии, к которым нам нужно проникать через "мигрирование", в системе психоанализа данного феномена просто быть не может, ведь детище матери-отца с ней неразрывно и ею полностью сформировано, это то, что Латур назовёт "переходом в систему психического". Вторая теория - марксистская, она утверждает, что брак есть социальный институт, как и семья, будто бы надо отказаться от этих условных ненадобностей и уйти в неопределённость, чтобы ребёнок раскрыл свою экзистенцию, либо ввести строгое воспитание из-за доминирования истории, от психоаналитической данная позиция отличается тем, что тут дети не имеют внутренних желаний (Эдип, комплекс электры) и являются продуктом бытия, но и данная теория не может объяснить, почему тогда при разводе ребёнок получает настолько сильные травмы, что может через 20 лет уйти в героиновую зависимость и покончить с собой. То, что ребёнок слаб психически объяснением не является, ведь дети крайне устойчивы к социальным трагедиям, а так же на фантазийном уровне симмулируют модели, которые схожи с моделями брачными (например, Маленький Ганс),не понимая брака в целом. И психоаналитики и марксисты не видят в ребёнке большего, а именно - социологического содержания, поэтому я даю другой вариант, хотя и более недоработанный, но охватывающий внутренние символические сети. Дети становятся индивидами после наклеивания на них ярлыка, имени, и, получая через именное обозначение систему языка, они начинают лишь уничтожать внутренние преграды к бытие, ребёнок не становится человеком, он им рождается, но сознание детей не сформированно, оно так же мало прогрессивно и пластично, как и учитывает весь психологический опыт. Дети становятся собой ещё с рождения и родители должны находить к ним подход, по - сути у родителей и детей разные символические связи,из-за чего они говорят в прямом смысле на разных языках, то, что должны делать родители - это подбирать символы и действия, чтобы ребёнок стал полноценным актором. Скажу в терминах: научные течения видели в человеке проводника, проводника истории, проводника языка, ненавидящего свою природу (либидо), но ребёнок - это актор, который такой же человек, как и мы, он обладает символическими линиями и с детства требует подхода, язык - это то, что даёт нам возможность данный подход создать. Младенец выражается с помощью символов, ребенок 5-6 лет с помощью фантазийных актов и подросток уже выражается с помощью языка. Пока мы не поймём этой простой истины, мы и дальше будем удивляться, что дети стреляют в школах, хотя в семье мама не была авторитарна, мы и дальше не будем понимать, как же появляется одиночество и что с этим делать. Поэтому самое главное сейчас - научиться видеть символические ценности и акты у других, ведь, возможно, мир подстроен не только под идеологию или либидо, но и под социум.

Недавно в комментариях различных пабликов начал появляться трек "Паблик ЧБМ" под разными названиями. В ходе данных событий, появилась возможность немного рассказать о ЧБМ и объясниться в ситуации. ЧБМ ведут два человека: Я и моя девушка, более никого, друзей в сети у нас так же почти нет, только в ИРЛ. Так что, уверяю вас, мы не причастны к данной ситуации. Я занимаюсь социологией и смежной к ней философией (философией социального действия и субъекта), моя девушка - физикой, поэтому ЧБМ для нас является подобием черновика, сборником моих идей, где я делаю мем по изученному материалу, а она оформляет и публикует. Это сообщество существует около 4-5 лет (посты начали выходить куда позднее, длинная история), я уже успел выпуститься, пока его вёл. У меня нет необходимости распространять его с помощью метамодерн - треков. Так же хочу отметить, что после данных распространений, статистика ЧБМ абсолютно не возросла, она остаётся неизменной. Поэтому не стоит обвинять в пиаре тех, кто попросту кидает, объективно (По Миллсу) говоря, смешной трек. Спасибо за внимание, господа, хорошего дня, надеемся на ваше благоразумие.

Продолжаем приключения Стаса по миру философии. В этот раз он доказал нам, что Эрих Фромм - главный последователь Фрейда, которого, к слову, в научном обществе давно опровергли.