Статистика ВК сообщества "Джозеф Редьярд Киплинг"

ДЕРЕВЬЯ АНГЛИИ

Наш добрый край, наш древний край
На дерева не скуп,
Но три из них – древней иных:
То Ясень, Терн и Дуб.
О, старой Англии краса,
Наш Ясень, Дуб и Терн!
Густа их тень в Иванов день,
И свеж зеленый дерн.

Дуб вековой шумел листвой
Во времена Энея,
И видел Брут, как Ясень в пруд
Гляделся, зеленея,
А дикий Терн следил, востер,
Взобравшись на откос,
Как, Новой Троей наречен,
Вдоль Темзы город рос…

Из тиса выйдет добрый лук,
А из ольхи – подметки,
Для кубка нужен твердый бук,
А клен хорош для лодки.
Но хмель иссяк, истерт башмак,
Окончен ратный труд —
И снова Ясень, Терн и Дуб
Домой тебя зовут.

Коварен вяз в лесах у нас:
Он людям козни строит,
Возьмет да вдруг уронит сук —
Лежать под ним не стоит!
Но будь ты зноем истомлен
Иль попросту хмелен,
Охотно Ясень, Дуб и Терн
Посторожат твой сон.

Сосед, смотри не говори
Священнику про это:
Мы в день Иванов до зари
В лесу встречали лето.
И хлебный год, и тучный скот
Приметы нам сулят:
Так солнцу Ясень, Дуб и Терн
Прошелестели в лад.

В ненастный день и в ясный день,
В жару, и в дождь, и в снег
Да будут Ясень, Дуб и Терн
И Англия – навек!

Перевод Марины Бородицкой.

ГИМН ДЕРЕВЬЯМ

В Старой Англии, как нигде,
Зелёный лес прекрасен,
Но всех пышней и для нас родней
Терновник, Дуб и Ясень.
Терновник, Ясень и Дуб воспой
(День Иванов светел и ясен),
От всей души прославить спеши
Дуб, Терновник и Ясень.

Могучий тис ветвями повис —
Лучше всех эти ветки для лука.
Из ольхи башмаки выходят легки,
И круглые чаши — из бука.
Но подмётки протрёшь, но вино разольёшь,
Хоть твой лук был в бою ненапрасен.
И вернёшься опять сюда воспевать
Дуб, Терновник и Ясень.

Вяз, коварный злодей, не любит людей;
Он ветров и бурь поджидает,
Чтобы ради утех сучья сбросить на тех,
Кто тени его доверяет.
Но путник любой, искушённый судьбой,
Знает, где его сон безопасен,
И, прервав дальний путь, ляжет он отдохнуть
Под Терновник, Дуб или Ясень...

Нет, попу не надо об этом знать,
Он ведь это грехом назовёт, —
Мы всю ночь бродили по лесу опять,
Чтобы вызвать лета приход.
И теперь мы новость вам принесли:
Урожай будет нынче прекрасен,
Осветило ведь солнце с южной земли
И Дуб, и Терновник, и Ясень.

Терновник, Ясень и Дуб воспой
(День Иванов светел и ясен)!
До последних дней пусть цветут пышней
Дуб, Терновник и Ясень.

Перевод Галины Усовой


ОРИГИНАЛ:

A Tree Song
(A. D. 1200)

Of all the trees that grow so fair,
Old England to adorn,
Greater are none beneath the Sun,
Than Oak, and Ash, and Thorn.
Sing Oak, and Ash, and Thorn, good sirs,
(All of a Midsummer morn!)
Surely we sing no little thing,
In Oak, and Ash, and Thorn!

Oak of the Clay lived many a day,
Or ever AEneas began.
Ash of the Loam was a lady at home,
When Brut was an outlaw man.
Thorn of the Down saw New Troy Town
(From which was London born);
Witness hereby the ancientry
Of Oak, and Ash, and Thorn!

Yew that is old in churchyard-mould,
He breedeth a mighty bow.
Alder for shoes do wise men choose,
And beech for cups also.
But when ye have killed, and your bowl is spilled,
And your shoes are clean outworn,
Back ye must speed for all that ye need,
To Oak, and Ash, and Thorn!

Ellum she hateth mankind, and waiteth
Till every gust be laid,
To drop a limb on the head of him
That anyway trusts her shade:
But whether a lad be sober or sad,
Or mellow with ale from the horn,
He will take no wrong when he lieth along
'Neath Oak, and Ash, and Thorn!

Oh, do not tell the Priest our plight,
Or he would call it a sin;
But--we have been out in the woods all night,
A-conjuring Summer in!
And we bring you news by word of mouth-
Good news for cattle and corn—
Now is the Sun come up from the South,
With Oak, and Ash, and Thorn!

Sing Oak, and Ash, and Thorn, good sirs
(All of a Midsummer morn):
England shall bide till Judgment Tide,
By Oak, and Ash, and Thorn!

РОЖДЕСТВЕНСКАЯ ПЕСНЬ

Спаситель наш, Кому хвалу
Поёт и люд, и скот,
На смену летнему теплу
Ветра и стужу шлёт.
Ветра и стужу, добрый сэр,
До самых вешних дней:
Их посылает наш Господь,
А Господу видней.
Когда с болот не сходит лёд
Морозною порой,
И разрываются сердца
У яблонь под корой, –
Мы тоже мёрзнем, добрый сэр,
В разгар январских дней:
Уж так нам повелел Господь,
А Господу видней.
Но если яблоня мертва, –
По милости Творца
Она годится на дрова
И греет нам сердца
В мороз и стужу, добрый сэр,
До самых вешних дней:
Не так ли повелел Господь?
А Господу видней.
Храни Христос наш мирный кров
И всех, кто здесь живёт,
И берег наш – от чужаков,
И край наш – от невзгод.
И наши души – от вранья,
Чтоб до скончанья дней
Греха не знали вы да я.
А Господу видней.

Перевод Марины Бородицкой.

Оригинал:
A CAROL
Our Lord Who did the Ox command
To kneel to Judah's King,
He binds His frost upon the land
To ripen it for Spring —
To ripen it for Spring, good sirs,
According to His Word.
Which well must be as ye can see —
And who shall judge the Lord?

When we poor fenmen skate the ice
Or shiver on the wold,
We hear the cry of a single tree
That breaks her heart in the cold —
That breaks her heart in the cold, good sirs,
And rendeth by the board.
Which well must be as ye can see —
And who shall judge the Lord?

Her wood is crazed and little worth
Excepting as to burn,
That we may warm and make our mirth
Until the Spring return —
Until the Spring return, good sirs,
When Christians walk abroad;
When well must be as ye can see —
And who shall judge the Lord?

God bless the master of this house,
And all who sleep therein!
And guard the fens from pirate folk,
And keep us all from sin,
To walk in honesty, good sirs,
Of thought and deed ad word!
Which shall befriend our latter end....
And who shall judge the Lord?

Картина: Питер Брейгель-старший "Перепись в Вифлееме".

Перевод знаменитого стихотворения "Томми" о трудной жизни британского солдата - от члена нашего сообщества [id12307623|Павел Здравомыслов]

ТОММИ

Зашел в пивную как-то раз, чтоб пинту пива взять,
Бармен сказал, что рядовым не будет наливать.
За стойкой девки стали ржать, хихикать и стонать,
Наружу выскочив скорей, себе я смог сказать:

Эх, вот Томми то, и Томми сё, и вон пошел, нахал,
Но «Пожалте, мистер Эткинс», лишь оркестр сбор сыграл,
Оркестр сбор сыграл, друзья, оркестр сбор сыграл,
О «Пожалте, мистер Эткинс», лишь оркестр сбор сыграл.

Собрался я в театр, специально протрезвел,
Бухой шпак в лоджию пошел, я тож туда хотел.
Послали на галерку, мол, получше места нет.
Когда же время драться, мне в партер дают билет.

Да, ведь Томми то, и Томми сё, и Томми подождет,
Но «Ваш поезд, мистер Эткинс!», когда в бой десант идет.
И в бой десант идет, друзья, и в бой десант идет,
Вот «Ваш поезд, мистер Эткинс!», когда в бой десант идет.

Шинель, в которой я хожу, тебя до слез смешит.
Твой смех не стоит и ее, а ей цена – гроши.
Когда солдатик перебрал, легко его толкать,
А ты, чувак, попробуй, в полной выкладке шагать.

Эх, Томми то, и Томми сё, и что ты за чурбан?
Но мы - «красный строй героев», когда вдарит барабан,
И вдарит барабан, друзья, и вдарит барабан,
Мы ­- «красный строй героев», когда вдарит барабан.

Конечно, не герои мы, но и не низший класс,
Ребята из казармы, так похожие на вас;
А если моя рожа на открытки не годна,
Ребятам из казармы штукатурка не нужна!

Так ведь, Томми то, и Томми сё, и «Томми, отвали»,
Только, «Встаньте в строй, сэр Аткинс», лишь бедой пахнёт вдали,
Бедой пахнёт вдали, друзья, бедой пахнёт вдали,
Значит, «Встаньте в строй, сэр Аткинс», лишь бедой пахнёт вдали,

Слыхал я про пайки для нас, про школы и салют:
Мы подождем прибавки, раз от нас чего-то ждут.
Не лезьте к нам на кухню, перестаньте нас лажать,
Солдата в униформе надо тоже уважать!

Вот ведь Томми то, и Томми сё, и «вон, дегенерат!»,
Но «отечества спаситель», когда пушки зазвучат;
И Томми то, и Томми сё, чего вам, Ваша честь?
А Томми вовсе не дурак, он видит все, как есть!

Перевод Павла Здравомыслова.

Оригинал:
Tommy

I went into a public-'ouse to get a pint o' beer,
The publican 'e up an' sez, "We serve no red-coats here."
The girls be'ind the bar they laughed an' giggled fit to die,
I outs into the street again an' to myself sez I:
O it's Tommy this, an' Tommy that, an' "Tommy, go away";
But it's "Thank you, Mister Atkins", when the band begins to play,
The band begins to play, my boys, the band begins to play,
O it's "Thank you, Mister Atkins", when the band begins to play.

I went into a theatre as sober as could be,
They gave a drunk civilian room, but 'adn't none for me;
They sent me to the gallery or round the music-'alls,
But when it comes to fightin', Lord! they'll shove me in the stalls!
For it's Tommy this, an' Tommy that, an' "Tommy, wait outside";
But it's "Special train for Atkins" when the trooper's on the tide,
The troopship's on the tide, my boys, the troopship's on the tide,
O it's "Special train for Atkins" when the trooper's on the tide.

Yes, makin' mock o' uniforms that guard you while you sleep
Is cheaper than them uniforms, an' they're starvation cheap;
An' hustlin' drunken soldiers when they're goin' large a bit
Is five times better business than paradin' in full kit.
Then it's Tommy this, an' Tommy that, an' "Tommy, 'ow's yer soul?"
But it's "Thin red line of 'eroes" when the drums begin to roll,
The drums begin to roll, my boys, the drums begin to roll,
O it's "Thin red line of 'eroes" when the drums begin to roll.

We aren't no thin red 'eroes, nor we aren't no blackguards too,
But single men in barricks, most remarkable like you;
An' if sometimes our conduck isn't all your fancy paints,
Why, single men in barricks don't grow into plaster saints;
While it's Tommy this, an' Tommy that, an' "Tommy, fall be'ind",
But it's "Please to walk in front, sir", when there's trouble in the wind,
There's trouble in the wind, my boys, there's trouble in the wind,
O it's "Please to walk in front, sir", when there's trouble in the wind.

You talk o' better food for us, an' schools, an' fires, an' all:
We'll wait for extry rations if you treat us rational.
Don't mess about the cook-room slops, but prove it to our face
The Widow's Uniform is not the soldier-man's disgrace.
For it's Tommy this, an' Tommy that, an' "Chuck him out, the brute!"
But it's "Saviour of 'is country" when the guns begin to shoot;
An' it's Tommy this, an' Tommy that, an' anything you please;
An' Tommy ain't a bloomin' fool — you bet that Tommy sees!

Картина: Б. Фостен "Томми".

БАЛЛАДА О ЗАПАДЕ И ВОСТОКЕ

О, Запад есть Запад. Восток есть Восток, они не сомкнутся нигде,
Пока души не вывернет, как потроха, Всевышний на Страшном суде.
Но Запада нет! И Востока нет! И нам этот блеф не к лицу.
Когда с доблестью доблесть, два сына земли — ни с места! — лицом к лицу!
Кемал бежал с двадцатью людьми в края, где крепок адат,
И кобылу полковника, гордость его, увел из-под носа солдат.
В конюшню нырнул ни свет ни заря, когда проскрипел дергач,
Шипы крутанул и подковы прочь! Пальцами в гриву — и вскачь!
И полковничий сын, разведчик лихой, в огонь водивший отряд.
Сказал: — Неужто, ребята мои, от нас уйдет конокрад?
И тогда в ответ встал Мохамед, россальдара славного сын:
— Кемала ловить — все равно что ловить рассветный туман долин.
Он в сумерки пройдет Абазай, в Бонайре встретит зарю.
Но форт Букло ему, как назло, не миновать, говорю.
И если галопом к форту Букло, быстрее, чем птица на юг…
Бог помощь! У входа в ущелье Джагей схлестнемся, и вору каюк!
Но если прошел он ущелье Джагей, назад вороти коней.
Там люди Кемала, им нет числа, они как в поле репей!
Справа скала. И слева — скала. Терновник, и небо мертво.
И только затворы клац да клац! Оглянешься — никого. —
Полковничий сын вскочил на коня. Конь — адский котел его грудь,
А шею согнуть — что шеей своей виселицу свернуть!
И вот уже форт встречает его, зовет на дружеский пир.
Но тому, кто Кемала решил обуздать, — узда обеденный жир.
И вот уже форт Букло позади, а он все быстрей и быстрей.
Кто хочет вернуть кобылу отца, спешит к воротам Джагей!
Кто хочет вернуть кобылу отца… Вот он! Мелькнул конокрад!
Полковничий сын рванул пистолет, и на скаку, наугад
Он выстрелил раз! Он выстрелил два! А пули все скок-перескок!
— По-солдатски стреляешь! — крикнул Кемал, — посмотрим, какой ты ездок! —
В громе копыт ущелье Джагей, и пыль, словно рушится твердь.
Скакун летел, как летит олень, но кобыла — как рыжая смерть.
Скакун, засекаясь, грызет мундштук, тяжелея, клюет головой,
А кобыла играет легкой уздой, как девчонка перчаткой порой.
Слева — скала. И справа — скала. Терновник, и небо мертво.
И только затворы клац да клац! Оглянешься — никого.
…То ли месяц они согнали с небес, то ли согнули в рог?
Скакун уже мчится, как раненый бык, а кобыла — что стригунок.
И грянул скакун о кучу камней, забился, сползая в завал.
Но — осадил кобылу Кемал и всадника поддержал.
Он вышиб из рук его пистолет: — Не к месту шальной свинец!
Ты жив еще, малый, лишь потому, что дорог Кемалу храбрец.
За двадцать миль здесь нету скалы, не сыщешь корявого пня.
Откуда бы мой человек не достал того, кто целит в меня.
И стоит мне руку слегка приподнять и после ладонью в траву —
Устроят шакалы шакалий пир, рассевшись по старшинству.
И если на грудь моя голова как знак упадет без сил.
Те коршуны, что над нами свистят, ужравшись, не вымахнут крыл. —
Но легко отвечал полковничий сын: — Твои гости единых кровей,
Не лучше ль убытки сперва подсчитать, сзывая высоких гостей?
Когда тысячи сабель на воздух плеснут, чтоб кости мои вернуть.
Окажется вору шакалий пир не по карману чуть-чуть.
Наши кони потопчут хлеба на корню. Солдаты вырежут скот.
И урожай соломенных крыш голодный огонь сожрет.
Что ж, если цена по карману тебе и собратья ужина ждут,
Воем, как и положено псу, сзывай шакалов, я тут!
Но если цена чересчур высока — и хлеб, и кровли, и скот…
Верни мне кобылу отца моего — и кончим на этом счет. —
Кемал пятерней ухватил его и поставил перед собой:
— Ни слова о псах! Здесь с волком волк — бывалый и молодой!
Коль трону тебя — да буду я жрать падаль и саранчу!
Ты шутку кидаешь навстречу копью, ты хлопаешь смерть по плечу! —
Легко отвечает полковничий сын: — Честь рода важней головы.
Отец мой дарит кобылу тебе, друг друга стоите вы. —
…А кобыла меж тем хозяину в грудь уткнулась мордой своей…
— С тобой мы равны, но кобыла всегда любит того, кто юней.
Пускай же она конокрада дар легко несет, как перо:
В расшивке седло, и чепрак к седлу, и звонких стремян серебро. —
И полковничий сын достает пистолет: — Нас выстрел трезвит порой.
Я тем пистолетом стрелял во врага, я другу дарю другой.
— Дар за дар! — воскликнул Кемал. — Твой отец, чтоб меня побороть.
Плотью от плоти своей рискнул, и я ему шлю свою плоть. —
Он свистнул сына. И сын его — одним прыжком из-за скал.
Стройно качнувшись, словно копье, с отцом своим рядом встал.
— Вот твой хозяин! — кивнул Кемал. — Служи ему, словно щит.
Он водит разведчиков ночью и днем туда, где дело горит.
Пока я сам не расторг союз, в законе его права.
За кровь его теперь на кону, мой сын, твоя голова.
Отныне хлеб королевы — твой хлеб, и враг королевы — твой враг.
И если облавой сквозь мрак на отца — иди на отца сквозь мрак!
Служи ему верно в походном седле, в горах и на плоской земле,
Где, может, в чинах подымешься ты, а я подымусь в петле.
И они взглянули друг другу в глаза, которым неведом страх,
И клятву на братство дали они на соли и на хлебах.
На гладком клинке, который поднял огня и земли замес.
На рукоятке стального ножа, на имени Бога Чудес.
Два сына, два брата на седла свои и к форту Букло — намет!
А в форте Букло: — Он один уходил… Откуда же этот приплод? —
Но вот показались казармы вблизи и двадцать сабель — в упор.
И каждая сабля хотела лизнуть кровь жителя жарких гор.
— Ни шагу! — вскричал полковничий сын. — Ни шагу! Оружие прочь!
Я прошлою ночью вора искал, я брата нашел в эту ночь.
О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, они не сомкнутся нигде,
Пока души не вывернет, как потроха. Всевышний на Страшном суде.
Но Запада нет! И Востока нет! И нам этот блеф не к лицу.
Когда с доблестью доблесть, два сына земли — ни с места! — лицом к лицу!

Перевод Фазиля Искандера.

БАЛЛАДА О ВОСТОКЕ И ЗАПАДЕ

О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут,
Пока не предстанет Небо с Землей на Страшный господень суд.
Но нет Востока, и Запада нет, что племя, родина, род,
Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает?

Камал бежал с двадцатью людьми на границу мятежных племен,
И кобылу полковника, гордость его, угнал у полковника он.
Из самой конюшни ее он угнал на исходе ночных часов,
Шипы на подковах у ней повернул, вскочил и был таков.
Но вышел и молвил полковничий сын, что разведчиков водит отряд:
"Неужели никто из моих молодцов не укажет, где конокрад?»
И Мохаммед Хан, рисальдара сын, вышел вперед и сказал:
"Кто знает ночного тумана путь, знает его привал.
Проскачет он в сумерки Абазай, в Бонаире он встретит рассвет
И должен проехать близ форта Букло, другого пути ему нет.
И если помчишься ты в форт Букло летящей птицы быстрей,
То с помощью божьей нагонишь его до входа в ущелье Джагей.
Но если он минул ущелье Джагей, скорей поверни назад:
Опасна там каждая пядь земли, там Камала люди кишат.
Там справа скала и слева скала, терновник и груды песка...
Услышишь, как щелкнет затвор ружья, но нигде не увидишь стрелка",
И взял полковничий сын коня, вороного коня своего:
Словно колокол рот, ад в груди его бьет, крепче виселиц шея его.
Полковничий сын примчался в форт, там зовут его на обед,
Но кто вора с границы задумал догнать, тому отдыхать не след.
Скорей на коня и от форта прочь, летящей птицы быстрей,
Пока не завидел кобылы отца у входа в ущелье Джагей,
Пока не завидел кобылы отца, и Камал на ней скакал...
И чуть различил ее глаз белок, он взвел курок и нажал.
Он выстрелил раз, и выстрелил два, и свистнула пуля в кусты...
"По-солдатски стреляешь, - Камал сказал, - покажи, как ездишь ты".
Из конца в конец по ущелью Джагей стая демонов пыли взвилась,
Вороной летел как юный олень, но кобыла как серна неслась.
Вороной закусил зубами мундштук, вороной дышал тяжелей,
Но кобыла играла легкой уздой, как красотка перчаткой своей.
Вот справа скала и слева скала, терновник и груды песка...
И трижды щелкнул затвор ружья, но нигде он не видел стрелка.
Юный месяц они прогнали с небес, зорю выстукал стук копыт,
Вороной несется как раненый бык, а кобыла как лань летит.
Вороной споткнулся о груду камней и скатился в горный поток,
А Камал кобылу сдержал свою и наезднику встать помог.
И он вышиб из рук у него пистолет: здесь не место было борьбе.
"Слишком долго,-он крикнул,-ты ехал за мной,
слишком милостив был я к тебе.
Здесь на двадцать миль не сыскать скалы, ты здесь
пня бы найти не сумел,
Где, припав на колено, тебя бы не ждал стрелок с ружьем на прицел.
Если б руку с поводьями поднял я, если б я опустил ее вдруг,
Быстроногих шакалов сегодня в ночь пировал бы веселый круг.
Если б голову я захотел поднять и ее наклонил чуть-чуть,
Этот коршун несытый наелся бы так, что не мог бы крылом
взмахнуть".
Легко ответил полковничий сын: «Добро кормить зверей,
Но ты рассчитай, что стоит обед, прежде чем звать гостей.
И если тысяча сабель придут, чтоб взять мои кости назад.
Пожалуй, цены за шакалий обед не сможет платить конокрад;
Их кони вытопчут хлеб на корню, зерно солдатам пойдет,
Сначала вспыхнет соломенный кров, а после вырежут скот.
Что ж, если тебе нипочем цена, а братьям на жратву спрос -
Шакал и собака отродье одно,- зови же шакалов, пес.
Но если цена для тебя высока - людьми, и зерном, и скотом, -
Верни мне сперва кобылу отца, дорогу мы сыщем потом".
Камал вцепился в него рукой и посмотрел в упор.
"Ни слова о псах, - промолвил он, - здесь волка с волком спор.
Пусть будет тогда мне падаль еда, коль причиню тебе вред,
И самую смерть перешутишь ты, тебе преграды нет".
Легко ответил полковничий сын: «Честь рода я храню.
Отец мой дарит кобылу тебе - ездок под стать коню".
Кобыла уткнулась хозяину в грудь и тихо ласкалась к нему.
"Нас двое могучих,- Камал сказал,-но она верна одному...
Так пусть конокрада уносит дар, поводья мои с бирюзой,
И стремя мое в серебре, и седло, и чапрак узорчатый мой".
Полковничий сын схватил пистолет и Камалу подал вдруг:
"Ты отнял один у врага, - он сказал, - вот этот дает тебе друг".
Камал ответил: «Дар за дар и кровь за кровь возьму,
Отец твой сына за мной послал, я сына отдам ему".
И свистом сыну он подают знак, и вот, как олень со скал,
Сбежал его сын на вереск долин и, стройный, рядом встал.
"Вот твой хозяин, - Камал сказал, - он разведчиков водит отряд,
По правую руку его ты встань и будь ему щит и брат.
Покуда я или смерть твоя не снимем этих уз,
В дому и в бою, как жизнь свою, храни ты с ним союз.
И хлеб королевы ты будешь есть, и помнить, кто ей враг,
И для спокойствия страны ты мой разоришь очаг.
И верным солдатом будешь ты, найдешь дорогу свою,
И, может быть, чин дадут тебе, а мне дадут петлю".
Друг другу в глаза поглядели они, и был им неведом страх,
И братскую клятву они принесли на соли и кислых хлебах,
И братскую клятву они принесли, сделав в дерне широкий надрез,
На клинке, и на черенке ножа, и на имени Бога чудес.
И Камалов мальчик вскочил на коня, взял кобылу полковничий сын,
И двое вернулись в форт Букло, откуда приехал один.
Но чуть подскакали к казармам они, двадцать сабель блеснуло в упор,
И каждый был рад обагрить клинок кровью жителя гор...
"Назад, - закричал полковничий сын, - назад и оружие прочь!
Я прошлою ночью за вором гнался, я друга привел в эту ночь".

О, Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут,
Пока не предстанет Небо с Землей на Страшный господень суд.
Но нет Востока, и Запада нет, что племя, родина, род,
Если сильный с сильным лицом к лицу у края земли встает?

Перевод Елизаветы Полонской.


Оригинал:
The Ballad of East and West

Oh, East is East, and West is West, and never the twain shall meet,
Till Earth and Sky stand presently at God`s great Judgment Seat;
But there is neither East nor West, Border, nor Breed, nor Birth,
When two strong men stand face to face, though they come from the ends of the earth!

Kamal is out with twenty men to raise the Border-side,
And he has lifted the Colonel`s mare that is the Colonel`s pride.
He has lifted her out of the stable-door between the dawn and the day,
And turned the calkins upon her feet, and ridden her far away.
Then up and spoke the Colonel`s son that led a troop of the Guides:
"Is there never a man of all my men can say where Kamal hides?"
Then up and spoke Mohammed Khan, the son of the Ressaldar:
"If ye know the track of the morning-mist, ye know where his pickets are.
At dusk he harries the Abazai — at dawn he is into Bonair,
But he must go by Fort Bukloh to his own place to fare,
So if ye gallop to Fort Bukloh as fast as a bird can fly,
By the favour of God ye may cut him off ere he win to the Tongue of Jagai.
But if he be past the Tongue of Jagai, right swiftly turn ye then,
For the length and the breadth of that grisly plain is sown with Kamal`s men.
There is rock to the left, and rock to the right, and low lean thorn between,
And ye may hear a breech-bolt snick where never a man is seen."
The Colonel`s son has taken a horse, and a raw rough dun was he,
With the mouth of a bell and the heart of Hell
and the head of the gallows-tree.
The Colonel`s son to the Fort has won, they bid him stay to eat —
Who rides at the tail of a Border thief, he sits not long at his meat.
He`s up and away from Fort Bukloh as fast as he can fly,
Till he was aware of his father`s mare in the gut of the Tongue of Jagai,
Till he was aware of his father`s mare with Kamal upon her back,
And when he could spy the white of her eye, he made the pistol crack.
He has fired once, he has fired twice, but the whistling ball went wide.
"Ye shoot like a soldier,» Kamal said. «Show now if ye can ride!"
It`s up and over the Tongue of Jagai, as blown dustdevils go,
The dun he fled like a stag of ten, but the mare like a barren doe.
The dun he leaned against the bit and slugged his head above,
But the red mare played with the snaffle-bars, as a maiden plays with a glove.
There was rock to the left and rock to the right, and low lean thorn between,
And thrice he heard a breech-bolt snick tho` never a man was seen.
They have ridden the low moon out of the sky, their hoofs drum up the dawn,
The dun he went like a wounded bull, but the mare like a new-roused fawn.
The dun he fell at a water-course — in a woeful heap fell he,
And Kamal has turned the red mare back, and pulled the rider free.
He has knocked the pistol out of his hand — small room was there to strive,
"`Twas only by favour of mine,» quoth he, «ye rode so long alive:
There was not a rock for twenty mile, there was not a clump of tree,
But covered a man of my own men with his rifle cocked on his knee.
If I had raised my bridle-hand, as I have held it low,
The little jackals that flee so fast were feasting all in a row:
If I had bowed my head on my breast, as I have held it high,
The kite that whistles above us now were gorged till she could not fly."
Lightly answered the Colonel`s son: «Do good to bird and beast,
But count who come for the broken meats before thou makest a feast.
If there should follow a thousand swords to carry my bones away,
Belike the price of a jackal`s meal were more than a thief could pay.
They will feed their horse on the standing crop,
their men on the garnered grain,
The thatch of the byres will serve their fires when all the cattle are slain.
But if thou thinkest the price be fair, — thy brethren wait to sup,
The hound is kin to the jackal-spawn, — howl, dog, and call them up!
And if thou thinkest the price be high, in steer and gear and stack,
Give me my father`s mare again, and I`ll fight my own way back!"
Kamal has gripped him by the hand and set him upon his feet.
"No talk shall be of dogs,» said he, «when wolf and gray wolf meet.
May I eat dirt if thou hast hurt of me in deed or breath;
What dam of lances brought thee forth to jest at the dawn with Death?"
Lightly answered the Colonel`s son: «I hold by the blood of my clan:
Take up the mare for my father`s gift — by God, she has carried a man!"
The red mare ran to the Colonel`s son, and nuzzled against his breast;
"We be two strong men,» said Kamal then, «but she loveth the younger best.
So she shall go with a lifter`s dower, my turquoise-studded rein,
My `broidered saddle and saddle-cloth, and silver stirrups twain."
The Colonel`s son a pistol drew, and held it muzzle-end,
"Ye have taken the one from a foe,» said he;
«will ye take the mate from a friend?"
"A gift for a gift,» said Kamal straight; «a limb for the risk of a l

ПЕСНЯ ДИЕГО ВАЛЬДЕЗА

Веселый Бог Удачи
Умножил мой доход,
Мои товары в трюмах
И мой богатый флот
Хоть многие отплыли
В далекие края,
Мой оказался лучшим путь
И Адмиралом - я.

Меня Король ласкает,
И любит мой народ.
Мне княжеская гордость
И княжеский почет.
Мной города гордятся,
Мне чернь давно поет:
"Кто Вальдеза не знает,
Не много знает тот!"

Но помнятся мне други
Среди чужих морей,
Когда мы торговали
Средь голых дикарей,
Шесть тысяч миль южнее,
И тридцать лет назад,
Я был для них не Вальдез,
Но их любимый брат.

Кому вино досталось,
Тот пил среди друзей,
А кто нашел добычу,
Тот говорил о ней
У островов заветных,
Вблизи подводных скал,
Когда, устав с дороги,
Флот мирно отдыхал -

Там от костров дымились
Прибрежные леса,
Там мы вздымали стяги -
На веслах паруса.
Как блещет быстрый якорь,
Стремя ко дну канат,
Так мчались капитаны,
Куда глаза глядят.

Где мы снимали шпаги?
Куда лежал наш путь?
Чья кровля средь платанов
Звала нас отдохнуть?
О, чистый ключ в пустыне!
О, криница в степях!
О, ломоть хлеба втайне!
О, чарка второпях!

Познавший негу мальчик,
Вдова, чья жизнь темна,
Невеста в цвете силы
И гордая жена,
Все те, кого снедают.
Жестокие огни,
Не так зовут блаженство,
Как я былые дни.

Я думал, будет время,
Мне не изменит пыл,
И, выжидая радость,
Весну я отложил.
И вот сперва в гордыне,
Потом в тоске узнал,
Что я - Диего Вальдез -
Верховный Адмирал.

С тех пор служил мне ветер
И каждый взлет волны,
И что бы ни дерзал я,
Они всегда верны,
Но в этом их измена
(Так океан хотел!),
И Вальдез ими продан
В неволю славных дел.

Меня бросала буря
То вверх, то вниз, и был
Мой путь во власти ветра,
А я великим слыл.
Застрявшую добычу
Туман держал кольцом,
Мне дул попутный ветер,
И слыл я мудрецом.

Но, несмотря на славу,
Ограблен, сбит с пути,
Я грезил неустанно
Покой себе найти.
Но тот, кто венчан Флотом,
Кого ласкает Двор,
Он здесь, Диего Вальдез,
Моей надежды вор.

Мольбы его не тронут,
Он камня холодней,
Владыка сотни флагов
И старшина морей!
Отпущен властным словом,
Кто к милой не стучал,
Но не Диего Вальдез,
Верховный Адмирал.

Нет больше волн у моря
И у небес ветров,
Чтобы вернуть наш отдых
У шумных берегов -
И чистый ключ в пустыне,
И криницу в степях,
И ломоть хлеба втайне,
И чарку второпях.

Я кликнул Капитанов -
Держать совет сейчас,
Несутся их галеры -
Двенадцать весел в раз.
Я тесную темницу,
Я тяготу кандал
Приму - Диего Вальдез,
Верховный Адмирал.

Перевод Ады Оношкович-Яцына.

Песнь Диего Вальдеса. 1902

Бог Добрых Начинаний
Меня благословил
И в годы испытаний
Дал ветра для ветрил.
В пустыне океанской
Я жил и побеждал,
И вот я – гранд испанский
И Главный Адмирал!

Король меня отметил
Дворянством и звездой.
И радостен, и светел
При мне народ простой.
И всюду повторяют
Мне люди всякий раз:
«Испании не знают
Не знающие вас!»

И всё ж любовь безмерна
К прошедшим временам.
Мышьяк сбывал я серный
Туземным племенам.
Ах, где моя команда,
Что знала, как родня,
Не Вальдеса, не гранда,
А прежнего меня?

Добычу мы делили,
И славу, и успех,
Когда вино мы пили,
То каждый пил при всех.
Он обсуждал в собранье
Замеченную мель,
Ходя на килеванье
За тридевять земель.1

Мы жгли под небесами
Весёлые костры,
И мачты с парусами
Вставали, как шатры.
Со скоростью паденья
Железных якорей
Бросались в наступленье
Властители морей.

Где нынче отпечатки
Босых, усталых ног?
В какой кабак ребятки
Бредут на огонёк?
О ключ, спасенье наше
В неведомых песках!
О капли, что из чаши
Я пролил впопыхах!

Мечтает о супруге
Несчастная вдова,
И девушка о друге
Мечтает, чуть жива.
Так я мечтал когда-то,
Но – глубже и сильней,
О счастье, как расплате
За боль пропащих дней!

Я думал: делу – время,
Потехе – краткий час.
Я думал: делу – время,
А счастье – не про нас.
Не зря я пред Фортуной
Природу усмирял:
Сегодня я – дон Вальдес
И Главный Адмирал.

Мне ветер дул попутный,
Попутный вал катил,
И риск ежеминутный
Меня не погубил.
Но в этом – их измена.
Разбит мой прежний мир.
Сегодня я – дон Вальдес,
Испании кумир.

Я сдался ураганам.
Всё стало трын-трава.
Но храбрым капитаном
Сочла меня молва.
Когда же я устало
Мечту прогнал взашей.
Молва меня признала
Мудрейшим из мужей!

А в сердце – ни покоя,
Ни счастья, ни любви.
Зовут меня с собою
Товарищи мои.
Увы, у высшей власти
На высшем я счету.
Увы, Диего Вальдес
Прогнал свою мечту.

Мольба его не тронет.
Он глух не без причин:
Он в бриллиантах тонет,
На нём высокий чин.
Других пошлёт он в море,
Но, тяжкий, как балласт,
Сам дон Диего Вальдес
Шварто́вы не отдаст.

Как прежде, ветер дует,
Как прежде, бьёт волна,
Они не наколдуют
Былые времена,
И ключ, спасенье наше
В неведомых песках,
И капли, что из чаши
Я пролил впопыхах.

Конец любой надежде,
Где горе – без конца.
Не брошу я, как прежде,
Галеру на купца.
Тюрьму найдёшь ли строже,
Чем та, где я пропал,
Я – я, дон Вальдес, Боже,
Я, Главный Адмирал!

Перевод Евгения Фельдмана.

Оригинал:
Song of Diego Valdez
1902

THE GOD of Fair Beginnings
Hath prospered here my hand—
The cargoes of my lading,
And the keels of my command.
For out of many ventures
That sailed with hope as high,
My own have made the better trade,
And Admiral am I.

To me my King’s much honour,
To me my people’s love—
To me the pride of Princes
And power all pride above;
To me the shouting cities,
To me the mob’s refrain:—
“Who knows not noble Valdez,
Hath never heard of Spain.”

But I remember comrades—
Old playmates on new seas—
When as we traded orpiment
Among the savages—
A thousand leagues to south’ard
And thirty years removed—
They knew not noble Valdez,
But me they knew and loved.

Then they that found good liquor,
They drank it not alone,
And they that found fair plunder,
They told us every one,
About our chosen islands
Or secret shoals between,
When, weary from far voyage,
We gathered to careen.

There burned our breaming-fagots
All pale along the shore:
There rose our worn pavilions—
A sail above an oar;
As flashed each yearning anchor
Through mellow seas afire,
So swift our careless captains
Rowed each to his desire.

Where lay our loosened harness?
Where turned our naked feet?
Whose tavern ’mid the palm-trees?
What quenchings of what heat?
Oh fountain in the desert!
Oh cistern in the waste!
Oh bread we ate in secret!
Oh cup we spilled in haste!

The youth new-taught of longing
The widow curbed and wan,
The goodwife proud at season,
And the maid aware of man—
All souls unslaked, consuming,
Defrauded in delays,
Desire not more their quittance
Than I those forfeit days!

I dreamed to wait my pleasure
Unchanged my spring would bide:
Wherefore, to wait my pleasure,
I put my spring aside
Till, first in face of Fortune,
And last in mazed disdain,
I made Diego Valdez
High Admiral of Spain.

Then walked no wind ’neath Heaven
Nor surge that did not aid—
I dared extreme occasion,
Nor ever one betrayed.
They wrought a deeper treason—
(Led seas that served my needs!)
They sold Diego Valdez
To bondage of great deeds.

The tempest flung me seaward,
And pinned and bade me hold
The course I might not alter—
And men esteemed me bold!
The calms embayed my quarry,
The fog-wreath sealed his eyes;
The dawn-wind brought my topsails—
And men esteemed me wise!

Yet, ’spite my tyrant triumphs,
Bewildered, dispossessed—
My dream held I before me—
My vision of my rest;
But, crowned by Fleet and People,
And bound by King and Pope
Stands here Diego Valdez
To rob me of my hope.

No prayer of mine shall move him,
No word of his set free
The Lord of Sixty Pennants
And the Steward of the Sea.
His will can loose ten thousand
To seek their loves again—
But not Diego Valdez,
High Admiral of Spain.

There walks no wind ’neath Heaven
Nor wave that shall restore
The old careening riot
And the clamorous, crowded shore—
The fountain in the desert,
The cistern in the waste,
The bread we ate in secret,
The cup we spilled in haste.

Now call I to my Captains—
For council fly the sign,
Now leap their zealous galleys,
Twelve-oared, across the brine.
To me the straiter prison,
To me the heavier chain—
To me Diego Valdez,
High Admiral of Spain!

Это стихотворение посвящено эпидемиологии, науке, которая прослеживает причины и закономерности заболеваний, а также пути распространения инфекции. Его первые читатели должны были знать о нынешней вспышке легочной чумы в Маньчжурии, в результате которой погибло от сорока до шестидесяти тысяч человек. В 1911 году, когда было опубликовано стихотворение, в "Таймс" часто появлялись сообщения о ходе этой эпидемии и упоминались имена врачей, лечивших ее умерших жертв.

МАРШ ШПИОНОВ

«События развиваются полным ходом... от темпа нашей смертности стало бы тошно самому Наполеону... Доктор М. умер на прошлой неделе, а Ц. — в понедельник, но нам послали ещё одну партию лекарств. Мы, по-видимому, совершенно не в состояние положить этому конец... Деревни в страшной панике... В некоторых местах ни одной живой души... Но, во всяком случае, приобретенный опыт может принести пользу, и я продолжаю по сей день писать записки на случай каких-либо событий... Смерть — странный товарищ для постоянного общения.»
Из частного письма из Маньчжурии

Нет вождей, чтоб вести нас к славе, мы без них на врага наступаем,
Каждый свой долг выполняет сам, не слыша чужого шага,
Нет трубы, чтоб сзывать батальоны, без трубы мы ряды смыкаем,
От края земли и до края земли — во имя Желтого флага!
— Становись! Становись! Становись! —

Не там, где летит эскадрон,
Не там, где ряды штыков,
Не там, где снарядов стон
Пролетает над цепью стрелков,
Не там, где раны страшны.
Где нации смерти ждут,
В частной игре войны, —
Место шпиона не тут.
Державы, Князья и Троны! Важнее труд шпиона —
Место шпиона не тут!

Мы для других услуг,
Мы знамя несем в чехле,
Нам черед — коль Смерть разбушуется вдруг
На фронте по всей земле.
Смерть — наш Генерал.
Желтый флаг вознесен,
Каждый на пост свой стал,
И на месте своем шпион.
Где чума распростерла тени над множеством царств и владений, —
Там за работу, шпион!

Редких выстрелов звук,
Похороны вдали,
Наши огонь открыли вдруг,
И трупы в траву легли.
В панике города,
Воздух сёл заражен,
Значит — война тогда
И за работу, шпион!
Народы, Страны, Цари, приказы свои говори,
Как должен работать шпион?
(Барабан) — Мы ходим под страхом, шпион!

«Пикет обойди кругом,
Чей облик он принял, открой,
Стал ли он комаром
Иль на реке мошкарой?
Сором, что всюду лежит,
Крысой, бегущей вон,
Плевком среди уличных плит —
Вот твое дело, шпион!»
(Барабан) — Мы ходим под смертью, шпион!

«Что он готовит и где?
Когда наступать решил?
На земле, в небесах, на воде?
Как обойти его тыл?
Если сжечь запасы еды,
Умрет ли от голода он?
Проникни в его ряды —
Вот твое дело, шпион!»
(Барабан) — Берись за работу, шпион!

«Он не хочет ли нас обмануть?
Не в засаде ли он сидит?
Что ему преградило путь?
Выжидает он иль разбит?
Не слышно его почему?
Не отступает ли он?
Узнай, проберись к нему!
Вот твое дело, шпион!»
(Барабан) — Добудь нам ответ, шпион!

«Подпруга с подпругой скачи,
Где Конь Блед летит без дорог,
Землю слушай в ночи,
Расскажи, что знает песок.
Дым нашей муки бел,
Где сожженный лег легион:
Что нам за дело до душ и тел?
Дай нам спасенье, шпион!»

Перевод Ады Оношкович-Яцына.

ОРИГИНАЛ:

The Spies' March

1913

("The outbreak is in full swing and our death-rate would sicken Napoleon. . . . Dr. M— died last week, and C— on Monday, but some more medicines are coming. . . . We don't seem to be able to check it at all. . . . Villages panicking badly. . . . In some places not a living soul. . . . But at any rate the experience gained may come in useful, so I am keeping my notes written up to date in case of accidents. . . . Death is queer chap to live with for steady company." — Extract from a private letter from Manchuria.)

There are not leaders to lead us to honour, and yet without leaders we sally,
Each man reporting for duty alone, out of sight, out of reach, of his fellow.
There are no bugles to call the battalions, and yet without bugle we rally
From the ends of the earth to the ends of the earth, to follow the Standard of Yellow!
Fall in! O fall in! O fall in!

Not where the squadrons mass,
Not where the bayonets shine,
Not where the big shell shout as they pass
Over the firing-line;
Not where the wounded are,
Not where the nations die,
Killed in the cleanly game of war —
That is no place for a spy!
O Princes, Thrones and Powers, your work is less than ours —
Here is no place for a spy!

Trained to another use,
We march with colours furled,
Only concerned when Death breaks loose
On a front of half a world.
Only for General Death
The Yellow Flag may fly,
While we take post beneath —
That is the place for a spy.
Where Plague has spread his pinions
Over Nations and Dominions —
Then will be work for a spy!

The dropping shots begin,
The single funerals pass,
Our skirmishers run in,
The corpses dot the grass!
The howling towns stampede,
The tainted hamlets die.
Now it is war indeed —
Now there is room for a spy!
O Peoples, Kings and Lands,
We are waiting your commands —
What is the work for a spy?
(Drums) — Fear is upon us, spy!

"Go where his pickets hide —
Unmask the shape they take,
Whether a gnat from the waterside,
Or a stinging fly in the brake,
Or filth of the crowded street,
Or a sick rat limping by,
Or a smear of spittle dried in the heat —
That is the work of a spy!
(Drums) — Death is upon us, spy!

"What does he next prepare?
Whence will he move to attack? —
By water, earth or air? —
How can we head him back?
Shall we starve him out if we burn
Or bury his food-supply?
Slip through his lines and learn —
That is work for a spy!
(Drums) — Get to your business, spy!

"Does he feint or strike in force?
Will he charge or ambuscade?
What is it checks his course?
Is he beaten or only delayed?
How long will the lull endure?
Is he retreating? Why?
Crawl to his camp and make sure —
That is the work for a spy!
(Drums) — Fetch us our answer, spy!

"Ride with him girth to girth
Wherever the Pale Horse wheels
Wait on his councils, ear to earth,
And say what the dust reveals.
For the smoke of our torment rolls
Where the burning thousands lie;
What do we care for men's bodies or souls?
Bring us deliverance, spy!"