Когда я родилась 35 лет назад в предперестроечном Советском Союзе, маму пришла навестить в роддоме ее тетка Ольга Павловна, по тем временам небывалая модница и красавица. Бездетная. Она принесла маме гостинец — кулек спелой черешни. Можно-можно, пока молоко не пришло, дружелюбно сказала медсестра.
Мама, крошечная, юная, только что родившая и страшно голодная, принялась уплетать черешню, а тетка вдруг с глубокой грустью произнесла:
- Ешь, детка, ешь, в каком-то смысле это твоя последняя черешня.
- Да ладно, тетушка, откормлю и снова можно будет, — весело ответила мама.
- Дело не в этом. Теперь ты мать. Каждый вкусный кусок, который у тебя есть, будет уже не совсем твой. Ты захочешь всегда пихнуть его ребенку.
Мама рассказала мне эту историю только однажды, когда я сама была беременна старшей дочкой. Теперь я вспоминаю ее каждый раз, когда в Москве появляется черешня. Сколько себя помню, мама всегда несла мне первые ягоды, даже если везти далеко, даже если это ее кто-то угостил. Со всех вечеринок и банкетов приносила мне в салфетке все, что могла унести: конфету, пирожок, дефицитный персик, интересную мармеладку, кофейную жвачку.
- Кусок в горло не лезет, - объясняла мама, - Я тут осетрину ем, а как же вы с Машей? А как вам было бы вкусно, если бы вы тоже ели…
Мама покупала мне книжки, которых не было у нее в детстве. Тащила меня с собой на выставку, чтобы я, четырехлетняя, тоже могла увидеть Кандинского и Шагала. Брала меня с собой на море, плевать что уже ноябрь и место в купе всего одно. Будила меня ночью, чтобы показать огромные южные звезды.
У нас в семье это назвали «синдром последней черешни». Он прекрасен и ужасен. Прекрасен потому, что он позволяет растить самых счастливых детей на свете (как мы с сестрой), и еще он связан с таким острым чувством любви, что кажется, сердце сейчас разорвется. А ужасен потому, что твоя, по-настоящему твоя черешня, действительно, осталась в далеком прошлом, и твое сердце всегда не на месте. Ты боишься недодать, недодарить, не разделить какое-нибудь удовольствие с ребенком.
Обожаю мамину тетку, которая и после той черешни приезжала в гости и привозила два кулька чего угодно – мне и маме. «У ребенка должна быть здоровая мать», - приговаривала она, следя, чтобы мама не запихала мне в рот угощения из своего кулька, подливая ей какао, отправляя на концерт, отпуская куда угодно, развеяться и побыть себе хозяйкой.
Не знаю, страдала ли тетка от своей бездетности, но она была права, как ни одна мать: у каждой мамы независимо ни от чего должна всегда оставаться в жизни радость, которую она со спокойной душой ни с кем не делит. Спокойно наслаждается чем угодно, понимая, что у детей точно все есть — или будет, когда придет пора.
Каждая мама с синдромом последней черешни должна хотя бы раз в году купить себе мороженое и съесть его, не вспоминая о ребенке. Поехать в отпуск без детей – и без угрызений совести. Погулять по парку и прокатиться на карусели, потому что ей этого сейчас захотелось, а не за компанию и не ради детей.
У ребенка должна быть здоровая мать!
Автор: Александра Чканикова
Понравился сайт?Поделись с друзьями!
Статистика ВК сообщества "Family Tree — сообщество поддержки семьи"
Детская и семейная психология, вебинары и живые вдохновляющие встречи, безопасное пространство общения.
24 936
106731-ое место по числу подписчиков
3.36%
8.37%
Графики роста подписчиков
Лучшие посты
ЯНУШ КОРЧАК ПРО КРЕПКИЕ ВЫРАЖЕНИЯ
«В моей, так сказать, педагогической аптеке различные средства, от спокойного ворчания через строгое слово до сильнодействующего отчитывания. Я основательно разработал эту свою фармакологию. Иногда достаточно покачать головой: «Не делай этого», Или сказать просто: «Ну, и зачем это тебе понадобилось?» А он уже и раскраснелся и даже в слезы, еще и утешать приходится.
Но иногда надо обратиться к баночке с крепкими выражениями и оборотами. Я заметил, если постоянно употреблять одни и те же слова, эффект слабеет. Например, «вертихвостка» не оказывает магического действия. Наоборот, раздражает: как можно вертеть хвостом, которого нет? Совсем другое дело, если я заору: «Ах ты, перпетуум-мобиле!» Чтобы избежать монотонности, я обновляю репертуар, обращаясь то к орнитологии, то к музыковедению. Никогда не знаешь, что поможет.
Был у меня один озорник. Ничем его не проймешь. Бывало, сыплю существительные — хоть бы хны. И вот однажды: «Ах ты, эф-дур!» Так он после этого тише воды, ниже травы… На одних действуют длинные слова, на других — короткие. Наибольший эффект, если в слове есть буква «р». Немецкое «доннерветтер» действует весьма и весьма сильно. Или историко-политическая брань — варвар, вандал, инквизитор, диктатор, Гит… (нет-нет!), Наполеон этакий — иногда помогает. Для большей силы хорошо добавить приставку «экстра» или «архи».
Я не говорю: «лентяй», «осел». Считаю, что это уже обида. «Нюня» — тоже не годится. Ведь когда ребенок плачет (не кричит, не скандалит), он нуждается в сочувствии и помощи.
Расскажу еще. Мне спать хочется, а у мальчишки, как назло, игра в поезд, в войну, в полицейских и воров. Ну уж нет! Останавливаю его и говорю: «Ты нескончаемое испытание моего терпения, некролог драгоценного моего покоя и свободы…» Понял как-то по-своему и говорит: «Ладно уж, сейчас кубики соберу».
Или девчонка надела мою шляпу и пальто, взяла в руки мой зонт, изображает балерину. И я говорю: «Ах, как мы фотогеничны! Экстразвезда архифильма…» Она обиделась (тоже смертельно), что-то такое пробормотала, кажется, «ни капельки не любит, вечно сердится…».
А как же. Неужели постоянно твердить: послушная, непослушная?
Всякий опытный врач знает: не вредить и терпеливо ждать. И никогда не говорить, что ребенок неисправим и ничего из него не получится. Напротив, всегда утверждать, что все будет хорошо, что сейчас — временные затруднения, скорее недоразумения: это все выправится, в будущем все будет великолепно.
Когда же на самом деле ко мне приходит отчаяние — ну ни туда ни сюда, — я говорю, что он озорник в сороковой степени. Заявляю: «К пятидесяти годам ты обязательно исправишься».
Я никогда не говорю: «Сто раз тебе повторять?» Сто раз — и неточно и скучно. Он в ответ: «Вовсе не сто». И правильно. Я говорю так: «Ведь говорил тебе и в понедельник, и в среду, и в субботу…» Как видишь, добиваюсь одновременно двух результатов: побуждаю к волевым усилиям и обучаю названиям дней.
Или говорят: «Упрямец». Нет лучше: «Ах ты, негативист, ты вотум сепаратум, ты либерум вето».
А он потом: «Что значит «негативист», «либерум вето», «вотум сепаратум»?»
Из книги Януша Корчака «Несерьезная педагогика»
«В моей, так сказать, педагогической аптеке различные средства, от спокойного ворчания через строгое слово до сильнодействующего отчитывания. Я основательно разработал эту свою фармакологию. Иногда достаточно покачать головой: «Не делай этого», Или сказать просто: «Ну, и зачем это тебе понадобилось?» А он уже и раскраснелся и даже в слезы, еще и утешать приходится.
Но иногда надо обратиться к баночке с крепкими выражениями и оборотами. Я заметил, если постоянно употреблять одни и те же слова, эффект слабеет. Например, «вертихвостка» не оказывает магического действия. Наоборот, раздражает: как можно вертеть хвостом, которого нет? Совсем другое дело, если я заору: «Ах ты, перпетуум-мобиле!» Чтобы избежать монотонности, я обновляю репертуар, обращаясь то к орнитологии, то к музыковедению. Никогда не знаешь, что поможет.
Был у меня один озорник. Ничем его не проймешь. Бывало, сыплю существительные — хоть бы хны. И вот однажды: «Ах ты, эф-дур!» Так он после этого тише воды, ниже травы… На одних действуют длинные слова, на других — короткие. Наибольший эффект, если в слове есть буква «р». Немецкое «доннерветтер» действует весьма и весьма сильно. Или историко-политическая брань — варвар, вандал, инквизитор, диктатор, Гит… (нет-нет!), Наполеон этакий — иногда помогает. Для большей силы хорошо добавить приставку «экстра» или «архи».
Я не говорю: «лентяй», «осел». Считаю, что это уже обида. «Нюня» — тоже не годится. Ведь когда ребенок плачет (не кричит, не скандалит), он нуждается в сочувствии и помощи.
Расскажу еще. Мне спать хочется, а у мальчишки, как назло, игра в поезд, в войну, в полицейских и воров. Ну уж нет! Останавливаю его и говорю: «Ты нескончаемое испытание моего терпения, некролог драгоценного моего покоя и свободы…» Понял как-то по-своему и говорит: «Ладно уж, сейчас кубики соберу».
Или девчонка надела мою шляпу и пальто, взяла в руки мой зонт, изображает балерину. И я говорю: «Ах, как мы фотогеничны! Экстразвезда архифильма…» Она обиделась (тоже смертельно), что-то такое пробормотала, кажется, «ни капельки не любит, вечно сердится…».
А как же. Неужели постоянно твердить: послушная, непослушная?
Всякий опытный врач знает: не вредить и терпеливо ждать. И никогда не говорить, что ребенок неисправим и ничего из него не получится. Напротив, всегда утверждать, что все будет хорошо, что сейчас — временные затруднения, скорее недоразумения: это все выправится, в будущем все будет великолепно.
Когда же на самом деле ко мне приходит отчаяние — ну ни туда ни сюда, — я говорю, что он озорник в сороковой степени. Заявляю: «К пятидесяти годам ты обязательно исправишься».
Я никогда не говорю: «Сто раз тебе повторять?» Сто раз — и неточно и скучно. Он в ответ: «Вовсе не сто». И правильно. Я говорю так: «Ведь говорил тебе и в понедельник, и в среду, и в субботу…» Как видишь, добиваюсь одновременно двух результатов: побуждаю к волевым усилиям и обучаю названиям дней.
Или говорят: «Упрямец». Нет лучше: «Ах ты, негативист, ты вотум сепаратум, ты либерум вето».
А он потом: «Что значит «негативист», «либерум вето», «вотум сепаратум»?»
Из книги Януша Корчака «Несерьезная педагогика»
Когда я родилась 35 лет назад в предперестроечном Советском Союзе, маму пришла навестить в роддоме ее тетка Ольга Павловна, по тем временам небывалая модница и красавица. Бездетная. Она принесла маме гостинец — кулек спелой черешни. Можно-можно, пока молоко не пришло, дружелюбно сказала медсестра.
Мама, крошечная, юная, только что родившая и страшно голодная, принялась уплетать черешню, а тетка вдруг с глубокой грустью произнесла:
- Ешь, детка, ешь, в каком-то смысле это твоя последняя черешня.
- Да ладно, тетушка, откормлю и снова можно будет, — весело ответила мама.
- Дело не в этом. Теперь ты мать. Каждый вкусный кусок, который у тебя есть, будет уже не совсем твой. Ты захочешь всегда пихнуть его ребенку.
Мама рассказала мне эту историю только однажды, когда я сама была беременна старшей дочкой. Теперь я вспоминаю ее каждый раз, когда в Москве появляется черешня. Сколько себя помню, мама всегда несла мне первые ягоды, даже если везти далеко, даже если это ее кто-то угостил. Со всех вечеринок и банкетов приносила мне в салфетке все, что могла унести: конфету, пирожок, дефицитный персик, интересную мармеладку, кофейную жвачку.
- Кусок в горло не лезет, - объясняла мама, - Я тут осетрину ем, а как же вы с Машей? А как вам было бы вкусно, если бы вы тоже ели…
Мама покупала мне книжки, которых не было у нее в детстве. Тащила меня с собой на выставку, чтобы я, четырехлетняя, тоже могла увидеть Кандинского и Шагала. Брала меня с собой на море, плевать что уже ноябрь и место в купе всего одно. Будила меня ночью, чтобы показать огромные южные звезды.
У нас в семье это назвали «синдром последней черешни». Он прекрасен и ужасен. Прекрасен потому, что он позволяет растить самых счастливых детей на свете (как мы с сестрой), и еще он связан с таким острым чувством любви, что кажется, сердце сейчас разорвется. А ужасен потому, что твоя, по-настоящему твоя черешня, действительно, осталась в далеком прошлом, и твое сердце всегда не на месте. Ты боишься недодать, недодарить, не разделить какое-нибудь удовольствие с ребенком.
Обожаю мамину тетку, которая и после той черешни приезжала в гости и привозила два кулька чего угодно – мне и маме. «У ребенка должна быть здоровая мать», - приговаривала она, следя, чтобы мама не запихала мне в рот угощения из своего кулька, подливая ей какао, отправляя на концерт, отпуская куда угодно, развеяться и побыть себе хозяйкой.
Не знаю, страдала ли тетка от своей бездетности, но она была права, как ни одна мать: у каждой мамы независимо ни от чего должна всегда оставаться в жизни радость, которую она со спокойной душой ни с кем не делит. Спокойно наслаждается чем угодно, понимая, что у детей точно все есть — или будет, когда придет пора.
Каждая мама с синдромом последней черешни должна хотя бы раз в году купить себе мороженое и съесть его, не вспоминая о ребенке. Поехать в отпуск без детей – и без угрызений совести. Погулять по парку и прокатиться на карусели, потому что ей этого сейчас захотелось, а не за компанию и не ради детей.
У ребенка должна быть здоровая мать!
Автор: Александра Чканикова
Фото: Mohammad Amin Masoudi
Мама, крошечная, юная, только что родившая и страшно голодная, принялась уплетать черешню, а тетка вдруг с глубокой грустью произнесла:
- Ешь, детка, ешь, в каком-то смысле это твоя последняя черешня.
- Да ладно, тетушка, откормлю и снова можно будет, — весело ответила мама.
- Дело не в этом. Теперь ты мать. Каждый вкусный кусок, который у тебя есть, будет уже не совсем твой. Ты захочешь всегда пихнуть его ребенку.
Мама рассказала мне эту историю только однажды, когда я сама была беременна старшей дочкой. Теперь я вспоминаю ее каждый раз, когда в Москве появляется черешня. Сколько себя помню, мама всегда несла мне первые ягоды, даже если везти далеко, даже если это ее кто-то угостил. Со всех вечеринок и банкетов приносила мне в салфетке все, что могла унести: конфету, пирожок, дефицитный персик, интересную мармеладку, кофейную жвачку.
- Кусок в горло не лезет, - объясняла мама, - Я тут осетрину ем, а как же вы с Машей? А как вам было бы вкусно, если бы вы тоже ели…
Мама покупала мне книжки, которых не было у нее в детстве. Тащила меня с собой на выставку, чтобы я, четырехлетняя, тоже могла увидеть Кандинского и Шагала. Брала меня с собой на море, плевать что уже ноябрь и место в купе всего одно. Будила меня ночью, чтобы показать огромные южные звезды.
У нас в семье это назвали «синдром последней черешни». Он прекрасен и ужасен. Прекрасен потому, что он позволяет растить самых счастливых детей на свете (как мы с сестрой), и еще он связан с таким острым чувством любви, что кажется, сердце сейчас разорвется. А ужасен потому, что твоя, по-настоящему твоя черешня, действительно, осталась в далеком прошлом, и твое сердце всегда не на месте. Ты боишься недодать, недодарить, не разделить какое-нибудь удовольствие с ребенком.
Обожаю мамину тетку, которая и после той черешни приезжала в гости и привозила два кулька чего угодно – мне и маме. «У ребенка должна быть здоровая мать», - приговаривала она, следя, чтобы мама не запихала мне в рот угощения из своего кулька, подливая ей какао, отправляя на концерт, отпуская куда угодно, развеяться и побыть себе хозяйкой.
Не знаю, страдала ли тетка от своей бездетности, но она была права, как ни одна мать: у каждой мамы независимо ни от чего должна всегда оставаться в жизни радость, которую она со спокойной душой ни с кем не делит. Спокойно наслаждается чем угодно, понимая, что у детей точно все есть — или будет, когда придет пора.
Каждая мама с синдромом последней черешни должна хотя бы раз в году купить себе мороженое и съесть его, не вспоминая о ребенке. Поехать в отпуск без детей – и без угрызений совести. Погулять по парку и прокатиться на карусели, потому что ей этого сейчас захотелось, а не за компанию и не ради детей.
У ребенка должна быть здоровая мать!
Автор: Александра Чканикова
Фото: Mohammad Amin Masoudi
Когда в доме сразу два мальчика-подростка, это двойной удар по психике. Мне вообще кажется, что главная засада этого периода в том, что у нас, родителей, появляется просто куча поводов быть недовольными. Фактически подростки все делают не так: не так говорят, не так учатся, не так пахнут, в конце концов… И попробуй им скажи! Дёма мог от малейшего замечания или вопроса взорваться так, что я потом боялась, как бы стекла из окон не повылетали. Игорь — тот тихий малый, молчит-молчит, а потом как выдаст…
В общем, нам помогли таблички на двери. Разговаривать у меня уже сил вообще не было, и я сказала: «Так, берете маркеры, картонки и делаете таблички, чтобы я понимала, что меня сегодня ждет и как с вами разговаривать».
Первая табличка, которая появилась на двери их комнаты, была «Не влезай — убьет!». Я и не влезла. Просунула под дверь записку: «Кто не сдаст свои носки к 21:00 в стирку, того оставлю без карманных денег». Пацанам игра понравилась, и они стали рисовать таблички каждый божий день. «Я злой», «Гуляем до 22:00, звонить на Дёмин номер», «Про физику знаю, завтра пойду исправлять» и так далее. Ну и я не отставала: писала им про ту же физику, про то, что мыться надо иногда и что кроссовки свои вонючие надо иногда проветривать. И — под дверь! Не проверил почту — сам виноват.
Удивительно, но на табличке те же самые слова звучат не резко, а смешно. А недавно Гарик удивил: оставил табличку «Мама, мне грустно, приходи и посиди со мной». Малышу уже 15, он ростом выше отца — и вдруг соскучился…
В общем, нам помогли таблички на двери. Разговаривать у меня уже сил вообще не было, и я сказала: «Так, берете маркеры, картонки и делаете таблички, чтобы я понимала, что меня сегодня ждет и как с вами разговаривать».
Первая табличка, которая появилась на двери их комнаты, была «Не влезай — убьет!». Я и не влезла. Просунула под дверь записку: «Кто не сдаст свои носки к 21:00 в стирку, того оставлю без карманных денег». Пацанам игра понравилась, и они стали рисовать таблички каждый божий день. «Я злой», «Гуляем до 22:00, звонить на Дёмин номер», «Про физику знаю, завтра пойду исправлять» и так далее. Ну и я не отставала: писала им про ту же физику, про то, что мыться надо иногда и что кроссовки свои вонючие надо иногда проветривать. И — под дверь! Не проверил почту — сам виноват.
Удивительно, но на табличке те же самые слова звучат не резко, а смешно. А недавно Гарик удивил: оставил табличку «Мама, мне грустно, приходи и посиди со мной». Малышу уже 15, он ростом выше отца — и вдруг соскучился…
― Мам, а в школе хорошо?
⠀
Если ты спросишь меня, хорошо ли в школе, я скажу: "Иногда даже очень". На самом деле школа учит гораздо большему, чем писать и читать.
Тебе придется научиться контактировать с самыми разными людьми. Это ценный опыт.
Иногда будет непросто, но помни, что мама и папа тебя любят.
⠀
Если кто-то будет несправедлив к тебе, мы будем рядом, даже если вдруг весь мир обернется против тебя.
⠀
Там будут учителя, которые запомнятся тебе на всю жизнь.
Одни будут проверять тебя на прочность, другие объяснят, что в этом мире важно делать то, что любишь.
От бубнежа одних ты научишься спать с открытыми глазами, от голоса других твое сердце будет стучать быстрее и захочется летать.
⠀
Ты встретишь друзей.
Это будет удивительная дружба! Даже когда ты станешь генеральным директором, они будут звать тебя детским прозвищем.
Например, Пончик или Дылда.
⠀
Ты научишься многим интересным вещам: неслышно есть яблоко на уроке, мониторить передвижения учителя по классу затылком, подсказывать, не открывая рта, учить домашнее задание за минуту до звонка на урока.
⠀
Ты постигнешь терпение и осознаешь суть Времени.
Следя за часовой стрелкой на самом скучном уроке, ты поймешь, почему Эйнштейн придумал теорию относительности. 45 минут контрольной – это совсем не 45 минут мультика.
Время движется по-разному.
И мне очень хочется, чтобы тебе его всегда хватало.
⠀
Ты научишься защищать слабых. Рядом обязательно окажется кто-то не такой, как все: лопоухий, очкастый, маленький, пухленький.
Не обижай их.
Среди "белых ворон" встречаются самые лучшие друзья.
⠀
А если этой "белой вороной" окажешься ты сам, никого не бойся. Будь собой. В этом мире индивидуальность все ценнее с каждым годом.
⠀
Возможно, ты встретишь свою первую любовь. Не дергай её за волосы, девочек лучше смешить и угощать конфетами.
С девчонками иногда может быть веселее, чем с мальчишками.
⠀
Твоя мама.
⠀
из текста Зои Арефьевой
⠀
Если ты спросишь меня, хорошо ли в школе, я скажу: "Иногда даже очень". На самом деле школа учит гораздо большему, чем писать и читать.
Тебе придется научиться контактировать с самыми разными людьми. Это ценный опыт.
Иногда будет непросто, но помни, что мама и папа тебя любят.
⠀
Если кто-то будет несправедлив к тебе, мы будем рядом, даже если вдруг весь мир обернется против тебя.
⠀
Там будут учителя, которые запомнятся тебе на всю жизнь.
Одни будут проверять тебя на прочность, другие объяснят, что в этом мире важно делать то, что любишь.
От бубнежа одних ты научишься спать с открытыми глазами, от голоса других твое сердце будет стучать быстрее и захочется летать.
⠀
Ты встретишь друзей.
Это будет удивительная дружба! Даже когда ты станешь генеральным директором, они будут звать тебя детским прозвищем.
Например, Пончик или Дылда.
⠀
Ты научишься многим интересным вещам: неслышно есть яблоко на уроке, мониторить передвижения учителя по классу затылком, подсказывать, не открывая рта, учить домашнее задание за минуту до звонка на урока.
⠀
Ты постигнешь терпение и осознаешь суть Времени.
Следя за часовой стрелкой на самом скучном уроке, ты поймешь, почему Эйнштейн придумал теорию относительности. 45 минут контрольной – это совсем не 45 минут мультика.
Время движется по-разному.
И мне очень хочется, чтобы тебе его всегда хватало.
⠀
Ты научишься защищать слабых. Рядом обязательно окажется кто-то не такой, как все: лопоухий, очкастый, маленький, пухленький.
Не обижай их.
Среди "белых ворон" встречаются самые лучшие друзья.
⠀
А если этой "белой вороной" окажешься ты сам, никого не бойся. Будь собой. В этом мире индивидуальность все ценнее с каждым годом.
⠀
Возможно, ты встретишь свою первую любовь. Не дергай её за волосы, девочек лучше смешить и угощать конфетами.
С девчонками иногда может быть веселее, чем с мальчишками.
⠀
Твоя мама.
⠀
из текста Зои Арефьевой
Нам так хотелось поздравить Людмилу Владимировну с Днем Рождения, что мы сделали это на день раньше!))
Но сегодня точно: свой день рождения празднует психолог и спикер проекта Family Tree Людмила Владимировна Петрановская!
Мы от всей души поздравляем Людмилу Владимировну и благодарим за уверенность и спокойствие, которые ее слова дарят родителям
7 цитат Людмилы Петрановской о родительстве:
Есть поговорка «с милым рай и в шалаше», хотя ее часто подвергают сомнению, когда речь идет о взрослых. Мол, любовь пройдет, а шалаш останется, и как бы тут любовная лодка не разбилась о быт. Для детей поговорка справедлива на все сто процентов. Им хорошо в любом шалаше, с любым бытом – если они со своей семьей, и семья о них заботится.
Родитель в глазах ребенка по-прежнему самый главный человек. И ребенку очень важно, чтобы этот человек чувствовал себя хорошо: уверенно, жизнерадостно или хотя бы просто спокойно. По большому счету, это гораздо важнее для благополучия и развития ребенка, чем все остальные обстоятельства вместе взятые.
Какой же вывод сделает ребенок, которому весь первый год жизни все окружающие постоянно сообщают о нем самом, о его потребностях, при этом постоянно нахваливая и умиляясь? Вывод очень важный, фундаментальный для всего развития его личности: «Я существую, и это хорошо».Сама мама сказала. Сам папа дал понять. И все с ними согласны, и бабушка, и соседка, и даже случайный прохожий.
Даже если он чумазый, вредный и двоечник, даже если он только что устроил истерику, потерял новый мобильник, нагрубил вам, даже если он достал так, что вас трясет. Все равно он не враг, не диверсант и не бомба. Ребенок и ребенок. Местами, если потереть, можно даже найти, куда поцеловать.
Ничего не бывает просто так. Трехлетке нужно научиться настаивать на своем. И поэтому он будет скандалить, и капризничать, и говорить «нет» – этого требует задача возраста. Подростку нужно внутренне отделиться от родителей, обрести самостоятельность суждений, и поэтому необходимо научиться спорить с ними и видеть их несовершенство.
Кто мы такие, чтобы менять ребенка по своему желанию и капризу? Мы не знаем, каким он задуман, в чем смысл его жизни и как ему в будущем помогут или помешают те или иные качества. Не надо брать на себя функции Создателя.
Странная уверенность взрослых, что детей именно они воспитывают и формируют, и надо все предусмотреть, заложить хорошее, заблаговременно пресечь плохое. Сам-то ребенок, если его за уши не тянуть, конечно, и расти не станет. Или вырастет в «типичное не то».
Давайте как-то справимся с этой манией величия. Дети растут и развиваются просто потому, что они дети. Этого достаточно.
Цитаты из книг Л.В. Петрановской "Если с ребенком трудно" и "Привязанность. Тайная опора"
Кстати, 29 апреля приглашаем вас на бесплатный эфир-встречу с Людмилой Петрановской.
Любые сложные вопросы, связанные с воспитанием детей: развод родителей, новый брак мамы или папы, рождение брата или сестры, секс, деньги, конфликты...
Свой вопрос вы можете задать в специальной форме при регистрации по ссылке в комментариях.
Но сегодня точно: свой день рождения празднует психолог и спикер проекта Family Tree Людмила Владимировна Петрановская!
Мы от всей души поздравляем Людмилу Владимировну и благодарим за уверенность и спокойствие, которые ее слова дарят родителям
7 цитат Людмилы Петрановской о родительстве: Есть поговорка «с милым рай и в шалаше», хотя ее часто подвергают сомнению, когда речь идет о взрослых. Мол, любовь пройдет, а шалаш останется, и как бы тут любовная лодка не разбилась о быт. Для детей поговорка справедлива на все сто процентов. Им хорошо в любом шалаше, с любым бытом – если они со своей семьей, и семья о них заботится. Родитель в глазах ребенка по-прежнему самый главный человек. И ребенку очень важно, чтобы этот человек чувствовал себя хорошо: уверенно, жизнерадостно или хотя бы просто спокойно. По большому счету, это гораздо важнее для благополучия и развития ребенка, чем все остальные обстоятельства вместе взятые. Какой же вывод сделает ребенок, которому весь первый год жизни все окружающие постоянно сообщают о нем самом, о его потребностях, при этом постоянно нахваливая и умиляясь? Вывод очень важный, фундаментальный для всего развития его личности: «Я существую, и это хорошо».Сама мама сказала. Сам папа дал понять. И все с ними согласны, и бабушка, и соседка, и даже случайный прохожий. Даже если он чумазый, вредный и двоечник, даже если он только что устроил истерику, потерял новый мобильник, нагрубил вам, даже если он достал так, что вас трясет. Все равно он не враг, не диверсант и не бомба. Ребенок и ребенок. Местами, если потереть, можно даже найти, куда поцеловать. Ничего не бывает просто так. Трехлетке нужно научиться настаивать на своем. И поэтому он будет скандалить, и капризничать, и говорить «нет» – этого требует задача возраста. Подростку нужно внутренне отделиться от родителей, обрести самостоятельность суждений, и поэтому необходимо научиться спорить с ними и видеть их несовершенство. Кто мы такие, чтобы менять ребенка по своему желанию и капризу? Мы не знаем, каким он задуман, в чем смысл его жизни и как ему в будущем помогут или помешают те или иные качества. Не надо брать на себя функции Создателя. Странная уверенность взрослых, что детей именно они воспитывают и формируют, и надо все предусмотреть, заложить хорошее, заблаговременно пресечь плохое. Сам-то ребенок, если его за уши не тянуть, конечно, и расти не станет. Или вырастет в «типичное не то». Давайте как-то справимся с этой манией величия. Дети растут и развиваются просто потому, что они дети. Этого достаточно.
Цитаты из книг Л.В. Петрановской "Если с ребенком трудно" и "Привязанность. Тайная опора"
Кстати, 29 апреля приглашаем вас на бесплатный эфир-встречу с Людмилой Петрановской.
Любые сложные вопросы, связанные с воспитанием детей: развод родителей, новый брак мамы или папы, рождение брата или сестры, секс, деньги, конфликты...
Свой вопрос вы можете задать в специальной форме при регистрации по ссылке в комментариях.
Письмo Евгeния Леoнoвa сынy
«Андрюша, ты люби мeня, кaк я люблю тeбя. Ты знaeшь, этo какoe бoгатство — любовь. Правда, некоторые считают, что моя любовь какая-то не такая и от нее, мол, один вред. А может, на самом деле моя любовь помешала тебе быть примерным школьником? Ведь я ни разу так и не выпорол тебя за все девять школьных лет.
Помнишь, ты строил рожи у доски, класс хохотал, а учительница потом долго мне выговаривала. Вид у меня был трижды виноватого, точно я стою в углу, а она меня отчитывает как мальчишку. Я уже готов на любые унижения, а ей все мало: «Ведь урок сорван... — ведь мы не занимаемся полноценно сорок пять минут.. — ведь сам ничего не знает и другим учиться не дает... — ведь придется вам его из школы забрать... — ведь слова на него не действуют...»
Пропотели рубашка, пиджак и мокасины, а она все не унималась. Ну, думаю, дам сегодня затрещину, все! С этими мыслями пересекаю школьный двор и выхожу на Комсомольский проспект. От волнения не могу сесть ни в такси, ни в троллейбус, так и иду пешком...
Женщина тащит тяжелую сумку, ребенок плачет, увидев меня, улыбается, спиной слышу, мать говорит: «Вот и Винни-Пух над тобой смеется...» Незнакомый человек здоровается со мной... Осенний ветерок обдувает меня. Подхожу к дому с чувством, что принял на себя удар, и ладно. Вхожу в дом, окончательно забыв про затрещину, а увидев тебя, спрашиваю: «Что за рожи ты там строил, что всем понравилось, покажи-ка». И мы хохочем.
И так до следующего вызова. Мать не идет в школу. А я лежу и думаю: хоть бы ночью вызвали на съемку в другой город или с репетиции не отпустили бы... Но Ванда утром плачет, и я отменяю вылет, отпрашиваюсь с репетиции, я бегу в школу занять свою позицию в углу.
Какие только мелочи достойны наших переживаний...
Я оттого и пишу эти письма, чтобы исправить что-то неправильное, и выгляжу, наверное, смешным и нелепым, как некоторые мои персонажи. Но ведь это я! В сущности, дружочек, ничего нет проще живой тревоги отцовского сердца.
Когда я один, вне дома, тоскуя, вспоминаю каждое твое слово и каждый вопрос, мне хочется бесконечно с тобой разговаривать, кажется, и жизни не хватит обо всем поговорить. Но знаешь, что самое главное, я это понял после смерти своей мамы, нашей бабушки. Эх, Андрюша, есть ли в твоей жизни человек, перед которым ты не боишься быть маленьким, глупым, безоружным, во всей наготе своего откровения? Этот человек и есть твоя защита.
А я уже скоро буду дома.
Отец. Ленинград. 3 октября 1974 года
«Андрюша, ты люби мeня, кaк я люблю тeбя. Ты знaeшь, этo какoe бoгатство — любовь. Правда, некоторые считают, что моя любовь какая-то не такая и от нее, мол, один вред. А может, на самом деле моя любовь помешала тебе быть примерным школьником? Ведь я ни разу так и не выпорол тебя за все девять школьных лет.
Помнишь, ты строил рожи у доски, класс хохотал, а учительница потом долго мне выговаривала. Вид у меня был трижды виноватого, точно я стою в углу, а она меня отчитывает как мальчишку. Я уже готов на любые унижения, а ей все мало: «Ведь урок сорван... — ведь мы не занимаемся полноценно сорок пять минут.. — ведь сам ничего не знает и другим учиться не дает... — ведь придется вам его из школы забрать... — ведь слова на него не действуют...»
Пропотели рубашка, пиджак и мокасины, а она все не унималась. Ну, думаю, дам сегодня затрещину, все! С этими мыслями пересекаю школьный двор и выхожу на Комсомольский проспект. От волнения не могу сесть ни в такси, ни в троллейбус, так и иду пешком...
Женщина тащит тяжелую сумку, ребенок плачет, увидев меня, улыбается, спиной слышу, мать говорит: «Вот и Винни-Пух над тобой смеется...» Незнакомый человек здоровается со мной... Осенний ветерок обдувает меня. Подхожу к дому с чувством, что принял на себя удар, и ладно. Вхожу в дом, окончательно забыв про затрещину, а увидев тебя, спрашиваю: «Что за рожи ты там строил, что всем понравилось, покажи-ка». И мы хохочем.
И так до следующего вызова. Мать не идет в школу. А я лежу и думаю: хоть бы ночью вызвали на съемку в другой город или с репетиции не отпустили бы... Но Ванда утром плачет, и я отменяю вылет, отпрашиваюсь с репетиции, я бегу в школу занять свою позицию в углу.
Какие только мелочи достойны наших переживаний...
Я оттого и пишу эти письма, чтобы исправить что-то неправильное, и выгляжу, наверное, смешным и нелепым, как некоторые мои персонажи. Но ведь это я! В сущности, дружочек, ничего нет проще живой тревоги отцовского сердца.
Когда я один, вне дома, тоскуя, вспоминаю каждое твое слово и каждый вопрос, мне хочется бесконечно с тобой разговаривать, кажется, и жизни не хватит обо всем поговорить. Но знаешь, что самое главное, я это понял после смерти своей мамы, нашей бабушки. Эх, Андрюша, есть ли в твоей жизни человек, перед которым ты не боишься быть маленьким, глупым, безоружным, во всей наготе своего откровения? Этот человек и есть твоя защита.
А я уже скоро буду дома.
Отец. Ленинград. 3 октября 1974 года
Мне было 24 года. Только что родилась моя средняя дочь, а старшая, без пяти минут трехлетка, готовилась пойти в детский сад. Было лето 2010 года — аномально жаркое, пыльное, с утренними облаками сизого удушливого смога. Мы спасались у бабушки на даче. Младшая, ошалев от жары, не спала днем ни минуты (ей было две недели от роду). В течение трех недель весь мой досуг с утра до позднего вечера состоял из трех занятий: качать и носить на руках младшую, которая не признавала никого, кроме меня, пить воду и рассказывать сказки старшей.
Я жила в доме, полном сочувствующих людей. Рядом были мои мама и папа, муж, который работал из дома. Меня полностью освободили от любых домашних дел; мне не давали встать и убрать посуду после обеда: отдыхай-отдыхай, иди к Анечке, она уже пять минут лежит без тебя в коляске (естественно, без сна) и уже немного начинает поскуливать.
Я была в гораздо лучших условиях, чем 85% всех других только что родивших матерей. И все равно мне хотелось выть. От монотонности, от безысходности, от совершенного своего бесправия, потому что Анечка решала, куда я пойду с ней на руках в следующую секунду, а Варенька решала, что и каким тоном я буду рассказывать. Когда ночью дети засыпали и жара спадала аж до плюс двадцати восьми, я на минуту ощущала прилив сумасшедшего счастья. Я танцевала на кухне под Rolling Stones, стирала занавески, упрашивала маму дать мне помыть холодильник, засолить огурцы, прополоть грядки при свете фонаря — просто чтобы ощутить, что я хозяйка своим ногам и рукам. Через полчаса после этого счастливого прихода я падала от усталости, как подкошенная, и засыпала глубоким нездоровым сном.
Однажды я проснулась в четыре утра с острым и четким желанием: удрать. Насовсем. Тихо, пока двое моих детей сопят в кроватках, взять рюкзак, натянуть джинсы и любую футболку. Пешком, пока солнце не палит, дойти до остановки, сесть на ближайший автобус и… Да какая разница, что будет дальше? Я буду идти куда угодно, жить как хочу, если надо — поеду в тайгу, построю себе дом, сменю имя. Я выпрыгну, вышагну из этой жизни, в которой сейчас гнию заживо, оторванная от самой себя, от собственной воли.
Полчаса я решалась. Потом проснулась моя мама и увидела меня сидящей на полу, между двух детских кроваток, с полусобранным рюкзаком. Она как-то сразу все поняла и рассказала, что, когда мы с сестрой были маленькими и второй месяц болели ангиной, она тоже несколько раз ловила себя на мысли, что вот сейчас бы выйти из дома, якобы за хлебом, и бежать без оглядки пешком хоть до Курильской гряды. Это не потому, что мы семья потомственных кукушек, а потому, что три недели качать на руках ребенка — это пытка. Даже если ты очень любишь этого ребенка, даже если рядом толпа родных и близких.
Потом мама вручила мне рюкзак и отправила в город — заплатить за квартиру и купить какие-то там батарейки для будильника. Сказала, чтобы я не торопилась. Я бродила по раскаленному городу два часа, не чувствуя, что у меня вот-вот начнется тепловой удар. Я пружинила ногами, удивляясь тому, что они несут меня туда, куда скажет голова. Батарейки я так и не купила, потому что лень было идти в хозяйственный магазин. Зато купила старшей дочке дорогущие вальдорфские кубики.
Потом я вернулась на дачу к орущей Ане и растерянной Варе и прожила в полусне еще недели две, а потом жара как-то сама собой стала спадать. Вместе с ней спадало наше напряжение. Мы вернулись в город. Аня начала спать днем. Варя пошла в садик. Через два года я с удивлением обнаружила себя размещающей резюме на хедхантере. Жизнь наладилась будто сама собой.
Больше меня не посещали мысли сбежать из собственной жизни. Только однажды, когда я катила коляску уже с третьей дочкой, несносной двухлеткой, держа в одной руке флейту для средней (через 15 минут занятие), а в другой телефон, по которому плачет старшая (не взяли на роль в школьном спектакле), а в рюкзаке у меня кипа несделанной работы, а спала я этой ночью четыре часа… В общем, в какой-то момент, на автопилоте отвечая на сто сорок второе подряд требование младшей дать ей поиграть мой телефон, почистить еще один банан и купить конфету, я пошла относить в мусорный бак банановую кожуру. Я шла прочь от коляски с ребенком и вдруг поймала себя на мысли: боже, как хорошо идти по улице просто так, без груза. Идти и нести кожуру от банана. Так в чем же дело? Сейчас иду, выкидываю — и потом, не оборачиваясь, прочь-прочь-прочь! Бегом, не оглядываясь! Выпрыгнуть, выскочить из этой дурацкой жизни — и бежать...
…Я отловила эту мысль. Взвесила ее не спеша. Потом вернулась к коляске и стала набирать номер знакомой няни, чтобы она весь следующий день сидела с моим ребенком и отвечала на звонки старших дочек. Потому что от детей, друзья, отдыхать можно и нужно, иначе превратишься в дикого необузданного зверя, сорвешься с цепи и умчишь в закат.
Автор: Александра Чканикова
Фото: Ross Sneddon
Я жила в доме, полном сочувствующих людей. Рядом были мои мама и папа, муж, который работал из дома. Меня полностью освободили от любых домашних дел; мне не давали встать и убрать посуду после обеда: отдыхай-отдыхай, иди к Анечке, она уже пять минут лежит без тебя в коляске (естественно, без сна) и уже немного начинает поскуливать.
Я была в гораздо лучших условиях, чем 85% всех других только что родивших матерей. И все равно мне хотелось выть. От монотонности, от безысходности, от совершенного своего бесправия, потому что Анечка решала, куда я пойду с ней на руках в следующую секунду, а Варенька решала, что и каким тоном я буду рассказывать. Когда ночью дети засыпали и жара спадала аж до плюс двадцати восьми, я на минуту ощущала прилив сумасшедшего счастья. Я танцевала на кухне под Rolling Stones, стирала занавески, упрашивала маму дать мне помыть холодильник, засолить огурцы, прополоть грядки при свете фонаря — просто чтобы ощутить, что я хозяйка своим ногам и рукам. Через полчаса после этого счастливого прихода я падала от усталости, как подкошенная, и засыпала глубоким нездоровым сном.
Однажды я проснулась в четыре утра с острым и четким желанием: удрать. Насовсем. Тихо, пока двое моих детей сопят в кроватках, взять рюкзак, натянуть джинсы и любую футболку. Пешком, пока солнце не палит, дойти до остановки, сесть на ближайший автобус и… Да какая разница, что будет дальше? Я буду идти куда угодно, жить как хочу, если надо — поеду в тайгу, построю себе дом, сменю имя. Я выпрыгну, вышагну из этой жизни, в которой сейчас гнию заживо, оторванная от самой себя, от собственной воли.
Полчаса я решалась. Потом проснулась моя мама и увидела меня сидящей на полу, между двух детских кроваток, с полусобранным рюкзаком. Она как-то сразу все поняла и рассказала, что, когда мы с сестрой были маленькими и второй месяц болели ангиной, она тоже несколько раз ловила себя на мысли, что вот сейчас бы выйти из дома, якобы за хлебом, и бежать без оглядки пешком хоть до Курильской гряды. Это не потому, что мы семья потомственных кукушек, а потому, что три недели качать на руках ребенка — это пытка. Даже если ты очень любишь этого ребенка, даже если рядом толпа родных и близких.
Потом мама вручила мне рюкзак и отправила в город — заплатить за квартиру и купить какие-то там батарейки для будильника. Сказала, чтобы я не торопилась. Я бродила по раскаленному городу два часа, не чувствуя, что у меня вот-вот начнется тепловой удар. Я пружинила ногами, удивляясь тому, что они несут меня туда, куда скажет голова. Батарейки я так и не купила, потому что лень было идти в хозяйственный магазин. Зато купила старшей дочке дорогущие вальдорфские кубики.
Потом я вернулась на дачу к орущей Ане и растерянной Варе и прожила в полусне еще недели две, а потом жара как-то сама собой стала спадать. Вместе с ней спадало наше напряжение. Мы вернулись в город. Аня начала спать днем. Варя пошла в садик. Через два года я с удивлением обнаружила себя размещающей резюме на хедхантере. Жизнь наладилась будто сама собой.
Больше меня не посещали мысли сбежать из собственной жизни. Только однажды, когда я катила коляску уже с третьей дочкой, несносной двухлеткой, держа в одной руке флейту для средней (через 15 минут занятие), а в другой телефон, по которому плачет старшая (не взяли на роль в школьном спектакле), а в рюкзаке у меня кипа несделанной работы, а спала я этой ночью четыре часа… В общем, в какой-то момент, на автопилоте отвечая на сто сорок второе подряд требование младшей дать ей поиграть мой телефон, почистить еще один банан и купить конфету, я пошла относить в мусорный бак банановую кожуру. Я шла прочь от коляски с ребенком и вдруг поймала себя на мысли: боже, как хорошо идти по улице просто так, без груза. Идти и нести кожуру от банана. Так в чем же дело? Сейчас иду, выкидываю — и потом, не оборачиваясь, прочь-прочь-прочь! Бегом, не оглядываясь! Выпрыгнуть, выскочить из этой дурацкой жизни — и бежать...
…Я отловила эту мысль. Взвесила ее не спеша. Потом вернулась к коляске и стала набирать номер знакомой няни, чтобы она весь следующий день сидела с моим ребенком и отвечала на звонки старших дочек. Потому что от детей, друзья, отдыхать можно и нужно, иначе превратишься в дикого необузданного зверя, сорвешься с цепи и умчишь в закат.
Автор: Александра Чканикова
Фото: Ross Sneddon
Мама, говорит Улясик, вы с папой ужасно ко мне несправедливы. Ужасно.
Вы к коту добрее.
Он с утра разбил вазу, а вы ничего ему не сказали, только «ну Шпрот».
А мне всё сказали. И за неразобранный портфель, и за немытую голову, и за тест по математике.
И тут на какую-то секунду я поняла возмущение Улясика. И вспомнила себя возмущенно причитающей, мол, почему соседскому мальчику Василию можно облизывать пивные крышки, а мне, а я чем хуже!
В таких случаях бабушка моя поправляла очки и говорила: «Потому что отец Василия представляет уважаемый нами рабочий класс».
Это значило, что он алкоголик и водитель грузовика.
Я сначала тоже сказала Улясику, что Шпрот представляет рабочий класс.
Но потом решила мысль развернуть.
Потому что в современном мире разница между улясиками и котами уже не так очевидна. И безусловная родительская любовь, как ее иногда интерпретируют, это не критиковать вообще ни за что. Ни за разбитые вазы, ни за проваленные экзамены, ни за откровенное хамство. Родительская любовь только долготерпит и милосердствует, и длится до совершеннолетия – нет, дольше, потому что "вы же сама говорите, что никаких взрослых не бывает".
Таким образом она как будто должна создать абсолютно счастливого человека. Не травматика.
Но, что называется, клиническая практика не подтверждает.
Безусловная родительская любовь в такой интерпретации создает человека с искаженной картиной мира.
Почти без желаний, но с целым букетом претензий и обид к миру.
Улясик, говорю, этой истории про безусловную родительскую любовь нет и десяти лет.
А эволюции приматов 25 миллионов лет.
И эволюционно родители нужны не для того, чтобы любить.
Извини, но нет.
Они выполняют роль прокладки между ребенком и социумом. Их главная задача – подготовить ребенка, обтесать его, выдрессировать, если хочешь, чтобы социум его потом полюбил, принял и не отверг.
Они должны быть "репетицией социума" - зеркалом, желательно без кривизны и искажений. Не хвалить за то, за что общество не похвалит. Не одобрять за то, за что общество не одобрит.
Чтобы картинка в голове вырастающего человека плюс-минус отражала реальность, в которой ему придется жить.
Плюс-минус - потому что картинка в голове даже самых адекватных из нас в лучшем случае отражает правду жизни, как картина Левитана - Волгу. То есть в общих чертах.
И все-таки за порогом дома к людям обычно не бросаются со словами эмпатического утешения, когда они швыряют в стену учебник.
В большом мире никто не хвалит за проваленный проект и почти никто не отвечает на хамство долготерпением.
Большой мир любит, когда ты вежлива, вымыта и здорова – и если на последний пункт иной раз сложно повлиять, то первые два в твоей власти.
Поэтому иди и вымой голову. Пожалуйста. И спасибо.
Большой мир удивляется разговорам о справедливости, ведь он, вообще говоря, чудовищно несправедлив.
Он любит силу.
Сила есть далеко не у всех, поэтому иногда ее можно заменить красивой речью. Запомни эту хитрость.
Когда родитель пытается подогнать свое дитя к обществу, как бриллиант к оправе, он просто слушает то, что нашептывает ему эволюция.
Он может неправильно расслышать.
Он может быть жесток и неуклюж в своих попытках.
Может иметь в голове странную, искаженную картинку мира, и подгонять ребенка под нее.
Но подо всем этим лежит желание, чтобы потомство выжило.
И если ребенка ругает чужая мама на детской площадке, или учительница, или начальник, или иным каким-нибудь способом мир морщится в его сторону – тут родитель не просто боится оказаться плохим родителем.
Он боится, что его с таким трудом выращенное потомство окажется отвергнуто обществом.
Погибнет от голода и вымрет.
Тут иные родители испытывают такую эмоциональную кашу, что поворачиваются к собственному ребенку и нападают на него вместе с чужой мамой или начальником.
Делая, конечно, только хуже.
От страха, чисто от страха.
Что касается Шпрота, то ему не придется выходить в большой мир никогда, так что будем любить его безусловно, сказала я.
Пока он не лопнет, кивнула Улясик. Пока не лопнет.
Автор: психоаналитик Анастасия Рубцова
Иллюстрация: Marie Madeleine Franc-Nohain
Вы к коту добрее.
Он с утра разбил вазу, а вы ничего ему не сказали, только «ну Шпрот».
А мне всё сказали. И за неразобранный портфель, и за немытую голову, и за тест по математике.
И тут на какую-то секунду я поняла возмущение Улясика. И вспомнила себя возмущенно причитающей, мол, почему соседскому мальчику Василию можно облизывать пивные крышки, а мне, а я чем хуже!
В таких случаях бабушка моя поправляла очки и говорила: «Потому что отец Василия представляет уважаемый нами рабочий класс».
Это значило, что он алкоголик и водитель грузовика.
Я сначала тоже сказала Улясику, что Шпрот представляет рабочий класс.
Но потом решила мысль развернуть.
Потому что в современном мире разница между улясиками и котами уже не так очевидна. И безусловная родительская любовь, как ее иногда интерпретируют, это не критиковать вообще ни за что. Ни за разбитые вазы, ни за проваленные экзамены, ни за откровенное хамство. Родительская любовь только долготерпит и милосердствует, и длится до совершеннолетия – нет, дольше, потому что "вы же сама говорите, что никаких взрослых не бывает".
Таким образом она как будто должна создать абсолютно счастливого человека. Не травматика.
Но, что называется, клиническая практика не подтверждает.
Безусловная родительская любовь в такой интерпретации создает человека с искаженной картиной мира.
Почти без желаний, но с целым букетом претензий и обид к миру.
Улясик, говорю, этой истории про безусловную родительскую любовь нет и десяти лет.
А эволюции приматов 25 миллионов лет.
И эволюционно родители нужны не для того, чтобы любить.
Извини, но нет.
Они выполняют роль прокладки между ребенком и социумом. Их главная задача – подготовить ребенка, обтесать его, выдрессировать, если хочешь, чтобы социум его потом полюбил, принял и не отверг.
Они должны быть "репетицией социума" - зеркалом, желательно без кривизны и искажений. Не хвалить за то, за что общество не похвалит. Не одобрять за то, за что общество не одобрит.
Чтобы картинка в голове вырастающего человека плюс-минус отражала реальность, в которой ему придется жить.
Плюс-минус - потому что картинка в голове даже самых адекватных из нас в лучшем случае отражает правду жизни, как картина Левитана - Волгу. То есть в общих чертах.
И все-таки за порогом дома к людям обычно не бросаются со словами эмпатического утешения, когда они швыряют в стену учебник.
В большом мире никто не хвалит за проваленный проект и почти никто не отвечает на хамство долготерпением.
Большой мир любит, когда ты вежлива, вымыта и здорова – и если на последний пункт иной раз сложно повлиять, то первые два в твоей власти.
Поэтому иди и вымой голову. Пожалуйста. И спасибо.
Большой мир удивляется разговорам о справедливости, ведь он, вообще говоря, чудовищно несправедлив.
Он любит силу.
Сила есть далеко не у всех, поэтому иногда ее можно заменить красивой речью. Запомни эту хитрость.
Когда родитель пытается подогнать свое дитя к обществу, как бриллиант к оправе, он просто слушает то, что нашептывает ему эволюция.
Он может неправильно расслышать.
Он может быть жесток и неуклюж в своих попытках.
Может иметь в голове странную, искаженную картинку мира, и подгонять ребенка под нее.
Но подо всем этим лежит желание, чтобы потомство выжило.
И если ребенка ругает чужая мама на детской площадке, или учительница, или начальник, или иным каким-нибудь способом мир морщится в его сторону – тут родитель не просто боится оказаться плохим родителем.
Он боится, что его с таким трудом выращенное потомство окажется отвергнуто обществом.
Погибнет от голода и вымрет.
Тут иные родители испытывают такую эмоциональную кашу, что поворачиваются к собственному ребенку и нападают на него вместе с чужой мамой или начальником.
Делая, конечно, только хуже.
От страха, чисто от страха.
Что касается Шпрота, то ему не придется выходить в большой мир никогда, так что будем любить его безусловно, сказала я.
Пока он не лопнет, кивнула Улясик. Пока не лопнет.
Автор: психоаналитик Анастасия Рубцова
Иллюстрация: Marie Madeleine Franc-Nohain
