Статистика ВК сообщества "Группа любителей творчества В.П.Крапивина"

"Когда у меня выдаётся трудный день, и к вечеру уже голова пухнет - я открываю на ноуте во весь экран картину Евгения Лушпина "Сумерки в городе", и просто полчаса на неё смотрю.

Я не искусствовед. И в живописи не разбираюсь вообще. Никогда не могла понять: почему на выставках картин в зале ставят табуретки, специально для таких людей, которые могут стоять и смотреть на какую-то картину часами? Ну что, блин, там можно так долго разглядывать?

Оказывается, можно. Если тебя в неё засасывает.

А меня засасывает.
Вот туда, на эту снежную тропинку между старыми пятиэтажками.
Точно такие же раньше стояли на Нижегородской улице.
В одном из них, в доме 15А, жила моя тётя, и я в детстве просто обожала приезжать к ней в гости с ночёвкой.

Прямо напротив её дома, через трамвайные пути, находился старый Птичий рынок - мне там папа однажды купил живого цыплёнка...
А ещё в этом же доме когда-то жил один дедушка - мне тётя о нём рассказывала - который давным-давно уже умер, но оставил всему их двору добрую память о себе.
Дедушка тот всю свою жизнь проработал столяром. А когда он вышел на пенсию, то начал строить невероятно красивые домики-дворцы для выброшенных старых игрушек.
В окнах домиков были вставлены стёкла, а на дверцах даже были маленькие дверные ручки. Всё-всё как в настоящих дворцах.

Домики эти стояли на высоких столбах, и в каждом из них, за пыльными окнами, сидели чьи-то пластмассовые пупсы, ободранные резиновые зайцы с оторванным ухом, и старые мишки со свалявшейся шерстью...
Их всех подобрал на улице тот дедушка, и для каждого он сделал отдельный дом-дворец. Было их там около дюжины.

После смерти дедушки жильцы дома продолжили начатую им добрую традицию: подбирать на улицах старые игрушки, и сажать их в домики на столбах - места в них было много. Каждый такой дворец был размером с цветной телевизор Рубин.
Я часами могла гулять во дворе, просто переходя от домика к домику, подолгу разглядывая через мутные стёкла его маленьких жильцов...
Пятнадцать лет назад эти домики снесли, вместе со всеми старыми пятиэтажками.
Теперь там стоят новостройки-небоскрёбы.

Всё, что у меня осталось от того двора - это мои воспоминания, и вот эта вот картина.
Я не знаю: какую улицу запечатлел на ней художник, и в каком вообще она городе, но для меня - это Нижегородская улица, где в доме под номером 15А когда-то жил настоящий волшебник. Вот прям в этом самом доме, который ближе всего стоит.
А за ним, во дворе со старыми тополями, по-прежнему стоят на деревянных столбах домики-дворцы, в которых живут брошенные игрушки...

И я сейчас там."

Лидия Раевская

"Этой Книге 28 лет. Раньше я Её не встречал. Значит должна была появиться именно сейчас.....
Спасибо, Командор. Подарок конечно в вашем стиле)))
Владислав Петрович, мы Вас помним и очень любим. Все те, кто знает где ‘Та сторона , где ветер’, где Серёжа Каховский, Мушкетёр и Фея, и где летает Ковёр-самолёт...
Если ты врагом замечен,
Не беги назад ни шага.
Даже если ты кузнечик,
У тебя должна быть шпага!
Салют, Эспада.
Понимаю, что большинству всё это непонятно))) Но сегодня я пишу для СВОИХ"

из Инстаграма Сергея Белоголовцева

Американец Роб Кенни стал интернет-отцом для сотни тысяч детей. Кенни решил завести ютуб канал с простыми инструкциями для детей - РАСТУЩИХ БЕЗ ОТЦА. Канал называется : «Папа, как это сделать?» (Dad, how do I?). Роб рассказывает о том как прочистить раковину, погладить рубашку, как заменить колесо, забить полку, и даже как побриться и завязать галстук.... В конце каждого ролика Роб как настоящий любящий отец обязательно добавляет важные слова для каждого ребенка : " Я ГОРЖУСЬ ТОБОЙ"!!!
Он сам когда-то остался без отца и потому знает, как бывает сложно без него.
Особого внимания заслуживают комментарии, в которых люди благодарят Роба и делятся своими историями.
«* Боже, я так часто просила кого-то научить моих сыновей этим вещам, когда воспитывала их одна!! Спасибо вам».
«* Как молодой парень, чей отец с инвалидностью не может научить многим вещам, я с нетерпением жду ваших видео. Я ценю вашу миссию».
«* Я расплачусь, если в конце видео вы скажете «Я горжусь тобой».

Текст Маргариты Горских

"Год назад, в первый осенний день, не стало Владислава Петровича Крапивина, Командора... Нет, он просто ушёл на другую Грань, с которой нет никакой связи. Потому что для нас, да и, наверно, для всех его читателей, как и для близких, он всегда будет жить. Ведь его книги остались с нами, они есть и будут. И «Каравелла» уже не первый год поднимает паруса, и поднимает их и сейчас. И в будущем появятся новые читатели, и, думаем, новые «каравелльцы».

К годовщине памяти Командора была подготовлена аудиозапись повести «Я иду встречать брата». Наверняка там, на другой Грани, эта фраза прозвучала при появлении Славки, того, кто потом стал автором этой повести...

Читали книгу мы, участники чата «Всегда 12».
Огромную благодарность хочется выразить нашему звукорежиссеру, который с безграничным терпением и пониманием помогал книге появиться. Мы очень надеемся, что данная книга принесет кому-то радость и поможет пережить этот всё-таки трудный день. Папа Слава, мы всегда тебя помним и любим! Хоот векки!

Книга опубликована с разрешения правообладателя..."

"Дом обрастает ненужным и странным хламом,
Годы упрямо зарубками метят кожу.
Сделай со всем эти что-нибудь, слышишь, мама?
В детстве я верил, что ты всё на свете можешь.

Конус сосульки, что капает с плоской крыши,
Трещинки в сердце пунктир оставляют тонкий,
Перемотай это, мама, обратно, слышишь?
Спрячь всё в коробочку от чёрно-белой плёнки.

Вытри плевки из души и помой её мылом,
Чтобы раскрасилось серое яркой краской,
-Что ж так ты быстро растешь? - так ты мне говорила,
Я улыбался. Ты на ночь читала сказки.

Заворошила зима мне виски белилом,
Мама, я знаю всё, ты не пойми превратно!
Вот, за полтинник мне, мама... Но, что это было?
Книжку со сказками переверни обратно.

Хочешь, ложиться я спать буду ровно в девять?
Хочешь зелёнкою смажь обе мне коленки?
Что же ты, мама, молчишь? Не могу поверить...
Словно смотрю диафильм в темноте на стенке.

Домик с зелёною крышей, и мы в нем, как прежде,
И одуванчик растёт сквозь песок упрямо,
Если захочешь, я буду таким прилежным,
Буду вести хорошо, обещаю, мама.

Божья коровка садилась бы чтоб на пальчик,
Чтобы деревья в саду были выше ростом,
Я буду твой белобрысый любимый мальчик,
И никогда больше, мама, не стану взрослым.

В общем подумай, ведь можешь ты все на свете,
Мир этот станет опять только нашим. Нашим!
Верю, что ты мне, наверное, что-то ответишь,
Я буду ждать. До свидания. Сын твой Саша."

Александр Гутин

"В 1919 году Владимир Маяковский подобрал на улице крошечного щенка, отмыл, накормил и назвал Щен.
Голодной зимой Маяковский пешком ходил из Полуэктова на Сретенский бульвар на работу.
До мясной лавки на углу Остоженки Щен провожал Владимира Владимировича.
Они вместе заходили в мясную и покупали Щенке фунт конины, которая съедалась тут же на улице, около лавки. Это была его дневная порция - больше он почти ничего не получал - не было. Проглатывал он ее молниеносно и, повиляв хвостом, возвращался домой.
Маяковский, помахав шапкой, шел в свою сторону.
В ту зиму нам всем пришлось уехать недели на две, и Владимир Владимирович отвез на это время Щенку к знакомым.
В первый же день, как вернулись, поехали за ним.
Мы позвонили у двери, но Щен не ответил на звонок обычным приветственным лаем...
Нас впустили - Щен не вылетел встречать нас в переднюю...
Владимир Владимирович, не раздеваясь, шагнул в столовую.
На диване, налево, сидела тень Щена. Голова его была повернута в нашу сторону. Ребра наружу. Глаза горят голодным блеском. Так представляют себе бродячих собак на узких кривых улицах в Старом Константинополе.
Никогда не забуду лицо Владимира Владимировича, когда он увидел такого Щена. Он кинулся, прижал его к себе, стал бормотать нежные слова.
И Щеник прижался к нему и дрожал.
Опять ехали на извозчике, и Владимир Владимирович говорил:
— Нельзя отдавать своих собаков в чужие нелюбящие руки..."

из воспоминаний Лили Брик

Год без Командора. Как увековечили память Владислава Крапивина

"Был у нас во дворе такой Резников. Он в этот двор выходил так, словно этот двор при имении, а мы его дворовые.

Очень самовлюблённый был мальчик. Его наперегонки любили две бабушки, три тети и одна старшая сестра, пока родители скитались по загранкомандировкам.

Резников ходил как бы внутри невидимого шара, надутого его самомнением. Нос его был вечно вздёрнут, так что он смотрел на вас сверху-вниз из-под полуопущенных век, утомленных, не сомневайтесь, вами.

Резников утверждал, что снимался в «Приключениях Электроника», но сцену с ним вырезали; что в шестом классе он учится вынужденно, так как сдал уже экстерном вперёд за десятый, но в институте (МГУ, естественно) его попросили подождать ещё годик, а то такой успех выглядит слишком вызывающе; что в него влюблена председатель совета дружины, которая тайно предлагала ему досрочно вступить в комсомол.

И Резникову все верили, потому что его папа ездил на чёрной «Волге», как минимум. Плюс Резников никогда не улыбался.

Я же, как ребёнок с недоношенной самооценкой, рядом с Резниковым скукоживался вдвое. А я и так был не то чтобы богатырь. В его присутствии я мысленно делил детей как в Спарте и сам себя приговаривал к скале. Резников мог подойти и заговорить с кем угодно, даже с девочкой.

Однажды мы большой толпой незвано ввалились в гости к другу Семе. В коридоре нас радушно встречал его дедушка Яков Моисеевич.

Из этой толпы он знал только меня. Несмотря на это Яков Моисеевич лично здоровался с каждым по-взрослому за руку и для всех находил какие-то добрые слова.

Резников заходил последним, как и положено королю. Яков Моисеевич несколько секунд смотрел на него, а потом вдруг сказал:
— А тебе такое официальное лицо пока носить не положено.
И добавил:
— Пип.
После чего вместо рукопожатия Яков Моисеевич легонько нажал Резникову пальцем на нос, словно это был дверной звонок.

И лицо Резникова в одночасье осыпалось, как глиняная маска. И оттуда, из-под маски, показалась человеческая физиономия, вполне себе детская, с настоящими живыми глазами, курносостью и даже веснушками, которые раньше были не видны из-за вечно приподнятого ракурса. В тот вечер Резников впервые смеялся."

Олег Батлук

С нашим домом сегодня прощаюсь я очень надолго.
Я уйду на заре, и меня не дозваться с утра…
Слышишь, бакен-ревун на мели воет голосом волка?
Это ветер пошел… Помоги мне осилить мой страх.

Я боюсь, ты меня
Не простишь за уход, за обман.
На коленях молю:
Не брани, пожалей и прости.
Разве я виноват
В том, что создал Господь океан
И на острове дальнем
Клинками скрестились пути…

Я молю, помоги мне в пути моем бурном и длинном,
Не оставь меня в мыслях, молитвах и в сердце своем,
Чтобы мог я вернуться когда-нибудь в край тополиный,
В наш родной городок, в наш старинный
рассохшийся дом…

"...Первый раз они увидели Мост в августе. Был вечер с яркой круглой луной. Пришло уже время отправляться домой – до этого они долго лазили среди старых автомашин, сломанных холодильников, стереовизоров, ржавых труб и батарей отопления. Нашли много интересных непонятных штук и разных деталей для Васьки, который еще не был готов. Листик сильно расцарапал руку, и Гелька сказал, что надо зайти к старухам: промыть и перевязать. Они, конечно, будут ворчать, но ничего не поделаешь.
Старухи жили в жестяных кибитках на краю свалки. Жили тесно, в пыли и ржавчине, поэтому их, наверно, и звали ржавыми ведьмами. А может, и потому, что они вправду были немного колдуньи.
Высокая седая ведьма с замотанным горлом – Эльвира Галактионовна – в самом деле заворчала на ребят. Но ворчала недолго. Смазала чем-то холодным и шипучим царапины Листика, и они тут же затянулись. Потом она сердито сунула Листику, Янке и Гельке по горсти слипшихся леденцов и прохрипела:
– Теперь, молодые люди, гуляйте-ка домой. У нас тута свои дела, неча на наши старушечьи забавы глядеть. Полнолуние нонче, бабки танцевать будут, так что оревуар...
– Спасибо, до свиданья,– по очереди сказали все трое. Но когда вышли из ведьминого жилища, Гелька прошептал:
– Посмотрим?
Они еще никогда не видели, как танцуют ржавые ведьмы, только слышали об этом от робота Еремы, Васькиного отца.
Прячась за грудами лома, они пробрались к "танцевальной площадке". Это был пустырь на южном краю свалки. Он зарос татарником и белоцветом. Там и тут среди сорняков торчали бочки из-под смазки и бензина.
Ребята притаились. Ведьмы ковыляли к бочкам. Подолы широких цыганских юбок цеплялись за татарник и белоцвет. Под луной тускло искрились пластмассовые бусы. Ведьм было шестеро. Каждая, подойдя к бочке, замирала, странно вытягивалась, потом, будто ее подбрасывали снизу, подлетала и вскакивала на круглое железное дно. Бочка отвечала гулким ударом.
– Что это они? – прошептал маленький Листик. Он был на свалке первый раз и немного боялся.
Гелька тихо ответил:
– Не бойся... Ничего такого, они же ведьмы.
...Никто не знал, откуда ржавые ведьмы взялись и зачем живут на свете. Ходили слухи, что давным-давно на месте свалки был цыганский табор и старухи остались здесь с тех незапамятных времен. Была также сказка, что когда-то свалкой правил, как король, тощий ржавый старик – то ли колдун, то ли сумасшедший. Он говорил, что со временем весь мир превратится в свалку ржавого железа и ему, старику, придет пора править этим миром. А ведьмы станут ржавыми придворными дамами... Рассказы эти, скорее всего, были сплошные фантазии...
"А может быть, старик был из тех?"– подумал Гелька, прячась за мятой автомобильной дверцей. Ему тоже стало жутковато. Но тут же он вспомнил, что старухи никогда не делали зла мальчишкам (если не считать ворчанья)...
Старухи замерли на бочках. На фоне лунного неба они казались статуями из заброшенного парка. Вдруг одна ударила каблуком. Ей ответила другая. За ними топнули сразу несколько. Еще, еще... Удары каблуков по гудящему железу перешли в рассыпчатый грохот, но тут же в грохоте пробился четкий ритм. Рубленая мелодия какого-то быстрого и дерзкого танца. Ведьмы запрокидывали разлохмаченные головы, угловато выбрасывали руки, ломались в талии, юбки метались вокруг них, а железный ритм гремел над пустырем...
– Во рубят,– прошептал Янка.– На три четверти...
Танец ржавых ведьм гулко стучал, рокотал и рассыпался под зеленым лунным небом. Постепенно он стал казаться не таким громким. Зато узор его ритма сделался сложнее, красивее. Сквозь гулкие удары пробивалась россыпь мелких тактов, они переплетались, обгоняя друг друга... Потом в танец проник посторонний, пришедший издалека гул.
Это был нарастающий шум поезда. Старого поезда, какие до сих пор бегают на дачных линиях. Они мчатся по рельсам с деревянными шпалами и гремят колесами на стыках. Откуда он мог взяться? Поблизости не было рельсовых путей.
Гелька, Янка и Листик запереглядывались. В это время за пустырем, в сотне метров от пляшущих ведьм, возник в светлом от луны воздухе черный мост. Громадный, похожий на великанские ворота. Это был мост без начала и без конца. Его края терялись, таяли в воздухе – неясные и размытые. И вот на одном таком краю возникла голова поезда – допотопный локомотив с прожектором впереди и клочкастым шлейфом дыма над топкой. Паровоз выскочил на мост из ничего и потянул из этого ничего черные вагоны – с площадками сзади и спереди, с неяркой цепочкой оконных огоньков...
Это был не мираж. В земле отдался дробный гул колес, прилетел запах угольной гари.
А танец ржавых ведьм гудел и рокотал, будто ничего не случилось..."

"Голубятня на жёлтой поляне"