Статистика ВК сообщества "Библиотека дядюшки В."

«ЭпиВакКорона» сделана на особой пептидной платформе, ни одной такой работающей вакцины в мире пока нет. Пептидные вакцины начали разрабатывать еще в 80-х годах XX века, но поначалу — только для применения в ветеринарии. Их принцип довольно прост: показать иммунной системе какие-то небольшие, но зато самые характерные (иммуногенные) фрагменты белка патогена, те, на которых образуются нейтрализующие антитела. Белок сам по себе состоит из множества аминокислотных остатков, которых могут быть тысячи. Из этих тысяч для создания вакцины берут лишь небольшой кусочек и работают только с ним.

«Последовательность аминокислот можно сравнить с длинной нитью, а сам белок — со связанным свитером, который имеет определенную пространственную структуру, и если его этой структуры лишить, то мы получим лишь никому не нужную кучу нити, — объясняет молекулярный биолог, пожелавший сохранить анонимность из-за возможных проблем со стороны федеральных структур Минздрава. — И если специалист выберет из всей структуры только один маленький участок (обрывок белка) — пептид или несколько пептидов, не будет никакой гарантии, что специальные клетки организма — B-клетки — распознают эти пептиды и сформируют на них иммунный ответ в виде антител. Для создания «ЭпиВакКороны» взяли три обрывка S-белка коронавируса, которые специалисты «Вектора» сочли иммуногенными. Но не каждый фрагмент белка — его обрывок в виде пептида, будет сохранять нужную структуру, если его отделить от целого. Чтобы найти соответствующий, нужно провести большую инженерную работу, которую никто не делал, и «Вектор» также не мог, хотя бы потому, что на данный момент не существует подхода в молекулярной биологии для того, чтобы это сделать».

Более того, как показала практика, даже если бы удалось найти способ сохранять структуру белка, это не стало бы гарантией защиты от вируса:

«Когда ученые работали над ветеринарными вакцинами, в частности над вакциной от ящура, им удалось найти нужный фрагмент белка, способный сохранять свою структуру. При иммунизации животных образовывались нейтрализующие антитела (то есть способные самостоятельно обезвреживать вирус), и это считалось успехом. Но в дальнейшем, при проведении испытаний на животных, оказалось, что у вакцины очень низкая эффективность, и животные в конечном итоге начинали болеть. От идеи создания пептидных вакцин в дальнейшем отказались. На данный момент подобная платформа может использоваться только на уровне исследований, но не в контексте массовой вакцинации населения», — поясняет биолог.

Однако специалисты «Вектора» решили рискнуть, полагая, что именно у них получится создать вакцину, разработанную по этому методу. Они выбрали несколько участков S-белка коронавируса, синтезировали соответствующие пептиды, прикрепили эти пептиды к внутреннему N-белку вируса, полученному искусственным способом, и создали вакцину, которая теоретически должна защищать от коронавируса. При этом никто из разработчиков не может дать гарантии, что именно эти пептиды вызовут формирование необходимых антител в организме, которые смогут играть защитную роль.

«Я посмотрела, какие они взяли пептиды, и поняла, что многие независимые лаборатории также пытались понять, какие пептиды могут быть видны иммунной системе человека. И я обнаружила, что пептиды, найденные в независимых лабораториях, часто совпадают друг с другом, но не совпадают с пептидами, которые использует «Вектор» в своей разработке. Есть данные нескольких лабораторий — из Китая, Америки и так далее, и все они расходятся с выбором «Вектора», — рассказывает молекулярный биолог, основатель биотехнологической компании Sendai Viralytics (США) Ольга Матвеева.

МИФИЧЕСКИЕ АНТИТЕЛА

Когда «ЭпиВакКорону» стали презентовать как особую научную разработку, специалисты «Вектора» стали делать упор на ее псевдомягкость — способность вызывать меньше побочных эффектов и, соответственно, возможность меньше навредить тем, у кого есть противопоказания для вакцинации. Но на чем основывается подобное заключение разработчиков? В основном на заявлениях замдиректора ЦНИИ эпидемиологии Роспотребнадзора Натальи Пшеничной и руководителя НИИ вирусных инфекций ГНЦ «Вектор» Александра Семенова:

Прививка переносится очень легко, практически без побочных проявлений. Поэтому, кстати, «ЭпиВакКорона» рекомендована в том числе и пожилым — верхнего ограничения по возрасту она не имеет. Подходит она и людям с хроническими недугами — не секрет, что проблемы со здоровьем накапливаются с возрастом. Неприятных последствий не было ни у кого.

Но эти заявления до сих пор не подтверждены научными испытаниями. Более того, все участники клинических исследований — люди молодого возраста, пожилых и тех, кто имеет хронические заболевания, в списке испытуемых просто нет. На основе чего Семенов и Пшеничная сделали подобные заявления?

Добровольцы, участвующие в клиническом испытании вакцины, действительно не чувствовали ничего. Им нечего было обсуждать друг с другом, как, например, участникам исследования «Спутника», где в большей или меньшей степени побочные действия постоянно проявлялись, как и определенный титр антител, а вот испытатели «ЭпиВакКороны» не наблюдали ни одного, ни другого.

Добровольцы после укола «ЭпиВакКороны» действительно не чувствовали ничего. Но и не увидели потом нужных антител
По словам добровольцев, собравшихся в единый чат в Telegram, уровень их антител был равен нулю. Члены эксперимента проверялись в разных местах и коммерческих лабораториях, но существующие тест-системы антител просто не обнаруживали.

«Поначалу никаких сомнений в том, что вакцина работает, у нас не было, — рассказывает один из испытуемых. — Лично я был уверен, что «ЭпиВакКорона» — вообще вакцина субъединичная <Субъединичная вакцина — вакцина, для разработки которой используют весь белок, а не его фрагменты — The Insider>. И только потом, когда появилось больше информации, стало понятно, что это далеко не так. Люди начали сдавать анализы на антитела — у первых 15–20 человек их не было, мы решили, что просто попали на плацебников, но когда число тех, у кого антитела не превышали нуля, перевалило за 100, мы поняли, что что-то не так. Мы стали задавать вопросы».

На это «Вектор» и его головная организация Роспотребнадзор сначала отвечали, что антитела обнаруживаются только специальной тест-системой производства самого «Вектора», так как в S-белке порядка 12 детерминант, а в вакцину включены только три, и обычные методы, которые выявляют антитела, в данном случае неэффективны.

«Но это совершенная чушь, — рассказывает попросивший об анонимности молекулярный биолог. — Тест-система, которую продвигает «Вектор», мягко говоря, непонятная. Нет никаких данных о том, что она содержит в качестве антигена, и неизвестно, антитела на какой именно белок, нуклеокапсидный (N) или шиповидный (S), она выявляет. Есть некая пластиковая подложка, на которую «сажаются» белки, пригодные для выявления антител. При тестировании одни антитела связываются с другими, потом на них сверху наливают третьи — например, кролика или мыши, и дальше сверху льется раствор, который все это визуализирует (например, цвет меняется, либо эта субстанция светиться начинает). Но в тесте «Вектора» совершенно непонятно, что используется на самой первой стадии, то есть что закреплено на подложку. Можно что угодно закрепить, а потом на это «что угодно» будут образовываться антитела, которые не будут иметь ничего общего с вирусными белками».

В «Векторе» заявили The Insider, что их тест система направлена на детекцию антител одновременно к пептидам шиповидного белка и к нуклеокапсидному белку, но независимые наблюдатели отмечают — выявляет система антитела именно к нуклеокапсидному белку, которые не защищают от вируса.

«У всех вакцин свои проблемы, а проблема «ЭпиВакКороны» в том, что у нее есть своя несущая конструкция, и она состоит частично из вирусного белка, а частично — из бактериального. И поэтому антитела спокойно могут на этот бактериальный белок образовываться. И мы не знаем, отличает ли векторовский тест одни от других, но важно то, что там, помимо прочего, много других балластных (или нецелевых) антител, которые не выполняют защитную функцию», — поясняет Ольга Матвеева.

«Не выявляет тест «Вектора» антитела к S-белку, точнее, в редких случаях выявляет, но делает это очень плохо, мы проверяли ее на вакцинированных «Спутником», — вторит Матвеевой микробиолог, попросивший об анонимности.

Проще говоря, какие-то антитела вакцина «Вектора» может и вырабатывает, но это еще не значит, что они протективные, то есть помогающие бороться с вирусом. И если тест-система «Вектора» улавливает лишь непротективные антитела, это значит, что в ней нет никакого смысла.

Добровольцы решили прояснить, что происходит, с представителями «Вектора», а значит и Роспотребнадзора, так как «Вектор» — организация, подведомственная федеральной службе, и самостоятельно никаких комментариев не дает. Встреча прошла 2 февраля в онлайн-режиме. Участникам клинических испытаний (в их числе были и молекулярные биологи) на большинство заданных вопросов завотделом зоонозных инфекций «Вектора» и один из авторов патента «ЭпиВакКороны» Александр Рыжиков отвечал либо «Мы об этом не думали», либо «Я не знаю». Роспотребнадзор на все претензии и письма добровольцев, которые они направляли и самому ведомству, и «Вектору», и даже Минздраву ответил: «Мы открыты к диалогу, но никаких обращений от граждан к нам не поступало».


Тогда испытуемые отправили образцы сыворотки в независимую лабораторию вместе с контрольными образцами людей, вакцинированных «Спутником V» и переболевших коронавирусом, и обнаружили, что ни у одного из вакцинированных «ЭпиВакКороной» сыворотка не нейтрализовала вирус. Иными словами, эти люди (а на тот момент это более 60 человек) не были защищены от коронавирусной инфекции и могли заболеть в любой момент.

Если вакцина и правда не работает, сейчас под угрозой уже не десятки, а тысячи человек.

«За последние годы медицинское сообщество выработало четкие протоколы того, как нужно разрабатывать и проверять медицинские препараты, — поясняет научные журналист и молекулярный биолог Ирина Якутенко, — если эти протоколы не соблюдаются, невозможно сказать, что препарат можно использовать без опаски и что он имеет хоть какой-то эффект. Хуже всего, что когда такие препараты попадают гражданский оборот, люди используют их и думают, что защищены, хотя на самом деле никаких доказательств этому нет, а коронавирус при этом представляет реальную угрозу».

АННА ПОВОВА: ОТ ВЕРТОЛЁТОВ ДО ВАКЦИН

Ученых настораживает и то, что о вакцине не было никаких международных публикаций и всего две российские. В «Векторе» заверили The Insider, что этого достаточно: «Журналы «Вестник Российской академии медицинских наук» и «Инфекция и иммунитет», в которых опубликованы результаты исследований вакцины «ЭпиВакКорона», индексируются в международной базе данных Scopus. Журнал «Инфекция и иммунитет» также индексируется в международной базе Web of Science. Обе статьи доступны иностранным читателям на английском языке, их совокупное число просмотров превышает 30 тысяч». Однако, во-первых, 30 тысяч — это очень небольшое число (скажем, точно меньше, чем будет у этой публикации The Insider), во-вторых, оба этих журнала, находящихся в нижнем квартиле в международных базах и обладающих крайне низким импакт-фактором, годятся скорее для статей о санитарной обстановке в Ивановской области, а не о прорывной вакцине от коронавируса (для сравнения — о «Спутнике» писали в журналах Lancet и Science, наиболее уважаемых и цитируемых научных изданиях). В-третьих, по странному совпадению журнал «Инфекция и иммунитет», который издает НИИ эпидемиологии и микробиологии имени Пастера, подчиняется тому самому Роспотребнадзору, возглавляемому Анной Поповой, держательницей патента.

Первая статья «Вектора» о результатах исследования 1 и 2 фаз вышла в этом журнале только 25 марта и вызвала негодование российских ученых: огромное количество опечаток, отсутствие положительного контроля (то есть сравнения с точно работающими сыворотками), данных о безопасности вакцины у лиц с хроническими заболеваниями, нет даже описания теста, которым определялись антитела (причем, что забавно, их нашли даже у участников из группы плацебо).

«Есть такая аналогия с самолетом, когда разработчики говорят: «Мы покорили гравитацию совершенно новым методом, но мы вам покажем только фотографию самолета». Вы говорите: «Покажите фотографию того, как самолет летит» — «Нет, мы вам покажем самолет, но ни неба, ни земли там не будет». Вот это примерно то же самое, что специалисты «Вектора» написали о вакцине в журнале «Инфекции и иммунитет», — поясняет Ольга Матвеева.

«В нормальном журнале такая статья никогда не прошла бы рецензирование. Это серьезная ошибка эксперимента, потому что без положительного контроля совершенно непонятно, как интерпретировать результаты», — заявляет молекулярный биолог, попросивший об анонимности.

В самом «Векторе» ответили The Insider максимально расплывчато: «Количество положительных или отрицательных контролей в том или ином исследовании и их целесообразность определяются условиями, необходимыми для получения требующихся данных. С учетом этого в ряде экспериментов использовались положительные контроли, в ряде — отрицательные». Где и как использовался положительный контроль, в «Векторе» не уточнили.

Оказывается, в Роспотребнадзоре и подведомственном ему «Векторе» своя система рецензирования материалов. Как рассказала The Insider одна из бывших сотрудниц организации, попросившая об анонимности, гендиректор «Вектора» Ринат Маскютов с момента своего назначения мог месяцами не подписывать экспертные документы на отправку статей в журнал без объяснения причин, но при этом статьи с «нужным» составом авторов подписывались без всяких задержек. Под «нужными» авторами понимается глава Роспотребнадзора Анна Попова, сам Ринат Максютов, его отец Амир Максютов и многие другие, имеющие весьма опосредованное отношение к молекулярной биологии, но неоднократно фигурирующие в статьях, посвященных коронавирусной инфекции.

Сама Попова, будучи по образованию специалистом по гигиене, санитарии и эпидемиологии, в какой-то момент, не будучи узким специалистом и даже молекулярным биологом, занялась отбором пептидов для вакцины. Глава Роспотребнадзора имеет довольно внушительный список публикаций из самых разных сфер медицины: здесь и изучение последствий радиационных аварий, и патенты на протеиновые продукты с содержанием белков, и модели реагирования на распространение коронавирусной инфекции, и оценки популяционного иммунитета, и даже изучение мужского бесплодия в эпоху пандемии! Но особого внимания заслуживают патенты на аэромобильный противоэпидемический комплекс и вертолет, предназначенный для эвакуации больного особо опасными инфекциями. 328 научных статей, немалая часть из которых — экспериментального характера.

В «Векторе» однако настаивают, что Попова — большой ученый и настоящий автор патента: «Руководитель Федеральной службы по надзору в сфере защиты прав потребителей и благополучия человека Анна Юрьевна Попова действительно является одним из авторов патента на вакцину «ЭпиВакКорона». Данная вакцина создана на основе той же платформы, что и вакцина против лихорадки Эбола «ЭпиВакЭбола». По этой причине авторский состав патентов на данные вакцины в значительной степени совпадает. Как доктор медицинских наук Анна Юрьевна Попова участвовала в разработке препарата по аспекту применения вакцины в популяции».

Как отметила в разговоре с The Insider другая сотрудница научного центра, во время разработки вакцины Анна Попова собрала на совещание всех начальников отделов «Вектора» и спросила: «Верите ли вы в эффективность «ЭпиВакКороны»? Все присутствующие, кроме одного, ответили утвердительно, а в обороте оказался препарат, основанный на вере своих разработчиков в то, что он действительно работает. Один из разработчиков Александр Рыжиков заявил, что нейтрализующих тел в «ЭпиВакКороне» вполне может и не быть. Оказывается, не этого добивались разработчики вакцины — они хотели лишь, чтобы она защищала, а защита может быть основана на неизвестном нам принципе.

(Далее по ссылке)

Мы чувствовали в эти моменты, что НАТО и само не знало еще, что ему делать. После прекращения действия Организации Варшавского договора 1 июля 1991 года непонятна была судьба самой конструкции НАТО. Разнородные политические силы Европы и США задавали в тот период прямые вопросы чиновникам НАТО о целесообразности его существования в неизменном виде после исчезновения главного противника.

Сами чиновники поспешно искали ответы на такие вопросы. Нам потом уже объясняли их самые высокопоставленные военные: «Ребята, вы не представляете силу чиновничьего лобби в НАТО. Это тысячи чиновников в политическом сегменте организации. И вдруг кто-то захотел их лишить работы? Да они революцию в Европе устроят, лишь бы сохраниться».

— О каком количестве чиновников идет речь?

— На тот период — несколько тысяч в комитетах, поддерживающих организациях, региональных отделениях политических органов всех мастей. Об этом нам приходилось слышать, в частности, и от министра обороны США Уильяма Перри на переговорах с министром Грачевым в США в 1995 году.

— Почему же так все получилось?

— Одновременно в наших отношениях развивались и раздражающие факторы. В первую очередь это череда кризисов, связанных с распадом Югославии. Посол по особым поручениям, замглавы Госдепартамента Ричард Холбрук, один из авторов Дейтонских соглашений, приезжал в Москву на переговоры по Югославии.

За столом переговоров он вел себя очень резко. Наши дипработники, которых сегодня называют хамами и грубиянами, до такого стиля близко не дошли. Тяжело нам было с ним, ведь сил особых противостоять позиции высшего чиновника США в то время у России не было.

— Это можно выразить в цифрах?

— К середине 90-х годов российские вооруженные силы утратили возможность проводить войсковые операции оперативного масштаба.

Ни по логистике, ни по материально-техническому обеспечению и составу сил и средств мы не могли проводить корпусные и армейские операции. Наличие более-менее современной техники в войсках к концу 90-х годов было от 12 до 15%. Наиболее обеспеченными были РВСН, а по сухопутным войскам этот показатель был всего 3–5%. США тратили на одного военнослужащего 125–150 тысяч долларов в год. Наш показатель был на уровне 15–20 тысяч.

— Но в это время шли чеченские войны, проводились какие-то операции?

— Именно «какие-то». Это трудно назвать операциями. В Вооруженных силах было тогда 2,1 миллиона человек. Из этого числа с огромным трудом сумели найти для операций в Чечне 85 тысяч и с горем пополам их обеспечивать. Вот такое было реальное положение в то время, когда мы вели переговоры с НАТО. И его руководители, конечно, все это видели и понимали.

Министр МВД и министр обороны на совещании сообщали, что не имеют более ни одного даже сводного батальона, который они могли бы дать командующему нашей группировкой на усиление.

Лебедь видел перед собой две главные проблемы: положение в Чечне и вопрос расширения НАТО. Идти с этим было некуда, кроме Совета безопасности. Встал вопрос о поездке нашей делегации во главе с Александром Ивановичем в штаб-квартиру НАТО. Готовились серьезно, проводили закрытые круглые столы и совещания. Начали составлять доклад Лебедя перед руководством НАТО.

Лейтмотив, который мы облекли в слова, был прост: будет расширение НАТО — будут серьезные проблемы в будущем.

— А почему получился такой доклад? Что происходило за эти два года, если в самом начале обсуждали исключительно сотрудничество?

— События развивались для нас странно — как бы параллельно и независимо друг от друга. Вроде бы на переговорах все понимали, нам отвечали: «Да, да, да». А караван расширения тронулся с места и начал набирать инерцию.

Иллюзии закончились знаменитым разворотом над Атлантикой. Но это был уже жест отчаяния.

Многое решает активность и харизма конкретного человека. Не исключаю, что если бы Лебедь с его энергией и напористостью остался на этой проблеме, не было бы первой волны расширения или она прошла бы на других условиях. Кроме него, это никому среди высших политиков по большому счету тогда не было интересно.

Видимо, приоритеты политики в то время были другие. Мы хотели задружиться с НАТО. Это подтвердил и сам Путин — в начале своего срока он предлагал принять туда Россию. Видимо, и он пришел в большую политику с этой иллюзией. У военных таких иллюзий уже не было.

— Могли ли доклады разведки о слабости нашей армии, о невозможности решить проблему Чечни военными методами влиять на лидеров стран НАТО? Россией просто пренебрегли как слабым государством, из вежливости продолжая переговоры?

— Они знали все. Уровень их аналитической работы и системного анализа очень высок. Понятно, что многие наши заявления тогда они воспринимали как блеф.

Но хотя они и понимали, что многое из того, о чем предупреждаем, мы сделать не сможем, они очень внимательно смотрели на человеческий фактор. Западники подходят к его оценке несколько по-другому, чем мы. В своих документах они на первое место ставят именно лидерство, человеческие качества оппонента. Я не могу знать, какие выводы их разведчики докладывали высшим политикам в НАТО, когда видели таких руководителей, каких нам дала судьба.

///

— У нас сначала была предварительная встреча с председателем военного комитета НАТО Клаусом Науманном, немецким генералом. Как я заметил, он нас вполне понимал. Люди в погонах друг друга вообще проще понимают.

Вот тогда он нам напомнил о роли чиновничества в машине НАТО. Я его спросил, понимает ли он, что расширение обязательно приведет в будущем к конфронтации и мы снова друг на друга через прицелы будем смотреть? Он ответил:

— Понимаю, но надо мной политическое руководство.

— Так ты против расширения или нет?

— Я высказываю свое осторожное политическое мнение. Я не поддерживаю расширение, но высказать это не могу.

На обратном пути в самолете Лебедь сказал мне: «Посмотри, а ведь получилось ровно то, что нам говорили «мидюки» — в кулуарах вы будете слышать одно, а на встречах вы почувствуете совершенно другое». Как мы им ни доказывали, что конфронтация между нами рухнула, противника перед ними больше нет и надо все по новому теперь строить, нас практически проигнорировали.

— Какое впечатление на партнеров произвел сам доклад?

— Он состоял из восьми страниц и занял немного времени. По ходу доклада произошел комичный случай. Лебедь дошел в тексте до места, где перечисляются вероятные военные последствия расширения НАТО. Умный, интеллигентный Хавьер Солана внимательно слушал, вся делегация НАТО сверлила Лебедя глазами, пытаясь оценить его как человека.

Он зачитал все «ответные» пункты и со словами: «Ну, а если вы и на это не отреагируете, нам останется только…» И вдруг громко запел «Вставай, страна огромная!». Стояла полная тишина. Лебедь сидя, не фальшивя мотив, пропел несколько строк.

Рядом сидел замминистра Афанасьевский, с другой стороны от него — наш посол Виталий Чуркин. Оба испытанных дипломата начали в мою сторону косить глазами — что происходит? Меня больше интересовало, как Солане переведут строчку «с фашистской силой темною, с проклятою ордой». Потом выяснилось, что весьма адекватно перевели.

Лебедь не отводил взгляда от делегации НАТО. Потом он опустил голову и произнес: «Вот так все и будет». Сначала я думал, что Лебедя понесло. Но он вполне себя контролировал. При всей внешней жесткости он не был твердолобым.

— Сегодня это исполнение выглядит в глазах многих как вещее?

— В МИДе, наверное смеялись, обсуждая этот эпизод, — уж не знаю, как там дипломаты доложили. В официальной записке Афанасьевского все было стандартно: встретились, выразили позицию России, выслушали аргументы, провели дискуссию и так далее. В целом позитивная оценка события. А вот что доложил Чуркин, неизвестно.

Но реакция членов делегации НАТО после песни изменилась — они задумались. Мы еще минут двадцать говорили, и это было заметно. Они начали наперебой говорить: «Господин секретарь, что вы! Такого никогда не будет».

После у нас состоялась встреча с верховным главнокомандующим вооруженных сил НАТО генералом Джорджем Джулваном. Сидели напротив друг друга с Лебедем, оба здоровые десантники, и разговаривали так, как будто друг друга всю жизнь знали.

На меня произвела впечатление аскетичность обстановки в двух кабинетах командующего. Взгляд не на чем было остановить, кроме библиотеки и компьютера. Генерал Джулван сказал Лебедю: «Генерал, мы не очень понимаем, что делать. Сил у нас очень много, но просто уйти, как вы, мы не можем. Политическая критика нас разорвет, поэтому мы одну бригаду выводим по два-три года». Напомню, что там стояло четыре дивизии США.

Джулван продолжал: «Генерал, вы сами все видите: один из соперников оказался если не в нокауте, то уж в нокдауне точно. Снимайте перчатки, прекращайте бой». Лебедь ему в ответ: «А если второй очухается?» Джулван улыбнулся с хитрецой: «Ну, таким сильным этот боксер уже все равно не будет».

В марте 2004 года в НАТО вошли страны Прибалтики. А с их территории до важнейших центров управления Министерства обороны России (о чем так часто говорит Владимир Путин) не дальше, чем с Украины, а по некоторым направлениям гораздо ближе. Это уже в 790 км общей границы, в 140 км от Санкт-Петербурга и менее чем в 600 км от Москвы. Понятно, что военные в восторг от этого не пришли.

— А почему считается, что это плацдарм против России?

— Наша военная доктрина всегда учитывала, что НАТО отделено от нас другими государствами.

Чем больше протяженность общей границы с такой могучей военной организацией, тем хуже.

Это вытекает из всего военно-исторического опыта России, и уроки предков накрепко сидят в головах политиков и генералов.

— После прихода команды Путина довольно длительное время проблема расширения НАТО тоже не стояла на первом месте.

— Новый этап взаимоотношений с Западом все отсчитывают от мюнхенской речи Путина в 2007 году. Но речь Лебедя, произнесенная за 11 лет до этого в штаб-квартире НАТО в 1996 году, хотя и не имела таких медийных последствий, гарантированно дошла до адресата. И строилась она на тех же самых посылах. Отмечу, что после мюнхенской речи, в июне 2007 года, Владимир Путин ратифицировал «Партнерство ради мира».

— Значит, на что-то он еще надеялся?

— Да, мюнхенской речью он калитку до конца не закрыл. Но объяснил, что терминология в отношении России в высказываниях и статьях лидеров, аргументация в пользу расширения сферы военных операций НАТО очевидны. У России, по моему мнению, есть очевидная проблема: мы не закрепляемся на рубежах. Достигнутое в политике не становится долгосрочным достижением, не осваивается практикой. Мы в результате потом откатываемся назад еще дальше.

....

НАТО по-прежнему сильно, но совсем не так, как большинство населения себе представляет.

Та военная сила, которая стояла в Европе в 1995 году, несравнима с сегодняшней.

В одной только Центральной группе армий, помимо войск союзников, было два американских корпуса. Британские корпуса стояли в Северной группе армий. Вспомним 16-ю и 17-ю воздушные армии США, британскую Рейнскую армию. Это же махина была.

Но все это в прошлом. И когда я слышу сейчас, что в Прибалтику перебросили откуда-то бригаду, я воспринимаю это скептически, памятуя те масштабы. Дикторы бьются в истерике, но мне не страшно.

Меркель ушла с поста, когда ФРГ довела долю военных расходов до 1,8% ВВП. Вооруженные силы Германии — 175 тысяч человек. Это смех, во время холодной войны это была одна из самых боеспособных армий Европы: 11 дивизий, два армейских корпуса с авиацией и всем, что к ним положено. И вдруг все это исчезло.

— Так что же такое НАТО сегодня?

— Консультационные структуры, командные органы управления, информационные центры, центры анализа и сбора данных — очень много всякого. Центры больших данных. И снова чиновники, чиновники, чиновники… Эту инфраструктуру можно со временем обрастить мясом. Но для этого придется, как говорят военные, отмобилизовать, обучить, развернуть и за все заплатить! На такое члены НАТО пока не готовы.

Процедура принятия решений в НАТО — их слабая сторона. Хотя как военный разведчик вижу изменения в технологиях и средствах вооруженной борьбы, которые меняют военно-политическую обстановку. Пройдет не так много времени, и борьбу они будут вести уже не сухопутными группировками, как привыкли наши генералы. У американцев 300 F-35, а всего в НАТО более 500 таких самолетов в единой системе управления, оповещения и целеуказания. За прошлый год мы поставили в войска четыре боевых самолета пятого поколения.

В дополнение к F-35 есть более тысячи самых современных беспилотников. Ради выполнения этой программы Трамп год назад торпедировал соглашение о нераспространении ракетных технологий. В условиях такого ограничения США не могли передать некоторым союзникам технологии для локализации производства таких аппаратов. НАТО если и готовится, то к совсем другой войне.

В целом же безостановочное расширение НАТО, все более частое проведение военных кампаний в регионах, которые никогда в истории не были зоной ответственности этой организации, выведение флотов европейских союзников США в дальние походы на другой край земли (на чем настаивает Пентагон) — в первую очередь в интересах огромного слоя чиновников с очень сильным политическим влиянием.

Ответственным от Минобороны за отправку на «битву за урожай» автомобильных и ремонтно-восстановительных батальонов, а также подвижных авторемонтных мастерских (ПАРМ-1 и ПАРМ-3) был заместитель начальника Главного штаба Сухопутных войск. Он возглавлял комиссию, которая за полмесяца-месяц до отправки объезжала войска для проверки их готовности к маршу и работе. На местах за подготовку отвечали военачальники в ранге заместителя командующего округом (флотом); в Группе советских войск в Германии из-за особенностей её статуса этим занимался заместитель начальника штаба Группы — начальник организационно-мобилизационного управления. В своей деятельности они руководствовались «Инструкцией о подготовке автомобильных батальонов и организации их работы в период уборки урожая» №348/78, утверждённой Начальником Генерального штаба Маршалом Советского Союза Н.В. Огарковым 3 июня 1978 года. Думается, что Председатель Объединённого комитета начальников штабов Вооружённых сил США очень удивился бы, узнав, какие документы рассматривает и утверждает для отправки в войска его советский коллега.

...

От почётной миссии борьбы за урожай в Вооружённых силах СССР не мог отказаться никто — задействовались даже ВДВ и группы войск, находившиеся в Центральной Европе на передовой борьбы с империализмом. Например, Южная группа войск в Венгрии формировала оперативную группу трёхбатальонного состава (до 1,5 тысяч автомобилей и около 5 тысяч человек) — так, в 1982 году они отправились из Венгрии в северо-западную часть Краснодарского края. Всё руководство группы было набрано из состава ВВС, один из батальонов также сформировали из авиационных частей, а два других автобата были общевойсковые.

Крупные военные округа формировали по несколько оперативных групп. Например, Киевский военный округ ежегодно формировал четыре оперативных группы для отправки на уборку урожая в Южную Сибирь (в 1971-1972 годах — в Красноярский край). В ГДР каждая советская дивизия формировала отдельный автомобильный батальон по 500 автомобилей — местом их работы обычно был Казахстан.

Ракетные войска стратегического назначения выделяли семь оперативных групп — по одной от каждой ракетной армии и одну сводную от соединений центрального подчинения. Например, 50-я ракетная армия формировала группу четырёхбатальонного состава (2 тысячи автомашин) и участвовала в уборке урожая в Пензенской, Саратовской, Брянской, Ростовской и Новосибирской областях, а также Краснодарском крае.

Оперативная группа ВМФ состояла из четырёх батальонов — по одному от каждого флота. Начиная с 1965 года, эти батальоны собирались из морской пехоты Тихоокеанского флота (390-й полк морской пехоты), с 1975 года к ним присоединились черноморские морпехи. Обычно морская пехота выделяла по одной автомобильной роте от каждого флота. В мае 1982 года впервые получила задачу сформировать свою автороту 336-я отдельная бригада морской пехоты Балтийского флота (около 100 машин и более 200 человек). При этом командование автобата состояло из представителей ВВС Балтийского флота, а остальные роты были сборными со всего флота.

Каждая воздушно-десантная дивизия выделяла по одному сельхозбатальону в составе 500 автомашин и 1300-1500 человек. Пожалуй, только реально воевавшая группировка войск в Афганистане освобождалась от участия в продовольственной программе, но у неё хватало собственных хозяйственных забот.

В военных округах, на оперативной территории которых должны были работать батальоны «борцов за урожай», по приказу министра обороны, начиная с 1971 года, создавались специальные временные штабы под руководством заместителя командующего округом. Это было связано с тем, что в несколько округов (прежде всего, Среднеазиатский, Приволжский, Сибирский, Северокавказский, Туркестанский и Одесский) одновременно прибывала большая масса войск. Например, в Среднеазиатский военный округ ежегодно прибывали на работу несколько десятков автобатов — в среднем 50 тысяч автомобилей. В 1971 году их прибыло 54 тысячи, а в 1973 — даже 63,5 тысячи. Численность прибывавшего в Казахстан личного состава достигала 130 тысяч человек, временно увеличивая общую численность войск на территории округа почти вдвое. Размещение этой массы, руководство и обеспечение возлагались на принимающий округ. Он же обеспечивал связь с местными властями, начиная с ЦК компартии и совета министров республики и до председателей колхозов и совхозов. Поэтому нет ничего удивительного, что с таким опытом уборочных кампаний Среднеазиатский и Туркестанский военные округа успешно справились с задачами транзита и обеспечения войск, воевавших в Афганистане.

...

Дело в том, что и без этих колхозных полей один миллион человек из пятимиллионных Вооруженных сил СССР постоянно находились на различных работах в гражданском секторе. Из числа оставшихся одна треть постоянно находилась на боевой службе, на дежурствах и в караулах. Хозяйственные работы в войсковых частях тоже никто не отменял. И на этом фоне надо было изыскать еще четверть миллиона человек для полугодовой работы в колхозах. А в добавок к этому изъять до 100 тысяч войсковых автомобилей и запчасти к ним. Чтобы читатель понял, как это много, приведем такой факт: по состоянию на 1972 г. во всем Одесском военном округе имелось только 23 983 единицы автотракторной техники. Из них в кадровых частях — 9331, а остальные 14652 находились на хранении. Иными словами, «битва за урожай» могла поглотить почти весь войсковой парк боеготовых автомобилей.

Случись война в момент этой «битвы за урожай», и войсковое имущество, боеприпасы и горючее погибли бы на складах и в гарнизонах, как в 1941 году. Их просто некому было бы вывезти и рассредоточить, а в войсках некому было бы их принять. Возимый боекомплект в частях и соединениях превратился бы в «носимый» или «стационарный». О выдвижении войск из внутренних военных округов на фронт в Центральную Европу в соответствии с их оперативным предназначением не могло быть и речи.

...

Приведём пример 103-й гвардейской воздушно-десантной дивизии. В 1978 учебном году дивизия подверглась критике из-за низкого уровня дисциплины, несмотря на хороший уровень боевой подготовки. Статистику испортили десять чрезвычайных происшествий с десантниками «целинного батальона», и заместитель Министра обороны С.Л. Соколов едва не снял с должности командира дивизии. Здесь кроется корень ещё одной проблемы Советской армии: вместо боевых командиров должности постепенно занимали усердные завхозы.

Становится понятно, почему некоторые командующие армиями и даже группами войск весьма туманно представляли себе особенности своего ТВД и противостоявших им войск противника, не могли нанести обстановку на карту и внятно сформулировать своё решение. Они продвигались по службе благодаря другим талантам, постепенно превращая Вооружённые силы СССР в гигантскую трудовую армию. Жёсткую и нелицеприятную оценку последствий участия войск в «битвах за урожай» высказал Министр обороны СССР Г.К. Жуков в своей докладной записке в ЦК КПСС №61с от 10 мая 1956 года:

«Привлечение большого количества военнослужащих на работы не только нарушает нормальный ход боевой подготовки, понижает боевую готовность частей, но и создаёт ненормальное положение в организации караульной и внутренней служб, а также в уходе за оружием и обслуживании боевой техники. Кроме того, направленные на работы военнослужащие, будучи оторванными от боевой и политической подготовки и используемые рассредоточенными мелкими командами или одиночками, выходят из-под контроля своих начальников и разлагаются под влиянием окружающей обстановки. По возвращении в свои части они, как правило, являлись главными нарушителями воинской дисциплины, зачинщиками пьянства, самовольных отлучек, непослушания, а в ряде случаев и неповиновения начальникам. Всё это отрицательно влияло на общее состояние дисциплины в войсках. Выделение автомашин на работы в народном хозяйстве также отрицательно сказывалось на качестве боевой подготовки, так как остающиеся в частях машины не в состоянии были обеспечить учения…»

Когда я в 1983 году поступил в аспирантуру Техасского университета, единственным обязательным курсом на историческом факультете была история западной цивилизации. Так было практически во всех американских университетах. Стэндфордские студенты тогда уже скандировали: Hey, Hey, Ho, Ho, Western Civ Has Got To Go, в каких-то журналах начали появляться статьи о том, что западную цивилизацию придумали в начале XX века в Одессе на Малой Арнаутской улице, но альтернативы не было: западная цивилизация считалась фундаментом гражданского воспитания и культурной идентичности.

Прошло тридцать пять лет. От курсов этих ничего не осталось, а словосочетание «западная цивилизация» исчезло из академической жизни и политической риторики... Современный Запад — самый мощный союз в истории человечества, но общего литературного канона у него больше нет. Революция, которая началась четыреста лет назад, кажется, подходит к концу.

С появлением письменности некоторые тексты становятся каноническими, фундаментальными или «священными» в значении абсолютной истинности. Среди них мы видим в первую очередь записи избранных мест из устного репертуара (жреческие наставления, сценарии ритуалов, мифы происхождения, песни и связанные с ними эпические, лирические и драматические традиции). Другая категория — священные, или «классические», тексты, связанные с именами учителей и пророков, отвергнувших или реформировавших царящую ортодоксию: Конфуция, Будды, Сократа, Иисуса, Мухаммеда и др. Самые крупные и продуктивные каноны сочетают в одном пакете большое разнообразие жанров и значительно отличаются друг от друга по содержанию, объему, специфике чтения и т. д.

Христианство, как известно, выросло из иудейского канона. Западная его часть рано выделилась в особый мир. Римская церковь, в отличие от коптской, эфиопской, сирийской, грузинской, армянской и различных славянских церквей, которые проповедовали христианство в переводах на местные языки, утвердила латынь в качестве единственного сакрального языка. Это привело к появлению oтносительно сплоченной наднациональной интеллектуальной элиты и устойчивого канона, сочетавшего христианские тексты с греко-римской классикой, выстроенной вокруг Гомера и Вергилия. В политически раздробленном регионе то обстоятельство, что канон повествовал о чужом прошлом на языке, который не был ни для кого родным и (в отличие от санскрита, арабского и классического китайского) не претендовал на статус священного оригинала, было скорее преимуществом, чем недостатком. Так или иначе, на протяжении тысячи лет христиане латинского обряда читали одни и те же книги или слушали их в различных пересказах — то есть были цивилизацией, объединенной священными текстами.

Были, а потом перестали быть.

В XVI веке революция в книгопечатании и совместные усилия гуманистов и протестантов подорвали позиции латинской Библии. Благодаря переводам Священного Писания жители Западной Европы наконец догнали армян, славян и других христиан в деле сакрализации национальных языков. Примерно в то же время французский язык начал успешно конкурировать с латынью в сфере высокого искусства: классицисты победили классиков, язык французского короля стал языком французской поэзии, а язык французской поэзии стал «латынью современности».

Но если латынь была нейтральным инструментом, то французский язык давал преимущество одной из европейских стран. Одну из самых радикальных революций в истории западного христианства совершили главные соперники французов, объединившиеся в 1707 году в Королевство Великобритания: изобретение Макферсоном шотландского Гомера стало международной литературной сенсацией, источником вдохновения для гердеровской филологической революции и образцом для бесчисленных подражаний.

Исландские саги, «Песнь о Роланде», «Песнь о Сиде», «Песнь о Нибелунгах», «Беовульф» и прочие подобные тексты были извлечены из библиотек и возведены в ранг национальных сокровищ. «Слово о полку Игореве» было вовремя найдено, некоторые другие рукописи — более или менее искусно подделаны, а бытовавшие устно сказания — записаны и в той или иной форме опубликованы. В Финляндии врач по имени Элиас Лённрот написал «Калевалу», в Эстонии врач по имени Фридрих Крейцвальд написал «Калевипоэг», в Латвии офицер русской армии Андрей Пумпур написал «Лачплесис». Все они говорили от лица нации.

Но большинство новых и обновленных европейских наций последовали примеру Англии, канонизировав не текст, а писателя Нового времени, величие которого равно величию его творений или значительно превосходит его. Первым современным бардом стал бард первой современной нации: канонизация Шекспира началась с научных изданий его сочинений в 1710-е, проникла в школьное образование в 1720-е, въехала в виде бюста в Вестминстерское аббатство в 1741-м и превратилась в полнокровное бардопоклонство в ходе экстравагантного шекспировского юбилея 1769 года — с речами, декламацией, пушечными салютами, звоном колоколов, открытием памятника и перетягиванием каната между двумя командами шекспировских героев.

Три года спустя во Франции по инициативе Вольтера прошли первые мольеровские торжества. В течение последующих полутора веков у большинства европейских наций появились свои собственные национальные поэты и породившие их (или порожденные ими) «золотые века». Итальянцы и грузины обратились к Средним векам, выбрав Данте и Руставели. Испания, Португалия и Голландия стали нациями эпохи Возрождения и канонизировали имперскую ностальгию, выбрав Сервантеса, Камоэнса и Вондела.

Но большинство стран нашли национального поэта среди ныне живущих или недавно умерших. Гете и Шиллер в Германии, Андерсен в Дании, Бернс в Шотландии, Йонас Хадльгримссон в Исландии, Маха в Чехии, а также Пушкин, Мицкевич, Петефи, Эминеску и Шевченко были коронованы при жизни или вскоре после смерти.

Поскольку большинство национальных культур основано на культе родной речи, почти все культурные святые — писатели, известные как родоначальники или реформаторы национального языка и литературы. Но есть и исключения. В Финляндии партнером «Калевалы» и главным культурным героем национального возрождения является Сибелиус, в Польше Шопен не отстает от Мицкевича, а в Чехии Сметана и Дворжак конкурируют с Махой. В Голландии иконография «золотого века» представлена в первую очередь в живописи, и со временем первенство перешло от поэта Вондела к Рембрандту. В Италии Рафаэль и Леонардо ни в чем не уступают Данте. Но как в аграрную, так и в индустриальную эпоху во главе канона находится текст, а в центре национальных систем образования — чтение. Ни искусствоведение в Италии и Голландии, ни музыковедение в Чехии и Польше не являются обязательными предметами, а литература наряду с историей является. Причем школьные программы по истории обычно вплетают отечественную историю в некоторую версию всемирной истории, в то время как литература остается преимущественно или исключительно «родной». Музыка и живопись мобильны, литература привязана к языку.

Главным исключением стали ранние фавориты. Во Франции ни один из их кандидатов не одержал решающей победы. Большинство новых канонов были направлены против французской культурной гегемонии, романтизм противопоставлял себя французскому классицизму. Во Франции потребность в доморощенном Гомере не ощущалась столь остро. Французская элита не смогла достичь консенсуса: Рабле так и не стал французским Сервантесом, Мольер — французским Шекспиром, а Гюго — французским Пушкиным.

А общеевреопейская революция национализации — одновременно антифранцузская и антихристианская — к началу ХХ века в основном завершилась. Бывшие западные христиане перестали читать одни и те же книги. На смену «Христианскому миру» пришла «Европа» с размытыми восточными границами. У каждой нации был свой пантеон, свой национальный поэт и своя система образования, построенная на национальном каноне.

В конечном счете рукописные священные тексты аграрных монархий сменились печатными литературными канонами национальных государств. Произошел возврат к племенному язычеству, причем интересно, что, хотя революция эта была преимущественно буржуазной, роман — главный жанр европейской буржуазной культуры — очень слабо представлен в национальных пантеонах. В центре большинства канонов находятся формы, пришедшие из устной культуры: драма, эпос и лирическая поэзия.

Культы украинца Шевченко и португальца Эминеску структурно и функционально аналогичны культам Сервантеса и Шекспира. Памятники Пушкину в Москве и Камоэнсу в Лиссабоне были открыты одновременно, в июне 1880 года. И обеих церемониях участвовали тысячи правоверных читателей.

Европейская экспансия сопровождалась почти повсеместным распространением литературных культов и канонов: от Тагора в Бенгалии до Нгуена Зу во Вьетнаме и Хосе Рисаля на Филиппинах. В Иране возросла интенсивность культа «Шахнаме» Фирдоуси, а в Китае канон в начале XX века расширился за счет новой художественной прозы. В Латинской Америке к сохраняющимся культам Сервантеса и Камоэнса присоединились культы Хосе Марти, Пабло Неруды, Габриэля Гарсия Маркеса и других.

В сегодняшнем мире культурные сообщества, располагающие сакральными письменными традициями, можно разделить на три основные категории.

Первая — национальные государства со своими литературными канонами, национальными эпосами и поэтами.

Вторая — сообщества, объединенные священными писаниями, которые так или иначе связаны с фигурами пророков, учителей, сказителей и законодателей. Какие-то из этих традиций (в т. ч. китайская, индийская, иудейская, буддистская, христианская и исламская) подпадают под определение цивилизации, какие-то, по причине их малого размера, не подпадают. Какие-то принято называть религиями, какие-то нет. К текстам, объединяющим такие сообщества, можно отнести собрания сочинений Маркса и Энгельса, которые в XX веке конкурировали с пророческими и национальными канонами. Тексты, приписываемые харизматичным правителям XX века - «Краткий курс истории ВКП(б)», «Маленькая красная книжица», «Зеленая книга» и «Рухнама» - функционировали как священные писания, но не пережили авторов.

Наконец, третья категория — общества, организованные вокруг культа легально-политических документов. Здесь речь идет еще об одной революции в истории бывшего латинского христианства. Государство, образующее сегодня центр современного Запада и производящее его основные мифологемы, является мессианско-политическим, а не национальным. США импортировали некоторые элементы бардопоклонства бывшей метрополии и предприняли несколько попыток создать собственный канон («Песнь о Гайавате» Лонгфелло написана в размере «Калевалы», а некоторые авторитеты активно лоббировали канонизацию Марка Твена, в первую очередь сам Марк Твен), но фундамент национальной культуры США образуют политические тексты: Конституция и Декларация независимости. Отсутствие племенной и культурной однородности компенсируется демонстративным поклонением политическим институтам и символам. Вернее, компенсировалось до недавнего времени.

Американские университеты отказались от христианско-классического канона примерно в одно время с европейцами. Но, вместо того чтобы заменить его литературным пантеоном, они учредили курсы по истории западной цивилизации, понимаемой как предыстория американского либерализма. Списки рекомендованной литературы включали в себя Библию короля Якова, отдельные греческие и римские тексты в переводе, классиков европейской философии начиная с Платона и избранные места из крупнейших европейских литературных пантеонов. В подавляющем большинстве таких списков американской литературы не было.

После Второй мировой войны США встали во главе так называемого свободного мира, сильно расширившего бывший христианский мир и западную цивилизацию, но организованного по-прежнему вокруг «атлантического» ядра. Под влиянием американской модели часть западноевропейских элит начала двигаться в сторону общезападной политической риторики, но после культурной революции и деколонизации 1960-х годов и победы романтического антилиберального мультикультурализма в 1980–1990-е годы и она начала размываться. На смену «свободному миру» пришла универсальная идеология прав человека, то есть идея распространения американского (изначально протестантского) либерализма на все человечество. Роль сакрального текста стала играть Всеобщая декларация прав человека.

Однако вскоре ситуация снова изменилась. Сегодняшний Запад, с одной стороны, называет себя международным сообществом, соразмерным всему человечеству, а с другой — представляет собой военно-экономический союз, направленный против тех, кто (по малопонятным причинам) выступает против него. Союз этот, что очень важно, объединяет под одной крышей два чуждых друг другу мира: этнический национализм государств «Новой Европы» (или Восточной), опирающихся на романтические национальные каноны образца XIX века, и космополитизм «Старой Европы», в первую очередь протестантской, а также США и других бывших колоний британских поселенцев, культивирующий этническую солидарность внутренних меньшинств и вновь прибывающих мигрантов в рамках делегитимации собственных исторических сообществ (в том числе национальных пантеонов, сакральных политических текстов и того, что осталось от общезападного литературного канона).

Все это очень похоже на Советский Союз 1920-х годов: коренизация ранее угнетенных народов и денационализация русского ядра империи. «Великодержавный шовинизм» преодолевался при помощи самодисциплины и пролетаризации; национализм угнетенных — при помощи национального строительства со стороны государства. Но в советском случае эта политика была чисто инструментальной и декларировалась как временная. Уступки национальной форме должны были привести к росту социалистического содержания вплоть до полного отмирания наций и государства при коммунизме.

На Западе сто лет спустя сочетание сакрального национализма окраин и запретного национализма ядра не встроено ни в какую внятную идеологию будущего братства и ограничивается самоочищением и институциональным ограничением носителей унаследованных привилегий. В этом контексте чрезвычайно продуктивной оказалась победившая в Германии идеология национальной вины, построенная на сочетании христианской и фрейдистской исповедальности. Впервые в истории общества ритуально объединяются, не празднуя победы и оплакивая поражения, а любуясь на себя в зеркале коллективного раскаяния. И одновременно ритуально разъединяются, отказывая себе в общем прошлом и подразделяя граждан на группы, имеющие и не имеющие права на племенную солидарность. (И одновременно, тоже впервые в истории, деконструируют деление человечества на мужчин и женщин.) Глобализация требует победы коллективного Запада и одновременно создания на месте коллективного Запада автономных, взаимозаменяемых, ничем не связанных индивидов.

Итак, на смену рукописным священным текстам аграрных монархий пришли печатные литературные каноны национальных государств и сакральные легально-политические тексты колоний поселенцев, а те, в свою очередь, сменились артефактами и цифровыми технологиями, не привязанными к определенным ограниченным сообществам. Жители западных метрополий перестали быть «людьми писания», как это называется в Коране. Западная цивилизация перестала быть осмысленным понятием и предметом изучения. Запад есть, а слова нет.

Тем временем идеологические оппоненты Запада — Китай, Иран, Индия, исламский мир — остаются чрезвычайно сплоченными, спаянными книгами, которые члены этих сообществ продолжают читать в школе и дома. При этом существенно, что на Западе эти тексты в круг школьного чтения не входят. Глобализация означает включение голосов внутренних меньшинств и иммигрантов, но не образцов других цивилизационных канонов. Ни «Рамаяна», ни «Беседы и суждения» Конфуция, ни Коран, ни «Шахнаме», ни «Сон в красном тереме» в списки рекомендованной в школах литературы не входят. Глобализация глубоко провинциальна.

Что касается России, то русский литературный канон без труда победил марксизм и по сей день отлично себя чувствует. В соревновании с «Евгением Онегиным» у Маркса и Ленина не было никаких шансов. К началу 1930-х годов советская система образования этот факт признала и больше не оспаривала — не говоря уже о советских читателях начиная с тов. Сталина. В том, что касается литературного канона, Россия больше всего похожа на восточноевропейские этнократии, но есть одно отличие: наш Пушкин лучше всех.

Последние несколько лет не назовешь спокойными, но даже в них сложно найти выходные, сопоставимые с прошедшими по насыщенности. Трудно вспомнить, когда еще такое количество самых разных мировых спецслужб одновременно выдавали бы столько разоблачений сразу. Пока российская ФСБ совместно с белорусским КГБ предотвращали госпереворот в Белоруссии, покушение на Лукашенко и похищение его детей, чешские спецслужбы, по всей видимости, вместе с западными коллегами раскрыли то, что уже назвали «актом государственного терроризма». Они обвинили Петрова и Боширова в подрыве оружейного склада в Чехии с двумя погибшими. Тех самых Петрова и Боширова, которых ранее обвиняли в покушении на Скрипаля в Солсбери.

Оба разоблачения поначалу кажутся дурацкими пародиями и вызывают немало вопросов. Но их балаганность обманчива, а на вопросы вряд ли кто-нибудь потрудится отвечать. Можно не сомневаться, что уже на этой неделе обе стороны в противостоянии России и Запада сделают из сказанного далекоидущие выводы. Причем цель у выводов и тех и других будет одна – окончательно убрать полутона и заставить однозначно выбрать сторону всех, кто оказался в пространстве между Западной Европой и Россией.

ВЫТЕСНЯЮЩИЙ ВЗРЫВ

Сложно сказать, в каком из субботних скандалов больше мрачного абсурда – в чешском или в белорусском. С одной стороны, ставшие мемами Петров и Боширов едут в туристическую Чехию, чтобы взорвать там склад вооружений вместе с работниками. С другой – группа немолодых белорусских политологов и активистов обсуждает в зуме, как им лучше расправиться с Лукашенко и захватить власть. Одних хочется спросить про пражские шпили, других – про то, объявят ли после переворота Черноморск вольным городом. Но чем больше всплывает деталей, тем яснее становится, что и там и там дело серьезное – как минимум, по последствиям.

Чешские власти приводят доводы в пользу своих обвинений, что Петров и Боширов причастны к взрыву на оружейном складе в Врбетице, который произошел в октябре 2014 года и унес жизнь двух работников склада. По их словам, оба были в эти дни в Чехии, остановились в гостинице недалеко от склада и даже заказали себе пропуска на склад, который – коммерческое предприятие и доступен для потенциальных клиентов.

По утечкам в чешских СМИ, есть даже кадры с камер наблюдения, как Петров и Боширов посещают склад за день до взрыва. С того же склада оружие поставлялось на Украину, где тогда шли активные боевые действия в Донбассе. А поставщиком выступал болгарский бизнесмен Гебрев – его потом попытаются отравить в Софии.

Эти объяснения не снимают многих вопросов. Например, почему на том же складе через два месяца произошел еще один взрыв? Или почему чешские власти публично заявили об обвинениях только сейчас, спустя шесть с половиной лет после происшествия? Хотя бывший министр иностранных дел Чехии Петржичек утверждает, что знал про это давно. Но все эти вопросы вряд ли заинтересуют тех, кто будет принимать решения, как реагировать на результаты расследования.

Чехия уже объявила, что вышлет 18 российских дипломатов – всех, кого считает сотрудниками спецслужб под прикрытием. Это означает, что в ответ куда менее масштабное посольство Чехии в Москве будет фактически закрыто, как и чешские консульства в Екатеринбурге и Санкт-Петербурге. Контакты двух стран будут заморожены.

Можно забыть о поставках в Чехию Sputnik V, обсудить которые в Москве в конце апреля собирался чешский вице-премьер Гамачек. Какие теперь могут быть визиты и поставки. Очевидно, будет закрыт вопрос и об участии «Росатома» в тендере на строительство новых энергоблоков АЭС Дукованы, ценой несколько миллиардов долларов. Чехию давно критиковали на Западе за то, что она готова рассматривать энергетические предложения от враждебной Москвы. Теперь возразить что-то на эту критику будет почти невозможно.

Понятно и то, что на одной Чехии все не остановится. Уже сегодня чешские власти начнут консультации со своими союзниками по ЕС и НАТО. Обвинение в государственном терроризме на территории страны НАТО, повлекшем гибель ее граждан, – это серьезнее, чем покушение на двойного агента Скрипаля. В сочетании с темой Навального, дело вряд ли ограничится простой высылкой дипломатов в знак солидарности, хотя и она может свести почти к нулю дипломатическое присутствие многих стран Европы в Москве. Скорее всего, в результате европейские страны заметно сократят взаимодействие с Россией по самым разным вопросам, а уже начатые проекты окажутся под сильным давлением.

Новые порции санкций и осуждений не только исключат поставки российской вакцины в Европу, но наверняка затронут и те сферы, где пока еще сохраняется сотрудничество, – особенно энергетику. Трудно представить, как в таких обстоятельствах может быть достроен и полноценно использоваться «Северный поток – 2». Участие России в строительстве АЭС в Болгарии и Венгрии столкнется с новыми, возможно, непреодолимыми трудностями. Диверсификация импорта газа от российских трубопроводов к СПГ на Балканах и в Центральной Европе получит дополнительный импульс. Даже простые поездки из России в Европу и наоборот могут стать намного сложнее – тем более ввести новые ограничения будет гораздо проще сейчас, когда границы остаются почти закрытыми уже больше года.

СБЛИЖАЮЩИЙ ПЕРЕВОРОТ

Россия, со своей стороны, будет глубже окапываться там, где имеет определяющее влияние, еще жестче реагируя на любые проявления того, что считает западным вмешательством. История с белорусским переворотом показывает, как трудно теперь будет Минску вернуться даже к ограниченной многовекторности.

Понятно, что пикейные жилеты, рассуждающие о свержении режима в ресторане на Садовом кольце, вряд ли представляли угрозу для власти Лукашенко. А разговоры о том, что заговор организовали США, плохо вяжутся с печальным уровнем его организации. Скорее, оппозиционных политологов в Москву выманил провокатор спецслужб, представившийся мятежным силовиком, а они, воодушевившись, наговорили под камеры на попытку госпереворота.

Но это не отменяет главного: активное участие в операции ФСБ показывает новую степень сближения силовиков двух стран, а публичные заявления Лукашенко, что покушение на него одобрило высшее руководство США, возводят еще одно препятствие для связей Минска с Западом.

Случайно или нет, раскрытие заговора политологов совпало с новой волной активности вокруг интеграционных карт, которые должны унифицировать жизнь в России и Белоруссии сильнее, чем в странах ЕС. А кульминацией активного обмена визитами на высоком уровне станет широко анонсированный приезд в Москву самого Лукашенко 22 апреля, сразу после долгожданного обращения Путина к Федеральному собранию.

Белорусский лидер уже пообещал принять в ближайшие дни какое-то судьбоносное решение. Гадать о том, что это будет, – занятие бессмысленное. Зная любовь Лукашенко к громким фразам, оно запросто может оказаться какой-нибудь мелочью. Но на общий тренд это не повлияет: Москва твердо намерена воспользоваться нарастающими трудностями Минска – от санкций и проблем в экономике до протестов и салонных заговоров, – чтобы максимально тесно привязать Белоруссию к себе, лишив ее всякой возможности для маневра. И не очень понятно, что Лукашенко может и хочет противопоставить этому процессу.

От исторических аналогий часто бывает больше вреда, чем пользы для понимания текущих событий, но трудно избавиться от ощущения, что восточная часть Европы сейчас переживает что-то похожее на то, что вся Европа пережила в 1948 году. Вот всего несколько месяцев назад ничего еще вроде бы не было решено: коммунисты сидели в правительстве Франции, Чехословакия собирала делегацию на саммит о плане Маршалла, а для Германии каких только проектов не предлагали. Но проходит совсем немного времени, и континент делится на два скованных жесткой дисциплиной лагеря.

Причем обе стороны не возражают против появления четкой границы между ними и даже более-менее согласны между собой, где она должна проходить – уточняются лишь мелкие детали. А в целом СССР не готовит коммунистических переворотов в Париже, а США – контрпереворотов в Праге, потому что реалистично оценивают и собственные силы, и то, что готова или не готова принять противоположная сторона.

С тех пор соотношение сил изменилось, а разделительная линия отодвинулась сильно на Восток, но вот обоюдное стремление к ясному и однозначному размежеванию снова похожее. И понятно, что Россия готова смириться с утратой всякой роли в чешской энергетике, а США не планируют прикладывать больших усилий для защиты белорусского суверенитета. Заканчивается время, когда какая-нибудь мелочь, вроде другой даты президентских выборов в Белоруссии, могла изменить контуры быстро формирующегося разграничения. Граница костенеет, исключая возможность не только перехода на другую сторону, но и отказа от выбора стороны.

30 апреля 1945 года фюрер Германии Адольф Гитлер покончил жизнь самоубийством, а через несколько дней прекратил существование и Третий рейх. Событие в новой европейской истории беспрецедентное, отсылающее к античности, для которой гибель правителя не вместо, а вместе с царством была в порядке вещей. Наполеон и Вильгельм II, с которыми часто сравнивают Гитлера, по итогам своих проигранных войн «отделались» отречением, а их империи – суровыми, но сохранявшими суверенитет условиями мира. На сей раз все было по-другому.

«ГОСУДАРСТВО - ЭТО Я»
Третий рейх принято представлять крайним воплощением немецкого орднунга, четко отлаженной государственной машиной, но с реальностью это представление не имеет ничего общего. Это даже не СССР, где партия хоть зачастую и дублировала государственные структуры, но было хотя бы понятно, за кем остается руководящая роль. Гитлер же, ликвидировав в ходе национал-социалистической революции политическую систему Веймарской республики, оттеснив на обочину ее элиты, создал параллельно традиционным министерствам кучу партийных и общественных структур со схожими функциями, а затем максимально перемешал их компетенции.

В итоге практически не было такой сферы, за которую не отвечало бы сразу несколько инстанций, яростно сражающихся между собой за ресурсы и полномочия. К примеру, министр экономики Ялмар Шахт пытался урезать слишком обширную власть министра продовольствия, при этом Шахту приходилось отбиваться от посягательств на свою «территорию» главы объединенных профсоюзов Роберта Лея. В борьбе с Леем у него был союзник в лице заместителя Гитлера по НСДАП Рудольфа Гесса, но и вдвоем им приходилось непросто, ибо Лей по совместительству являлся руководителем орготдела нацистсткой партии и к тому же личным другом фюрера. И все вместе они объединялись, когда нужно было бить по загребущим рукам уполномоченного по Четырехлетнему плану Германа Геринга.

Эти и множество других конфликтов Гитлер не то что не пытался предотвратить, а наоборот поощрял. Жизнь, считал он, «невозможно подчинить конституции и уставам», важно сохранить «созидательную силу революционного порыва», так что вперед – в борьбе обретешь ты право свое. «Надо сделать так, чтобы люди терлись друг об друга, от трения возникает тепло, а тепло – это энергия», – отвечал он на жалобы о бессмысленном соперничестве и дублирующих приказах.

В результате ⁠такого трения порой приходилось устраивать пышные похороны ⁠– как Гейдриху, который, оставаясь формально подчиненным Гиммлера, стал метить на его место. Гейдриха уже было вытащили с того света после покушения чешских диверсантов, но тут его посетил личный врач рейхсфюрера СС – исход оказался летальным. Впрочем, гораздо чаще от трения в верхах гибли не партийные бонзы, а простые смертные. Вермахт, например, с 1942 года отчаянно пытался выцарапать у ВВС солдат из явно избыточного наземного персонала, чтобы заткнуть дыры в истекающей кровью пехоте. Но когда генштаб добился от фюрера приказа командующему люфтваффе Герингу поделиться с армией людьми, тот вместо отправки их в пехотные «учебки» продавил создание личной армии – «авиаполевых дивизий». В результате эти дивизии, не знакомые с тактикой пехотного боя, несли огромные потери.

На ⁠каждую отрасль приходилось по две-три ненавидящих друг друга ⁠структуры, и внутри каждой из них воссоздавалась ⁠та же клановая грызня. Герингу ⁠мало было, что статс-секретарь министерства авиации Мильх ⁠находится на ножах с начальником генштаба люфтваффе Ешоннеком. Чтобы добавить перца, он вывел из подчинения Мильха главу службы боевого снабжения генерала Удета и стравил его с двумя другими «иерархами». Дело от этого, как пишет историк Рихард Зухенвирт, конечно, страдало, зато «отсутствие единства среди ближайших соратников Геринга уменьшало опасность потери им власти вследствие собственной некомпетентности».

Своеобразным «дном некомпететности» стало назначение Гитлером в январе 1945-го Гиммлера командующим группой армий «Висла». Политические оппоненты Гиммлера прекрасно понимали, что тот, будучи абсолютным профаном в военном деле, завалит поручение, и… на все лады восхваляли мудрость фюрера. Подорвать реноме рейхсфюрера СС в глазах Гитлера было для них важнее, чем сдержать рвущегося к Берлину Жукова. Ведь доверие фюрера было важнейшим властным ресурсом в Третьем рейхе, вовремя брошенная в его ухо реплика могла перекрыть результаты десятка совещаний, ибо спонтанная реакция Гитлера тут же воплощалась в безоговорочный приказ. А лишенный доверия Гиммлер – пусть ценой военного поражения – был не так опасен конкурентам.

Личное расположение фюрера было индульгенцией на все случаи жизни. Лей мог сколько угодно спиваться, транжирить средства профсоюзов, превращать их в коррупционную кормушку, но так и остался председателем Трудового фронта до мая 1945-го. Геринг продолжал скупать шубы и картины, пока немецкие города горели под бомбами «ланкастеров» и «летающих крепостей», но снят со всех постов был лишь за неделю до смерти Гитлера, когда слишком поторопился занять его место.

Третий рейх на поверку оказывался крайне запутанной и неэффективной системой управления, львиная доля энергии топ-менеджмента которой уходила на борьбу за доступ к телу фюрера. Зато, по примеру Людовика XIV Гитлер мог бы с полным основанием заявить: «Государство – это я». Именно созданные вручную «творческие конфликты» наделяли его беспрецедентной властью, делая независимым от традиционной бюрократии и ставя в положение высшего и незаменимого арбитра.

Еще одним плюсом этого хаоса в его глазах было то, что наличие множества «компетентных органов» снимало в глазах немцев персональную ответственность фюрера за все, что им не нравилось в нацизме. «Было очень распространено мнение, что Гитлер ничего не знал об этих очевидных превышениях власти своими людьми – и, конечно, пресек бы их, если бы узнал», – писал в мемуарах фельдмаршал Манштейн. Даже когда бомбы стали сыпаться на их головы, немцы костерили Геринга, но ни в коем случае не его прямого начальника.

А свой высокий рейтинг Гитлер считал важнейшим политическим фактором. Когда 22 августа 1939 года он обосновывал перед генералами необходимость немедленно начать войну, то привел и этот довод: «Ведь это факт, что никто, пожалуй, не пользуется таким доверием немецкого народа, как я. В будущем, верно, не будет другого человека, который имел бы больший авторитет, чем имею я…» А значит, железо надо ковать, пока немцы готовы без раздумий идти за ним на восток завоевывать жизненное пространство. «Ни военная, ни штатская личность не сможет меня заменить, – повторил он через три месяца. – Судьба рейха зависит только от меня».

БЕЗОГОВОРОЧНАЯ КАПИТУЛЯЦИЯ ИЛИ КОСПЛЕЙ 1918-ГО?

Поначалу это перерождение Германии ускользало от ее противников. В октябре 1939-го, отвергая призывы фюрера к мирным переговорам, британский премьер Невилл Чемберлен одновременно выразил готовность начать их «с германским правительством, которому можно верить». Сталин в приказе от 23 февраля 1942 года писал, что СССР не ставит себе целью «уничтожить германское государство», а хочет лишь освободить захваченную территорию, свержение же «клики Гитлера» называлось «желательным», но отнюдь не обязательным условием мира. Предполагалось, что в крайнем случае Гитлер, как и любой другой заведший свою страну в тупик правитель, может быть смещен своими соратниками и заменен на более адекватного персонажа.

Когда к январю 1943-го Рузвельт и Черчилль поняли, что этого не случится, они высказали беспрецедентное в международных отношениях требование о безоговорочной капитуляции Германии. Сталин не сразу поддержал его. В июле 1943-го в СССР был учрежден Национальный комитет «Свободная Германия», к которой примкнул сформированный из военнопленных «Союз свободных офицеров» (ССО). В их программных документах провозглашалось: «Война продолжается исключительно в интересах Гитлера и его режима», но если он будет уничтожен внешней силой, «это будет означать конец нашей национальной независимости, расчленение нашего отечества». Отсюда вытекала цель – свержение Гитлера «в результате освободительной борьбы всех слоев немецкого народа» и создание нового правительства, с которым союзники могли бы заключить мир.

Создание НКСГ и ССО зачастую рассматривается как исключительно пропагандистский ход Москвы, и напрасно. Если посмотреть на ситуацию лета 1943-го глазами Сталина, раздраженного затяжкой с открытием второго фронта, мир с Германией без Гитлера виделся предпочтительнее, чем мучительное перемалывание вермахта на пути к Берлину. И если бы усилия НКСГ подвинули немцев в рейхе на свержение фюрера – то почему бы и нет?

Другое дело, что немцы решились действовать с большим опозданием, да и не так, как рассчитывал комитет. Характерна реакция одного из лидеров ССО генерала Зейдлица на покушение 20 июля 1944 года: «До чего докатилась наша армия! Покушаться на главнокомандующего – какие-то балканские методы». Чего же они хотели, призывая к свержению Гитлера? Они хотели повторения «благонамеренного мятежа» немецкого генералитета, который положил конец Первой мировой, заставив Вильгельма II отречься от престола без взрывов бомб и стрельбы в потолок. «Гинденбург и Людендорф потребовали в 1918 году закончить войну, когда военное положение стало безвыходным из-за превосходства обстоятельств», – взывал фельдмаршал Паулюс по радио из плена.

Однако в Третьем рейхе не было ни генерала, ни политика, хотя бы приблизительно равного по весу Гитлеру (фюрер и об этом в свое время позаботился) и способного поставить ему ультиматум в стиле Гинденбурга. А главное, Вильгельм II стоял на вершине относительно стройной государственной пирамиды Второго рейха, и его замена отнюдь не вела к обрушению всей конструкции. Третий рейх в этом смысле отличался радикально. «На заключительном этапе конституционный правопорядок [гитлеровской Германии] был больше похож на банду, чем на государство, а Гитлер был больше боссом гангстеров, нежели главой государства, – пишет Себастьян Хаффнер. – Немецкую государственность он с самого начала принес в жертву безоглядной тотальной мобилизации сил народа и (не следует об этом забывать) собственной несменяемости и незаменимости».

Легко было Зейдлицу с Паулюсом советовать из плена, ссылаясь на исторические примеры, а попробовали бы они сами сместить босса мафии.

ЕСЛИ ФЮРЕРА НЕ БУДЕТ, ТО КТО БУДЕТ ФЮРЕРОМ?

В самом деле, как устранить фюрера без бомбы? В рейхе не было ни аналога итальянского Большого совета, отстранившего от власти Муссолини, ни короля, арестовавшего румынского диктатора Антонеску. Но хуже всего было то, что даже смерть Гитлера в результате покушения не решала всех проблем. В Германии место государственных институтов, которые могли бы подхватить выпавшую из рук фюрера власть, заняли личные «государства в государстве». В Топ-3 входили РСХА и СС под командованием Гиммлера, НСДАП под контролем Бормана, люфтваффе и промышленная империя Геринга. Даже эти трое не могли бы договориться между собой по ключевому вопросу – кто же будет новым фюрером? А ведь были еще десятки игроков помельче.

Зато не было ни рейхстага, ни альтернативных политических партий, невозможно было провести новые «выборы фюрера», да и смешно предполагать, что нацистская верхушка попыталась бы это сделать. Формально преемником Гитлера по закону от 29 июня 1941 года являлся Геринг. Но этот закон и в момент принятия, когда 52-летний фюрер был в расцвете сил, рассматривался как формальность. А уж после того как немецкие города, которые «геринговские соколы» не смогли защитить от бомбежек, превратились в дымящиеся руины, он и вовсе превратился в клочок бумаги. Геббельс? Борман? Не говоря уж о том, что и с ними Антигитлеровская коалиция не села бы за стол переговоров, против любого потенциального кандидата тут же ополчились бы все остальные. Когда 23 апреля 1945 года Геринг отправил телеграмму фюреру в уже окруженный Берлин, желая взять бразды управления рейхом по закону 1941 года, Борман моментально убедил Гитлера лишить рейхсмаршала всех постов как путчиста.

«Если со мной что-то случится, то Германия останется без вождя, так как у меня нет преемника. Первый сошел с ума [Гесс], второй растратил симпатии народа [Геринг], третьего не захотят партийные круги [Гиммлер]», – признался сам фюрер в одном из разговоров в конце 1944 года. Конечно, в кандидатах № 4–5 недостатка не было, но Гитлера эта проблема уже не занимала, ибо его личный конец должен был стать концом всей Германии, политическое уничтожение государства превращалось в уничтожение физическое. В марте 1945-го последовала серия «нероновских» приказов о выжженной земле, взрывать надлежало не только всю промышленную и коммунальную инфраструктуру, но и еще уцелевшие от бомбежек памятники искусства, церкви, театры, библиотеки. Наследовать оказывалось нечего.

Так что нового преемника Гитлер назначил только после смерти – в завещании. Им стал адмирал Дениц, и стал именно потому, что, как писал фюрер, лишь на флоте сохранялось понятие о чести, которому «чужда даже сама мысль о капитуляции» (ирония этого признания заключалась в том, что именно кригсмарине считались самым «ненацистским» видом вооруженных сил, сохранявшим старые кайзеровские традиции).

В последней попытке продлить игру Борман заклинал Деница не выступать с политическими заявлениями, пока он лично не доберется до него «с важными новостями» из Берлина, Гиммлер предложил адмиралу свои услуги в качестве «второго человека в вашем государстве». Эти люди так и не поняли, что все кончено, что сами они, в сущности, мертвы, как и их фюрер. А все, что остается Деницу в качестве преемника – оформить безоговорочную капитуляцию и поставить точку в истории Третьего рейха. Для этого ни советы Бормана, ни опыт Гиммлера были уже не нужны.

В современном мире рождаемость падает везде, однако в Восточной Азии ситуация с этим катастрофическая. Шесть стран региона (три из них имеют своеобразный международный статус, но сейчас это не важно) с высокими доходами – Япония, Южная Корея, Тайвань, Сингапур, Гонконг и Макао – замыкают мировой рейтинг по уровню рождаемости, согласно справочнику ЦРУ World Factbook.

Для того чтобы население страны оставалось стабильным, общий коэффициент фертильности должен быть не менее 2,1 рождения на женщину. В Малайзии, например, общий коэффициент фертильности – 1,76 – сейчас ниже, чем в Бельгии. В целом в Европе на женщину приходится 1,5–1,7 рождения. Это, конечно, мало, но все равно выше, чем в Восточной Азии, где среди развитых стран этот показатель только в Японии превышает 1,2.

Социологические причины низкой рождаемости в развитых странах хорошо известны, и почти все, что относится к Германии и Италии, приложимо к Тайваню и Южной Корее. Однако эти общие и, бесспорно, правильные соображения не могут объяснить, почему среди богатых стран в гонке к нулевой рождаемости лидируют именно страны Восточной Азии.

УСПЕХ ПО КОНФУЦИЯ

Рождаемость падает не только в богатых странах региона: в Китае общий коэффициент фертильности тоже быстро снижается, в 2020 году он достиг рекордно низкого уровня – 1,3 рождения на женщину. В Пекине, где еще совсем недавно боролись с рождаемостью, начали разворачивать программу ее поощрения – и в рядах китайского руководства все более ощущается паника по этому поводу.

Учитывая особую ситуацию в Восточной Азии, логично предположить, что местная специфика, усиливающая общемировые проблемы, может быть связана с некоторыми особенностями восточноазиатской культуры, отличающимися от западной. Разумеется, эти особенности наслаиваются на те социально-экономические изменения, которые происходят повсеместно и приводят к снижению рождаемости и в Германии, и во Франции, и в Мексике, и в Иране.

Восточная Азия – регион конфуцианский. В некоторых странах региона на конфуцианскую традицию наслоилось христианство, но его распространение, всерьез начавшееся чуть больше столетия назад, едва ли могло сильно изменить те традиции, которые формировались на протяжении двух предшествующих тысячелетий.

В конфуцианском мировоззрении есть одна любопытная черта: в конфуцианстве отсутствует идея загробного воздаяния, столь важная для христианства и даже ислама.

Христианин, если он только не кальвинист, знает: «Богатому войти в Царство Божие так же трудно, как верблюду пройти сквозь игольное ушко» (в оригинале был, кажется, не «верблюд», а «канат», но сути подхода это не меняет). В христианстве подразумевается, что есть некая высшая инстанция, Последний Судия – возможно, суровый, но, безусловно, справедливый, который судит человека по высшим критериям и вознаграждает добродетели не в бренном земном мире, а в будущей жизни. В христианском обществе то, что тот или иной человек кажется окружающим «лузером», не может восприниматься как показатель его морального несовершенства. Наоборот, любой христианин знал – и церковь ему об этом беспрерывно напоминала, – что нищий может быть более угоден Господу, чем богач.

В восточноазиатской (то есть, несколько упрощая, конфуцианской) традиции не имелось развитой идеи загробного воздаяния. Точнее, эта идея существовала где-то на периферии массового сознания, относясь скорее к области народных суеверий.

Представления о загробном воздаянии в некоторой степени присутствует в буддизме. Однако на протяжении большей части истории Восточной Азии буддизм там был религией полумаргинальной – верой социальных низов, женщин и прочих простецов, к которым в массе своей конфуцианская культурная и политическая элита относилась со смесью иронии и высокомерия.

Не имея идеи загробного воздаяния, конфуцианская этика была построена вокруг того, что освоивший конфуцианский канон и комментарии к нему человек просто в результате чтения этих «правильных» книг становится высокоморальным и достойным самых разных успехов и почестей.

Молчаливо предполагалось, что в конфуцианстве Небо (отдаленный аналог христианского Бога) вознаграждает человека за его моральное совершенство уже на этом свете. Вознаграждение это проявляется, однако, в первую очередь в материальной форме – в деньгах, роскошных резиденциях, красивых наложницах и, главное, служебном успехе, который для конфуцианских идеологов был, пожалуй, главной из всех наград.

Конечно, в конфуцианстве существовали и иные традиции – например, традиция благородного мужа, который, сохраняя верность рухнувшей династии, отказывался служить новым господам мира сего. Или, например, традиция отважного бюрократа, который борется с коррупцией и беспринципностью и в конце концов погибает, но остается героем в памяти потомства. В обоих этих случаях воздаянием служил не прижизненный земной успех, а память и уважение потомков, что выражалось через исторические тексты. Однако этот вариант спасения души был доступен только для малочисленных представителей элиты – книг о деяниях крестьян как-то не писали. В целом же в конфуцианстве был важен именно земной успех, который был не соблазном и дьявольским искушением, а подтверждением того, что Небо благоволит данному индивиду.

Но как же это все связано с нынешней катастрофической ситуацией с рождаемостью?

В ПОГОНЕ ЗА УСПЕХОМ

В странах европейской традиции при всей ориентированности на материальный успех по-прежнему сохраняется ощущение, что человек, по тем или иным причинам не добившийся такого успеха, остается достойным членом общества. И мелкие рачки офисного планктона, закованные в панцирь своей галстучно-юбочной униформы, и грузчик, и уборщица не воспринимаются как люди морально ущербные и за это наказанные судьбой и Богом.

В принципе, мало кто из тех, кто вырос в христианской (пусть и в «атеистически-христианской») культуре, будет спорить с тем, что скромный развозчик пиццы или многодетная мать, завертывающая бутерброды в «Макдоналдсе», по своим моральным качествам могут превосходить большинство тех, чьи имена красуются в списке Forbes. А вот для человека, воспитанного в конфуцианской культуре, это не столь очевидно.

Это ведет к тому, что родители в странах Восточной Азии в заметно меньшей степени, чем родители европейские, готовы мириться с тем, что их дети не добьются земного успеха. Напряженности добавляет и то обстоятельство, что в большинстве этих стран слабо развита система социального обеспечения, так что судьба южнокорейского неудачника обычно печальнее, чем судьба неудачника шведского.

Впрочем, ни в одной из развитых стран Восточной Азии человек уже давно не рискует умереть от голода или замерзнуть зимой на улице – минимальная система соцобеспечения здесь все-таки есть. Тем не менее сам факт, что ребёнок со временем окажется условно в «нижних 25%» общественной иерархии, страшит всех родителей – в том числе и тех, кто сам относится к этим «нижним 25%». Дело не столько в материальных проблемах и житейских неудобствах, сколько в общем отношении к тем, кто не смог добиться ничего в жизни: эти люди воспринимаются как до определенной степени морально ущербные.

Заинтересованные родители готовы тратить огромные деньги, чтобы просто удержать своих детей на некоем минимально приемлемом уровне, который за последние десятилетия во всех странах региона вырос. В результате богатая, по мировым меркам, восточноазиатская молодежь растет в условиях такой жесткой конкуренции, которая в большинстве европейских стран просто немыслима. Корейские, японские и тайваньские подростки (так же как и подростки из пока не столь богатых Китая или Вьетнама) проводят школьное время в беспрерывных занятиях, в лихорадочной подготовке к поступлению в вуз. Они живут по известному принципу Красной Королевы «бежать, чтобы остаться на месте», и родители такое их поведение всячески поощряют.

В этих странах государство активно субсидирует образование, которое с формальной точки зрения является достаточно дешевым. Однако на практике, чтобы поддерживать планку и не допустить того, чтобы дети столкнулись не столько с нищетой, сколько с социальной неудачей, родители вынуждены вкладывать огромные суммы в образование и социальное продвижение детей. Школа в этих странах бесплатная или почти бесплатная, но без многочисленных курсов, репетиторов и дополнительных занятий поступить в минимально приличный университет почти невозможно, а дополнительные занятия стоят немалых денег.

В результате ребенок превращается в финансовую обузу. Южнокорейская, японская или тайваньская семья, относящаяся к среднему или низшему среднему классу, сейчас не имеет шансов продвинуть в ряды этого класса более двоих детей. Разумная стратегия заключается в том, чтобы ограничиваться одним ребенком, в которого следует вложиться по максимуму. Некоторые же и вовсе дезертируют с фронтов беспощадной борьбы за воспроизведение среднего класса, предпочитая оставаться бездетными и сохраниться в рядах среднего класса хотя бы самим.

Недавние меры китайского правительства, которое попыталось резко ограничить репетиторство, являются отражением этой ситуации. Совершивший резкий разворот и практически мгновенно перешедший от политики ограничения рождаемости к политике ее поощрения Китай понимает, что гигантские траты на репетиторов – один из факторов, который заставляет родителей ограничивать число детей в семье. Однако наиболее вероятный исход этих усилий ясен из опыта других стран региона – например, Южной Кореи, где похожая политика проводилась авторитарными режимами в 1980-е годы. Везде попытки ограничить частные расходы на образование окончились неудачей – и вряд ли Китай станет исключением.

На неудачу, похоже, обречены предпринимаемые в регионе попытки решить проблему социал-демократическими методами, которые вполне работали в Европе. Запреты на внеклассные занятия, выравнивание условий обучения в школах и стандартизация школьных программ, переход на бесплатное образование – всё это меры хорошие, но на главное они никак не влияют. Восточноазиатских родителей волнует не абсолютный, а относительный уровень их детей. Им не так важно, что выучат дети, куда важнее, где эти дети будут находиться по отношению к некоему среднему уровню: быть намного ниже этого уровня для них – позор. Поэтому меры, направленные на улучшение доступа к образованию для всех, на эту гонку не влияют, а просто передвигают стартовую позицию все дальше.

По поводу летних боев 1941 года есть два распространенных и при этом полярных мнения. Первое: в СССР немцы впервые столкнулись с настоящим сопротивлением, тогда как до этого маршировали по Европе чуть ли не строевым шагом, «разгоняя трусливых французов и англичан», как написано в одном военно-историческом труде. Согласно второй точке зрения, все ровно наоборот — как раз Красная армия в первые дни войны в массе своей побросала оружие и разбежалась, не желая защищать сталинский режим с его колхозами, репрессиями и тотальной ложью.

Оба тезиса можно легко и на первый взгляд убедительно аргументировать. Об отчаянном сопротивлении русских расскажут сами немцы, их свидетельств — от рядового до начальника Генштаба — вагон и маленькая тележка. С другой стороны, о многочисленных фактах трусости, бегства, нежелания сражаться пишут в рапортах и мемуарах не какие-то антисоветчики, а убежденные коммунисты. Да и территориальное продвижение вермахта летом 1941-го — то ли пять, то ли семь территорий Франции — впечатляет.

Наличие столь противоречивых сведений, казалось бы, намекает, что истину стоит искать где-то посередине, но популярность крайних точек зрения только растет. Очевидно, что дело тут не в самой истории, а в том, что 9/10 адептов первой версии являются сугубыми лоялистами, тогда как 90% сторонников второй настроены к нынешнему российскому режиму оппозиционно. Актуальные политические предпочтения переносятся на события 1941-го, и каждый выбирает версию по мировоззренческому вкусу.

Однако давайте попробуем взглянуть на ситуацию максимально отстраненно — как будто мы говорим о Франции.

СПОРЫ О ФРАНЦУЗСКОЙ КАТАСТРОФЕ

Надо сказать, что по поводу катастрофы Франции в 1940-м копий тоже было сломано немало. Широкий спектр суждений можно свести к двум конкурирующим мегатезисам.

Одни утверждают, что предвоенная Франция была поражена тяжелым системным кризисом, а война — проиграна заранее. Первыми это сказали люди сугубо заинтересованные — маршал Петен и генерал Вейган, оформлявшие капитуляцию и, естественно, искавшие самооправдания. Виноваты не мы, говорили «вишисты», виноват прогнивший республиканский режим с его господствующим «культом наслаждений», совершенно развратившим французов.

И многие их политические антиподы, не соглашаясь в частностях, мыслили в том же русле: к поражению привели культурно-психологические факторы — «моральное истощение» Франции, «утрата чувства величия», пацифизм, превративший ее в «тусклую и утомленную страну», обменявшую танки на масло. Франция — это беспорядочный рой «40 миллионов индивидуалистов, каждый из которых старался уклониться от контроля центральной власти. Французы были в восторге, если могли надуть администрацию, обойти закон», — писал по горячим следам разгрома британский левый журналист Гордон Уотерфилд. Куда уж им было выстоять в схватке с «дисциплинированной Германией». Словом, в 1940-м пришла расплата за «двадцать лет пофигизма», как сформулировал один из ветеранов Первой мировой.

Но есть и другой взгляд: к катастрофе привели исключительно военные факторы. В новейшем исследовании, подготовленном при участии Минобороны Франции, названы четыре главных причины успеха немцев: оригинальный план прорыва через Арденны массой танков; исключительно энергичные исполнители этого плана, часто действовавшие вопреки воле верховного командования; инерция французских генералов, оказавшихся неготовыми к столь высоким темпам операций; несовершенная структура французской армии, не сумевшей, в отличие от немцев, сконцентрировать свои танки в единый кулак. Не было никакого «запрограммированного поражения», все решилось на поле боя, при более грамотных действиях французского командования фронт устоял бы и страна продолжила сражаться с не меньшим успехом, чем в Первой мировой.

Чтобы понять, кто прав, полезно сравнить эффективность действий французской армии в 1940-м и РККА в 1941-м.

СРАВНЕНИЕ «ЧЕРЕЗ НЕМЦЕВ»

Для начала нужно понимать, что войну французы и русские начали в совершенно разных условиях. В положении каждой армии были свои очевидные плюсы и неочевидные минусы. Так, французы могли лишь позавидовать количеству танков и орудий в РККА, заметно превосходивших числом вермахт — французская армия могла рассчитывать лишь на паритет. При этом новейшие КВ и Т-34 формально крыли немецкие танки чуть ли не по всем табличным характеристикам.

С другой стороны, на Западном фронте от момента объявления войны до немецкого наступления прошло восемь месяцев — советские генералы и мечтать не могли о такой отсрочке. В РККА типовой случай представляет, например, 32-я танковая дивизия: сформирована в апреле, в мае получила Т-34 и КВ, посадила на них рядовой состав в основном апрельского и майского призыва и уже в июне вступила в бой. Да, ее 220 новейших машин были бы силищей в умелых руках, но откуда взяться этим рукам после неполных трех месяцев существования дивизии? Это на Западном фронте англо-французы к началу генерального сражения имели отмобилизованные и сосредоточенные армии. А РККА на 22 июня, во-первых, была неотмобилизована (из-за чего, к примеру, мехкорпуса могли задействовать в лучшем случае половину артиллерии). А, во-вторых, в приграничных округах дивизии оказались размазаны на 300 км в глубину тремя эшелонами — 57, 52 и 62 дивизии соответственно. И выстроить плотную оборону под ударом 128 дивизий немцев советским войскам было еще сложнее, чем пропустившим удар через Арденны французам.

При столь разных начальных условиях свести действия двух армий к общему знаменателю можно, пожалуй, только «от противника». Точнее, через интенсивность усилий, которые немцы прикладывали для достижения побед на Западе и Востоке. А эта интенсивность в первую очередь определяется понесенными потерями и расходом боеприпасов. Немецкая военная статистика оперирует месячными и десятидневыми периодами, что удобно, ибо 43 дня французской кампании (с 10 мая по 22 июня 1940 года) почти совпадают с периодом 22 июня-31 июля — 40 дней.

Посмотрим на безвозвратные потери вермахта (убитыми и пропавшими без вести) на Западном и Восточном фронтах, вычислим среднесуточные потери и процент, который они составляли от общей численности действующей армии — 2,5 млн человек на западе в 1940-м и 3,3 млн на востоке летом 1941-го.

Как видим, относительные цифры отличаются весьма незначительно: всего по итогам кампании на Западе немцы потеряли 1,97% от действующей армии, на Востоке за первые 40 дней — 2,34%. Обращает на себя внимание ожесточенность боев в июне 1941-го, 22 900 человек всего за 9 дней — это рекордно высокий показатель для вермахта. Превзойден он будет только в январе 1943 года, когда немцы подсчитают свои потери в Сталинградском котле, а затем летом того же года в ходе боев на Курской дуге. На таком фоне тезис о «разбежавшейся» летом 1941-го Красной армии выглядит несколько легковесно, хотя, несомненно, примеров разного рода «неустойчивости» советских частей в начальном периоде войны можно привести множество.

Но в дальнейшем такие темпы истребления немцев поддержать не удалось, и если мы возьмем период август-октябрь, то ежедневная безвозвратная убыль будет последовательно снижаться от 0,055% до 0,043%. Т.е. точно уложится во «французские» показатели.

Теперь посмотрим на расход боеприпасов. Для пехотного оружия я позволил себе в скобках увеличить реальные цифры на 1,32 — сколько бы потратили немцы во Франции, будь у них тогда в действующей армии не 2,5 млн, а 3,3 млн человек.

И здесь наблюдается примерное равенство показателей, причем для снарядов даже без «выравнивающего коэффициента».

Если взять главную ударную силу вермахта — танки, то за май-июнь 1940-го потеряно 839 машин из 2582 (32,5%), а за июнь-июль 1941 года — 863 из 3658 (23,6%). Опять паритет, а чуть более заметная разница в процентном отношении объясняется качественным усилением Панцерваффе после обновления танкового парка и полученного во Франции боевого опыта.

Итак, мы видим два совершено разных мира: с одной стороны, индивидуалистичных «трутней», наслаждающихся прелестями «прогнившей» демократии, с другой — сплоченный образцовым тоталитаризмом коллектив «пчел трудовых». Одни меняют танки на масло, другие — строго наоборот. А на выходе по цифрам получаем плюс-минус одну и ту же картину: и русские в 1941-м, и французы (англичане, бельгийцы, голландцы) в 1940-м воевали примерно на одном уровне. Уж как могли, исходя из уровня подготовки солдат и способностей командиров. У всех были случаи трусости, растерянности, панической сдачи, но и примеров героизма, самоотверженности и стойкости вопреки царящему кругом бардаку тоже хватало.

Тут мне возразят: позвольте, но более или менее схожей является картина первых 40 дней войны. По истечении которых Западный фронт прекратил свое существование, а вот Восточный… Да, это и есть ключевой вопрос: почему по итогам первых поражений Франция пала, а СССР устоял? И ответ на него в свете немецкой статистики мне видится очевидным, хотя многим может показаться и не особенно лестным — размер имеет значение. В данном случае — размер страны.

СПАСИБО РУССКИМ ЦАРЯМ

Французская кампания делится на два этапа. Сначала немцам удалось окружить союзные войска в районе Дюнкерка, где погибли 18 французских дивизий. Французы не опустили руки, сформировав за период с 15 мая по 10 июня 19 новых (в том числе 4-ю танковую де Голля) из резервов и остатков разбитых частей. Но этого было трагически мало на фоне дюнкеркской катастрофы, в ходе которой 10 английских дивизий были эвакуированы в Англию, бросив артиллерию и танки, а 22 бельгийские, как и 8 голландских ранее — сдались. Итого минус 58 дивизий. В итоге к началу второго этапа — сражению на Сене и Сомме — немцы имели на фронте почти двукратное превосходство, и французская оборона, а с ней и сама Франция, рухнули.

Потери советских приграничных округов в первых сражениях были вполне сопоставимы с Дюнкерком: из 170 дивизий 28 были уничтожены полностью, а 70 потеряли более половины своего состава, перейдя в категорию «небоеспособные». Но за лето в действующую армию были влиты еще 173 расчетные дивизии. Из которых 71 не существовала до 22 июня, то есть была сформирована с нуля. «К началу войны мы имели против себя около 200 дивизий противника. Теперь мы насчитываем уже 360 дивизий, — записывал 11 августа начальник немецкого Генштаба генерал Гальдер. — Эти дивизии, конечно, не так вооружены и не так укомплектованы, как наши, а их командование в тактическом отношении значительно слабее нашего, но, как бы там ни было, эти дивизии есть. И даже если мы разобьем дюжину таких дивизий, русские сформируют новую дюжину».

Цифры Гальдера нуждаются в некоторой коррекции, но в целом ситуация описана верно — вместо одной выбитой дивизий Красная армия тут же выставляла новую, а то и две. Ничего подобного этой перманентной мобилизации французы противопоставить немцам не могли. Они с трудом, но компенсировали собственные потери под Дюнкерком, а вот заместить выбывших из игры англичан и бельгийцев им было уже некем. Да и СССР не смог бы, будь он по размерам обычной среднеевропейской страной. В таком случае его территория была бы быстро захвачена, и даже при более высокой численности населения мобилизационный потенциал остался бы неиспользованным. И никакой героизм защитников Брестской крепости и экипажа капитана Гастелло не спас бы страну от разгрома.

Ведь и вышеупомянутые 173 дивизии были только началом, и их не хватило — всего за 1941 год было с нуля сформировано 300 расчетных дивизий, а вместе с пополненными и переформированными разбитыми частями это число превышает 800. Имея под рукой непрерывный поток новых формирований и известный запас территории, советское командование, в отличие от французского, могло раз за разом восстанавливать рухнувший после очередной катастрофы фронт на новых рубежах обороны.

А окажись запас мобилизационной прочности СССР чуть меньше, и поражение его, скорее всего, тоже приписали бы культурно-политическим факторам. Тоже говорили бы, что русские просто не хотели воевать, приведя массу подтверждающих цитат. Вот, к примеру: «У нас будет много дезертиров и молодежь наша мало надежная и небоеспособная, будут стараться увильнуть от войны, начнут дезертировать, пальцы рубить и искать выхода». Это из зафиксированного «органами» 5 июля 1941 года разговора подполковника Белая (16-я армия Западного фронта). Или вот запись из дневника Александра Довженко: «Помнится, царская армия сражалась лучше. Была лучшая дисциплина, лучшая выучка и было еще нечто вечное, высокое, всем дорогое и доступное — вера и отечество. Дрались за бога и матушку Россию. Сейчас нет бога. Россия классовая, все, что выучено — воспринято умом, чувства выкорчеваны, и душа стала дырявой у людей».

«Помнится» так ему потому, что, учительствуя в тылу, окопов Первой мировой он не видел и близко, а Великую Отечественную наблюдал все же с более короткой дистанции, поработав в политуправлении Юго-Западного фронта в самые трагические его дни. Но кто бы стал разбираться в таких нюансах? Вердикт на основании подобных цитат был бы вынесен по той же схеме, что и французам: в Первую мировую дрались как львы, а к началу Второй — морально разложились. Но ведь на самом деле ни русская, ни французская молодежь в 1940 или 1941 году en masse пальцы себе не рубила. И, глядя на цифры в таблицах, невозможно отделаться от ощущения, что в поражении Франции культурно-психологические факторы сыграли все же меньшую роль, чем им приписывают, а вот чисто военные подозрительно совпадают с теми, что обеспечили немцам успех летом 1941-го. Будь Франция раза в три побольше по территории и численности населения — могла бы устоять и после двух проигранных сражений… Но увы!

Сталину со ссылкой на Георгия Димитрова приписывают такие слова: «Русские цари сделали много плохого. Они грабили и порабощали народ. Они вели войны и захватывали территории в интересах помещиков. Но они сделали одно хорошее дело — сколотили огромное государство, до Камчатки. И мы получили это государство в наследство». Сталин, конечно, тот еще «корифей наук», но тут не возразишь: размер страны явился одним их тех ключевых факторов, который — наряду, конечно, с мужеством людей, сражавшихся в тяжелейших условиях начала войны, — позволил стране выстоять в 1941-м. И если портрет Николая II на шествии Бессмертного полка выглядит китчем, то вот, к примеру, Екатерине II я бы, в свете вышесказанного, уже не удивился.

— Мы себе ⁠даже не можем представить, насколько низким был ⁠уровень жизни населения ⁠при Сталине. Подозреваю, что многие судят о сталинской эпохе ⁠по кадрам кинохроники, на которой показывают ⁠Елисеевский гастроном и ГУМ. Но это ⁠смешно. Это, как теперь говорят, фейки. Да, ⁠в крупных городах существовали такие магазины, но цены в них были высокие, и посещало их далеко не все население. Если же мы обратимся к объективным данным статистики, к бюджетным обследованиям того времени, исследованиям рациона людей (эти материалы были секретными, но теперь они нам доступны), на уровень цен и зарплат, то поймем истинную картину.

Основой дневного рациона большинства советских граждан были полкилограмма хлеба и полкилограмма картофеля. Примерно стакан молока в день. В среднем 70 граммов мяса в день. Причем это среднее: кто-то ел гораздо лучше, но многие не видели и этих 70 граммов! Мясо ели по праздникам.

Интересны цены на промышленные товары. Мужское демисезонное (даже не теплое!) пальто стоило 730 рублей. А средняя заработная плата в 1953 году была около 680 рублей. За простейшее пальто нужно было отдать больше месячной зарплаты. И товары были, так скажем, разного качества. Это видно даже по официальной печати, в которой регулярно критиковалось качество товаров.

Жилье. На человека в городах приходилось 4,5 квадратных метра, это с учетом всех типов домов. А ведь огромную часть жилищного фонда составляли бараки, общежития, часто абсолютно не благоустроенные. Канализация была в 40% жилого фонда в городах, центральное отопление — в 26%, водопровод — в 46% жилья. Представьте, что такое 4,5 квадратных метра в столь плохо оборудованном жилье.

Да, есть сталинские дома, которые дожили до нашего времени. Но как много людей в них жило? Очень незначительный процент населения.

При Сталине жилья строили в несколько раз меньше, чем стали строить при Хрущеве. Сталинское время характеризуется большим жилищным дефицитом, а после Сталина сравнительно большое число людей получило отдельные (не коммунальные, как при Сталине) квартиры с канализацией, водопроводом, ванными.

...

— При Сталине многое было сделано для развития образования. Но давайте не будем забывать, что получение образования было существенно ограничено. С 1940 года образование в старших классах школы было платным, причем совсем не дешевым. Плату за образование ввели по многим причинам. Одна из них — власть хотела, чтобы больше молодых людей шло работать в промышленность, где была не очень высокая производительность труда.

В школах Москвы и Ленинграда, столицах союзных республик образование стоило 200 рублей в год, в остальных городах и селах — 150 рублей в год. Обучение в вузах тоже было платным: в Москве, Ленинграде, столицах республик — 400 рублей, в других городах — 300 рублей в год. Это были очень значительные деньги для многих советских граждан, особенно крестьянского большинства. Средний денежный доход колхозников на члена семьи в 1950 году составлял менее 100 рублей в месяц

...

Сталин предложил проект коллективизации на смену существовавшему тогда проекту индустриализации на основе НЭПа. НЭП предполагал, что будут существовать личные хозяйства, а крестьяне будут платить налоги, которые государство станет перекачивать в индустрию.

Сталин сказал: «Нет, будет по-другому». Собственно, на основе своей концепции индустриализации он фактически захватил власть в стране. Он предложил построить коллективные хозяйства и создать базу для концентрации всех ресурсов в руках государства. Таким образом предполагалось быстро вложить много ресурсов в индустрию. Это была идея «Большого скачка», который потом пытались повторить китайцы. Такое поведение характерно для авторитарных режимов, которые часто пытаются экономические проблемы решать политическими методами.

На этой сталинской идее была построена первая пятилетка: форсированная индустриализация, подкрепленная насильственной форсированной коллективизацией, почти полная экспроприация крестьянской собственности. И эта политика провалилась. Ответ на вопрос «Можно ли было иначе?» ясен. Конечно, можно, потому что сам Сталин потом стал делать иначе. Пусть не принципиально иначе, но по-другому. Но было уже поздно, потери первой пятилетки осложнили движение и предопределили многие его негативные черты.

Коллективизация проходила в виде массовой экспроприации крестьянских хозяйств и ликвидации так называемых кулаков (отдельный вопрос — сколько кулаков было на самом деле). Шла невероятная по масштабам перекачка ресурсов из деревни в город, за границей массово закупалось оборудование, оттуда приезжали специалисты. Так как страны Запада пострадали от экономического кризиса, они очень охотно продавали СССР оборудование. Был развернут широчайший фронт капитального строительства.

Но все это привело к огромному голоду, потому что сельское хозяйство оказалось в значительной степени разрушено. Поголовье скота всех видов сократилось в несколько раз. Снизилась урожайность. Общая ресурсная база сельского хозяйства, в том числе необходимая для нужд индустриализации, резко сжалась. Выкачивали последнее.

Историки до сих пор спорят о масштабах развернувшегося голода и количестве жертв: пять или семь миллионов погибло? Да даже если четыре миллиона — разве это мало? И мы не знаем об отдаленных последствиях голода: люди болели, становились инвалидами. В конечном счете это привело к кризису и в индустриальном строительстве. Так что по всем основным параметрам первая пятилетка не была выполнена даже приблизительно. Планировали выплавить 17 млн тонн чугуна, а на деле выплавили 6 млн (выплавка чугуна и стали — ключевой показатель для индустриализации).

— В чем заключались экономические ошибки первой пятилетки?

— Пятилетка провалилась, потому что чисто политическими решениями ресурсы размазали по огромному количеству объектов. Далеко не все запланированные объекты были пущены в строй и дали отдачу. Так что средства в значительной степени были потеряны. Это был ужасный провал для Сталина. Он стоил Сталину значительных политических потерь и вызвал большое недовольство Сталиным внутри партии. Отчасти это подтолкнуло его к наращиванию репрессий.

Важным последствием стала крестьянская война, развернувшаяся в стране в это время. Например, в 1930 году несколько миллионов крестьян бунтовали, создавали отряды сопротивления, органы самоуправления. Бунтовали и рабочие. Мы знаем о стачках и демонстрациях в Ивановской области, но подобные выступления были и в других районах страны. Всем, включая Сталина, стало ясно, что нужно что-то менять.

И поменяли. Во-первых, сосредоточили ресурсы на ключевых объектах. Во-вторых, всего-навсего дали крестьянам возможность обзавестись индивидуальными хозяйствами. И это не только спасло крестьян от голода, но и позволило накормить страну. В этих маленьких хозяйствах, занимавших всего несколько процентов сельхозплощадей, производилась большая часть мяса, молока, овощей и так далее. Эти же хозяйства в будущем сыграли огромную роль в годы войны.

Так что когда спрашивают, можно ли обойтись без коллективизации, я обычно интересуюсь: а какую коллективизацию вы имеете в виду? Одно — это коллективизация периода первой пятилетки, когда создавали коммуны, коров свозили на колхозные фермы, где они благополучно дохли. Другое — коллективизация следующего периода, тоже далеко не идеальная, но более умеренная, которая позволила деревне хоть как-то вздохнуть.

...

— Конечно, Сталин не был аскетом, это легенда. Он не проявлял интереса к золоту и бриллиантам, у него не было счета в швейцарском банке, он вообще плохо понимал, что такое деньги, потому что был на полном государственном обеспечении. Его дочь в мемуарах вспоминает, что отец не понимал, что можно купить на ту или иную сумму.

Но Сталин по-своему любил красивый образ жизни, можно сказать — мелкобуржуазный. В его распоряжении были многочисленные дачи, около полутора десятка, в том числе на юге страны. В каждой был большой штат сотрудников. Дачи были по меркам своего времени хорошо оборудованы, во всяком случае лучше, чем резиденция британского премьера на Даунинг-стрит.

Самая знаменитая дача Сталина — в Волынском, так называемая Кунцевская дача, не производит впечатления скромной избенки. Это серьезное сооружение с огромным, на гектары, приусадебным хозяйством, большим штатом обслуги. На содержание этого уходили миллионы рублей государственных денег. Формально все находилось в ведении государства, а не лично Сталина. Но это характерно для многих диктаторов: они живут своей властью. Пока они у власти, они пользуются всем государственным имуществом, а что будет потом — их уже не очень интересует.

Сталин любил хорошую еду, хорошие вина. Ему готовили личные повара. В его распоряжении были лучшие автомобили, в том числе покупались иностранные машины. Огромная охрана, на которую уходили гигантские деньги.

— А личная собственность у Сталина была?

— У Сталина была заработная плата, очень существенная по сравнению с зарплатами обычных граждан. Но деньги ему тратить было некуда, так что у него скапливались довольно крупные суммы. Какие-то суммы он отправлял, например, друзьям детства. Есть его записки, которыми он распоряжается послать довольно серьезные суммы.

Но имущество для Сталина имело второстепенное значение: он был диктатором, он жил властью, она была для него главной ценностью.

При этом он позволял себе очень длинные отпуска, выезжал на юг на несколько месяцев, охотился, катался на катере, встречался с людьми. Словом, хотя Сталин по своим замашкам не был нуворишем, он не был ни аскетом, ни бедняком. К слову, и до революции он не испытывал сильных тягот, даже в сибирской ссылке. Все-таки царское правительство своих политических противников обеспечивало куда лучше, чем большевики.

...

Из имеющихся материалов мне очевидно, что Сталин в этом «нечаянном союзе» был ведомым. Это Гитлер попросил его принять Риббентропа и прислал того в Москву. Многие считают, что Сталин на это отреагировал ошибочно и это ухудшило положение СССР в начале войны. Другие считают, что в тех условиях это была возможная линия, так как было трудно предвидеть последующие события. Есть, конечно, и точка зрения, что это высшее достижение советской дипломатии. Но я сомневаюсь, что таким высшим достижением может считаться шаг, предложенный тебе твоим несомненным противником. Сталин прекрасно понимал, что рано или поздно придется столкнуться с Гитлером. Но он согласился играть по правилам, предложенным ему идеологическим, стратегическим, военным противником. Какое уж тут достижение?

...

— В хрущевское время Большой террор понимали как чистку партийной номенклатуры. Лишь после открытия архивов стало понятно, что номенклатурные чистки — это капля в море. За год с небольшим арестовали около 1,5 млн человек. Номенклатурные работники составляли всего несколько десятков тысяч. Если бы все ограничилось только этими жертвами, то этот террор и не назывался бы большим. Это была бы одна из чисток, коих было немало в истории сталинского периода.

Но когда стало ясно, что террор был по-настоящему массовым явлением, которое обрушилось на рядовых граждан страны, встал вопрос о том, почему это случилось. Почему расстрелы и аресты приняли такой широкий размах?

На одной позиции стояли ученые тоталитарной концепции, которые считают, что сама централизованная система не могла существовать без террора. Но сразу возникал вопрос: а почему именно в 1937–1938 годах система вдруг не смогла существовать без таких крайних мер, а до этого и впоследствии существовала? В другие годы, конечно, террор тоже был ужасен, но в этот период только по официальным данным за год с небольшим расстреляли почти 700 тысяч человек. Каждый день в среднем расстреливали по 1,5–2 тысячи человек. Трудно себе представить такое.

Стало быть, помимо того, что тоталитарному режиму нужны репрессии как таковые, необходимо дополнительное объяснение конкретного всплеска в 1937 и 1938 годах. Здесь кое-что попытались объяснить западные ревизионисты. Они заявили, что центр не контролировал этот процесс, это был произвол на местах. Но это тоже мало объясняет, почему произвол случился именно в 1937 году. И как местные руководители, первыми попавшие под каток репрессий, могли организовать на местах террор? Ведь на местах сменилось по несколько составов региональных руководителей.

Концепция неконтролируемого террора, к которому Сталин якобы не имел отношения, совершенно не доказана. Это очень политизированная точка зрения. Теперь такие оценки исходят не от ученых, а от людей, которые занимаются политической агитацией, пишут политико-публицистические произведения.

Некоторые писали о выборах как о важном факторе. Действительно, в 1937 году в СССР проходили формально тайные и прямые выборы по новой Конституции. Но, с моей точки зрения, версия это малоубедительная. Кто боялся этих выборов? Считали всегда так, как нужно. Никакой угрозы для режима эти выборы не представляли. Сомнительное объяснение. Причем выборы прошли в 1937 году, а террор продолжался в 1938-м.

Моя позиция, как и позиция ряда других историков (теперь уже большинства), сводится к тому, что Большой террор был целенаправленной акцией, состоявшей из нескольких операций против так называемых антисоветских элементов и национальных контрреволюционных элементов. Целью этой акции было уничтожить тех, кого руководство страны считало потенциальной «пятой колонной» ввиду нарастающей угрозы войны. Всех, кто казался подозрительным, состоял на учете в НКВД, имел родственников за границей, когда-либо состоял в антибольшевистских партиях, служил офицером в Белой армии, был служащим церкви и так далее, было решено либо ликвидировать физически, либо заключить в лагеря, где большинство из них бы умерли.

Но, как обычно бывает, кампания пошла по нарастающей, проявился кумулятивный эффект, растущие требования центра по репрессиям срослись с инициативой на местах, и террор разросся, как снежный ком. И в результате под удар попали уже не только те, кого планировали репрессировать изначально. Брали уже и тех, кто не состоял ни на каком учете, выбивали показания на новых арестованных или арестовывали вовсе без показаний, иногда просто ради выполнения плана. Вот заканчивается твоя фамилия на «ий», а у меня не выполнен план по польской операции, я тебя арестую. Ты не поляк? Ну ничего, значит, был пособником поляков.

О том, что операции носили централизованный характер, свидетельствует момент выхода из террора, который сейчас внимательно изучается, в том числе благодаря архивам КГБ, открытым в бывших советских республиках. Террор был завершен в считанные дни, как и начался. Не было инерции, отдали приказ — и массовые операции прекратились.

То, что происходит в Афганистане, редко вписывается в заранее намеченные рамки. По планам американские войска должны были покинуть страну лишь 31 августа. Правительство во главе с президентом Ашрафом Гани – продержаться еще полгода (как говорили до начала наступления талибов) или хотя бы один-три месяца (как говорили после). Такие прогнозы строили не только в Вашингтоне, но и в Москве. Замглавы МИДа и главный российский дипломат по Афганистану Замир Кабулов уверял, что даже взятие Кандагара «ничего не открывает» и «в обозримом будущем» талибы Кабул не возьмут.

Между тем уже к концу июля талибам, контролировавшим почти все сельские районы, оставалось взять лишь несколько крупных городов – Кабул, Герат, Кандагар, Мазари-Шариф. А в минувшие выходные все прогнозы окончательно пошли прахом – в субботу афганские войска, сформированные для ожесточенной борьбы с талибами, просто ушли из Мазари-Шарифа в сторону узбекской границы.

Происходившее на пограничному мосту Термез – Хайратон (в советское время он назывался мост Дружбы) сразу вызвало ассоциации с 1989 годом, когда по нему же отступали советские войска. Маститые военачальники и региональные лидеры, которые должны были возглавить антиталибский фронт, – таджик Ата Мохаммад Нур и узбек Абдул Рашид Дустум – тоже были в числе уходящих и, по слухам, все же перебрались в Узбекистан. Позже они рассказали, что были вынуждены отступить, чтобы не пасть жертвами заговора и сохранить себя для будущих сражений. А вот многих других потенциальных беженцев узбекские власти уже не пропустили.

В воскресенье весь мир следил за ситуацией в Кабуле и сравнивал ее то с падением Сайгона в 1975 году (уж очень похоже американских дипломатов эвакуировали с крыши посольства вертолетом), то с фильмами про зомби-апокалипсис – что-то похожее творилось в кабульском аэропорту. Последний коммерческий рейс вылетел оттуда в 10:45 утра 15 августа – в Дели. После этого будки на паспортном контроле опустели, турникеты – выломали, и люди стали просто выбегать на летное поле и штурмовать любой самолет в надежде улететь хоть куда-нибудь.

Талибы тем временем взяли Кабул в кольцо и поставили афганским властям свои условия «мирного транзита власти». И те на них сразу же согласились, приняв делегацию боевиков в президентском дворце. В ее составе был один из членов семьи Хаккани, которая де-факто и руководит «Талибаном» (запрещен в РФ).

О чем именно шла речь на этих переговорах, точно неизвестно, но закончились они тем, что бывший гражданин США и президент Афганистана Ашраф Гани сразу сел в самолет и улетел в неизвестном направлении (как он позже объяснил – «чтобы избежать кровопролития»). Второе лицо государства, председатель Высшего совета по национальному примирению Абдулла Абдулла тоже уехал, но уже вместе с талибами в Доху, где будут переговоры о формировании нового правительства Афганистана. Одновременно пользователи FlightRadar24 могли следить за самолетами, на которых из Кабула бежали другие VIP-персоны.

То, что талибы остановились в шаге от победы и согласились на переговоры, чтобы взять город без крови, по всей видимости, связано с их желанием избежать сцен жестокости и других шокирующих кадров в мировых СМИ. В результате они смогли войти в Кабул без малейшего сопротивления. После бегства президента оказывать его было некому, и уже вечером они вели стрим из президентского дворца.

Талибы предприняли и другие шаги, чтобы показаться цивилизованными. Они гарантировали безопасность всех посольств (а российское даже взяли под охрану), приказали своим бойцам не допускать грабежей, пообещали амнистию всем, кто участвовал в боях против них, и заявили, что не будут мешать покинуть Афганистан всем желающим.

И действительно, по итогам первого дня правления талибов в Кабуле основные жестокости пока происходят в аэропорту, который все еще контролируют американцы. Как пишет WSJ, стрельбой по толпе, бросающейся на взлетающие самолеты, были убиты как минимум три человека. Еще один афганец, якобы сотрудничавший с НАТО, погиб, когда пытался покинуть страну, уцепившись за шасси, и упал. Судя по видео из соцсетей, его примеру пытаются последовать многие. И даже те, кто потерял надежду куда-то улететь, все равно остаются в аэропорту, потому что это последнее место в Кабуле, которое не контролируют талибы.

УСКОЛЬЗАЮЩАЯ УВЕРЕННОСТЬ

Делать какие-то прогнозы о будущем Афганистана пока, конечно, сложно – в стране нет никакой власти, кроме «Талибана». Но показательно, как многие ведущие представители афганских элит спешат встроиться в новую политическую систему.

Бывший президент Хамид Карзай, председатель Высшего совета по национальному примирению Абдулла Абдулла и лидер Исламской партии Афганистана Гульбеддин Хекматияр создали некий совет, который должен обеспечить транзит власти. Все эти люди очень не любят бежавшего президента Гани и не раз участвовали во встречах с талибами, в том числе в московском «Президент-отеле».

Сейчас они надеются, что «Талибан» воспользуется их услугами, чтобы придать своей власти более цивилизованный вид и ускорить международное признание. Собственно, созданный ими совет уже потребовался, потому что талибы отказываются принимать власть от самого президента Гани. Да и он до сих пор публично не объявил о своей отставке – она скорее зачтена по факту отсутствия в стране, как в свое время было с Януковичем на Украине.

У Москвы тоже всегда были сложные отношения с Гани, поэтому новость о его бегстве мало кого расстроила. Наоборот, российское посольство в Кабуле охотно рассказало СМИ о том, что афганский президент убегал с машинами, «набитыми деньгами», а Замир Кабулов дал понять, что талибы давно считались в Москве более договороспособными партнерами.

Для России формирование в Афганистане переходного правительства, куда талибы пригласили бы других участников московских встреч, стало бы одним из лучших возможных сценариев. Это позволило бы, с одной стороны, напрямую не признавать власть организации, объявленной террористической, а с другой – не портить с талибами отношения. К тому же это показало бы, что усилия российской дипломатии накануне ухода американцев были весьма эффективны.

Впрочем, спокойствие по отношению к событиям в Афганистане демонстрирует не только Россия, но и другие соседи по региону – Китай, Иран, Узбекистан. Все они давно наладили контакты с талибами, и их дипломаты сейчас продолжают работу в стране – причем не только в Кабуле, но и в Герате и Мазари-Шарифе, которые оказались под контролем «Талибана» раньше.

«Афганские талибы неоднократно выражали надежду на развитие хороших отношений с Китаем и надеются на участие Китая в восстановлении и развитии Афганистана, а также никогда не позволят никаким силам использовать афганскую территорию, чтобы навредить делам Китая», – заявили в китайском МИДе, для порядка добавив, что «Талибану» все же стоит объединиться «с различными партиями и группировками, представляющими все этнические группы в Афганистане».

Самые проталибские заявления ожидаемо прозвучали из Пакистана, который считается негласным партнером и спонсором движения. «Когда придет время, Пакистан признает правительство талибов в соответствии с международным консенсусом, реалиями на земле, а также национальными интересами Пакистана», – объявил глава МИД страны Шах Мехмуд Куреши.

А вот в действиях США уверенности явно не хватает. Видя, что дело идет к взятию Кабула, американцы сначала собирались прислать для обеспечения эвакуации три тысячи военных, а еще три тысячи оставить в Кувейте про запас. Потом цифра выросла до пяти тысяч, потом до шести. Параллельно в Госдепе уверяли, что речь не идет о «полной эвакуации посольства», но уже к утру понедельника весь его персонал переместили в кабульский аэропорт.

Насколько оправданы опасения американцев, сказать сложно. Талибы, конечно, обещали безопасность всем посольством без исключения, но еще пару дней назад американская авиация бомбила их позиции, поэтому исключать месть было нельзя. В конце концов, многие из боевиков так сильно ждали погрома в американском посольстве, что остановить их, вероятно, не смог бы даже приказ руководства.

Свои обещания оставить в Афганистане хотя бы минимальный дипкорпус забыли и другие участники западной коалиции – Германия, Франция, Британия. При этом геополитическая ориентация страны, судя по всему, играет тут большую роль, чем даже религия. Например, посольства Казахстана или Киргизии спокойно продолжают работу в Кабуле, а вот Саудовская Аравия уже эвакуировала всех дипломатов.

Исключение составила лишь одна страна НАТО – Турция, которая рассчитывает сохранить военное присутствие в кабульском аэропорту. Ради этого Эрдоган даже собирался лично встретиться с представителями талибов, но те дали понять, что на сохранение турецких войск в Афганистане они не согласятся ни при каких обстоятельствах.

Вполне возможно, что через некоторое время от нынешней уверенности России, Китая, Ирана и Узбекистана, сделавших ставку на усиление талибов, мало что останется. В стране не появится ничего даже отдаленно похожего на «инклюзивное правительство», зато еще пышнее расцветут проблемы наркотрафика и религиозного экстремизма. Но это никак не отменяет того, что все усилия США и НАТО по созданию в Афганистане относительно стабильного государства развеялись всего за неделю. И их международные оппоненты сейчас могут позволить себе позлорадствовать, потому что даже самая очевидная проблема – беженцев – еще не проявилась по полной. Ведь сухопутные границы Афганистана контролируют талибы, и идти к КПП люди пока просто боятся.