самый долгий этап моей жизни свелся к концу.
красная лента будет пылиться в старом шкафу.
все, что останется от других, это в памяти годы.
все, что останется от меня, это фото в альбоме.
Количество постов 45
Частота постов 644 часа 38 минут
ER
79.46
Нет на рекламных биржах
Графики роста подписчиков
Лучшие посты
каждое слово — звоном на вылет,
буквы в зрачках — отдышкой.
когда сорвется последний выстрел,
ты
точно
меня
услышишь?
буквы в зрачках — отдышкой.
когда сорвется последний выстрел,
ты
точно
меня
услышишь?
разразилась буря, разжав кулак
и рассыпав сквозь пальцы сосуды.
над моим полем боя не смолкнет гроза,
я – герой, которого все забудут.
из тревоги и скорби молчащий танец
подорвется на мине утихшей любви.
нет гранат, нет щитов, и нет танков
против этой злосчастной судьбы.
на моем батальоне дождь капает пулей,
и, пускай я словлю самый сильный удар,
я бы смог пережить даже сотую мировую,
но не смог пережить потерю тебя.
и рассыпав сквозь пальцы сосуды.
над моим полем боя не смолкнет гроза,
я – герой, которого все забудут.
из тревоги и скорби молчащий танец
подорвется на мине утихшей любви.
нет гранат, нет щитов, и нет танков
против этой злосчастной судьбы.
на моем батальоне дождь капает пулей,
и, пускай я словлю самый сильный удар,
я бы смог пережить даже сотую мировую,
но не смог пережить потерю тебя.
ломаю пальцы; как спастись от мучений?
подорвать ребра, прорываясь на смех,
мне шепчут с обоих плеч ангел и демон:
«в вашем случае суицид не грех».
сам себе стал жнецом апостолом,
подписался к смертельной пытке,
приговор к гильотине для меня – просто,
оставаться вживых для меня – в избытке.
приковался цепями с иглами,
веревками-нитями перевязал глотку,
на руках и ногах кандалы с гирями,
чтобы мне наковальнею рухнуть в воду.
смотрю в дуло заряженного револьвера,
страх пропал и зачелся мне как урок:
не хочешь быть оленем в стенах вольера –
добровольно спусти курок.
подорвать ребра, прорываясь на смех,
мне шепчут с обоих плеч ангел и демон:
«в вашем случае суицид не грех».
сам себе стал жнецом апостолом,
подписался к смертельной пытке,
приговор к гильотине для меня – просто,
оставаться вживых для меня – в избытке.
приковался цепями с иглами,
веревками-нитями перевязал глотку,
на руках и ногах кандалы с гирями,
чтобы мне наковальнею рухнуть в воду.
смотрю в дуло заряженного револьвера,
страх пропал и зачелся мне как урок:
не хочешь быть оленем в стенах вольера –
добровольно спусти курок.
люди проводят всю свою жизнь с момента рождения до момента погибели в вере.
они верят в хорошее, что подобно чуду должно их настигнуть в невзгоды. они верят в близких и в то, что кто-то обязательно словит их руку в падении. а если рядом никого нет, они приходят к порогу храма и до последнего просят помощи у небесных сил, заочно уверовав в их спасение.
я же стал тем, в ком люди находят веру.
я — тот, чье имя соскальзывает с искусанных уст перед важным жизненным выбором. я — тот, чей лик возносят до уровня божества в минуту душевных терзаний. я — тот, в кого смертники верят, как дети в деда мороза, перед расстрелом.
я стал верой.
они верят в хорошее, что подобно чуду должно их настигнуть в невзгоды. они верят в близких и в то, что кто-то обязательно словит их руку в падении. а если рядом никого нет, они приходят к порогу храма и до последнего просят помощи у небесных сил, заочно уверовав в их спасение.
я же стал тем, в ком люди находят веру.
я — тот, чье имя соскальзывает с искусанных уст перед важным жизненным выбором. я — тот, чей лик возносят до уровня божества в минуту душевных терзаний. я — тот, в кого смертники верят, как дети в деда мороза, перед расстрелом.
я стал верой.
май.
конец.
середина недели.
я, не спавший уже который по счету год,
заполняю в груди пустоту «человека»,
выбирая в супруги себе алкоголь.
не утопленник, но в дурман, как в омут, —
с головой и с каждой фалангой пальцев.
я б боялся терять свой смысл живого,
если б только мне было страшно.
что кнуты мне твои, что мне лезвия.
я внутри уже сгнил давно, милая.
если хочешь убить, то попробуй медленней,
я привык ко всему под бокалом игристого.
кредо мое наивное, как сигаретный дым, —
отпечатком сползает каждый день по губе:
«не важно, что говоришь другим,
когда лжешь самому себе».
солнечно. май. середина недели.
у меня все в порядке, как и всегда.
пока допиваю фраппе с карамелью,
задумайся,
в чем я
соврал.
конец.
середина недели.
я, не спавший уже который по счету год,
заполняю в груди пустоту «человека»,
выбирая в супруги себе алкоголь.
не утопленник, но в дурман, как в омут, —
с головой и с каждой фалангой пальцев.
я б боялся терять свой смысл живого,
если б только мне было страшно.
что кнуты мне твои, что мне лезвия.
я внутри уже сгнил давно, милая.
если хочешь убить, то попробуй медленней,
я привык ко всему под бокалом игристого.
кредо мое наивное, как сигаретный дым, —
отпечатком сползает каждый день по губе:
«не важно, что говоришь другим,
когда лжешь самому себе».
солнечно. май. середина недели.
у меня все в порядке, как и всегда.
пока допиваю фраппе с карамелью,
задумайся,
в чем я
соврал.
сегодня двадцать пятое июля две тысячи двадцать первого года, и я больше не чувствую себя мужчиной, благодаря тебе. я девушка, и я рада быть ею.
если я однажды перестану молчать,
обещай, что заткнешь мне пасть,
перекроешь дыхание, вставишь кляп,
перевяжешь бинтом уста.
просто мне сейчас хочется так
диким волком рычать,
жалкой шавкой стонать,
мертвой тварью дрожать,
темной ночью рыдать,
свое сердце просить, умолять:
"подожди, не сдыхай,
потерпи еще битый час".
я упал –
мне уже не встать.
может быть,
сейчас?
я чертовски устал.
твою мать.
ты простишь,
если я?,
да.
обещай, что заткнешь мне пасть,
перекроешь дыхание, вставишь кляп,
перевяжешь бинтом уста.
просто мне сейчас хочется так
диким волком рычать,
жалкой шавкой стонать,
мертвой тварью дрожать,
темной ночью рыдать,
свое сердце просить, умолять:
"подожди, не сдыхай,
потерпи еще битый час".
я упал –
мне уже не встать.
может быть,
сейчас?
я чертовски устал.
твою мать.
ты простишь,
если я?,
да.