Статистика ВК сообщества "BAE, THERE'S BTS"

#btb_porn_Taehyung

Когда пару дней назад Тэхён шутливо предложил осквернить стол преподавателя, из-за которого вы вынуждены оставаться сверхурочно в университете, чтобы отработать свою последнюю неудачную выходку (а именно разрисованные стены главного корпуса), ты не придала этому значения. В тот момент было не до его шуток, тебе только хотелось поскорее закончить с разбором и сортировкой документации, чтобы уже выбраться из душного кабинета и вдохнуть полной грудью прохладный вечерний воздух. Вот только Ким Тэхён никогда ничего просто так не говорит. За каждой его вскользь брошенной фразой чаще всего скрывается призыв к действию. И если ты можешь забыть сказанное, то он нет.

- Ты уверен, что это хорошая идея? – вздёргиваешь вверх бровь, смотришь на Тэхёна скептически, пока он улыбается одной из самых озорных улыбок и по лисьи щурится. Словно ребёнок, попавший в закрытый магазин игрушек. А тебе неловко от всей ситуации, ведь аудитория не запирается, поэтому в любой момент сюда может войти преподаватель и застать вас в не самом лучшем виде, а стол оказывается совершенно неудобным – он старый, с неровной от царапин и потрескавшегося лака поверхностью, которую ощущаешь даже сквозь ткань плиссированной юбки. Приходится то и дело задницей ёрзать туда-сюда, чтобы найти более менее удобное положение. Как за ним вообще можно работать?

- Я всегда во всём уверен, - голос Тэхёна понижается до шёпота, пока он кончиком носа водит по твоей раскрасневшейся щеке, заставляя кожу пылать ещё сильнее, - не волнуйся. Минут тридцать до прихода профессора Чона у нас есть. Мы успеем.

Тэхён пальцами ловко, без лишних прелюдий и пустой траты времени, расстёгивает пуговицы на твоей рубашке, одну за одной, пока из-под светлой ткани не показывается кружевной лифчик и живот, который ты по привычке втягиваешь, чтобы казаться стройнее под пристальным, блестящим от похоти взглядом. Горячие, чуть влажные ладони опускаются на талию, сжимают кожу до покраснения и посылают импульсы по телу. И уже становится плевать, что в аудиторию в любой момент может кто-то войти и увидеть вас, занимающихся непристойностями. Тебе всё равно, ведь Тэхён сможет укрыть за своей спиной и в случае чего спасти от сжигающей волны стыда. К тому же риск быть замеченными, оказывается, распаляет ещё сильнее, заставляя вместе с похотью циркулировать в крови адреналин. Ядерная смесь.

Ты прижимаешься к Тэхёну сильнее, зарываешься руками в его волосы, пока он припадает губами к твоей шее, оставляя мокрую дорожку из поцелуев до выпирающих ключиц. Одна его рука перемещается к груди, оглаживает её через бюстгальтер и сжимает, пока другая скользит по внутренней стороне бедра. Тэхён слегка царапает лобок, оглаживает кожу рядом со складками, но не подступает ближе. Дразнится. Заставляет тебя сгорать от желания. Это один из самых раздражающих трюков Тэхёна, который он проворачивает с невыносимой частотой. Ему просто нравится видеть, как блестят твои глаза от предвкушения, а с губ срываются просьбы продолжить и зайти дальше простых прикосновений. А тебе нравится тянуть до последнего, заставляя его также мучиться от желания. Эта игра обычно длится продолжительное время, которого сейчас у вас, увы, нет.

- Прекрати дразнить меня, - хрипишь Тэхёну на ухо, прикусывая мочку. Слышишь, как шумно он втягивает воздух сквозь стиснутые зубы.

- Я всего лишь немного играю, - Тэхён усмехается тебе в плечо и прижимается сильнее к бедру так, чтобы ты могла ощутить его возбуждение, которое точно также достигло предела. В какой-то момент его длинные пальцы проникают под кромку нижнего белья, чуть сжимают клитор, вырывая из твоих губ приглушённый стон. Тэхён погружает два пальца между твоих складок, входит ими резко, почти до самого основания, заставляя мышцы сокращаться вокруг его фаланг.

Внизу живота уже не просто пылает пожар, там раскалённое железо плавит внутренности. Тебе хочется застонать, но вместо этого ты обхватываешь шею Тэхёна крепче и впиваешься в его губы жадным поцелуем, проникая языком в рот, отчего он одобрительно мычит. Ты хочешь почувствовать его всего прямо сейчас, хочешь, чтобы он вжимал тебя в этот стол и выбивал воздух из лёгких каждым толчком. И оттягивать этот момент уже нельзя, иначе вы оба взорвётесь.

- Скажи, кто самый лучший парень на свете, - шепчет Тэхён разгорячённо, пока от его губ к твоим тянется тонкая ниточка слюны. Его пальцы пропадают из тебя, заставляя ощутить неприятную пустоту внутри.

- Ты, Тэхён, - произносишь на выдохе, заглядывая в тёмные глаза.

Этих слов ему достаточно. Тэхён снимает тебя со стола лишь для того, чтобы перевернуть спиной к себе и наклонить над ним. Ты упираешься локтями в шершавую поверхность, чувствуя, как она царапает кожу, но эти неприятные ощущения перекрывают прикосновения Тэхёна, пока он задирает твою юбку и шире расставляет ноги. Сквозь шум в ушах отчётливо слышишь звон пряжки ремня и звук расстёгивающейся ширинки. Всё это происходит, кажется, слишком медленно и тебе уже хочется возмутиться, но слова застревают в горле, когда Тэхён вновь придвигается ближе и, приспустив твоё нижнее бельё до колен, проникает в тебя. Он делает это осторожно, не спеша, погружая свой член на всю длину. Именно в этот момент тебе хочется полностью слиться с ним и стать одним целым.

Тэхён наклоняется, придавливая тебя своим весом, и зажимает ладонью рот, прекрасно помня, какой громкой ты можешь быть во время секса. Он делает резкие, рваные толчки, от которых у тебя действительно перехватывает дыхание и воздуха в лёгких становится так катастрофически мало, что приходится втягивать его маленькими порциями, чтобы не задохнуться.

Ты мычишь в ладонь Тэхёна, хотя всеми силами старалась не издавать звуков. Ощущения обостряются до предела и всего становится слишком много: много прикосновений - сильных, до красных следов на коже, поцелуев, перемешанных с укусами, которые Тэхён оставляет на шее, будто пытается таким образом пометить. Прямо как в тех глупых книжках, которые ты читала ему вслух совсем недавно. У тебя всё плывёт перед глазами и искрится от такой полноты чувств. Ты бы даже закричала, если бы не чужая рука, оставляющая солоноватый привкус пота на губах.

Тэхён с каждым толчком заставляет тебя всё больше отключаться от реальности, ты не можешь думать ни о чём, кроме его члена так сладостно растягивающего стенки влагалища и тяжёлого дыхания, которое ощущаешь на загривке. А когда его движения становятся более размашистыми, ты перестаёшь чувствовать собственное тело, будто оно тебе неподвластно. Узел в низу живота стягивается сильнее, заставляет сжаться, чтобы затем разорваться и принести за собой взрыв эйфории, от которой, кажется, каждая клеточка тела взрывается фейерверками.

Тэхён над тобой рычит, толкается несколько раз до самого основания, а затем вынимает член. Ты чувствуешь, как горячая жидкость заливает стол, попадает на блузку и впитывается в светлую ткань. Тэхён наваливается на тебя, утыкается покрытым испариной лбом в затылок и пытается отдышаться. Он так же, как и ты, дрожит.

- Я же говорил, что мы успеем, - слышишь улыбку в уставшем голосе и не можешь не улыбнуться в ответ.

- Это лучшее, что ты мог сказать после секса? – ты толкаешь локтём его в бок, вызывая тем самым смешок. Тэхён поднимается, отходит от тебя, давая подняться и повернуться лицом к нему, натягивает брюки.

Дверь в аудиторию открывается именно в тот момент, когда ты начинаешь застёгивать блузку. Резкий холодный свет от ламп в коридоре проникает внутрь, освещая фигуру профессора Чона, который замирает на входе и сталкивается с вами взглядом. Он, увы, не дурак, и сразу же понимает, чем вы тут занимались в его отсутствие. А ты уже готовишься к тому, что вас с Тэхёном вышвырнут из университета пинком под зад с клеймом позора.

Но этого не происходит. Вас лишь оставляют ещё на месяц трудиться во благо университета после занятий и больше не дают возможности остаться наедине, чтобы избежать подобных инцидентов.

А стол профессор заменил на следующий же день.

#btb_porn_Пэн
/Что ж... приветствую всех и хочу извиниться за долгое отсутствие, просто жизнь немного настучала по голове и пришлось разгребать огроменное количество проблем. Но теперь я снова в строю и пропадать больше не собираюсь :)/

#btb_porn_Taehyung

— А ты совсем не похож на того, кто перетрахал половину университета.

— Две трети.

— Что?

— Я перетрахал две трети университета.

— Девушек?..

— И не только.

Ты прижимаешься затылком к тонкой стенке и по твоей щеке проезжается подол короткого платья в пайетках. Ужасно хочется рассмеяться от всей этой ситуации: ты не видишь его, но он спокойно говорит о том, сколько людей (сам ведь сказал — не только девушек) затащил в свою кровать. Ты, вообще-то, знаешь его от силы десять минут: первые две минуты ты пила сидр с какой-то девчонкой с третьего курса, потом она предложила тебе сыграть вместе с ними, старшекурсниками, в «Семь минут в раю». Алкоголь бродил в твоей крови, дурманил голову и слишком быстро раскрепощал — пять минут на то, чтобы познакомиться со всеми, кто решил сыграть. Три минуты — пялиться на парня, сидящего напротив тебя, который крутит пустую бутылку крафтового пива и слишком притягательно улыбается, когда горлышко, обмазанное чьей-то розовой помадой, останавливается на тебе.

— Хочу предупредить тебя сразу, что у меня здесь под рукой... Вау, бита. Поэтому если полезешь ко мне, я тебя огрею.

— Как ты согласилась играть в «Семь минут», если не хочешь, чтобы я к тебе приставал? Тебе хоть правила объясняли? — Он, кажется, усмехается.

— Я была пьяна. Но резко протрезвела. Прямо перед тем, как меня втолкнули сюда вместе с тобой.

— Обычно люди пьянеют от близости со мной, — говорит он с каким-то особым придыханием, низко и гортанно, что мурашки ползут по твоему позвоночнику.

— Спасибо, что предупредил. У меня в кармане как раз таблетки от похмелья.

Ты слышишь короткий смешок и сама невольно улыбаешься. Переводить неловкие ситуации в более дружеское русло, а флирт — в шутки, ты умеешь как никто другой. Вообще все это действительно странно: стоило тебе оказаться в темноте гардеробной какой-то девчонки, которой и принадлежал весь этот дом, где старшекурсники решили устроить вечеринку для перваков, как весь алкоголь словно выветрился из тебя. Мозг лихорадочно начал соображать, что нужно делать в ситуации, когда ты остаешься один на один с парнем, от улыбки которого плавилась добрая половина присутствующих девчонок, а некоторые и вовсе занимали очередь, лишь бы выиграть с ним поцелуй или нечто большее в этой игре. Потому что, как сказала хозяйка дома, от Ким Тэхена нельзя уйти неудовлетворенной. От него уходят будто под кайфом.

Ким Тэхен не выглядел как парень, который действительно перетрахал половину — две трети — всего университета. Он был похож больше на озорного мальчишку в этой своей мятой хлопковой футболке и широких спортивных штанах. Прижимался к стене спиной, слишком широко улыбался и непозволительно громко смеялся, привлекая к себе внимание, и почти перекрикивал музыку, подпевая отдельным куплетам. Люди тянулись к нему, ластились, как животные под добрую руку хозяина, а он лишь обхватывал губами горлышко очередной бутылки пива, жмурился от удовольствия и зажимал рот рукой, чтобы не выплюнуть все обратно из-за чьей-то брошенной шутки. Смотреть на это со стороны было ужасно приятно и даже немного завидно: он был свой в доску даже с первокурсниками, с которыми перезнакомился в самом начале вечера, раздал всем свои контакты: KakaoTalk, инстаграм, твиттер. Ты, в отличие ото всех, держалась особняком и даже не до конца знала свою группу, в которой училась уже почти две недели.

— Так почему ты решила, что я не похож на того, кто может затащить в кровать по щелчку пальцев? — Голос у него низкий и с приятными бархатистыми нотками, лишь изредка срывается на легкую хрипотцу.

— Не знаю, — честно отвечаешь ты, цепляясь рукой за подол платья и отодвигая его чуть в сторону, чтобы окончательно не расцарапать себе лицо, — просто ты больше похож, ну, на смешного друга крутого бэд боя, понимаешь? На тебя смотришь — и хочется улыбаться.

— Ответ принят, хоть и немного задел меня, — говорит он. — Моя очередь. Как тебя сюда занесло?

— Мы будем задавать друг другу вопросы все эти семь минут? — интересуешься ты, дернув уголком губ.

— Раз большее ты не позволяешь делать... — Чужие пальцы касаются твоей лодыжки, подныривая под ткань джинс. Прижимаются к выступающей косточке, мягко оглаживая ее. Тебя прошибает током, потому что в кромешной темноте, в замкнутом пространстве, с парнем, о котором, кажется, после его выпуска, будут легенды слогать, можно делать все, что тебе захочется — семь минут в раю с Ким Тэхёном, и он, кажется, не откажет.

— Мои соседки по комнате пришли сюда, я навязалась с ними. Мы не подруги, поэтому они куда-то испарились вдвоем, а я осталась одна у бара с выпивкой, — выпаливаешь ты и подаешься вперёд, чтобы перехватить чужую руку за запястье и откинуть в сторону. — Моя очередь. У тебя есть девушка?

— Хочешь попытаться занять определённый уголок в моем сердце? Нет, девушки у меня нет. — Тэхен не отодвигается от тебя, ты чувствуешь это, хотя в этой темноте сложно что-либо разглядеть. Просто ты слышишь, как он дышит, как облокачивается на руку, слегка задев твой кроссовок, словно давая понять, что он здесь, рядом, стоит ему протянуть ладонь — и он коснется твоего колена, сможет проскользить по грубой джинсе до бедра, перепрыгнет на талию... — Теперь я. Ты ведь первокурсница, да? Тебе несказанно повезло.

— Когда буду выходить отсюда, то поаплодирую себе, а десятки девчонок возненавидят меня, что я затащила Ким Тэхена в гардеробную уже на первой своей вечеринке. Да, первокурсница. Ещё плохо знаю Сеул. Я из Инчхона.

Он смеется. И от этого смеха тебе вдруг становится ужасно неловко, а ещё тепло на душе. Обычно никто не любит твои острые комментарии, никто не смеется над брошенной в большой компании шуткой, которая кажется тебе смешной. Тебя не понимают, избегают и оставляют в запасных. Ты та самая подружка, к которой идут в гости, которой звонят и пишут, когда что-то нужно. «У тебя есть домашка?», «А может достанешь ещё пару бутылок пива и мы посидим у тебя, раз твоих родителей дома нет?», «Можно я позову своих друзей к тебе, Т/И? Пожалуйста». И ты соглашаешься, дежурно вставляя, что все будет, просто приходите, просто звоните, просто используйте. Потому что порой одиночество не кажется тебе спасительным огоньком в жизни, оно превращается в петлю, которую ты сама затягиваешь на своей шее. А Ким Тэхен смеется. И не говорит, что ты странная, раз не хочешь с ним поцеловаться или потрахаться. Не говорит, что это твой последний шанс побыть наедине с таким парнем, как он. Не говорит, что большего тебе ничего не светит, поэтому, эй, не теряй возможности. Ким Тэхен просто смеется — искренне, заливисто и так близко. Ты, кажется, почти влюбилась в его смех.

— Моя очередь, — вдруг прерывается он, заикаясь. Внутри тебя все обмирает на короткое мгновение вместе с его прекратившимся смехом. — Как тебя зовут? Мое имя ты знаешь.

— Что, прости?

— Эй, мы тут на время задаем вопросы, не увиливай. Я спросил твое имя.

— Т/И, — говоришь, — Т/И. Хотя, мне кажется, ты не сможешь его запомнить из той две трети, которую...

— Я запомню, — Тэхен обрывает тебя, — правда запомню.

— Зачем? Мы с тобой даже не знакомы толком. Сидим в гардеробной, задаем друг другу вопросы, дожидаясь, пока истечет время, а затем разойдемся по разным углам дома. Тебе определенно не повезло, раз в этой игре тебе выпала я.

— Просто, — легко отвечает он, — я запоминаю тех людей, которые мне интересны. Ты мне интересна, Т/И.

— Как потенциальный сексуальный объект? Учти: пять свиданий и справка из больницы об отсутствии венерических заболеваний. Может быть не для тебя моя роза цвела, Ким Тэхен.

— Сексуальный объект звучит так, будто я хочу тебя изучать. Хотя знаешь, да, хочу.

На секунду тебе кажется, что ты ослышалась. Как разговор из нейтрального перетек в это — ты не понимаешь. В следующее мгновение его рука оказывается под твоими коленями, крепко держит, а затем одним коротким рывком ты съезжаешь по стене вниз, оказываясь на теплом полу. Это короткое мгновение, когда осознание прошибает тебя волной, расходится по всему телу электрическими зарядами. Ким Тэхен не похож на парня, который может легко затащить тебя в кровать. Он похож на искусителя, который знает, как сделать так, чтобы ты потеряла бдительность и оказалась под ним. Тэхен прижимает твои колени к полу, отведя их сторону, и нависает сверху — ты чувствуешь давление чужого тела на своём, как он прижимается пахом к твоему бедру, а его руки впечатываются рядом с твоей головой в пол, поддерживая навесу. Поза до идиотского неудобная, потому что твои лопатки почти смыкаются вместе, ноги повернуты в другую сторону и ремень от джинс впивается в тазобедренную кость слишком сильно.

— Ты потеряла биту, — усмехается Тэхен тебе в лицо, едва задевая щеку губами. Его пряди щекочут тебе глаза, висок и мочку уха. — Фора на моей стороне.

— А ты рисковый, — в тон ему отвечаешь ты, — не боишься, что это ты попался в мои сети? Вдруг у меня vagina dentata*. Выбирай, что тебе больше нравится: крабы с клешнями, хищные рыбы или зубастые змеи?

Тэхен опять смеётся и согревает тебе щеку дыханием. Ты бы тоже поясмеялась, не будь в таком положении. Он горячий, ты ощущаешь это даже сквозь вашу одежду, от него пахнет совсем немного лавандой и мятой. Удивительно приятно ощущать на себе его вес, пускай он и держится на руках, чтобы не придавить тебя к полу окончательно. Ты думаешь о том, насколько интересно было бы ощутить его кожу под своими ладонями: проскользить от ключиц до груди, задеть розовые бусины сосков, исследовать живот с едва пробивающимся прессом и коснуться пальцами кромки джинс. Все это — на уровне фантазий, потому что ты совершенно не хочешь быть еще одной безликой девчонкой из сотни.

—Ты удивительная, — выдает Тэхен, касаясь своим носом твоего. — И чертовски смешная. Я запомню тебя, Т/И.

— Мне нравится твой смех, — делишься ты, не понимая, почему сказала именно это. — И ты всё ещё не похож на того, кто перетрахал большую часть университета.

— Да, ведь ты видишь во мне смешного друга бэд боя.

— А, так я задела твою гордость! Ты должен был сказать об этом раньше. Ладно, тогда я не откушу твой член, если вдруг ты попытаешься меня трахнуть. Только надкушу — в качестве предупреждения.

— Да, я помню: пять свиданий и справка. Будет сделано.

#btb_treini_франк
/*vagina dentata — мифологическая часть женского тела, влагалище с зубами, способное кастрировать мужчину во время полового акта.
Мне захотелось чего-то легкого и с налётом юмора, а Тэхен для меня навсегда мягкий софт бой, поэтому получилось что-то такое недоромантичное, но милое, ахахаха! Спасибо, что остаетесь с нами 🥺/

#btb_porn_Taehyung

— Ещё раз я тебя там увижу...

В школьной подсобке темно, поэтому ты улыбаешься настолько широко, насколько позволяет тянущая боль в щеках — доводить Ким Тэхена до яростных искр в темных зрачках, до скользящих друг по другу зубам, которые скрипят, словно он их сотрет в порошок, просто бесценно. Тэхен выше тебя почти на голову, поэтому смотрит сверху вниз, пытаясь разглядеть лицо или его очертания в кромешной темноте, а когда вдруг включает фонарик на телефоне, ему ужасно хочется заклеить тебе рот скотчем или впихнуть туда кляп, лишь бы стереть с твоего лица эту ухмылку, которая в свете желтоватого света кажется устрашающей.

— Отшлепаешь меня, папочка Тэхен-а? Так бы и сказал, а то это довольно утомительно — надевать такие короткие юбки и ходить в них целый день. Я хотела, чтобы только ты смотрел на меня, а не вся команда. Но ты не оставляешь мне выбора.

Вообще-то юбка у тебя стандартной длины — до начала коленной чашечки — но перед тем, как идти на тренировки команды по баскетболу, где Тэхен принимает непосредственное участие, тебе приходится её подтягивать до косточек бюстгальтера, лишь бы открыть вид на стройные ноги, а неприлично короткая длина демонстрировала не только это, но и огромный полёт фантазии для особо восприимчивых парней — Тэхена к таким сложно было отнести первые две тренировки, однако на третью ты начала замечать, как иногда он ошибался и непозволительно долго для игрока засматривался на тебя, весь потный и поджарый. И в такие моменты самым лучшим действием было откинуться назад на трибуну, чуть развести вечно прижатые друг к другу колени и наслаждаться тем, как Ким Тэхен чертыхается, вздрагивает всем телом и резко отворачивается. Это были кошки-мышки, где кошка доводила мышь до оргазма одним своим видом.

— Повторяю для особо одаренных: не приходи на тренировки, если не хочешь проблем.

— Каких? — ты усмехаешься и провоцируешь, понимая, что при худшем раскладе он и правда утопит тебя в ближайшем ведре с мутной водой, покрытой пеной, засунутое сюда старшеклассниками.

— Просто не приходи, блять, пожалуйста.

Телефонный фонарик бьет по глазам, когда Тэхен поднимает руку, упирается ею в стену возле твоей головы и светит вниз, но жёлтый свет все равно касается твоей щеки, слепит уголок глаза и ты думаешь, что он, возможно, сам не понимает, о чем просит. И на самом деле не хочет, чтобы ты уходила, но актёр из него так себе, почти нулевой, потому что даже в тусклом свете ты видишь, как у Ким Тэхена блестят глаза и как дергается кадык, стоит тебе пошевелиться и коснуться его. Вид у тебя на него потрясающий: Тэхен почти наваливается на тебя, смотрит сверху, влажные волосы после тренировки свисают вниз через бандану, едва касаясь твоего лба. В какой-то неопределённый момент — когда он делает глубокий вдох и хочет отшатнуться назад, ты понимаешь это по свету, который соскальзывает с твоего лица и падает куда-то вниз — ты резко вскидываешь голову, задеваешь его кончик носа своим, цепляешься пальцами за круглый вырез безрукавки и тянешь его на себя, смотря глаза в глаза. Он готов молнии пускать и разорвать тебя на месте, но ты улыбаешься еще шире, дышишь в его губы, обхватывая ладонями шею, чувствуя напряжённые вены под собственной кожей.

— Какого черта ты творишь?

— Я задолбалась, Ким Тэхен, торчать во внеурочное время на этих тренировках, чтобы поглазеть на тебя и представить такое, о чем ты и думать не можешь. Пора воплотить хоть что-то в жизнь.

— Я задолбался видеть тебя в этих ебаных коротких юбках, которые ничего не прикрывают. Если уж и напяливаешь их, будь добра делать это исключительно при мне.

— А, — тянешь ты, задевая губами его подбородок. — Так вот чего ты прогонял меня с тренировок. Ты ужасный собственник, Тэхен-а.

Тэхен не отвечает, лишь скользит пальцами от твоего колена вверх по бедру, задирает плиссированную юбку и сжимает пальцами кожу, подаваясь вперёд и вжимаясь пахом в низ твоего живота. У тебя внутри все завязывается в тугой узел, крутит и вертит, но все, что ты можешь делать, это шумно дышать в его шею, касаться губами впадинки под нижней челюстью, цеплять кожу зубами и чуть оттягивать её, давить ладонями на плечи, мять ткань безрукавки в своих руках и едва задевать большими пальцами его ключицы. Телефон глухо падает на полку вниз корпусом, приглушенный свет ограничивается желтоватым диском на пыльной полке, и все ощущения обостряются до максимума: Тэхен горячий и влажный, шумно дышащий и до осточертения медленный, растягивающий все так, словно ему доставляет удовольствие изводить тебя. Теплые пальцы подхватывают тебя под бедро и двигаются вперёд — оглаживают ягодицу, щипают и мнут. У тебя голова идет кругом от подобных его движений, а стоять на одной ноге, подтягиваясь на носке, а другой цепляться за его пояс, ужасно неудобно, но ты готова терпеть все что угодно, лишь бы его пальцы не пропадали с твоего тела, лишь бы касались везде, где только можно, лишь бы он прижимался настолько же тесно, как и сейчас.

— Только не останавливайся, — у тебя хрипит голос, потому что ощущения феерические, потому что представлять Ким Тэхена одно, а чувствовать его на себя — совершенно другое. — Не останавливайся.

— Не планировал, — глухо отзывается он в ответ и прижимается губами к шее. Ведёт дорожку поцелуев вверх и соскальзывает на щеку, а с неё — к уголку губ и замирает: — Попроси.

Тэхен вновь подается вперёд, вжимается в тебя бедрами, чуть приподнимается, и ты понимаешь, что он уже возбужден до предела, что все, что его останавливает — это кромка белья, тонкая белая полоска, которая уже вся мокрая. Все, что его останавливает — это желание услышать из твоих губ мольбу о том, чтобы он уже закончил изводить тебя.

— Издеваешься?

— Отыгрываюсь.

Ты хочешь возмутиться, припомнить его каждое едкое «проваливай», адресованное тебе на трибуне, но как только ты открываешь рот, Тэхен подхватывает тебя за подбородок ладонью, а большой палец погружает в твой рот, надавливает на мякоть языка, прижимая его книзу. Касается твоего лба своим, дышит шумно и горячо прямо тебе в лицо, а пальцем — о господи — начинает скользить от кончика к середине, и все, что ты можешь сделать, — это сомкнуть зубы на его коже, обхватить палец губами и толкнуться до самого основания пальца, а затем назад, оставляя влажный след. Его другая рука скользит от ягодицы, на которой остаются красные следы его деяний, по спине вверх, касаясь жёсткой ткани юбки, и, когда пальцы нащупывают язычок, то тишину разрывает резкий и короткий звук, а оголившаяся спина с задранной белой рубашкой и расстегнутой юбкой прижимается к холодной стене. Ты подтягиваешься наверх, крепче вжавшись в его плечи, все еще не выпуская пальца изо рта, и обвиваешь ногами его пояс, позволяя Тэхену едва ли не вдавливаться в тебя. Хотелось ближе, теснее, чтобы кожа о кожу, избавиться от мешающейся ткани и просто сходить с ума от каждого его движения пальцев на твоем теле. Тэхен аккуратно вытаскивает свой палец из твоего рта и прижимается к влажным губам в поцелуе, скользит своим языком между твоих губ и слишком по-хозяйски проходится им по зубам, ребристому нëбу, отчего ты глухо стонешь, а его рука с влажным пальцем от твоей слюны ныряет под рубашку и сжимает грудь в чашечке бюстгальтера. Пальцы впиваются в мягкую кожу до жути приятно, царапают открытые участки, пытаются нащупать горошину соска сквозь плотную ткань, и когда у Тэхена это не получается, он недовольно мычит тебе в губы, цепляется зубами за нижнюю губу и чуть оттягивает. Вы дышите сбито, едва ловя вдохи друг друга; казалось, что мир остановился в это мгновение, зациклился на вас, а вы — друг на друге.

— Если ты меня сейчас не трахнешь... — выпаливаешь ты сбивчиво, оглаживая его шею руками, прижимаясь губами к щеке и соскальзывая к его виску, выдыхая куда-то в волосы.

— ...я сойду с ума, — заканчивает за тебя Тэхен и накрывает лобок своей ладонью, чуть прокручивает запястье, касаясь пальцами нижнего белья, а затем скользит под него, оглаживая кожу.

Ты всхлипываешь, прижимаешься к нему еще теснее, дергаешь бедрами вверх и вниз, призывая его коснуться тебя там, куда он не спешит направлять свои пальцы. Он одной рукой придерживает тебя за спину, а другой изводит, всячески избегая касаться складок плоти, дышит тебе в подбородок, и ты готова поклясться, что его губы в это мгновение растянуты в довольной усмешке, а взгляд темных глаз прожигает твою кожу. Это были уже другие кошки-мышки, где Ким Тэхен превратился в палача, который не спешит расправляться с тобой.

— Тэхен, — выходит жалобно, почти пискляво. — Пожалуйста.

Он прижимается губами к твоему подбородку и скользит сразу двумя пальцами между складок, вводя их по вторые фаланги. Полустон срывается с твоих губ, удушенный его поцелуем. Жарко и тесно, а ещё ужасно приятно, когда он немного выходит, а затем погружает их в тебя, как узкие стенки приятно обхватывают его пальцы, сокращаясь. Хотелось вцепиться ему в волосы, хотелось разорвать на нём эту безрукавку, мешающуюся касаться его оголенной груди, хотелось резче, глубже, до самого основания, быстро, а затем медленно. Хотелось всего Ким Тэхена, а не только его пальцев в себе. У тебя голова кругом идет от всего того, что сейчас происходит, потому что представляла ты себе все иначе, а получилось даже лучше. Получилось реальнее. Ты даже не успела осознать, когда его вторая рука пропала с твоей поясницы и все, что держало тебя на весу, было лишь плотным кольцом твоих ног вокруг его пояса и его пальцы, медленно изучающие тебя изнутри. У тебя кружится голова, во рту образовывается пустыня, потому что хочется шептать и умолять, кричать и стонать, но тесная подсобка кажется не местом для подобного.

Он вытаскивает пальцы, отводит тонкую полоску твоего белья чуть в сторону и приставляет член ко входу. Ты протяжно мычишь, путаясь в темноте, как слепой котенок, а затем он медленно толкается в тебя снизу, сжимает руки на твоей талии, но не входит до конца — дразнится и издевается. У тебя под закрытыми веками все в красных бликах, потому что ты слишком долго ждала этого. Тэхен дышит часто, ты слышишь, как бьется его сердце в районе твоей груди, как судорожно он делает вдохи, а затем входит ещё раз, до основания, лбом прижимаясь к твоему плечу. Медленные движения переходят в более резкие: он двигается рвано, входя под разными углами, вжимает тебя в собственные бедра, надавливая на тазобедренные косточки. С Тэхёном хорошо до умопомрачения, потому что он не останавливается, а лишь набирает скорость и глубину, иногда позволяет себе вольную шалость скользнуть головкой члена между половых губ, чтобы раздразнить и заставить тебя шипеть, а затем входит одним слитым движением, выбивая из твоих губ протяжный и низкий стон. Тебя бросает то в жар, то в холод, потому что Ким Тэхен слишком хорош даже в затхлой подсобке, в потной одежде, со стянутой с головы банданы, с разметавшимися волосами. Слишком хорош с этой ухмылкой на губах, которую ты сцеловываешь, пока он вдалбливается в твое податливое тело, пока его руки мнут, пересчитывают твои ребра, тянут ткань юбки до нехарактерного треска — плевать совершенно на все, лишь бы продолжал двигаться так, как сейчас. У Тэхена стоны хриплые и низкие, дыхание горячее, опаляющее твою кожу. Ты двигаешься с ним в такт, подстраиваешься и ловишь ритм, чувствуешь дрожь, которая пробирает твое тело.

Ты чувствуешь, как его движения становятся резче, как прикосновения превращаются в хватку, и понимаешь, что он уже чертовски близок к разрядке, как и ты. Ты зачесываешь его волосы назад своей ладонью, пропуская пряди между пальцев, прижимаешься к его губам и утягиваешь в поцелуй, все твое тело превращается в скопление зарядов, которые готовы вспыхнуть одновременно. Тэхен резко подается в тебя, входит до основания, прижимаясь бедрами к бедрам настолько тесно и сильно, что ты стонешь в его губы, чувствуешь его пульсирующий член в себе, а затем тебя накрывает с головы до ног мелкая дрожь, бьющая наотмашь. Тэхен выскальзывает из тебя — слишком гладко и хорошо — и прижимается к внутренней части твоего бедра, трется, касается рукой члена, прижимая его к твоей коже, а затем изливается на твою ногу. Ты вновь ниже него, с все такой же задранной юбкой, расстегнутой на поясе, со сбитым дыханием и веселящимися искрами в глазах, которые он не может видеть. Ты стоишь на ватных ногах, опираясь о стену, запрокидываешь голову назад и выдыхаешь с улыбкой на губах. Тэхен дергает тебя за край юбки, притягивая к себе.

— Надеюсь, теперь ты не будешь приходить на тренировки в таком виде.

— Да, — смеешься ты, — теперь я буду тщательно подбирать нижнее белье. И, кажется, нужно немного разобрать подсобку, чтобы было побольше места.

#btb_porn_франк
/я немного пропала из-за своего ментального здоровья, поэтому мне очень стыдно, извините. :с эта работа старая, одна из первых, когда я пробовала писать постельные сцены в заметках на работе. сейчас я вновь в строю, поэтому ожидайте в скором времени горячих работ, ух, я очень постараюсь не разочаровать. :DDD обожаю мемберов в банданах, что вы мне сделаете.../

#btb_porn_taehyung

Дружба дружбой, а когда ты влюблена, но боишься признаться, главное — не упустить шанс. Или даже не стоит пытаться?

#btb_porn_франк
/я не слюкавлю, если скажу, что жизненно 🥲🥲/

#btb_porn_Jungkook

— Пятьдесят баксов, и я весь твой, нуна.

Ты вздрагиваешь от его голоса и переводишь взгляд: мальчишка прижимается бедрами к капоту твоей машины, вскидывает вверх брови и закидывает на плечо мокрую тряпку, с которой стекает вода прямо по белоснежной футболке, делая её влажной и пристающей к телу, отчего ты можешь разглядеть крупную горошину тёмного соска, топорщащуюся из-под ткани. Улыбка у него до странного завлекающая и какая-то озорная, словно он тебе не секс предлагает с ним за деньги, а великую сладость, украденную из-за самого надежного банка.

— Нуна? Что это значит?

— Старшая сестра. — Жмет плечами. — Если согласишься, буду шептать тебе это на ухо. Ну-на.

— Мы вроде бы условились, что за двенадцать баксов ты помоешь мою машину. Могу сверху накинуть ещё три — чтобы рот не раскрывал, — выдаешь язвительно, пробегаясь пальцами по собственным оголенным предплечьям. Вечернее солнце, окрасившееся в оранжевый цвет и медленно заползающее за горизонт, уже не дарит того послеполуденного жара. — Слушай, давай ты просто помоешь мне машину и...

— Чонгук, — выпаливает он и улыбается ещё шире, сверкая темными глазами из-под фиолетовых прядей, спадающих на симпатичное лицо. — Зови меня Чонгук, тебе должно понравиться это имя.

Ты закатываешь глаза, потому что сейчас хочется только одного — доехать до дома, отдать ключи от машины отцу, который просканирует свою ласточку взглядом спеца сотого левела, и закрыться в комнате, вспоминания, как Ким Намджун целовался с какой-то девчонкой на той вечеринке за городом, как его широкие ладони скользили по её бедрам, оглаживали ягодицы, скрытые под плотной джинсовой тканью, как он оголял ей живот, а она хихикала ему в губы притворно мягко, одергивая влажную майку на тонких бретельках. Ты была уже изрядно пьяна, поэтому смотрела на них широко раскрытыми глазами, держа в руке бокал с каким-то голубоватым коктейлем, и не могла оторвать взгляда. Вы ведь были весьма похожи с этой девчонкой, поэтому представить себя на её месте было вполне легко, нужно просто было немного пофантазировать. Отличались вы только в одном — она была куда смелее, настырнее и хитрее, поэтому пока ты полтора года не сводила с него влюблённого взгляда, она действовала.

— Эй, если я тебя обидел, то извини! Я не хотел! — Ты вскидываешь голову, когда чужой голос оказывается слишком близко: мальчишка высокий, хорошо сложенный и крепкий на вид. Прям как Намджун. Не успеваешь понять, когда его ладони накрывают твои щеки, оглаживают большими пальцами места под нижними веками, собирая соленую влагу, неизвестно откуда появившуюся. От него пахнет машинным маслом, картофелем фри и свободой, хочется прижаться носом к коже и вдыхать, хочется мазнуть языком и распробовать на вкус, ощутить солоноватость пота. Хочется, чтобы это был Ким Намджун, весь такой идеальный и сексуальный, а не мальчишка с мойки, называющий тебя на корейский манер «нуной». — Не думал, что подобное заставит тебя плакать!

— Я не плачу.

Ты и правда не плачешь. По крайней мере, это получилось само собой, ты этого не хотела. Просто все навалилось в один момент: заваленный экзамен, новость, что Намджун встречается с девчонкой с факультета IT, развод родителей и всякая мелочь, как, например, испачканная машина отца, за которую он убьет и даже глазом не моргнет. Чонгук стоит к тебе вплотную, собирает слезы большими пальцами и стирает их, оставляя горизонтальные влажные дорожки к ушам. Солнце играет в его волосах, превращая почти в чёрные, и это отличает его от Ким Намджуна кардинально — у Намджуна волосы всегда короткостриженные, светлых оттенков, похожие на тонкие иголочки. Если закрыть глаза и выдохнуть, то можно представить, что это, наконец, Намджун так аккуратно тебя касается, словно ты самое драгоценное, что есть в этой жизни. Внутри тебя кровь бежит по венам с удвоенной силой, когда мужское дыхание опаляет висок, когда широкие ладони перемещаются чуть ниже, цепляя пальцами четкую линию нижней челюсти и шею. Улыбка прорезается на губах, едва заметная и блаженная, такая некстати в этой ситуации. Ты должна его оттолкнуть, оторвать чужие руки от себя, набраться храбрости и поехать домой, закрыть на все глаза и пережить очередной новый учебный год, не пересекаясь с Намджуном.

— Нуна, я помою машину за пять долларов, только перестань плакать, я не хотел, — он канючит, как маленький ребенок, но голос у него приятный — звонкий и с лёгкой хрипотцой, отчего хочется открыть глаза и посмотреть в его лицо. Он, вероятно, намного младше тебя, школьник ещё или только собирается поступать в колледж или университет, а ведёт тебя как типичный подросток, пытающийся всех соблазнить. — Эй.

— Чонгук, да? — устало интересуешься ты, открыв глаза. У него приятные черты лица: плавные изгибы, мягкие губы, милая родинка под нижней губой, округлый подбородок, и глаза, до чего же большие глаза, словно у олененка.

— Пять долларов, серьёзно, — кивает он, вновь улыбнувшись.

Он похож на Ким Намджуна, нужно только не смотреть ему в лицо. Ты находишь пальцами его запястье, гладишь чуть загрубевшую кожу, очерчиваешь контуры татуировок — как-то не заметила, что вся его правая рука в них, ну да черт с ними, — а потом ныряешь своей ладонью в его, широкую и раскрытую, цепляешься за пальцы и тянешь за собой, такого потерянного и опешившего Чонгука.

***

Чонгук дышит сбивчиво и совершенно не знает, куда деть руки. То ли положить на скрипящую обивку сидения, то ли скользнуть по твоей талии, огладить оголившуюся поясницу, пересчитать позвонки, проступающие холмиками через тонкую кожу. Он когда говорил про пятьдесят баксов, не шутил вовсе, потому что деньги нужны позарез, мойка не приносит такой прибыли, как он рассчитывал, вкупе с ночными подработками в магазине. А тут подвернулась ты: на дорогой машине, одетая с иголочки и в солнечных очках, фирму которых он успел распознать буквально сразу. Dior. Такие носила Джулс, когда ещё видела в Чонгуке не бедняка, перебравшегося из Южной Кореи в Нью-Йорк своими собственными силами, а парня, который умеет дарить заботу, теплоту и любовь в жаркой и удушливой комнатке на окраине Нью-Йорка.

— Нуна, я... — ужасно хочется прояснить всю ситуацию, понять, что и к чему, потому что вот уже двадцать минут ты просто сидишь на нём, упираясь коленями в спинку заднего сидения, обнимаешь за шею и дышишь куда-то мимо его щеки, согревая ухо дыханием. Чонгук, привыкший, что либо с ним хотят переспать, либо попросить о дополнительной нагрузке, совершенно не понимает, что сейчас происходит. — Слушай, я не хотел тебя обидеть своим предложением. Просто я подумал, что, возможно, понравился тебе. Я ведь видел, как ты на меня смотрела. Секс — это здорово, я постараюсь.

— Сколько тебе лет? — шепчешь, тыкаясь губами в его шею, чуть пониже уха, как слепой котенок. Он вздрагивает, елозит влажными пальцами по обивке, потому что ты ужасно горячая, словно опаленная жарким солнцем. Чонгук откидывает голову назад, на спинку сидения, и блаженно улыбается, испытывая странное чувство комфорта рядом с тобой. Не хочется думать ни о каких финансовых проблемах, о том, что его могут отчислить за неуплату, о том, что Джулс, вероятно, скажет, что это окончательная точка в их отношениях, а не «временная пауза, чтобы все взвесить».

— Двадцать три, — тихо смеётся он, — я маленький для тебя, нуна?

— Что? — теперь смеешься и ты, исследуя мягкими губами линию его челюсти, перебегая на вскинутый подбородок. Ты чуть подтягиваешься вверх, чтобы заглянуть ему в лицо сверху вниз, посмотреть на то, как тени от ресниц чуть подрагивают на его коже — ему, вероятно, ужасно хочется открыть глаза и посмотреть на твое удивленное лицо, но он сдерживает себя в этом порыве, только недовольно мычит сквозь сжатые губы, когда чувствует, как давление, оказываемое тобой на его бедра, пропадает. — Я думала тебе лет... девятнадцать.

— Я так молодо выгляжу? Ох, вау, мне льстит. Тогда задам тебе тот же вопрос: сколько лет моей нуне? — Чонгук это едва ли не мурлыкает, похожий на разомлевшего кота. Ты давишь ему на плечи ладонями, а он наконец находит место, куда пристроить свои ладони — твои бедра крепкие, а ткань лёгких брюк-палаццо так приятно касается кожи и настолько тонкая, что при лучшем раскладе Чонгук сможет нащупать тонкую резинку твоих трусиков, пережимающих кожу на тазобедренных косточках. От тебя пахнет свежестью и нотками апельсина, который Чон так сильно любит. Он ведёт руками вверх, цепляясь пальцами за шлейки на брюках и прижимая тебя ближе к себе.

— Мне двадцать, Чонгук, — ты закусываешь губу, чтобы не рассмеяться, когда парень резко останавливает свои ладони, движущиеся вверх с одной четкой целью — коснуться, обвести пальцами, чуть сжать, надавить, сделать все, чтобы доставить тебе удовольствие, а тебе, на удивление, просто интересно наблюдать за эмоциями на его лице: от легкого непонимания до осознания сказанных тобой слов, когда его руки тут же пропадают с открытых участков кожи, оказываясь вновь на сидении. Он старательно отводит взгляд, но легкий розоватый румянец, словно чей-то отпечаток помады, говорит лучше всяких слов о его смущении. Ты падаешь ему обратно на бедра, а Чонгук упирается пятками в пол машины и вжимается в спинку сидения всем телом, лишь бы ты пах его не касалась своей промежностью, пускай и пока скрытой слоями тканями, но он-то уже нафантазировал себе много чего. — Как я тебя должна называть по-корейски? Объясни, пожалуйста.

— Оппа, — хрипит он, не в силах представить, как же крупно проебался. Надо же было назвать тебя нуной, когда ты сама младше него на три года. — Черт, я идиот, прости. Мне жаль, что я называл тебя нуной. Ты мне совсем не нуна. Это я тебе... оппа. Боже. Теперь я понимаю, почему ты плакала, я же буквально накинул тебе возраст.

— Я не плак... Ладно, я плакала, но не из-за этого. Скажем так: мне разбили сердце, которое я очень долго берегла. — Ты легонько хлопаешь его ладонью по плечу, пробегаешься пальцами по косточке ключицы, которая проступает через ткань футболки. Чонгук все еще смущенно задирает голову, стараясь скрыть щеки, пышущие румянцем. Тебе на нем очень удобно сидеть: бедра крепкие, плечи широкие — ну точно Ким Намджун, когда ты впервые его увидела и едва не перевернула поднос с едой. Только у Чонгука на лице улыбка, а не ухмылка, и это немного выбивает из колеи, но когда глаза закрыты — все одно и то же. — Мне жаль, что ты подумал, будто я состоятельная дамочка, которая любит мальчиков помоложе.

— Я ничего такого не думал, — обиженно отвечает, дует губы, потому что, вообще-то думал и надеялся срубить денег. — Надеюсь, это я не разбил тебе сердце. А то будет стыдно вдвойне.

— Нет, ну что ты, оппа, — щуришься и растягиваешь губы в улыбке, а последнее слово произносишь мягко и заигрывающе, пытаясь подражать милым кореянкам, вставляющим это «оппа» каждый раз, чтобы довести парня до оргазма одним лишь словом. Чонгук под тобой похож на натянутую струну, потому что стоит как-то поерзать, устраиваясь поудобнее, или коснуться оголенных участков кожи, той же шеи, как напрягается, взвинчивается и старается лишний раз избегать твоих действий. Это кажется смешным, учитывая, что он предлагал тебе себя за пятьдесят долларов. — Зачем тебе нужны деньги, Чонгук? Нет, не так. Зачем ты предлагаешь себя за деньги?

— Давай ты только в душу мне лезть не будешь, — он вымученно улыбается, потому что говорить на эту тему нет совершенно никакого желания. Ему, по сути, тоже разбили сердце, променяв на зелёные бумажки, брендовые вещи и мальчиков побогаче, но не в характере Чонгука жаловаться на подобное — если уж добиваться вершины, так с низов, чтобы потом было о чем рассказать.

Ты касаешься его щек пальцами, скользишь к ушам, едва задевая тонкую цепочку, свисающую с правой мочки, заводишь указательные пальцы ему за уши и чуть давишь, заставляя поднять голову с подголовника сидения. Чонгук симпатичный даже при этом желтушном свете салона, только выглядит моложе своего возраста. Его хочется трепать за щеки, милашничать и просто держать за руку, как маленького ребенка, чтобы на красный свет не перебежал случайно.

— Я тебя сейчас поцелую, — говоришь ты прямо, чтобы он знал и не думал ничего лишнего. Оглаживаешь большими пальцами ему скулы, наблюдая за реакцией.

— Целуй. — Он подаётся чуть вперёд, сокращая расстояние до твоих губ. Горячее дыхание обжигает кожу, заставляет все внутри встрепенуться. Ты никогда не целовалась и боишься выглядить нелепой. — Будешь его представлять, да? Того, кто тебе сердце разбил.

Ты молча киваешь головой. Ничего личного, Чонгук. Просто только так можно избавиться от этого наваждения по имени Ким Намджун. Усмешка трогает его губы.

— Я так и понял, меня, вероятно, только по этому целовали всегда. Представляя кого-то лучше.

Тебе бы отпрянуть и извиниться за всю эту ситуацию, в которой ты бессовестно им пользуешься, но не получается: Чонгук сам прижимается к твоим губам, давит на них, а ты даже понятия не имеешь, чтобы нужно делать. Это все какой-то сон, где ты целуешься на заднем сидении с парнем, которого знаешь не больше получаса. Это безумие, что влюбленная в другого, ты пытаешься перекрыть к нему свои неразделенные чувства. Искра здравого рассудка гаснет вместе с руками Чонгука, которые ты ощущаешь на своей талии: они подныривают под ткань топа, оглаживают кожу, чуть щипают, и ты давишься легким смешком, приоткрывая рот. Он пользуется этим моментом и напирает сильнее, проникая внутрь языком. У тебя в груди лопаются фейерверки, потому что чувство эйфории накатывает вместе с мягкими касаниями чужого языка к твоему; от этого голова кружится ужасно, ты только крепче цепляешься за его плечи, хмуришься, пытаясь подстроиться под его темп, перехватить инициативу и показать, что ты хорошая ученица и быстро всему учишься. Чонгук чуть отстраняется назад, тонкая нить слюны повисает между вами, и ты проводишь кончиком языка по нижней губе, разрывая эту странную связь. Хочется ещё, ужасно хочется, Чонгук целуется слишком хорошо, полностью отдавая себя процессу, отчего тебя втягивает в это, как в азартную игру.

— Ещё, — хрипишь, потому что дыхание сбивается, пальцы покалывает от напряжения сжимать его плечи, и прижимаешься к его губам, чуть прикусываешь нижнюю, тянешь её на себя, а затем зализываешь пострадавшее место. — Ещё, ещё, ещё.

У Чонгука башню рвет от твоего голоса и того, как ты неловко обращаешься с ним: Джулс была просто потрясающей в постели, её хотелось трахать и трахать под разными углами, менять позы и вдалбливаться в её тело до пошлых шлепком и хлюпанья, а ты в его руках немного робкая и стеснительная, но на его бедрах сидишь как влитая; у него пальцы порхают по твоей коже, невесомо касаясь и проверяя грани дозволенного, а ты не можешь элементарно оторваться от его губ. Кусаешь, посасываешь, впервые пробуешь толкнуться языком в его рот, но встречаешь сопротивление — Чонгук смотрит на тебя, сощурив глаза, в которых искры пляшут. Он отстраняется вновь, разрывая очередной поцелуй, и ты мычишь сквозь сжатые губы, ощущая на них его вкус, но не успеваешь даже сказать хоть слово, как он касается шеи: мажет губами от местечка под ухом вниз, прокладывая дорожку влажных поцелуев до плавного изгиба, переходящего в плечо, чуть прикусывает кожу, оставляя алеющий след на бледной коже. Тебя бы разложить прямо здесь, нависнуть сверху, устроившись между округлых бедер, и податься вперёд, прямо так, в джинсах, мазнув по лобку.

— Поехали ко мне, — выпаливаешь ты, запрокидывая голову назад, когда Чонгук вырисовывает одному ему понятные узоры на твоей коже своими губами. Он ставит себе мысленную галочку: оставить на тебе столько засосов, чтобы этот идиот понял, кому разбил сердце. — Пожалуйста, только не отказывайся, Чонгук.

Ты не называешь его Намджуном. И даже не закрываешь глаза, когда Чонгук целует тебя в подбородок и скользит пальцами по белой ткани брюк от коленки до бедра, перепрыгивая на внутреннюю часть и оглаживая большим пальцем слишком близко к месту, которое пульсирует и жаждет его пальцев без натирающей ткани.

Он усмехается и дует тебе на шею, любуясь влажной кожей.

— Без проблем.

/вот это я понимаю мойки «всë включено» /
#btb_porn_франк

#btb_porn_jungkook

Когда галочка верификации действительно выглядит пугающе.

Захотелось какой-то милоты.
Строчки из Mikrokosmos:
Ты завоевала меня
Я мечтаю, когда вновь увижу тебя
Я понял тебя
В этой тёмной ночи

#btb_porn_франк

#btb_porn_Jungkook

— Почему мы еще не занялись любовью, чаги?

Ты отрываешься от разглядывания Сеула с высоты двадцать пятого этажа. Панорамные окна в пол открывают потрясающий вид: голубое небо с редкими перистыми облаками, и стеклянные высотки, сверкающие в лучах солнечного света как алмазы. Чонгук сидит за столом, подперев щеку рукой, а другой играется с автоматической ручкой: перекатывает её между длинными пальцами, щелкает об стол, переворачивает, опять щелкает. Он терпеть не может все эти переговоры и деловые встречи, на которых его присутствие обязательно — он, как наследник крупной фирмы, должен перенять умения своего отца вести эти дела правильно. Ты стоишь за его плечом, прижимая к себе кипу бумаг, которые знаешь наизусть, в отличие от Чона. На них — лишь его роспись, в суть он никогда особо не вникает, а вот тебе приходится.

— Не хочу пополнить вашу коллекцию сексуальных трофеев, господин Чон, — подмечаешь ты, незаметно дергая уголком губ. — Лучше думайте о работе.

— Во-от ка-ак, — тянет Чонгук, а затем отклоняется назад на стуле, удерживаясь на задних ножках. Голова у него тоже запрокидывается: он разглядывает тебя вверх тормашками и по-особенному как-то ухмыляется тебе. — Ты ведь знаешь, что ты никогда не будешь в коллекции, чаги, потому что особенная.

— Приму к сведению, господин Чон.

Ты лишь в легком жесте удивления вскидываешь вверх брови, которые прячутся под челкой. Он подмигивает тебе, когда в кабинет заходит его отец в сопровождении делегации иностранцев, а затем встает и кланяется, жмет всем по очереди руки и шутит — легко и непринужденно, как делает обычно, а затем они начинают переговоры, а ты раскладываешь документы перед ним и возвращаешься на прежнее место — за его спиной на расстоянии двух шагов. И надеешься, что Чонгук не слышал, как быстро бьется твое сердце.

Быть его ассистентом, а по совместительству и-всем-остальным-тоже-будешь-заниматься-чаги приравнивается практически к двадцатичетырехчасовому рабочему дню: днём ты выполняешь половину его обязанностей, а по ночам получаешь смс, твиты, сообщения в директе, голосовые, — у него нет привычки оставлять тебя одну, и отчасти ты даже этому рада. Иногда Чонгук шутит, что ты первая такая в его жизни, потому что он вообще-то мачо и ловелас, вьется за чужими юбками, как змей-искуситель, соблазняет и завлекает в свою постель с почти стопроцентной вероятностью. Почти — потому что ты тот единственный процент, который не воспринимает его флирт, его пошлые шутки переводит на нейтральные, а любые поползновения в свою сторону пресекаются на корню. Чонгуку от этого просто сносит крышу: это похоже на кошки-мышки, где награда для него — твой взгляд, смущенная улыбка и, возможно, поцелуй. Уж очень хочется ощутить на вкус твои губы.

Будь ты проще, то давно переспала с ним. Чонгук красив и то, как он ведёт себя рядом с тобой, другой бы девушке очень льстило, но в отличие от других, ты знаешь такой типаж парней: они сначала добиваются, вливают в уши сладкие речи, а потом пользуются, ломают и выбрасывают, как ненужную игрушку. Знаем, проходили, переживали и восстанавливали себя сами, кирпичик за кирпичиком. Будь ты проще, возможно, не приходилось бы иногда отодвигаться от него в лифте, а наоборот — очень бы хотелось оказаться прижатой его крепким телом к стенке, понадеяться, что сейчас этот чертов лифт застрянет между этажами на ближайшие полчаса, и ты вдоволь насладишься губами Чон Чонгука, его руками, сжимающими твою талию, и стояком в штанах, упирающимся тебе во внутреннюю часть бедра. Будь ты проще, думаешь ты, возможно, мир относился к тебе чуть снисходительнее, но ты привыкла верить в «золотое» правило, которое мать вбивала в твою голову с раннего детства:

"принцы не влюбляются в нищенок, дорогая"

А Чон Чонгук был один из лучших принцев, сошедших со страниц сказок для взрослых.

— Чаги, — зовет тебя Чонгук, легко щелкая пальцами по кончику твоего носа, — эй, обо мне мечтаешь? Тебе и мечтать не надо, я тут, прямо напротив тебя... Да и совещание закончилось, знаешь ли...

Ты моргаешь и переводишь на него взгляд, ощущаешь, как румянец жжет щеки: Чонгук близко, слишком непозволительно, нарушая твою зону комфорта, которую ты всецело оберегаешь от каждого. От него — в особенности, но Чонгук каждый раз легко нарушает это пространство, оставляя между вами — вашими телами, которые, черт возьми, тянутся друг к другу, словно магниты, — жалкие десять сантиметров.

— Размышляла над предложением наших деловых партнёров, вот и задумалась, — хмыкаешь ты, чуть вскидывая голову вверх, чтобы посмотреть ему в глаза, а не на губы, растянутые в фривольной улыбке.

— Да неужели? — отвечает Чонгук и касается пальцами твоего плеча, изображая человечка, который шагает от выпирающей косточки ключицы до плавного перехода плеча к шее. — И что же это было за предложение, напомни?

— Они хотят выкупить контрольный пакет акций нашей фирмы и запустить его на европейском рынке. Риски есть, и они не маленькие, но если все получится, то мы выйдем на новый уровень.

Чонгук как-то кисло ухмыляется, но пальцы с твоего плеча убирать не спешит. Напротив, касается большим пальцем твоей шеи, оглаживая открытый участок кожи, лишь слегка надавливая на бьющуюся под кожей жилку. Тебе бы впредь скинуть его руку, напомнить о субординации, о том, что сегодня его ждет ещё кипа бумаг, но ужасно не хочется, чтобы этот момент заканчивался: Чонгук ласкает нежно, явно стараясь тебя приручить, и как бы ты не отрицала, выходит у него это с каждым разом все лучше и лучше. Но страх вновь поднимает свою голову, как голодная собака, и ты чуть отступаешь назад, выдавливая улыбку.

— У нас много дел, господин Чон, давайте займемся ими, ладно?

Ты обходишь его стороной, касаешься пальцами разбросанных по столу бумаг и собираешь их в единую стопку, чтобы потом хорошенько отхлестать ею себя по голове где-нибудь за углом, потому что сердце заходится в каком-то бешеном темпе, а губы сохнут, и приходится вскользь касаться их языком, чтобы смочить слюной. Ты уже было хочешь развернуться и выйти из комнаты переговоров, но кто-то налегает сзади, упирается руками в края стола и горячим дыханием задевает чувствительную раковину уха. Сердце, до этого бьющееся о ребра, падает куда-то вниз и трепыхается раненной птицей, потому что стоит тебе поднять взгляд и вновь взглянуть на вид Сеула с такой высоты, как среди отражения ты можешь разглядеть Чонгука, нависающего над тобой, прижимающегося грудью к твоей спине, отчего ты отчетливо можешь ощутить рельеф его мышц даже через ткань рубашки и пиджака. Он хрипло смеется тебе на ухо, прижимаясь губами к волосам.

— Почему мы еще не занялись любовью, чаги?

Вопрос, который звучит из его уст уже на протяжении месяца, ещё никогда не казался настолько интимным. Обычно Чонгук спрашивает это с насмешливым тоном или немного обиженным, спрашивает, уже заранее зная ответ, но сейчас это звучит иначе. Он слишком близко, прижимается тесно, перекрывая все пути к отступлению, и спрашивает с полной серьёзностью в голосе. Чонгук — наследник крупной компании, ему под стать спать с теми, кто равен ему по статусу, с кем он может посещать мероприятия, кто поддержит светскую беседу, когда ему будет совершенно неинтересно в кругу жеманных и напыщенных друзей отца, кто будет ждать его дома в дорогом белье и с бокалом игристого двадцатипятилетней выдержки, а потом подарит ему незабываемую ночь, полную страсти, трения кожи о шелковое постельное белье и глухих стонов, перекрываемых поцелуями. Ты совершенно не подходишь под эти категории, и от этого что-то противно колет внутри. Не то чтобы ты ревнуешь Чонгука к его каждой новой пассии, которые сменяются быстрее, чем перчатки, но иногда тянет сорваться и послать все к чертовой матери, когда ты пропускаешь, отойдя чуть в сторону в дверном проёме, очередную девицу, покидающую его квартиру.

— Господи Чон, я уже неоднократно отвечала на этот вопрос. Отпустите, — хрипишь ты, дергаясь в сторону выхода.

Чонгук либо оглох, либо слушать тебя совершенно не хочет, потому что аккуратно перехватывает тебя за талию, разворачивает лицо к себе и подталкивает ещё ближе к столу. Белоснежные бумаги с чёрными чернилами рассыпаются прямо под каблуками твоих лодочек, а ты врезаешься в ребро стола, а затем и вовсе садишься на него, пытаясь избежать слишком близкого контакта с Чоном. Смотреть на него, ухмыляющегося тебе исподлобья, наблюдать за тем, как кончик языка скользит по нижней губе, ощущать, как его пальцы накрывают твою коленную чашечку, несильно сжимая её пальцами, физически больно. Потому что хочется ближе и больше, ярче и захватывающе.

— Я ведь тебе нравлюсь, да?

— Господи Чон, мы на работе. Сюда в любую минуту могут зайти.

— Не увиливай от ответа, Т/И. Я тебе нравлюсь. Ты мне — тоже. Ужасно как. Но ты продолжаешь строить из себя невинную овечку.

— Вы говорите это каждой девушке, которую пытаетесь затащить в постель? — хмыкаешь ты, отклонившись чуть назад. Чонгука, словно магнитом, тянет вслед за тобой. Он аккуратно отводит твое колено в сторону и притискивается между ног, отчего ты нервно сглатываешь. — Прекратите. Это уже переходит все границы дозволенного.

— Не люблю врать о себе девушкам. Обычно я говорю, что у меня много денег, крутая тачка и квартира с лучшим видом на город. А еще говорю, что это просто секс без обязательств. Я не даю им надежд и не лгу, а они соглашаются. Все довольны. Но с тобой все иначе.

— Да неужели, — ты закатываешь глаза и упираешься ладонями в его плечи, чтобы остановить. — Звучит как пикап-фраза с сайта знакомств.

— Я говорю им: «Я хочу трахнуть тебя» или «Я бы разложил тебя прямо на этом столе». Но ты никогда не придаешь значения словам, которые я говорю тебе.

Ты хмуришься, пытаясь понять, к чему он ведёт, прокручиваешь в голове все его шуточки и тривиальные подкаты, а Чонгук просто прижимается к твоим губам, резким рывком притянув тебя к себе за бедра. Твои руки соскальзывают с его плечи, цепляются за ткань пиджака на лопатках, потому что губы Чон Чонгука на вкус как самое сладкое манго, так и хочется прикусить их зубами. Он целует тебя так, будто ждал этого сотни лет: сначала мягко и нежно, а затем набираясь храбрости, сминая податливые губы, которые раскрываются для него, позволяя скользнуть языком внутрь твоего рта, пройтись по ребристому нëбу и выбить из твоих лёгких первый глухой стон, когда его руки забираются под ткань плотно прилегающей юбки-карандаша. Чонгук улыбается как сумасшедший, сорвавший самый большой куш в своей жизни, целует неистово, с влажными причмокиваниями, даёт тебе короткую передышку, чтобы ты глотнула спасительного воздуха, а затем приникает обратно к губам, кусает, оттягивает, посасывает, слышит твой короткий смешок, который будоражит все в его сознании. Ты всегда такая недоступная, держащая его на дистанции, а сейчас млеешь от каждого прикосновения, тянешься к нему, как к спасительному оазису, открываешься перед ним, показывая себя настоящую. И Чонгук думает, что совсем не ошибся.

— Я хочу заниматься с тобой любовью, — говорит он, прижимаясь губами к шее, прикусывая кожу и заставляя тебя отклонить голову назад. — Потому что ты особенная. Действительно особенная девушка для меня.

#btb_treini_франк

#btb_porn_Jungkook

- Если бы я сложил всех убитых мною за день мертвяков, то смог бы из них выложить твоё имя, - Чонгук улыбается широко, смотрит на тебя с высоты кушетки, периодически морщась от боли, пока ты непозволительно трясущимися для врача руками, забинтовываешь рваную рану у него на боку. Если бы тебя видел твой ординатор, то давно бы запретил подходить к людям даже на метр, назвав ужасным врачом. Но он стал зомби, как и большая часть населения, поэтому твоего позора уж точно не увидит.

Ты хмуришься, прикусываешь губу, пытаясь сосредоточиться на своей работе, но болтовня Чонгука, не прекращающаяся ни на мгновение, отвлекает, как и твоё раздражение, которое клокочет внутри и желает вырваться наружу. Ради этого придурка тебя подняли посреди ночи, когда он вернулся с очередной внеплановой вылазки за припасами с раной на боку и огнестрельным ранением в плече - наткнулся на другую группу выживших. И если все остальные, кто был рядом с ним отделались небольшими ранениями, то Чонгук снова подставился под удар, подвергнув свою жизнь опасности. Ведь иначе он не умеет, не в его стиле включать мозги и думать о безопасности, ему куда интереснее жить на грани, лезть на рожон, будто в теперешней жизни после апокалипсиса не хватает адреналина. Придурок.

- А можно убить побольше и выложить сердечко. Думаю, это было бы отличным романтическим подарком, - он не может усидеть спокойно на месте, складывает две руки между собой в виде сердца и продолжает смотреть на тебя. Ждёт хоть какой-то ответ, но единственное, что ты хочешь – ударить его да посильнее, - После такого ты бы пошла со мной на свидание?

Чон Чонгук бесит тебя до зубного скрежета, до покалывающей на кончиках пальцев злости. Он безалаберный, безответственный, относящийся к жизни, как к игре или какому-то представлению. У него глупые шутки, которыми он сыплет направо и налево, скверный характер и полное отсутствие инстинкта самосохранения. То, что он выжил до сих пор – настоящее чудо, к которому ты тоже, без лишней скромности, приложила руку. Хотя предпочла бы не видеть его так часто, вот только Чонгук как назло после каждой чёртовой вылазки оказывается на этой продавленной кушетке у тебя в лазарете, полностью пропитываясь резким запахом медицинского спирта и лекарств.

- Чонгук, - вздыхаешь, не скрывая раздражения, поднимаешь на него взгляд, - даже если бы ты истребил всех зомби, я с тобой на свидание не пошла бы.

Как бы стыдно не было это признавать, но ты надеешься, что заденешь его и заставишь хотя бы на время замолчать. Но Чонгук только тянет уголок губ сильнее, усмехается так по-мальчишечьи, что заставляет сердце забиться быстрее, а руки ещё сильнее задрожать. Убеждаешь себя в том, что такая реакция является следствием раздражения и сильнее затягиваешь бинт, чем заставляешь Чонгука вновь поморщиться.

- Не ври, - тянет он, склоняя голову набок, - я тебе нравлюсь, чаги.

- Безрассудство не в моём вкусе, - отвечаешь, игнорируя его обращение, хотя ты тысячу раз просила так тебя не называть. Но просьбы с Чонгуком бесполезны.

Ты заканчиваешь с его раной на боку и полностью выпрямляешься и начинаешь собирать разбросанные на столике рядом медицинские принадлежности. Проспиртованные ватки выкидываешь в корзину для мусора, оставшиеся бинты складываешь обратно в пакет и убираешь в шкафчик со стеклянными дверцами. Чувствуешь на себе пристальный взгляд, он отдаёт зудом на коже так, что хочется почесать. Ты сдерживаешься, пытаясь отвлечься. Бегло осматриваешь склянки с лекарствами в шкафчиках и подмечаешь, что их осталось мало, запасы медикаментов слишком стремительно идут на спад, а значит следующая вылазка предполагается совсем скоро. Мысленно помечаешь цель составить список всего необходимого.

- К тому же ты слишком много времени проводишь у меня в медпункте. Не надоело ещё? – поворачиваешься к нему лицом, смотришь прямо в глаза, под которыми от усталости и потери крови пролегли тени.

- Может, я делаю это специально, чтобы проводить с тобой больше времени, по-другому то ты меня не замечаешь.

Ты только качаешь головой в ответ: Чонгук неисправим. На него не подействуют никакие слова, никакие принятые меры. И тебе хочется собственными руками удушить его за это. Но вместо этого ты возвращаешься к столу, раскладывая на столе инструменты и убирая всё лишнее. Над головой гудит и мигает лампа, а сбоку от тебя слышится тяжёлое дыхание Чонгука, значит ранения дают о себе знать, несмотря на все его попытки представить себя неуязвимым.

- Может, я заметила бы тебя, имей ты хоть каплю мозгов и здравомыслия, - парируешь ты.

- Значит не отрицаешь, что я хорош, - он ехидничает в ответ, придвигается к краю кушетки, чтобы быть ближе к тебе, и тут же втягивает воздух сквозь стиснуты зубы – действие обезболивающего не вечно и теперь боль даёт о себе знать.

- Сиди спокойно, иначе я привяжу тебя к кушетке. - Хмуришься, повернув к нему голову, пытаешься выглядеть грозно, но видимо безуспешно, судя по его умиляющемуся взгляду, - И я такого не говорила.

- Но ты думала.

Ты не верующая, но сейчас молишься всем богам, чтобы они дали тебе сил не убить этого придурка, правда руки уже знатно чешутся от желания ударить его. Может, действительно стоит привязать Чонгука к кушетке, а заодно и заклеить рот скотчем, чтобы на время подарить себе немного спокойствия и гарантировать, что он не найдёт очередных приключений на голову, опять ступив на тонкую грань между жизнью и смертью. Тебе хватило того раза, когда Чонгук через день после огнестрельного ранения в ногу решил попытаться помочь Намджуну в перебирании вещей на складе. Конечно, у него ничего не получилось. После одной поднятой тяжёлой коробки он снова пришёл в медпункт с открывшейся раной и стремлением добавить тебе проблем.

Чонгук на какое-то время замолкает, видимо поняв, что поддерживать разговор ты не в настроении. Он насвистывает какую-то песню, перекатывает монетку между пальцев, чтобы отвлечься от боли и скуки, пока ты наводишь порядок и смываешь кровь с вещей. Ты могла бы оставить это всё на завтра, а сейчас просто пойти и снова лечь спать, потому что до рассвета ещё как минимум есть часа три, но ты не уходишь. Вся сонливость пропала, стоило увидеть раненого Чонгука, к тому же, несмотря на раздражение, оставлять его сегодня одного, не хочется. Ты же всё-таки врач, пусть до апокалипсиса и прошла всего лишь полтора года интернатуры, а он самый проблемный пациент, который только мог быть за всю твою жизнь.

- А давай поспорим, - вдруг произносит Чонгук, заметно приободрившись. Ты поднимаешь бровь и смотришь на него с плохо скрываемым удивлением. Мысленно говоришь себе, что не стоит спрашивать у него ничего и тем самым поддерживать разговор, потому что наверняка Чонгук предложит какую-нибудь глупость. Но своим советам редко следуешь, поэтому всё-таки задаёшь вопрос, скрестив руки на груди.

- И на что ты хочешь поспорить?

Чонгук улыбается во все тридцать два. По его горящем глазам, с пляшущими в них бесятами, понимаешь, что ничего хорошего тебя не ждёт.

- Если после следующей вылазки я вернусь без единого ранения, тем самым сохранив твои нервные клетки и медикаменты, то ты, - он на мгновение замолкает, чтобы выдержать интригу, - поцелуешь меня.

Ты давишься воздухом от его наглости и смотришь так, будто он умалишённый. Хотя, почему будто. Чонгук и есть безумец без какого-либо чувства стыда и с отсутствием минимальных рамок приличия. Да, всё это время он пытался флиртовать с тобой, оказывал знаки внимания и делал недвусмысленные намёки, но то, что он решит спорить на твой поцелуй, ты всё равно не могла ожидать. Тебя от его предложения током прошибает, а из головы тут же испаряются все здравые мысли.

- Я не буду на это спорить, - только и можешь произнести ты. Только вот голос звучит не так уверенно, как тебе хотелось бы.

- Ну давай, - канючит он, всё больше напоминая маленького, шкодливого ребёнка, - поверь, целоваться я умею, поэтому ты не пожалеешь.

- Нет.

- Да брось, это маленький поцелуй. Я же не переспать предлагаю.

Ты выдыхаешь шумно, через нос, прикрываешь устало глаза. Чонгук, словно поднявшийся из преисподней дьявол-искуситель, протягивает тебе покрытую мозолями ладонь. В десятитысячный раз мысленно называешь его придурком без мозгов и совести, глядя на его губы. На вид они мягкие, пусть и покрылись коркой от обезвоживания и того, что Чонгук их постоянно прикусывает. Особенно, когда задумается над чем-то важным. Может, если ты пойдёшь на эту сделку, он действительно, хотя бы на время постарается поберечь своё здоровье и твою психику. А может, это станет новым поводом для его шуточек.

Ты раздумываешь достаточно долго, и за всё это время Чонгук не опустил руку, которая начала еле заметно дрожать от напряжения. Спустя ещё пару мгновений с очередным тяжёлым вздохом и видом мученицы хватаешься за его руку в рукопожатии. Ладонь у Чонгука горячая и шершавая, от неё жар медленно распространяется по телу и не проходит даже когда ты отпускаешь её и отходишь в сторону.

А Чонгук выглядит таким довольным и счастливым, будто сорвал самый желанный джек-пот, о котором мечтал всю жизнь. Ты отворачиваешься спиной и невольно тоже слабо улыбаешься, но это скорее улыбка снисхождения. Иначе и быть н может.

- Я поцелую тебя в том случае, если на твоём теле даже синяка не будет, - произносишь как можно серьёзнее, а Чонгук хмыкает, салютуя тебе, когда вновь поворачиваешься к нему.

- Замётано, чаги. Обещаю, этот будет лучший поцелуй в твоей жизни.

Ты закатываешь глаза неизвестно в какой раз за эту ночь и прикидываешь, каковы шансы у Чонгука вернуться невредимым. С его то адреналиновой зависимостью и отсутствием здравого смысла.

Ещё достаточно долгое время Чонгук проводит в медпункте, чтобы полностью восстановиться, сопровождает твою работу неуместными комментариями и историями из жизни, от которых ты даже пару раз почти засмеялась. А когда он восстанавливается достаточно, то отправляется вместе с ещё несколькими людьми на зачистку территории недалеко от вашего лагеря. В медпункте становится пусто и ты полностью погружаешься в работу, чтобы откинуть от себя все мысли, гудящие назойливыми насекомыми в черепной коробке. Иногда проходишь мимо радио-будки и прислушиваешься к сообщениям от группы Чонгука. Иногда подходишь к Намджуну и спрашиваешь, всё ли проходит гладко на вылазке, аргументируя свои вопросы тем, что хочешь знать, сколько лекарств тебе может потребоваться для того, чтобы подлатать вернувшихся.

Чонгук возвращается на четвёртый день вместе с остальными. Вылазка прошла успешно без проблем и каких-либо потерь. Ты встречаешь их в лагере, заходящих через главные ворота, осматриваешь бегло и с удивлением и одновременно радостью подмечаешь, что никто не ранен. Только у Чонгука на скуле фиолетовым налился большой синяк. Он минует всех остальных и подходит к тебе так близко, что нарушает все границы личного пространства.

- Кажется, я заслужил поцелуй, - тянет довольно, заглядывает тебе в глаза, а ты в ответ копируешь его улыбку, только вкладываешь в неё больше ехидства.

- Я же говорила без единого синяка, - тянешь руку к его лицу, проводишь кончиком указательного пальца по пострадавшей скуле, - поэтому придётся тебя огорчить.

Чонгук показательно дуется и прищуривается, явно недовольный таким раскладом. А тебе только приятно становится от того, что можешь хоть немного отыграться за его излишнюю самоуверенность и глупые шуточки.

- Так нечестно.

- Всё в рамках уговора, - пожимаешь плечами в ответ. Чонгук запускает ладонь в свои волосы в растерянности, явно не знающий, что делать дальше. Он смотрит на твои губы, борется с желанием поцеловать, потому что не может сделать это без твоего согласия, а ты же в свою очередь выдерживаешь паузу.

Когда Чонгук собирается с мыслями и открывает рот, чтобы что-то сказать, ты встаёшь на носочки и оставляешь короткий, лёгкий поцелуй на его губах. Они действительно мягкие и тёплые, а ещё на вкус приятно-сладковатые. Тебе вдруг хочется растянуть этот момент, распробовать получше, но пересиливаешь себя и отстраняешься.

- Но так уж и быть, я решила сделать исключение, - произносишь ты, с удовольствием наблюдая, как загораются глаза Чонгука при взгляде на тебя.

Ты разворачиваешься и уходишь обратно в медпункт, оставляя Чонгука стоять посреди лагеря с глупой мальчишечьей улыбкой и разгоревшейся надеждой, что он всё-таки добьётся твоего сердца. И сорвёт самый главный и желанный джек-пот в своей жизни.

#btb_porn_Пэн

#btb_porn_Jungkook

У Чонгука улыбка кривая — он тянет правый уголок вверх, словно усмехается задорно и совсем по-мальчишески, будто ему весело, а совсем не больно. Опирается плечом о стену, прижимается виском к ней и вскидывает вверх брови, будто немой вопрос задавая. Тебе пора бы уже привыкнуть к его подобным ночным визитам, когда вы стоите друг напротив друга и ни слова не говорите, потому что слов тут и не надо. У Чонгука все тело в гематомах под этой кожанкой и свободной черной футболкой: они расцветают на нем фиолетовыми бутонами с желтыми сердцевинами, потому что заживать не успевают, потому что он себя супергероем считает, потому что на каждое «прекрати» он улыбается вот так смело и широко, а ты закупаешься в аптеке так, словно работаешь в травматологии. У тебя каждые три ночи на одной неделе — это руки в мазях, размотанные бинты по всей квартирке и — иногда — кровавые отпечатки в ванной, смазанные и стекающие по белой плитке дорожками.

— Пустишь? — голос у него веселый, хоть и хриплый. Он держится за бок, а ты прикидываешь, там всего лишь очередной синяк или сломанное ребро, которое может вспороть легкое при неосторожном движении. — Брось, три — хорошее число.

Ты распахиваешь дверь шире, мнешься на мгновение на пороге, а затем кидаешься вперед, когда Чонгук теряет равновесие и смеется. Ты уже на своей обычной позиции — под его рукой, обхватившая его за пояс. Он шипит и ты понимаешь, что там далеко не синяк. От этого осознания хочется плеваться, орать и припереть его к стенке, влепить пощечину, заплакать, умолять прекратить все это и поцеловать, чтобы скулы сводило. Главное не слышать, что три — это хорошее число, что пока он три ночи, неважно — подряд или через день-два — выходит и спасает очередную девчонку от каких-нибудь придурков, отбивает старика от грабителя, останавливает ограбление до приезда полиции, с ним все будет хорошо. Потому что он знает это, но не говорит тебе, откуда именно, только подмигивает, прижимает указательный палец к губам и заваливается спать на диване. И ты миришься с этим, принимаешь настолько, насколько можешь себе позволить, и не убираешь далеко аптечку. Никогда.

— Ты не выглядишь счастливой, — говорит Чонгук, когда ты втаскиваешь его в квартиру, кое-как захлопываешь дверь. Ты поудобнее перехватываешь его руку, закинутую на шею, скользишь другой ближе к груди, лишь бы не касаться нижних ребер. Он рвано выдыхает. — Эй, ответь мне.

— А должна быть счастливой? — фыркаешь ты, дожидаясь, пока он стянет с ног конверсы, сминая задники. — Должна расцеловывать тебя и говорить, какой ты молодец, Чонгук? Почему ты ввязываешься в это, когда есть полиция. Почему ты лезешь в это всё. Я не понимаю.

— Ты знаешь.

— Нет, я не знаю! — выпаливаешь ты и выпутываешься из-под его руки. Чонгук опирается о спинку дивана, а затем падает на него, откинув голову назад. Темные волосы, отросшие за последние полгода так, что их можно собирать в хвост на затылке, рассыпаются тонкими нитями по светлому кожезаму. — Я ни черта не знаю, кроме твоего «три — хорошее число» и «так нужно». Кому нужно? Кому, черт возьми, нужно? Я знаю тебя с детства и у тебя никогда не было подобных приступов геройства. Если ты хочешь кого-то впечатлить, выбери другой способ.

— Я обязательно тебе все расскажу, правда, — вдруг серьезно говорит он. Нет ни намека на легкую беспечность в его голосе, которая всегда присутствовала. Нет смешка или искр в темном взгляде. Сейчас Чонгук похож на побитого пса, которого слишком часто сбивала машина, перемалывая косточки, и пускай он ухмыляется, щурится и откидывает пряди со лба, ты знаешь его лучше всех, видишь насквозь, едва ли не под кожу залезаешь, но то, что у него в голове, понять не можешь. — А сейчас, пожалу-уйста, сними с меня эти обноски, иначе я чокнусь. Серьезно, я весь грязный и потный. Я хочу в душ, но вряд ли дойду. Но если ты составишь мне компанию…

— Сейчас принесу аптечку, — отвечаешь ты, не ведясь на провокацию. Чонгук умело пользуется ситуацией, чтобы перевести тему, потому что знает, что ты будешь прокручивать в голове его слова еще ближайшие сутки, пытаясь отыскать в них правду. — И воду. Оботру тебя.

— Как ты великодушна!

— Закрой рот, а то заработаешь вывих челюсти.

Он что-то кричит в спину и смеется, а затем откашливается и ты готова уши заткнуть, лишь бы не слышать этот кашель. Набираешь теплую воду в небольшой таз, кидаешь туда чистое хлопковое полотенце, подхватываешь пластиковый коробок аптечки за ручку на крышке и возвращаешься к нему. Глаза у Чонгука закрыты, но дышит он глубоко и размеренно — грудь надувается, словно воздушный шарик, и ты ловишь себя на мысли, что кто-то в одну из таких вот ночей может проткнуть этот шарик далеко не иголкой: пулей, ржавым лезвием ножа, металлической трубой. Чем угодно, что навсегда остановит сердце Чонгука, который больше не придет к тебе поздней ночью, не улыбнется и не заснет на диване. Ты ненавидишь эту недосказанность, появившуюся между вами полтора года назад. Не то чтобы это как-то пошатнуло вашу дружбу: Чонгук делится с тобой всем и вся, забавно морщится и восторженно выдыхает каждый раз, когда рассказывает очередную байку, но всегда утаивает всë, что касается его ночных рейдов.

— Эй, — зовешь ты, — привстань. Мне нужно снять с тебя... это.

Ты почему-то нервничаешь. У тебя всегда сердце ухает куда-то вниз, когда Чонгук позволяет стягивать с себя одежду, блаженно выдыхает и откидывается назад. Мышцы перекатываются под кожей, а тонкие вены похожи на ветви — тянутся и разветвляются по рукам, бегут к запястьям и пропадают у широких ладоней. Но сейчас тебе страшно видеть, что может быть с его телом, потому что Чон Чонгук в твоих глазах всегда был идеальным, вышколенным и добродушным, а сейчас его тело похоже на палитру, на которую вылили темные краски. Ты касаешься мокрым полотенцем его груди и ведешь вниз, стирая капли пота и грязи, оставляя после широкую и влажную полосу. Иногда ты позволяешь себе легкую вольность — скользнуть пальцами по теплой коже, царапнуть коротким ноготком и отфыркиваться на его странный взгляд и вскинутый вверх уголок губ. Чонгука хочется любить полностью, хочется быть единственной, кто может его вот так касаться. Но больше всего хочется, чтобы с ним все было хорошо.

— Нравится? — вдруг раздается голос, и ты вздрагиваешь, понимая, что остановилась у кромки джинс, перетянутых в поясе чёрным ремнем. Дальше выступающая тазобедренная косточка и...

— Задумалась. — Голос у тебя не дрожит и не хрипит, ты говоришь сухо, словно констатируя факт, и поднимаешь на него взгляд. Чонгук смотрит на тебя, голова его откинута на спинку дивана, глаза полуприкрыты, но ты все равно замечаешь чёрный зрачок из-под опущенных ресниц. — Я тебя сейчас ударю.

Он улыбается, обнажая ряд белых зубов, и качает головой из стороны в сторону.

— Это скоро все закончится, правда. Я перестану приходить к тебе вот так. Приду нормально. Куплю цветы и извинюсь за эти полтора года, правда.

— Не надо передо мной извиняться. Это лишнее. К слову, сегодня ты хотя бы без боевых ранений в виде царапин, ран и распоротых худи. Мне спокойнее. Но ребро...

— Все нормально, — говорит Чонгук.

Ты обтираешь его, подмечая, что все гематомы окольцовывают его тело, как крепкие цепи, и выдыхаешь. Его «все нормально» куда лучше, чем «три — хорошее число», поэтому когда ты тянешься за мазями, Чонгук перехватывает тебя за тонкое запястье, тянет на себя, что ты едва ли не падаешь на него, но вспоминаешь о его нижнем ребре и вовремя выставляешь руки, упираясь ими в спинку дивана. Чонгук улыбается широко, разжимает пальцы на твоем запястье и касается ими плеча, сминая тонкую ткань футболки, мажет подушечками по шее и устраивает ладонь на твоем затылке. Тебе совершенно неудобно и странно, ты не сидишь на его коленях, как в каком-то американском фильме, а упираешься коленом в его бедро, обтянутое плотной джинсой, в дурацком положении, что спину начнет ломить через пару минут, но ты не можешь отвести взгляда от Чонгука, не можешь отстраниться от него, потому что его пальцы слишком плотно обхватывают затылок, приятно давят на кожу головы. Ты, черт возьми, слишком много раз представляла подобное.

— Последние три ночи. И все. Конец.

— Да неужели?

— Честно, — выдыхает он тебе почти в губы. Теплое дыхание касается щеки, вызывает новый приступ учащенного сердцебиения, только уже не от страха за его жизнь, а за сказку, которую он дарит тебе наяву. — Продержишься еще немного?

— Я полтора года держусь, придурок, — смеешься ты, и Чонгук как-то по особенному смотрит на тебя, склонив голову чуть набок. — Я могу сдать на «отлично» курсы по оказанию первой медицинской помощи.

— Верю.

Он подается вперёд, минует твои губы, и ты досадливо поджимаешь их. Дура, думаешь ты, безмозглая дура, о чем ты мечтаешь. Но Чонгук прижимается к твоей щеке губами, мягко и без особого напора, чуть цепляет зубами твою кожу, прикусывает и касается языком. У тебя сердце подскакивает к горлу, но ты сглатываешь это приятное ощущение, закрываешь глаза, когда он ведёт кончиком носа от импровизированного укуса вверх по скуле, касается губами виска, а затем резко вниз — одной влажной чертой поцелуя, кусает за мочку уха, заглатывая гвоздик сережки, и тянет вниз. Тебе кажется, что все это сон или галлюцинация, или Чонгук надрался в хлам, иди просто сошел с ума, или...

— Последние три ночи. Потому что три — хорошее число.

#btb_porn_франк
/это была моя дебютная работа, но она же почему-то одна из любимых :D
Слишком много Чонгука 🤡/

#btb_porn_Yoongi

Юнги заталкивает тебя в подсобку, захлопывая за собой дверь. В маленьком помещении, заставленном коробками, едва можно развернуться и спокойно дышать: спертый воздух царапает нос, редкая пыль, вьющаяся в воздухе, кружит возле твоего лица полупрозрачным пухом и тебе нестерпимо хочется чихнуть. Ты открываешь рот, чтобы возмутиться его поведению, но Юнги перехватывает тебя за одно запястье, расстегивает пуговицу на манжете рубашки и задирает рукав до самого локтя. В пожухлом желтом свете лампы на твоей коже, словно переплетения лоз, вьются тонкие линии, едва покрывшиеся темной бордовой корочкой.

— Ты обещала прекратить. Вот это.

— Есть вещи, которые невозможно прекратить сразу, — огрызаешься ты и дергаешь рукой в нелепой попытке избавиться от цепких пальцев парня. — Мы просто коллеги, Юнги. Варим кофе в сменах, а потом разъезжаемся по разным концам города. Я не обязана перед тобой отчитываться.

— Просто коллеги не трахаются.

— Романтических мелодрам пересмотрел? — цедишь ты сквозь зубы, все еще дергая рукой, но Юнги держит крепко, совершенно не собираясь отпускать. — Прекращай, у нас целая кофейня людей.

— Тебя смущают люди? Удивительно. А меня смущают эти полосы на руках. Хватит делать это.

Юнги смотрит на тебя сверху, взглядом пригвождая к полу. Тебе ужасно хочется включить режим ребенка, топнуть ногой, сесть на пол и разрыдаться, сказать, как все достало и он — Мин Юнги, вечно приглядывающий за тобой, — в особенности, потому что иначе выразить то, что ты к нему чувствуешь, совершенно невозможно. Постоянно приходится язвить, подкалывать, смешливо фыркать, смеяться и по-идиотски теряться рядом с ним в такси, когда он в темноте пытается нащупать твою ладонь.

Это все случилось как-то слишком быстро и спонтанно. От немного замкнутого стажера, который огрызался на гостей и получал оплеухи, на которого постоянные клиенты, перегнувшись через барную стойку, иногда жаловались тебе, шепча на ухо, он как-то слишком быстро превратился в человека, в сменах с которыми ты ощущаешь себя спокойно и на которого можно положиться. Юнги в основном стоит на машинке и готовит кофе, рисует латте-арт и совсем по-скромному улыбается детям, заглядывающим к нему через барную стойку, чтобы хоть разок увидеть, как жидкое молоко превращается в пористое с мягкой и воздушной пенкой, которую так вкусно есть ложкой. Он берёт на себя всю рутинную работу: прием поставок, заказы на точку и всех клиентов, которые ведут себя слишком вызывающе. А потом, как-то так вышло само собой, он сказал, что проводит тебя до дома. И хотя ехать тебе полчаса на такси, в тепле и уюте, Юнги все равно сел с другой стороны, негромко хлопнув дверью, и поехал с тобой. Лишь фыркнул, когда ты повернулась к нему, возмущенно пропищав его имя. С Мин Юнги лучше было не спорить: он всегда стоял на своём, неистово отвергая все аргументы, поэтому ты решила не разводить сцены выяснения отношений при чужих людях. Мин Юнги, как ты считала, был потрясающим в этой своей напористости.

Спустя месяц совместной работы, смазанные поцелуи в щеки перед началом рабочего дня и бодрое «файтин, хорошей смены» перетекли в нечто большее. Юнги ловил тебя в свободные от гостей минуты, утягивал в маленькое помещение рабочей подсобки и целовал украдкой: сначала невинный поцелуй в лоб, планомерный спуск по виску, опаляя дыханием кожу, щека, уголок твоих губ, который подрагивал от переизбытка эмоций, округлый подбородок с небольшой родинкой, а затем замирал у шеи всего лишь в паре жалких сантиметров, выдыхая на неё и касаясь кончиком носа. Он, вероятно, понимал, что если коснется губами шеи, если проследит влажную дорожку поцелуев от мочки уха до плавного изгиба плеча, чуть оттягивая в сторону ворот рубашки, то уже не сможет остановиться. А может ты не позволишь остановиться. Поэтому он возвращался обратно к губам, прижимался к ним на доли секунды, а затем отстранялся, наблюдая, как твое лицо приобретает пунцовый оттенок. Потом менял тактику:

за невинным поцелуем следовал легкий прикус нижней губы и её оттягивание. Ты в такие моменты невольно мычала, сама подавалась вперед, ловила его за ворот рубашки и едва ли не наваливалась в подсобке, вынуждая его прижаться к стройному ряду коробок с молоком. Юнги усмехался, дергал вверх уголком губ, когда ты отшатывалась назад и начинала что-то бормотать, а затем касался большим пальцем твоего виска, остальными пальцами поглаживая кожу под ушком и шею. Мир затемнялся, словно вас ловил фокус камеры, концентрировался на Мин Юнги, ты не могла отвести от него взгляда.

А затем тебя прошибало электрическим током. Страхом, собственной беспомощностью. Картинки прошлого сменялись перед глазами и ты вспоминала, что все, кто узнавал тебя лучше и ближе, потом отворачивались, оставляли одну, а ты беспомощно пыталась выкарабкаться из этого вязкого болота. И единственное спасение сначала было в таблетках, в приемах у врача, где вы сидели друг напротив друга, ты рассказывала обо всем на свете, что тебя тревожит, цеплялась за своё детство, как за спасательный круг, а затем, когда с тебя стянули розовые очки, мир приобрел углы и чёрные дыры, в которые ты проваливалась. Врач выписывал новые антидепрессанты, и ты покупала их, пила, но ничего не проходило. Потом ко всему этому добавилось лезвие бритвы, которое лежало в ванной на верхней полке. Первый штрих был самым болезненным, а затем — ничего.

«Поцарапала кошка подруги», — говорила ты коллегам на очередном собрании, и они, сонные, верили тебе, пока ты натягивала рукав до пальцев. Но Мин Юнги смотрел слишком пронзительно и точно, выбивая из твоей груди судорожный вздох. «Он знает, — думала ты, — и он тоже отвернется». Но все, что делал Юнги, это просто находился рядом. Провожал до дома, встречал утром перед кофейней, отталкиваясь от стены и распихивая руки по карманам свободных штанов, наблюдая, как ты натягиваешь дежурную улыбку и желаешь ему доброго утра. Вы разговаривали обо всем, а он держал тебя за руку, и казалось, что это лучше, чем сотни приемов у психотерапевтов и психологов.

— Я тебя не оставлю, как бы ты этого не хотела. Я похож на мальчишку, который решил поиграться с тобой? — Он ведёт пальцем вдоль удлиненных линий порезов: раньше ты позволяла оставлять себе их короткими царапинами, будто и правда кошка поцарапала. — Я возьму за это ответственность. Я буду рядом и буду останавливать тебя каждый раз. Хватит жить прошлым. Сейчас у тебя есть я.

— Ты точно романтических мелодрам пересмотрел, — выпаливаешь ты, не в силах поднять на него взгляда, потому что его пальцы слишком хорошо лежат на твоей коже, слишком хорошо оглаживают немного красноватые края царапин и слишком г а р м о н и ч н о смотрятся на тебе. — Юнги, мне не шестнадцать лет, я делаю это осознанно. Ты можешь считать меня чокнутой, но это правда. То, что было со мной... Просто оставь меня с этим ладно? Потому что обычно все так и делают, я привыкла. Я прочитала в одной книге, что боль хочет, чтобы её чувствовали.

Юнги вдруг подается вперед, прижимается своим лбом к твоему, отчего ты чуть морщишься. От него пахнет свежесваренным кофе и цитрусом. Тебе ужасно хочется сказать ему, что ты сама себя не понимаешь. Что тебе хочется обнять его, а потом оттолкнуть, потому что он определенно достоин лучшего. Не девчонку с тёмным прошлым за плечами, шею которой пересекала странгуляционная борозда, не девчонку, в глазах которой боли спрятано больше, чем может вместить себя целый мир. Юнги достоин всего-всего, а вот ты его — совершенно нет.

Он касается губами твоего лба и замирает. Вы стоите во всепоглощающей тишине. Ты, кажется, даже боишься пошевелиться, чтобы не спугнуть этот момент откровения, и задерживаешь дыхание. Его пальцы все еще сжимают твою руку чуть повыше запястья, поэтому ты немного удивляешься, когда он тянет тебя на себя и оставляет твою руку на своей пояснице, а затем проделывает это со второй. Вы стоите так, дышите смешанным дыханием — одним на двоих. Только ты не понимаешь, что он хочет этим сказать, а

Юнги прижимается к уголку твоих губ и тихо шепчет:

— У этой фразы есть продолжение: «...Он не хочет её чувствовать, он заставит её утихнуть». У этой книги грустный финал, а на фильме — да, романтической мелодраме — я почти пустил слезу. Но я все еще хочу быть рядом с тобой. Так что давай мы прекратим это вместе, ладно?

#btb_treini_франк

\привет, я франк, новый стажер! ♡´･ᴗ･`♡ очень хочу радовать вас своими историями, надеюсь мы подружимся, йооос~\