Статистика ВК сообщества "Добробук ™ - многоразовые ежедневники и тетради!"

Заводной апельсин

У сорокалетнего школьного учителя нашли неоперабельный рак и дали ему год жизни. Учитель был крепких англосаксонских кровей и сурово озаботился одним: как бы обеспечить жену и дочерей, остающихся без всяких средств к существованию...

Он преподавал язык и литературу и не сумел придумать лучшего способа заработать сносную сумму для семьи, как попробовать написать роман. И такой роман, чтоб его хорошо читали — раскупали.

Читателей он представлял в виде своих учеников и их родителей. И героев представлял в таком же духе. Жизнь он представлял только в объеме родной рабочей окраины.

Дело было новым, он втянулся и увлёкся. Срок поджимал. Он спешно и отчаянно овладевал ремеслом. Высокая литература его не интересовала. Его интересовало завещать авторское право семье, чтобы им было на что жить.

И к концу своего года Энтони Бёрджес завершил свой роман «Заводной апельсин». Миллион был срублен! В культовом фильме сыграл юный Малькольм Мак-Дауэлл. Шпана надела котелки и стала спрашивать в барах молоко. Книгу перевели более чем на 50 языков.

Не свой от удачи и выполненного долга Бёрджес хорошо выпил и отправился к врачу. Врач посмотрел снимки, полистал историю болезни и вылупил глаза: рака не было. Бёрджес был полностью здоров.

Энтони стал писателем. Написал более 50 книг. А так же начал писать музыку, и написал 175 музыкальных произведений. Даже симфонический оркестр заказывал произведения у Бёрджеса...

— Михаил Веллер "Слово и профессия"

#ЭнтониБёрджес #заводнойапельсин #несдавайся #добрыеисториидобробук #добробук

Белой дороги, Маэстро...

«Я всё умею — пилить, строгать, колоть. Мужик должен всё это делать, а не гири тягать в фитнес-клубе. Ой, жалуются некоторые, работы нет. Научись плитку класть — будешь на "Мерседесе" ездить. Я у себя на участке город целый выстроил, баню, сарай. А если на диване лежать и дыню наедать — плохо закончишь. Алкоголем, наркотиками. К сожалению, сейчас много таких мужиков....

Когда ко мне приезжают, говорят: "Далеко вы забрались". А я спрашиваю: "Далеко от чего?" И человек замолкает. Из-за того, что я в деревне живу, у меня каждый день другой. Каждый день — другое небо. Утром встал — и завертелось, а вечером смотришь и видишь: и такие облачка, и этакие Господь подпустил. Ни фига себе!

Стоишь и как безумный смотришь на эти звезды и думаешь: "Боже мой, вот завтра умру, и что я скажу ему?". Как в молитве говорится: если тень твоя так прекрасна, каков же ты сам? Я однажды вошел в дом, думал, сейчас компьютер включу, а электричества не было.

И я оказался в полной темноте. Лягте как-нибудь в темноте, отключите все "пикалки" и задайте себе такой вопрос: кто вы и как вы живете? Я вообще нормальный парень или так себе?»

© Петр Мамонов

#пётрмамонов #покойсясмиром #белойдороги #помним #добробук

Ошеломил

Он тратил на работу час времени туда и час обратно. На троллейбусе. Как говорится, с конечной до конечной. Это еще тогда, когда в городе пробок не было.

Сначала – это примерно с полгода – он тупо смотрел в окно. А потом подумал, что зря время теряет. И начал почему-то учить французский язык. Почему именно французский? А он и сам не знал. Достал самоучитель. Затем записи фонетических упражнений. На пленке.
Жил в одном районе, а работал в другом. Это позже метро появилось. А раньше троллейбус и только троллейбус. Сядешь на скамейку, чтобы тебя не толкали, и едешь. Скучно ехать. До противного. А когда учишь – быстрее время идет.

Проездил двадцать лет – как один день. И уволился. Потому что пенсия.
Дома не было скучно: появился интернет. И можно было совершенствовать французский.

Затем они с женой перебрались в деревню. Надоело в городе. Квартиру - женатому сыну. А сами туда – на природу.
Дом хороший. Две комнаты с одного крыльца. И почему-то еще одна комната – с другого. Так предки их захотели. Может, и специально – отдельную горенку сделали.

Завели огород. И он, бывший городской служащий, был похож на простого деревенского мужика. Он брился раз в три-четыре дня. Носил старые штаны, заправленные в сапоги, иногда черные калоши на босу ногу, на плечах выцветшие рубашки. Ведь в деревне некуда наряжаться.
В доме газ. И летний водопровод во дворе. Грядки и грядки, небольшое куриное семейство – жить можно.

Скучать не приходится. Потому что разумный адекватный человек всегда себе занятие найдет. Никогда не станет без дела сидеть. Только иногда, когда устанет. Или после бани.

Из города знакомые позвонили. Попросили горенку сдать для своих друзей. Супружеская пара из Москвы. Очень интеллигентные. Он согласился.

Появились квартиранты. Вежливые, воспитанные люди. Горенка им понравилась. И деревня тоже понравилась. Мужчина выходил во двор с компьютером и что-то писал. Часа два или три. На траве – пара каких-то справочников. А его жена рисовала. Акварелью. И деревенскую улицу, и куриное семейство, и заросли травы рядом с забором.

Он что-то писал, она рисовала. Вечерами отправлялись гулять. С хозяевами дома не общались. Так, иногда – по быту что-нибудь.
Очень приветливые и воспитанные люди. На них смотреть – удовольствие. Потому что культура, потому что изысканность, потому что утонченность.

Как-то он с улицы выкашивал крапиву. А жильцы вышли посидеть на скамейке. Вдруг услышал французскую речь. У него сразу все опустилось внутри, а затем снова поднялось - от восторга. И он нарочно придвинулся к говорящим ближе, чтобы послушать и насладиться. И пообщаться – непременно пообщаться!

Дама-художница говорит: «Посмотри на этого мужичка. Всю жизнь косит крапиву, а зимой у окна зевает. И ничего ему не надо. Примитивный деревенский тип. Ты посмотри: щетина, старая рубаха и сапоги. На нем время остановилось. С девятнадцатого века, наверное».
А муж-писатель отвечает: «Да, а мы всё о духовных проблемах. Всё о них. Вечные поиски смысла, который ускользает».

Хозяин дома положил косу, вытер руки о старые штаны. И по-французски сказал: «Не там смысл ищете. Его в высокомерии и в гордости нет. Не было и не будет».

У него хорошее произношение. И ошибок в речи нет. Он знал, что нет. Не хотел видеть, как они побледнели, как вытянулись их лица. Побежали за ним, засуетились. И вопросы, вопросы: «Кто вы такой? Что вы за человек»?

А он повернулся и сказал. Снова по-французски: «А я сосланный декабрист. Государь Николай сослал. За участие в восстании. Так вот с девятнадцатого века – тут. Летом крапиву кошу. А зимой у окна зеваю».

© Георгий Жаркой
Фото: Вильям Каррик

#смыслжизни #добрыеисториидобробук #добробук

О верном друге

Где-то часа в 4 утра за домами начала лаять собака. Часам к 5 её лай усилился. Люди стали вставать на работу, с раздражением слушая этот истеричный лай. Около 5-30 утра потянулись из домов на работу жильцы.

Первыми, вышедшими за пределы домов людьми, были мужчина и женщина, видимо, муж и жена. Они решили всё же посмотреть, что за собака так орёт всё утро.

Пройдя совсем немного в сторону гаражей, они увидели её. Она всё так же лаяла, причем мордой повернувшись к домам. За ней, на земле лежал человек. Мужчина с женщиной побежали в сторону собаки. Было понятно, что она зовет людей.

Но чем ближе они подходили, тем больше собака лаяла на них. И лай становился агрессивным. Это была овчарка, собака серьезная. Близко не подойдешь. Женщина предложила вызвать скорую.
Скорая приехала быстро. Они подъехали близко, двое медработников вышли из машины. Женщина предупредила, когда звонила, что там собака не подпускает.

И когда они двинулись в сторону человека, то тоже крикнула им про это. Но собака перестала лаять, как только увидела скорую. Она подошла к хозяину и села рядом.

Два медика подошли к человеку достаточно близко. Собака сидела не шевелясь.
-Что будем делать?
-Вроде умная, подпустила. Я подойду . Если что - баллончиком брызни.
Врач аккуратно поставил ящик с лекарствами, присел на корточки около человека, поглядывая на собаку. Собака молча смотрела.

Пульс был, но слабый. Мужчина, довольно молодой, лет 35, большая кровопотеря. Ранение в область живота. Один из медиков открыл чемоданчик с лекарствами, быстро сделал перевязку, другой набрал два шприца, быстро сделал уколы. Собака внимательно наблюдала. К этому времени собралось уже немало зевак. Но стояли они на расстоянии метров в 10. Никто не решился подойти ближе.

Один из медиков сходил за каталкой. Они аккуратно положили мужчину, загрузили в машину. Собаку взять было нельзя. Она смотрела на них, они на неё. Но инструкция... Да и что дальше?

Скорая аккуратно поехала по неровной дороге. Собака бежала рядом...
До больницы было недалеко. Всю дорогу овчарка то отставая, то догоняя, бежала за машиной. Перед шлагбаумом больницы скорая остановилась.

Охранники подняли шлагбаум, скорая заехала на территорию. Водитель сказал одному охраннику:
-У нас мужчина с ранением.Это его собака.
-Я понял, а что я сделаю? - и глянув на собаку, шикнул - А ну стой! Фу! Нельзя! Сидеть!

Этот набор команд немного сбил овчарку с толку . Но она остановилась, села перед шлагбаумом и только взглядом провожала эту машину.
Просидев около часа в ожидании, она легла поближе к краю забора, чтобы не мешать проезжающим машинам.

Охранники сначала смотрели за ней, чтобы она не шмыгнула на территорию. Но потом, поняв, что она будет ждать тут, уже просто иногда поглядывали в её сторону.
-Что делать-то будем?
-Ничего, а что ты предлагаешь?
-Так она тут сколько лежать-то будет?
-Да кто её знает? Может полежит да уйдет.
-Не.. Она умная, вроде. Неужели ждать будет?
-Да сколько ждать? Если там всё плохо, так и не дождаться может.
-Вот ведь... Беда.. Может, ей поесть дать чего?
-Ага! Ты прикорми её тут, а тебя потом уволят.
-Да, что делать-то?
-Ничего. Посмотрим, может сама уйдет. А не уйдет-тогда и будем решать.

***

Наступило утро. Овчарка так и лежала у въезда. Охрана должна была поменяться. Пришедшим объяснили ситуацию. Один из тех, кто сменился, сказал:
-Я пойду, узнаю, что там с мужчиной. Да ситуацию объясню. Чтоб отлов не вызвали случайно. А то по камерам посмотрят..Да может принесу ей что поесть...
-Не прикармливай тут!
-Не, пусть сдохнет тут под забором!

Собака внимательно смотрела на говорящих и смотрящих на неё людей.
Прошло минут 40. Ушедший за новостями охранник вернулся.
-Ну что? Что там с мужчиной?
-Прооперировали. В реанимации. Говорят, что более-менее. Вот, в столовой стребовал остатки..- мужчина принёс в пластиковой тарелке котлету, сосиску, а в другой глубокой миске воды.
- Но тут кормить нельзя... Иди сюда, - позвал он собаку, ставя миски под дерево у края дороги.

Овчарка внимательно смотрела на него, не двигаясь с места.
-Иди, ешь. Хоть воды попей. Возьми! Можно! -мужчина пытался вспомнить команды.

Овчарка встала, но с места не двигалась. Было явно видно, что она думает. Она смотрела на человека, на миски, на шлагбаум. Села.
-Ну, как хочешь, -мужчина отошел от дерева и подошел снова к будке.
Собака медленно встала и подошла к миске. Понюхала, жадно начала лакать воду.

***

Прошла неделя. Хозяина этой умной собаки уже как два дня перевели в палату. Он потихоньку поправлялся. Спросить про собаку было не у кого. И от этого было очень тоскливо.

Они жили вдвоём после того, как он ушёл в запас по ранению. Вместе служили, вместе ушли на гражданку. Он очень надеялся, что такая умная собака не пропадёт.

Овчарка тем временем переместилась от забора к деревьям. Оттуда было так же удобно наблюдать за въездом. Охранник её подкармливал понемногу. Ему пришла мысль, что можно сходить к хозяину и сказать, что собака тут, у больницы сидит. После смены он пошёл в отделение, где лежал мужчина.

Охранник вошёл в палату. Там было четыре кровати, на двух лежали пациенты. Один был лежачий, другой ходил, видимо, потому что был в тренировочном костюме.

-Здравствуйте, -охранник обратился к лежачему - Вы Фомичёв Алексей?
-Здравствуйте, да, я. Что случилось?
-Я охранник этой больницы, не волнуйтесь! Ничего плохого, наоборот, хорошее! Это Ваша овчарка была?
-Почему была? -с тревогой в голосе спросил Алексей.
-Ну я не правильно выразился, простите. Она и есть! Она всё это время на въезде лежит. Сейчас, правда, отошла чуть дальше, но не уходит. Мы её подкармливаем немного.
Алексей закрыв глаза, улыбался и покачивал головой из стороны в сторону.
-Что? Не Ваша?
-Моя, моя! Альма моя... Мы служили вместе. Она дрессированная. Умная очень.
-Да мы уж поняли, - охранник улыбался. Ему было так радостно, что так решилась ситуация.
-Могу я Вас попросить? Дайте мне салфетку с тумбочки.
Охранник дал салфетку. Алексей потер об неё руки, вытер лицо.
-А теперь возьмите пакетик целлофановый, я туда салфетку положу. Отнесите её Альме, пожалуйста, она поймет!

***

Охранник вышел с территории больницы, подошел к деревьям где дежурила Альма. Она увидела в его руках пакет. Встала. К рукам она так и не подходила. Он положил пакет на землю, раскрыв его. Отошел в сторону. Альма подошла к пакету. Долго, очень долго она нюхала эту салфетку. Потом, аккуратно вытащив её, отошла под дерево, легла, положила салфетку на лапы и голову сверху.

Послесловие. Альма дождалась хозяина. Было столько радости, что и описать нельзя! Они не раз выручали друг друга и знали, что нужно ждать. Она дождалась!

— взято из паблика who is who

#добробук #добрыеисториидобробук

Голос эпохи

В школьные годы Юрий Левитан увлекался театром, в 17 лет приехал в Москву поступать "на артиста", но его не взяли.

Возвращаться в родной Владимир он не хотел и бродяжничал по Москве, ночуя, где придется, в поисках работы. Случайно он увидел объявление о том, что объявляется конкурс на дикторов. Это интересно, но что это за работа, он понятия не имел.

Среди двухсот молодых жителей столицы, многие из которых были профессиональные артисты, он резко отличался своим поношенным внешним видом: майка, штаны шаровары, резиновые тапочки, и старомодные очки - велосипеды. А дальше, укороченная версия сценки из сказки про Золушку, когда тыква превращается в карету. Снобизм московской комиссии сменился на всеобщее потрясение, когда Левитан заговорил.

Его голос никогда не был мощным, но он звучал как металл, благодаря особому тембру, как тысяча динамиков. Не случайно впоследствии его первым номером записали в число командированных на главную стройку страны, только он мог «перекричать» Днепрогэс. Ему было чуть за 20.

А в 19 лет... Он выдержал такой экзамен, который не под силу был и боевым командирам. Лично Сталин попросил прочитать его отчет. 4 часа Левитан читал доклад Сталина в прямом эфире и... ни разу не запнулся, не остановился, не сбился с ритма. Сталин слушал эту запись лично, а потом поднял трубку... и в одночасье 19-летний провинциал, сын портного и домохозяйки, стал официальным голосом Страны Советов. Правда, потом его автобиографию подредактировали партийные боссы, и в графе «профессия отца» появилось слово «рабочий». Так было ближе к народу.

Теперь он не только читал новости и вечерние передачи звукозаписи, он был объявлен государственным человеком. Его голос принадлежал всей стране.

22 июня 1941 года, 9 раз, через каждый час, Левитан читал текст в прямом эфире: «...враг будет разбит! Победа будет за нами!» Его голос звучал монументально и потому убедительно. Совсем по-другому, чем у министра иностранных дел Молотова, который первым обратился к нации по радио.

Многим казалось, что за этим голосом скрывался человек зрелого возраста, исполинской силы и внешности. Нередко это приводило к казусам и смешным историям. Однажды Левитана остановил на улице фронтовик:
— Я еще помню, как ваш папа читал все сводки информбюро... Какой голос, мороз по коже...
— Как же, как же, подойдет, бывало, к микрофону и скажет: «От советского информбюро, — начал Левитан, — фронтовик опешил, а потом расплакался, сжимая руки диктора от волнения.
Левитан много учился, он закончил московскую театральную школу, только его однокурсники мечтали о выходе на большую сцену, а он готовил себя к маленькому кабинету, где будет сидеть один. Его любили миллионы, но мало кто знал в лицо.

Однажды подошел к диктору молодой постовой и расплылся в улыбке.
— Узнал, — подумал Левитан.
— Здесь не положено машину оставлять, — вежливо обратился милиционер, — переставьте свою машину вон туда, товарищ Ботвинник.
«Говорит Москва» — без этой фразы невозможно представить жизнь до- и послевоенного поколения.

И всем казалось, что Левитан — это всегда Кремль, всегда самое сердце страны. Это внушало населению моральную поддержку и вдохновение в тяжелые военные годы. Мало кто знал, что с 1941 по 1943 год в строжайшем секрете Левитан жил и работал в подвале старинного особняка в Свердловске.

Информация для радиовыпусков поступала в студию по телефону, сигнал ретранслировался по всей стране, что не позволяло запеленговать головной радиоузел. Ему было предписано передвигаться только по «треугольнику»- студия, туалет, барак напротив, в котором он жил. Таким образом, Геббельс был лишен всякой возможности обнаружить голос, сравниваемый немцами с «залпами катюш».

В 70-80-е годы Юрий Левитан уже не был так востребован как диктор, он много ездил по стране с выступлениями, встречался с ветеранами, колхозниками, интеллигенцией. У него слабела память, он стал путать даты и события, но... только не хронику тех лет, о которых он сообщал всей стране. Из его воспоминаний: «Однажды, на встрече... я воспроизвел весь текст и ту же самую интонацию, с которой читал информацию о победе на Курской дуге».

Неизвестно, по какой причине его не взяли в артисты — может, очки-«велосипеды» помешали, говорят, что его окающий говор сильно рассмешил комиссию. Но он стал голосом эпохи. Глашатаем целой нации. Брендом страны.

«Юрка-труба» — так дразнили его в детстве. Человек, которого знали все и не знал никто.

— Источник: Press-Обозрение

#великаяотечественная #деньпобеды #левитан #голосэпохи #добробук #добрыеисториидобробук

В открытое окно городской поликлиники Батуми ворвался порыв ветра с моря. Запахло рыбой. За столом немолодой человек в белом халате смотрел бумаги с результатами анализов. Перед ним сидела женщина и выжидающе смотрела на доктора.
– Что скажете, уважаемый Платон?
– М-м-м, – доктор почему-то внимательно посмотрел на пациентку и спросил не относящееся к делу: – Ваш муж на фронте?
– Да. Пятый месяц нет вестей.
Мимо окна кто-то прошел со свертком, завернутым в газету. В комнате запахло белым хлебом. И доктор, и пациентка на долю секунды взглянули в сторону источника аромата.
– Офицерский паек, видимо, кто-то отоварил, – произнесла пациентка, отводя глаза.
Доктор ничего не ответил, он что-то писал пером на зеленой бумажке. Потом приложил именную печать, на которой было выгравировано: «Платон Гигинеишвили».
– Вот вам рецепт. Лекарство возьмите в аптеке через дорогу. Там это есть, безусловно. Принимать три раза в день после еды. Через месяц снова зайдите ко мне на обследование. Всего хорошего. Позовите следующего.
Женщина вышла и передала очереди:
– Зайдите, кто следующий.
Сидящая в очереди маленькая девочка вдруг спросила театральным шепотом:
– Мама, а почему у тех теть белые бумажки, а вот у этой зеленая? Что там написано?
– Это рецепт, детка. Не задавай глупые вопросы.
Пациентка вышла из поликлиники, зашла в указанную аптеку и подала рецепт. От ее внимания не ускользнула любопытная деталь. Аптекарь, пожилой мужчина с залысинам, протянул микстуру, а ее зеленый рецепт отложил куда-то в сторону, отдельно от других рецептов.
– Сколько с меня?
– Нисколько. Вы свободны. Следующий.
Женщина пожала плечами и пошла к выходу. Голова лопается от проблем, где уж тут нервы решать задачки на развитие логики.
Черный четырехугольный громкоговоритель на столбе произнес голосом Левитана:
– От советского Информбюро. Наши войска после кровопролитных боев вынуждены оставить ряд населенных пунктов…
Люди постояли какое-то время и, понурив головы, разошлись по своим делам. Война только разгоралась, поглощая в свое ненасытное брюхо все новые и новые жертвы. 1941 год приближался к концу.
В конце месяца по своему обыкновению в ту самую аптеку вошел врач и сказал аптекарю:
– Посчитай мои рецепты… Сколько выходит?
Однорукий аптекарь достал счеты с костяшками, просмотрел бумажки с рецептами, пощелкал и назвал сумму.
Врач расплатился и вышел.

***

Заслуженный терапевт Платон Гигинеишвили дожил до победы и мирно скончался в 1949 году. Во время похорон неожиданно выяснилась удивительная вещь. Для выписывания рецептов и назначений у него было два блокнота: белый и зеленый. Всю войну он выписывал пациентам из семей фронтовиков рецепты на зеленых листках, а другим на белых. В конце каждого месяца он шел в аптеку и оплачивал из своих средств сумму, скопившуюся по зеленым рецептам. Это была его посильная лепта семьям защитников родины, которую он тщательно хранил в тайне.

Об этом рассказал тот самый однорукий аптекарь, потому что не было смысла продолжать скрывать тайну старого врача.

Автор текста - Мария Сараджишвили.
На фото - Платон Георгиевич Гигинеишвили.

#добротаспасетмир #добробук #чтобыпомнили #добрыелюди #добрыеисториидобробук

Ужасную ошибку совершила одна женщина под Рождество.

Сначала она все правильно делала, так она думала. Надела сапоги, похожие на солдатские. Шубу и шапищу. Села за руль своего джипа и поехала к одной дуре. Корыстной гадине. Разбираться.

Женщину звали Тамара Леонардовна, предположим. У неё был единственный сын, она его поздно родила, для себя. И так вдвоём с сыном прожила тридцать лет.

Сына она безумно любила. Ради него и жила, и работала изо всех сил. И разбогатела ради него. А сын познакомился с девушкой Леной из общежития. Да ещё с ребёнком!

Тамара Леонардовна знала людей. Она знала, что эта девка, как она Лену называла, хочет отнять у неё сына и поживиться имуществом. Вот и поехала она разбираться с девкой, узнала, где та живет.

И решила эту Лену запугать или подкупить; как получится уж. Но оторвать змею от своего сына, который перестал слушать маму и толковал о женитьбе.

Тамара Леонардовна была лицом похожа на бульдога. Тяжёлое лицо со складками и брылями. А глаза у неё горели от злости как у собаки Баскервилей. Она была большая женщина, как памятник Родине. Думаю, на Кабаниху она походила более всего; из пьесы Островского.
По пути Тамара Леонардовна купила несколько яблок и груш. И погремушку для ребёнка. Все же праздник. Надо же как-то начать разговор, верно? Не звери же мы лютые, не ягуары!

Так что все правильно она делала. Позвонила в дверь, вошла, как циклоп, сняла сапоги и шубу. Поздравила с наступающим эту девку, только хотела начать спич, и тут увидела в манеже ребёнка.
Беленький такой мальчик. Петруша его звали, как робко сказала Лена. Она стояла и тряслась от страха. Потому что Тамара Леонардовна могла напугать, уж поверьте!

Тамара Леонардовна подошла к манежу и протянула малышу погремушку. На!

И тут малыш вдруг залился таким радостным смехом, что Тамара даже вздрогнула. Малыш схватил погремушку ручкой и стал так потешно переступать ножками в носочках, держась одной рукой за борт манежа, - вроде танца такого. При этом он махал погремушкой и не сводил синих глаз с Тамары. И ещё радостно взвизгивал, от восторга.

Почему-то Тамара Леонардовна внушила малышу необычайный восторг!
Он стал тянуть ручки к женщине, визжа и хохоча. Глаза как щелочки стали, рот с двумя зубами растянулся до ушек...

Вот тут Тамара ошибку- то и совершила. Взяла малыша на руки; инстинктивно. А Петруша обнял ее крепко-крепко, изо всех сил. А потом стал рукой трогать лицо, погремушкой слегка постукивать по лбу ей и ворковать…

Ну, и она стала ворковать. Стала умильным голоском говорить всякие глупые и бессмысленные слова: «кто это такой малипусечка? Кто этот маленький попсинька? Кто у нас такой сладкий сахарочек?», - как дура сделалась. И сердце ее сжалось так сладко-сладко, так горячо стало в груди…

А Петруша не сводил с неё влюблённых глаз и прямо цеплялся изо всех сил! Ни за что не хотел к маме. И пахло от Петруши счастьем. Любовью. Ангелами, - если они пахнут, то именно как маленькие детки…
Да Тамара Леонардовна и сама не хотела малыша отдавать. Она бы сейчас все на свете отдала бы за Петрушу. С ней случилась любовь. Бах! - и все. И по складкам лица текли тёплые слёзы…

Ну, дальше и так все понятно. Тамара Леонардовна приказала сыну жениться! Хотя он приказов не слушал. Но женился; он же любил Лену и Петрушу. Шантажом и посулами Тамара Леонардовна заманила молодых жить в свой огромный дом. Но она к ним не особо лезла, так что они хорошо живут, мирно. Все внимание Тамары поглощено Петрушей. Они прямо не могут друг без друга; у них любовь. Они очень-очень любят друг друга.

Так одна женщина совершила ужасную ошибку. Или чуть не совершила? Как знать? И нашла свой рождественский подарок неожиданно. Рождество - особый день. И подарки тоже особенные…

Анна Кирьянова

Дождливым лондонским днём, а может и не очень, 1982 года жизнь 24–летнего студента изменилась навсегда.

Ранним вечером Бернарда Хэира разыскивала полиция. Он, как и всякий добропорядочный студент, денежных излишков не имел, а посему многие месяцы за свою студенческую лачугу не платил. А следовательно первой мыслью Бернарда стало то, что его хотят выселить. Но вдруг Хэир подумал, что полиция могла искать его из–за матери. Дело в том, что последнее время она чувствовала себя далеко не лучшим образом.

Бернард звонит домой в Лидс. Опасения подтверждены: его мать в больнице и надежд на то, что она переживёт эту ночь, очень мало. Он мчится на вокзал, но всё же не успевает на последний поезд. Он садится на поезд до Питерборо, но опаздывает на пересадку до Лидса уже на 20 минут.

Бернард всего лишь бедный студент и на такси от Питерборо до Лидса денег у него нет. Но зато у него была отвертка. Зачем он носил её с собой, история, увы, умалчивает. Парень в отчаянии: он решает по приезде в Питерборо угнать машину, добраться до дома автостопом, украсть где–нибудь деньги, что–угодно. По голосу своего отца, который сообщил ему новости о матери, Хэир понял: этой ночью она умрёт, а значит он доберётся до дома во что бы это ни стало.

"Билеты, пожалуйста" вдруг доносится до Бернарда, тупо уставившегося в окно. Он передаёт билеты проводнику, тот их пробивает, но не уходит и продолжает смотреть на своего пассажира. Бернард плакал, у него красные глаза, да и выглядит он как–то испуганно.

— У вас всё в порядке?
— Конечно в порядке. И вообще какое ваше, собственно, дело?
— Вы выглядите неважно. Могу я чем–то вам помочь?
— Да, вы бы могли свалить отсюда и заняться своими делами.
Но проводник, несмотря на угрозу в голосе Бернарда, никуда не ушёл.
— Если у вас есть какие–то проблемы, я здесь, чтобы помочь. За это мне платят.

Бернард пересилил желание применить силу и понял, что единственный способ избавиться от назойливого собеседника — выложить всё начистоту. И он рассказывает, что его мать в больнице и она умирает, что он не успевает к ней, что он немного от этого расстроен и был бы признателен, если бы его оставили в покое. Проводник встаёт, выражает сочувствие и желает удачи. И покидает вагон.

Но не проходит и десяти минут, как он возвращается к Бернарду, который уже начинает злиться.

— Послушай, как только мы прибудем в Питерборо, беги на Первую платформу что есть сил. Поезд до Лидса будет ждать тебя там.
Бернард ошарашенно спрашивает: "Что вы имеете в виду? Поезд опаздывает или что?"

Но никто не опаздывал. Проводник по рации связался с Питерборо и вот теперь целый поезд до Лидса дожидается еще одного запаздывающего пассажира. "Все будут негодовать из–за длительной задержки, но сейчас это не имеет никакого значения. Езжай домой и да благословит тебя Господь".

Через несколько мгновений Бернард бросается вслед своему спасителю, но не может найти слов. Когда он всё же выговаривает благодарности и спрашивает, как он может отплатить, проводник отвечает: "Если вы действительно хотите меня поблагодарить, в следующий раз, когда увидите кого–то в беде, помогите ему. И если этот кто–то захочет отблагодарить уже вас — скажите ему то же, что и я. Этого будет достаточно".
Ранним утром Бернард был у постели своей матери, Джойс, в последние её минуты. Каждый раз, вспоминая о ней, он вспоминает и этого кондуктора.

Бернард Хеир говорит, что отплатил своему Доброму Кондуктору уже тысячи раз и продолжит делать это до самой смерти. Он не просит ничего взамен, он просит лишь продолжать его дело.

— Источник: bbc

#добрыеисториидобробук #добробук #добрыелюди

У войны не женское лицо...

Воспоминания женщин, прошедших Великую Отечественную войну.

— Наталья Ивановна Сергеева, рядовая, санитарка:

«Я хочу говорить... Говорить! Выговориться! Наконец-то и нас хотят выслушать. Мы столько лет молчали, даже дома молчали. Десятки лет. Первый год, когда я вернулась с войны, я говорила-говорила. Никто не слушал. И я замолчала... Хорошо, что ты пришла. Я все время кого-то ждала, знала, что кто-то придет. Должен прийти. Я была тогда юная. Абсолютно юная. Жаль. Знаешь, почему? Не умела это даже запомнить...

За несколько дней до войны мы говорили с подружкой о войне, мы были уверены – никакой войны не будет. Пошли с ней в кино, перед фильмом показывали журнал: Риббентроп и Молотов пожимали друг другу руки. В сознание врезались слова диктора, что Германия – верный друг Советского Союза. Но не прошло и месяца, как немецкие войска были уже под Москвой...

У нас – восемь детей в семье, первые четыре все девочки, я самая старшая. Папа пришел один раз с работы и плачет: «Я когда-то радовался, что у меня первые девочки. Невесты. А теперь у каждого кто-то идет на фронт, а у нас некому... Я старый, меня не берут, вы – девчонки, а мальчики маленькие». Как-то в семье у нас это сильно переживали.

Организовали курсы медсестер, и отец отвел нас с сестрой туда. Мне – пятнадцать лет, а сестре – четырнадцать. Он говорил: «Это все, что я могу отдать для победы. Моих девочек...» Другой мысли тогда не было.Через год я попала на фронт...»

— Елена Антоновна Кудина, рядовая, шофер:

«В первые дни... В городе неразбериха. Хаос. Ледяной страх. Каких-то шпионов все ловили. Убеждали друг друга: «Не надо поддаваться на провокацию». Никто даже в мыслях не соглашался, что наша армия потерпела катастрофу, ее разгромили за несколько недель. Нас учили, что воевать мы будем на чужой территории. «Ни пяди своей земли не отдадим...» А тут отступаем...

До войны ходили слухи, что Гитлер готовится напасть на Советский Союз, но эти разговоры строго пресекались. Пресекались соответствующими органами... Вам ясно, какие это органы? НКВД... Чекисты... Если люди шептались, то дома, на кухне, а в коммуналках – только в своей комнате, за закрытыми дверями или в ванной, открыв перед этим кран с водой. Но когда Сталин заговорил... Он обратился к нам: «Братья и сестры...» Тут все забыли свои обиды... Я побежала сразу в военкомат. С ангиной побежала, у меня еще не спала окончательно температура. Но я не могла ждать...»

— Антонина Максимовна Князева, младший сержант, связистка:

«У нашей матери не было сыновей... Росло пять дочерей. Объявили: «Война!» У меня был отличный музыкальный слух. Мечтала поступать в консерваторию. Я решила, что слух мой пригодится на фронте, я буду связисткой.

Эвакуировались в Сталинград. А когда Сталинград был осажден, добровольно пошли на фронт. Все вместе. Вся семья: мама и пять дочерей, а отец к этому времени уже воевал...»

— Татьяна Ефимовна Семенова, сержант, регулировщица:

«Одно желание у всех: попасть на фронт... Страшно? Конечно, страшно... Но все равно... Пошли в военкомат, а нам говорят: «Подрастите, девочки... Вы еще зеленые...» Нам по шестнадцать-семнадцать лет. Но я добилась своего, меня взяли. Мы хотели с подругой в снайперскую школу, а нам сказали: «Будете регулировщицами. Некогда вас учить».
Мама несколько дней сторожила на станции, когда нас повезут. Увидела, как мы шли уже к составу, передала мне пирог, десяток яиц и упала в обморок...»

— Ефросинья Григорьевна Бреус, капитан, врач:

«Мир сразу переменился... Я помню первые дни... Мама стояла вечером у окна и молилась. Я не знала, что моя мама верит в Бога. Она смотрела и смотрела на небо...

Меня мобилизовали, я была врач. Я поехала из чувства долга. Мой папа был счастлив, что дочь на фронте. Защищает Родину. Папа шел в военкомат рано утром. Он шел получать мой аттестат и шел рано утром специально, чтобы все в деревне видели, что дочь у него на фронте...»

— Лилия Михайловна Бутко, хирургическая медсестра:

«Лето... Последний мирный день... Вечером мы на танцах. Нам по шестнадцать лет. Мы ходили еще компанией, проводим вместе одного, потом другого. У нас не было, чтобы отделился кто-то парой. Идем, допустим, шесть мальчиков и шесть девочек.

И вот уже через две недели этих ребят, курсантов танкового училища, которые нас провожали с танцев, привозили калеками, в бинтах. Это был ужас! Ужас! Если услышу: кто-нибудь смеется, я не могла этого простить. Как можно смеяться, как можно чему-то радоваться, когда такая война идет?

Скоро отец ушел в ополчение. Дома остались одни малые братья и я. Братья были с тридцать четвертого и тридцать восьмого года рождения. И я сказала маме, что пойду на фронт. Она плакала, я и сама ночью плакала. Но удрала из дома... Написала маме из части. Оттуда она вернуть меня уже никак не могла...»

— Евгения Сергеевна Сапронова, гвардии сержант, авиамеханик:

«Я просила маму... Я ее умоляла: только не надо плакать... Это происходило не ночью, но было темно, и стоял сплошной вой. Они не плакали, наши матери, провожавшие своих дочерей, они выли. Моя мама стояла, как каменная. Она держалась, она боялась, чтобы я не заревела. Я же была маменькина дочка, меня дома баловали. А тут постригли под мальчика, только маленький чубчик оставили. Они с отцом меня не пускали, а я только одним жила: на фронт! Вот эти плакаты, которые сейчас висят в музее: «Родина-мать зовет!», «Что ты сделал для фронта?» – на меня, например, очень действовали.

Когда мы ехали, нас поразило, что прямо на перронах лежали убитые. Это уже была война... Но молодость брала свое, и мы пели. Даже что-то веселое. Какие-то частушки.

К концу войны у нас вся семья воевала. Отец, мама, сестра – они стали железнодорожниками. Они продвигались сразу за фронтом и восстанавливали дорогу. Медаль «За победу» у нас получили все: отец, мама, сестра и я...»

— Анна Николаевна Хролович, медсестра:

«Моих друзей, все они были старше, забрали на фронт... Я страшно плакала, что осталась одна, меня не взяли. Мне сказали: «Надо, девочка, учиться».

Но проучились мы немного. Декан наш скоро выступил и сказал:
– Закончится война, девочки, потом будете доучиваться. Надо защищать Родину.

На фронт нас провожали шефы с завода. Этот было лето. Я помню, что все вагоны были в зелени, в цветах. Преподносили нам подарки. Мне досталось вкуснейшее домашнее печенье и красивый свитерок. С каким азартом я танцевала на перроне украинский гопак!

Ехали много суток... Вышли с девочками на какой-то станции с ведром, чтобы воды набрать. Оглянулись и ахнули: один за однимшли составы, и там одни девушки. Машут нам – кто косынками, кто пилотками. Стало понятно: мужиков не хватает...

Мама написала мне молитву. Я положила ее в медальон. Может, и помогло – я вернулась домой. Я перед боем медальон целовала...»

— Серафима Ивановна Панасенко, младший лейтенант, фельдшер мотострелкового батальона:

«Мне исполнилось восемнадцать лет... Я такая радостная, у меня – праздник. А все вокруг кричат: «Война!» Помню, как люди плакали. Сколько встречала людей на улице, все плакали. Некоторые даже молились. Было непривычно... Люди на улице молятся и крестятся. В школе нас учили, что Бога нет. Но где наши танки и наши красивые самолеты? Мы их всегда видели на парадах. Гордились!

Был, конечно, момент растерянности. А потом стали думать о другом: как победить? Училась я на втором курсе фельдшерско-акушерской школы в городе Свердловске. Сразу подумала: «Раз война, значит, нужно на фронт». У меня папа коммунист с большим стажем, политкаторжанин. Он нам с детства внушал, что Родина – это все, Родину надо защищать. И я не колебалась: если я не пойду, то кто пойдет? Я должна...»

#9мая #помним #великаяпобеда #добробук