Статистика ВК сообщества "maybe poetry"

это было так: я рыдала сутки
я опухла, как моль на хозяйской шубке
у меня не шло никакое дело
целый день лежала, в ковёр глядела
а потом подумала: да пошёл ты
натянула майку и влезла в шорты
вдоль припухших век чирканула стрелки
и пошла, красивая, мыть тарелки

(Елена Наильевна)

Память
за прошлое держится цепко,
то прибывает,
то убывает...
В школе
когда-то были оценки
две:
«успевает»
и «не успевает»...

Мир из бетона.
Мир из железа.
Аэродромный разбойничий рокот...
Не успеваю
довериться лесу.
Птицу послушать.
Ветку потрогать...
Разочаровываюсь.
Увлекаюсь.
Липкий мотив
про себя напеваю.
Снова куда-то
бегу,
задыхаясь!
Не успеваю...
Не успеваю.

Время жалею.
Недели мусолю.
С кем-то
о чём-то
бессмысленно спорю.
Вижу
всё больше вечерние
зори.
Утренних зорь
я почти что не помню...
В душном вагоне —
будто в горниле.
В дом возвращаюсь.
Дверь открываю.
Книги
квартиру
заполонили.
Я прочитать их
не успеваю!..
Снова ползу
в бесконечную гору,
злюсь
и от встречного ветра
немею.
Надо б, наверное,
жить
по-другому!
Но по-другому
я не умею.

Сильным бываю.
Слабым бываю.
Школьного друга
нежданно встречаю.
«Здравствуй!
Ну как ты?..»
И —
не успеваю
вслушаться
в то, что он мне
отвечает...
Керчь и Калькутта,
Волга и Висла.
То улетаю,
то отплываю.
Надо бы,
надо бы остановиться!
Не успеваю.
Не успеваю.
Знаю,
что скоро метели
подуют.
От непонятной хандры
изнываю...
Надо бы
попросту сесть и подумать!
Надо бы...
Надо бы...
Не успеваю!

Снова меняю
вёрсты
на мили.
По телефону
Москву вызываю...
Женщину,
самую лучшую
в мире,
сделать счастливой
не успеваю!..
Отодвигаю
и планы, и сроки.
Слушаю притчи
о долготерпенье.
А написать
свои главные строки
не успеваю!
И вряд ли успею...
Как протодьякон
в праздничной церкви,
голос
единственный
надрываю...
Я бы, конечно,
исправил оценки!..
Не успеваю.
Не успеваю.

Роберт Рождественский «Лирическое отступление о школьных оценках». (из поэмы «210 шагов»), 1975—1978

Уронит ли ветер
в ладони сережку ольховую,
начнет ли кукушка
сквозь крик поездов куковать,
задумаюсь вновь,
и, как нанятый, жизнь истолковываю
и вновь прихожу
к невозможности истолковать.
Себя низвести
до пылиночки в звездной туманности,
конечно, старо,
но поддельных величий умней,
и нет униженья
в осознанной собственной малости —
величие жизни
печально осознанно в ней.
Сережка ольховая,
легкая, будто пуховая,
но сдунешь ее —
все окажется в мире не так,
а, видимо, жизнь
не такая уж вещь пустяковая,
когда в ней ничто
не похоже на просто пустяк.
Сережка ольховая
выше любого пророчества.
Тот станет другим,
кто тихонько ее разломил.
Пусть нам не дано
изменить все немедля, как хочется, -
когда изменяемся мы,
изменяется мир.
И мы переходим
в какое-то новое качество
и вдаль отплываем
к неведомой новой земле,
и не замечаем,
что начали странно покачиваться
на новой воде
и совсем на другом корабле.
Когда возникает
беззвездное чувство отчаленности
от тех берегов,
где рассветы с надеждой встречал,
мой милый товарищ,
ей-богу, не надо отчаиваться —
поверь в неизвестный,
пугающе черный причал.
Не страшно вблизи
то, что часто пугает нас издали.
Там тоже глаза, голоса,
огоньки сигарет.
Немножко обвыкнешь,
и скрип этой призрачной пристани
расскажет тебе,
что единственной пристани нет.
Яснеет душа,
переменами неозлобимая.
Друзей, не понявших
и даже предавших, — прости.
Прости и пойми,
если даже разлюбит любимая,
сережкой ольховой
с ладони ее отпусти.
И пристани новой не верь,
если станет прилипчивой.
Призванье твое —
беспричальная дальняя даль.
С шурупов сорвись,
если станешь привычно привинченный,
и снова отчаль
и плыви по другую печаль.
Пускай говорят:
«Ну когда он и впрямь образумится!»
А ты не волнуйся —
всех сразу нельзя ублажить.
Презренный резон:
«Все уляжется, все образуется…»
Когда образуется все —
то и незачем жить.
И необъяснимое —
это совсем не бессмыслица.
Все переоценки
нимало смущать не должны, -
ведь жизни цена
не понизится
и не повысится —
она неизменна тому,
чему нету цены.
С чего это я?
Да с того, что одна бестолковая
кукушка-болтушка
мне долгую жизнь ворожит.
С чего это я?
Да с того, что сережка ольховая
лежит на ладони и,
словно живая,
дрожит…

(Евтушенко, 1975)

Что невозможней всего на свете?
Скорость, с которой взрослеют дети.
Легкость, с которой уходят люди.
Верные старые псы в приюте.
Белые кони в лиловом поле,
Ворох лаванды в сыром подоле.
Пыльная кукла в убитом доме.
Спелые ягоды на ладони.
Запах раздавленной земляники.
Сохлая роза в забытой книге.
Рваные строки Гарсиа Лорки.
Бабушка-яблоня на пригорке.
Голос мальчишки с кассеты "Сони".
Сладостный привкус азовской соли.
Маки на Керченском и на Капри.
Злой поцелуй - до последней капли.
Поезд, в котором ты едешь мимо -
Милый за милой, миля за милей.
В темном вагоне, ночной, дорожный,
Недостижимый - и невозможный.

(Ника Батхен)

*
если ты меня слышишь
сквозь весь этот воздух времени -
на моем человеческом, грубом, ломаном,
говорю тебе все, что было не сказано.

так бумагу хрупкую лижет лезвие,
в ветви яблонь впивается изморозь.

если ты меня слышишь -
ты должен меня вызволить
ты должен меня вызвонить
в любом глухом феврале.

как будто бы человек -
это не о том, чтобы запереть,
чтобы спрятаться или убежать,
как будто бы человек -
это о том, что нельзя разжать,
руки нельзя разжать
любимому.

(Наташа Денисова)

Ты смеёшься, и этот смех
Каждый раз мне приносит ветер.
Ненавижу тебя больше всех
И люблю больше всех на свете.

Лифт ползет, но летят этажи.
Время врет, но ему верят люди.
Ты с другой теперь. Это жизнь.
Жизнь, которой у нас не будет.

Снова август пришел спасать
Ароматами яблок спелых.
Я тебе не смогу сказать
Ничего из того, что хотела.

Ты меня позабыл, всё прошло,
Словно не было,
будто приснилось.
У меня почему-то ещё
не получилось...

(Милена Ладная)

Я прожила сорок лет на свете,
Нескучно и горячо.
Ныряла в море, ловила ветер,
Плевала через плечо.

Бродяг и принцев гулять водила,
Готовила им обед,
Ловила их кофе и чай студила.
Теперь я иду к тебе.

Я прожила сорок лет сорокой
Без голоса и хвоста,
Была немилой, была жестокой,
Ни разу не суперстар.

Копила книги, тряслась над ними,
Дрожала в ночном купе,
Тайком на стеклах писала имя.
Теперь я иду к тебе.

Мне было больно, чертовски больно,
И страшно и тяжело.
Зато меня миновали войны
И небо не подвело.

С тобой я в муках детей рожала,
Рыдала, моля "убей",
Друзей теряла, друзей держала.
Теперь я иду к тебе.

Колючка, грешница, суматоха,
Ни паспорта, ни жилья,
Соринка, искра на нитке тонкой.
И все-таки это я.

Светло любила, была счастливой,
Все делала по судьбе,
Клялась железом и конской гривой.
Теперь я иду к тебе.

Девчонка, старица, божья дудка,
Что по миру, то и в мир.
Я слышу четко и вижу чутко
И честно прошу - прими.

(Ника Батхен)

Может быть я мыслю и провинциально,
Не похож на сильных, грамотных мужчин,
Но не прививаюсь я принципиально -
У меня на это несколько причин.
.
Я еще со школы не считался глупым,
Высоко ценю логический подход:
Девочку Наташку не веду по клубам,
Потому что в клубах нужен QR код.
.
Не веду в театры, не веду в трактиры,
Нас туда запустят, если я привьюсь,
А веду Наташку я в свою квартиру,
Что для отношений - очевидный плюс.
.
Девочка сначала на меня давила,
Мол, давай привьемся, мы же москвичи,
Но я объяснил ей - это путь в могилу:
Там сидят массоны и вживляют чип.
.
Мы себя с Наташкой голодом не морим.
Для чего в квартире кухня и плита?
Чувствую решатся и вопросы с морем,
Если непривитым запретят летать.
.
Мне и так нормально, есть родные стены,
Я и без Ковида дома бы сидел,
А теперь я дерзкий, я борюсь с системой
.
И зовусь красивым словом диссидент!

(Сола Монова)

Вы задумывались – как прекрасно держаться за руки, просыпаться в одной постели?
Выбирать леденцы на ярмарке, сладко маяться от безделья,
Жарить мясо, лежать на пляжике, петь и плакать у колыбели.
Прятать виски в карманной фляжке, лопать вишни – уже поспели.
Узнавать теплоту дыхания, волосок на рубашке новой.
Уделять полноту внимания, быть любимым, не ждать иного?
Сколько чуда в простом, обыденном, стопке блинчиков на тарелке,
Каше с бутером, кофе с биттером, поцелуе в бистро на Стрелке?
Пахнет потом простынка мятая, от подушки сквозит духами…
Непорочная, непочатая, непродажная с потрохами,
Та, кто встанет навстречу ангелу – уходи, не отдам вовеки!
Тот, кто пишет картину набело, кто кочует в чужом ковчеге,
Бродит берегом, бредит космосом, строит дачу в поселке Монино.
Те, кто стали зерном и колосом, днем и часом, мечом и воином,
Крепко сбитые, смертно сшитые оборотами непричастными,
Все прошедшие, вместе сжитые, понимаете, как вы счастливы?

(Ника Батхен)

Где-то горят квартиры, ставят на карты точки.
Корчатся, матерятся – горькая кровь во рту.
Я иду в супермаркет – просто купить картошки,
Сахара, карамелек, нужной еды коту.
Время большой уборки, белят по селам хаты,
Мирно копают грядки, чистят свеклу и лук.
Красят седые прядки, пишут – идут солдаты…
Мышка бежит. Яичко катится по столу.
Яблонька ждет в прихожей, корни укрыв рогожей
Скоро ее, девчонку, примет старинный сад.
Будет расти нарядной, будет расти хорошей,
Будет зимой морозной мышек и птиц спасать…
Бабка давно забыла редкое слово «штрифель».
Дедка добыл берданку, смотрит из-под руки.
Пишет письмо на небо, хмуро слюнявит грифель.
Боженька, повторили. Боженька, помоги!
Я возвращаюсь в кухню, ставлю кипеть кастрюлю.
Мне ли искать ответы, править, клеймить, судить?
Важно – дождаться вишни, спать на траве в июле.
Выжить. Рубашку вышить. Яблоньку посадить.

(Ника Батхен)