Статистика ВК сообщества "静寂"

я родился 10 февраля 2004 года в лютый мороз.
сегодня 10 февраля 2022 года, и мне 18 лет. на улице теплее, а в моей душе пожар от всего того сумасшествия, что устроили мои друзья.
я их люблю, я люблю себя.

я люблю тот самый морозный день.

иногда иори позволял себе слабость и ластился щенком к ладони вильяма. они всегда такие тёплые, горячие, иногда холодное нутро младшего признавало их обжигающими. это было в те вечера, когда усталость скапливалась тяжестью в шее и плечах, когда тепло камина не доходило до босых ног, когда книги уже не могли расслабить и окунуть в совершенно иной мир. иори позволял себе слабость.

- мне нравится, когда ты хочешь нежиться. мне нравится, что ты выбираешь меня.

вильям как обычно самодовольный, заложник страсти и эмоций, младшему его не понять. иногда в мыслях он обзывает его «кубик рубика». иори попросту не умеет принимать чужое. но он лежит своей блондинистой головой на крепких бёдрах и борется с желанием укусить. «просто зубы чешутся» - единственное оправдание в голове.

за окном снег, на часах далеко за десять вечера, а завтра нелюбимый понедельник. иори позволяет себе слабость, прикрывает глаза и наслаждается ладонью на собственной прохладной щеке. невообразимый контраст.

- удивляюсь тому, что ты всегда мёрзнешь, - у вильяма сейчас голос тихий, спокойный, убаюкивает.
- расскажи мне что-нибудь.
- ты уснёшь.
- я впервые не испытываю тревогу и страх так сильно.

вильям принимает это за комплимент, улыбается и смотрит как красиво чужие волосы растрепались на его ногах. он ощущает коктейль из самых разных чувств, но одно остаётся неизменным - он желает иори всем сердцем и душой. и это история не про пошлое «хочу», такое грязное и развратное, это что-то из разряда самых искренних и тёплых ощущений, что-то о покорности самого вильяма. ему не нужно чужое нагое тело, не нужны громкие стоны, лишь размеренное дыхание, трепет густых ресниц и тихое ворчание о «ненужном» камине в этом доме.

- ты слишком загрузил себя тренировками.
- мне это нужно.
- я буквально чувствую, как болят твои мышцы.
- ты что включил романтика?
- отдохни.
- мне нужно быть лучшим.
- ты и так. даже твой тренер говорит, что тебе хватит.
- вильям, я же все равно не послушаю.
- я хочу, чтобы ты был в порядке, - он зарывается пальцами в мягкие волосы, массирует кожу головы, на что иори удовлетворенно стонет.
- я в порядке.
- я не вижу.

и на самом деле видит вильям слишком много, от чего в глазах иногда проскальзывает беспокойство, когда, придя поздно вечером, иори валится с ног на пороге.

младший все-таки кусает чужое бедро и что-то недовольно бормочет о совместной готовке ужина завтра вместо бега.

она отдавалась тупой болью где-то в уголке холодного сердца и с жарким стоном прям в руки. сносила углы собственной квартиры, не находила сил на очередную уборку и так сильно ненавидела свой в ы б о р. у неё громкий голос, самый заливистый смех и будто шелковые пряди волос, плавный изгиб к пышным бёдрам, на который я иногда заглядывался против воли, мечтал целовать кожу, там она, наверное, особенно нежная и бархатная. у неё пару шрамов. на щеке и возле лопатки, мне нравится долго-долго их гладить, собирая по кусочкам те самые истории, откуда они взялись. её глаза похожи на мою гирлянду, будто так же мигают, сначала радость, а после уныние.

я люблю смотреть на неё, только на неё. мне нравится слушать её игру на фортепиано, как она костлявыми пальцами перебирает клавиши и отдаёт всю свою душу, а она у неё большая. такая необъятная, со своими тупиками, роскошными фруктовыми садами и темными закаулками с быдланами. я часто смотрю на то, как краснеют её уши после очередного концерта, когда слушатели хлопают, поднимаясь со своих нагретых неудобных мест (или только мне неудобно).

- моя девочка такая умница.
- я вчера уродливо рыдала прямо над унитазом.

иногда я чувствую её шторм как свой собственный, она всегда кусает мое плечо и пытается не закричать, когда я обнимаю её так крепко, стараясь вжать в своё тело, стараясь сростись и облегчить цепи её страданий. мне буквально невыносимо смотреть на то, как в нежные ладони впиваются ногти острой формы, всегда окрашенные в чёрный.

я не называю её своей любовью, я ненавижу это слово, черт возьми. я называю её своим морем, душой и самой лучшей книгой. на последнее она смеётся и говорит, что это вовсе не комплимент.

но ты ведь, читатель, знаешь, что это значит?

ему всегда было страшно, сколько я себя помню. он боялся потерять что-то или кого-то, впадал в панику, когда банально не мог найти в огромном шкафу любимые джинсы с порезами, хотя нужно было лишь приподнять одну из многочисленных футболок. он рвал волосы на голове, когда очередной человек покидал его, астер ненавидел, когда страх превращался в явь.

он боялся споткнуться, заикнуться, замкнуться. ему было так чертовски страшно, будто бы он и вовсе маленький мальчик, а не молодой парень, которому уже третий десяток. казалось, будто он боится всего на свете, и я удивлялся этому. искренне с громким «как же так можно жить?», астер лишь пожимал плечами, и в глазах его плескалась тревога, такая тянущая и отвратительно липкая. ещё один страх - непонимание.

последнее он избежал лишь с одном дамой. мне она никогда не нравилась. вся такая неправильная, астер говорил: «неидеальная». я кривил губы, когда лишь видел ее на пороге квартиры этого парня, но отчетливо понимал в своей неидеальности она идеальна для него. это осознание пришло ко мне, когда в очередной раз астер, потеряв какую-то мелкую вещицу, начал суетится, а она мягко положила свои костлявые ладони ему на плечи, говоря о каком-то там спокойствии и ровном дыхании. у неё голос, знаешь, приятель, как расстроенное пианино. другого сравнения, уж извини, не найду. внешность самая обычная, со своими изъянами: маленьким шрамом на скуле, слегка заметной асимметрией и выжженными от многочисленных покрасок волосами. я чуть не предложил ей побриться налысо, но астер эти волосы заправлял ей так трепетно за ухо и улыбался так хрупко-хрупко, что у меня щемило в сердце.

астер боялся потерь, боялся быть непонятым этим миром, боялся споткнуться и упасть, но эта девчушка, временами наглая и достаточно грубая, своими длинными пальцами держала его за запястье, даже с плохим зрением находила мелкую застежку для сережки, и внимательно слушала каждое слово маленького мальчика.

и именно поэтому я не волнуюсь в моменты, когда его голова лежит на ее острых коленях, ведь с ней ему не страшно потерять собственную вселенную.

чонгук не принимает эту реальность, отчаянно бежит и не видит, что в пропасть собственных сожалений и нескончаемой боли.

он спит больше положенного, не помнит иногда, что ест и пьёт, зарывается в книги и неуверенно говорит, что всё под контролем. тэхён это видит. видит и молчит. он всегда был таким, редко лезет в чужие души, редко протягивает руку, чтобы помочь подняться. младший его никогда не осуждал.

чонгук разбитый малый. у него никогда не было мечты, не было чего-то, что заставляет возвращаться домой, у чонгука нет себя. он считает это проблемой, но вопреки всему просто плывёт по течению, делает то, что надо и редко упрямится. быстрее осуществишь чужую прихоть - быстрее отделаешься. этой фразой чон часто пользуется. тэхён не осуждает. не лезет и не протягивает руку, просто иногда обнимает холодными ночами, когда чонгук заходится в маленькой или не очень истерике.

у младшего из желаний только поесть острой курицы на ужин, иногда выпить минералки, почитать детектив или начать отжиматься, когда видит как первый снег ложится на асфальт. у чонгука нет чего-то глобального. у чонгука нет интереса. он потерялся в этой вселенной.

иногда он полагает, что его существование ошибочное, иногда он чувствует себя бесполезным, и правда старается это исправить. тэхён его понимает только в непринятии себя. тэхён не знает, что такое отсутствие мечты, он к своей идёт маленькими шагами. тэхён понимает чонгука, когда тот мерзнет или голоден, но не понимает, когда чонгук выдает:
- я не могу так больше.
он тупит в зеркало минут пять, ким почти считает его самовлюбленным.

у тэхёна из проблем только неоплаченные счета за квартиру, ссора с младшей сестрой и лагающий телефон. чон же не видит себя в отражении, даже когда смотрит в глаза.

чонгук разбитый малый. сегодня он отказался от ужина. тэхён видит и больше не хочет молчать, применяет язык тела, выхватывая вторую сигарету из еле подрагивающих (не от холода) рук.

- не справляешься.
- знаю.

применяет язык тела и оставляет лёгкий мазок губами вдоль скулы.

- я не умею понимать, но я рядом.

чонгуку этого хватает, чтобы сделать это причиной для того, чтобы хотя бы выйти из квартиры.

я тут замёрз,
а на мне шуба
я тут замёрз,
а они обогреватель притащили
я тут замёрз,
а они не понимают
я тут замёрз

на новый год пожелал обратиться кем-то новым, другим, проснуться и почувствовать будто себя в себе. по странным традициям выпил дешевое шампанское со сгоревшей бумагой и после в ванной чуть не выдрал выжженные волосы. что ты знаешь о ненависти к себе, приятель? о том, как скребется что-то совершенно ужасное о слабые кости, как пытается разорвать и так не особо красивую кожу. что ты вообще блять знаешь? озверело смотришь в зеркало и пытаешься найти хоть что-то в холодных глаз, на каких-то сайтах ищешь линзы с цветом потеплее.

мой предел мечтаний лишь быть любимым тем маленьким ребёнком, мой предел мечтаний принять хоть что-то из всего того безобразия, что я представляю. мне никто не нужен, пока не обрету нужность в себе, пока мусорка не перестанет казаться потрясающим выходом. и я бы так хотел выкинуть всю эту оболочку абсолютно ненужного хлама. я думал, что нужно прийти к идеалу, думал, что сбросить пару килограмм, покрасить волосы - это то, что нужно, чтобы не биться головой о стену после каждого взгляда на себя, но оказалось я не прав. оказалось все своё нутро я считаю чужим. вот это прикол.

я чувствую себя одиноким не потому, что они меня не любят, а лишь потому, что я фыркаю как только замечаю себя в этом огромном мире.

целую твою усталость на плечах и боль в шее, моя грубость.

у марии банально покалывают кончики пальцев, кожа кричит «касайся», хотя казалось бы как она может? её пробирает до легкой дрожи одно желание провести костяшками по нежной румяной щеке алисы, нос будто сам тянется к красным ярким волосам, чтобы вдохнуть ещё раз запах дешёвого шампуня. алиса так безупречна во всём, и мария бодает своим лбом её висок в темноте холодной комнаты.

- ты как наркоманка, знаешь? - младшая над ней смеётся, но так по-доброму, с самой нужной нежностью.
- я хочу быть рядом.
- ты и так.
- ты не понимаешь.
- объясни? - алиса не любит моменты, когда правда не понимает о чем речь, она чувствует ком раздражения сначала в груди, а потом в глотке и почти готова вспылить.
- посмотри на меня, - шепотом и слишком интимно, - просто блять посмотри на меня.

и в момент, когда чужие (родные) глаза находятся напротив, младшая видит неочевидные и слишком глубокие вещи этого мира.

- почему ты такая?
- какой ты меня сделала, такая и есть.
- не перекидывай вину на меня.
- вряд ли за это ты должна чувствовать вину.

ветер в этот день слишком сильный, почти сносит деревья и пугает людей своей аномалией, мария чувствует свою стихию и тёплую ладонь на своей шее, что так ласково оглаживает кожу, местами не совсем идеальную, но это, кажется, пустяки? ей хочется поддаться, как бродячий кот, как отец в детстве в игре в карты, ей так хочется поддаться, но она этого не делает. всё ещё боится быть отвергнутой, обманутой, чувствует будто, если сдастся этому желанию, алиса рассеется гадко и ядовито, но та лишь улыбается так чертовски красиво.

- ты наконец-то начинаешь показывать свои чувства, это приятно.
- замолчи.
- терапия идёт тебе на пользу.

у марии слишком много тугих узлов в голове и желание вытащить себя из пучины страха, что тяжелой ношей ощущается несколько лет на плечах. у алисы терпение - одно из главных качеств, чистое и огромное сердце, где длинные ноги старшей точно поместятся.

- завтра сеанс в пять.
- я тебя отвезу.
- не надо, я сама.
- и подожду, а потом мы поедем с тобой в магазин за новогодними игрушками.

сложно сдержать улыбку, когда к твоему лбу прикасаются мягким поцелуем.

тэхен впервые отвергает юнги во время близости в дождливую среду. кладёт ладонь старшему на щеку, гладит со всей нежностью, как обычно это бывает, но руки холодные, и этот мороз кожи обжигает мина. тэхен старается не обращать внимания на происходящее, когда быстро находит собственное нижнее белье и скрывается в ванной. он опирается руками о раковину, на ней виден легкий желтый налёт, след от зубной пасты, и поднимает голову к маленькому зеркалу. в отражении без каких-либо эмоций стоит юноша. у него волосы выцвели, лицо в целом помятое, немного опухшее от выпитого вчера алкоголя, в глазах ничего. это ничего заходит дальше глаз в самое сердце, оседает тяжестью на плечах, тянет на холодный кафель. тэхен не поддаётся, уверенно стоит на ногах.

он касается собственной щеки, проводит грубо, тянет вниз неровную из-за недостатков кожу и слышит шорох за стеной, юнги одевается. младший не спешит отрываться от созерцания собственного лица долгие минуты, абстрагируется от звуков и просто зависает. он не слышит, как мин со скрипом мерзким открывает дверь, как медленно он заходит в небольшое помещение и встаёт сзади, облокачиваясь бёдрами о старую стиральную машинку.

- что происходит?

тэхен не отвечает, лишь переводит взгляд на карие глаза юнги, они маленькие, но красивые. у старшего губы поджаты в тонкую линию, он явно недоволен таким раскладом.

- ничего, - все-таки оставлять вопрос без ответ некультурно.
- вовсе ничего?

тэхен оборачивается наконец-то, в отражении теперь его худая, немного сгорбленная спина.

- я просто не хочу.
- ты в последний месяц ничего от меня не хочешь, разлюбил? - мин впервые вспыхивает злостью за недолгое время их отношений.

тэхен честно не может отношения таковыми обозвать. удобное сожительство с регулярным сексом - да. нормальные отношения - нет. именно поэтому вопрос старшего бьет прямо в солнечное сплетение. в голове кима лишь мысль «а я любил?». тупой взгляд направлен в пол.

- не молчи, тэхен. я ненавижу, когда ты просто молчишь.
- я не знаю, что тебе ответить.
- я восприму это как «да».

юнги съезжает в конце недели, громко обзывает произошедшее расставанием и таит детскую, но огромную в своих размерах, обиду. тэхену не жаль, даже нет дела. он все так же может вставать в семь сорок три, готовить яичницу, забывать погладить футболку и все в этом духе.

«а я любил?» все ещё вертится в голове каждый день перед сном, и дело уже не в мин юнги, двадцать семь, а в ощущениях самого младшего. он не разрешает себе об этом думать, закидывает вопрос в глубокий ящик сознания, не морочит себе голову, и достаёт только тогда, когда чонгук приезжает с пивом и чипсами и выдаёт едкое:

- ты не умеешь.
- я жил с ним три месяца, если бы совсем ничего не чувствовал, то не выдержал бы и дня, так что я умею.
- пользоваться.
- что?
- юнги лечил тебя, на ночь целовал в висок и потрясно отсасывал даже в лифте. ты выжал из него все, что требовалось. можно сказать, ты выбросил его как износившуюся вещь.
- не говори так о нем.
- в следующий раз не спеши быть близким с тем, кто тебе нужен лишь для того, чтобы почувствовать хоть что-то.
- это звучит неприятно.
- правда редко бывает сладкой.

но тэхену становится легче. когда чон уходит, он крепко его обнимает и как можно дольше держит в цепких руках.

лучший друг пишет по приезде домой «я надеюсь, что ты отыщешь хоть что-то в себе без помощи других.»

ким лишь кивает, выключая мобильный и закрывая глаза.
он тоже надеется.