«Христос воскрес, любезнейший Степан, а я со скуки умираю, и вряд ли воскресну»
— Александр Грибоедов, из письма
Графики роста подписчиков
Лучшие посты
«Школьные учителя обладают властью, о которой премьер-министры могут только мечтать»
— Уинстон Черчилль
— Уинстон Черчилль
«2 января 1905 года. Здоровье лучше. Гости свалили. На душе радостно»
— Лев Толстой, дневник
— Лев Толстой, дневник
После очередной ссоры со своей женой Софьей, Сергей Есенин оставил ей покаянную записку:
«Соня. Прости, что обидел. Ты сама виновата в этом»
«Соня. Прости, что обидел. Ты сама виновата в этом»
«14 мая. Время проходит, а вместе с ним без толку проходишь и сам»
— Франц Кафка, дневник
— Франц Кафка, дневник
Из воспоминаний Маяковского о Есенине:
Есенина я знал давно — лет десять, двенадцать. В первый раз я его встретил в лаптях и в рубахе с какими-то вышивками крестиками. Это было в одной из хороших ленинградских квартир.
Зная, с каким удовольствием настоящий, а не декоративный мужик меняет свое одеяние на штиблеты и пиджак, я Есенину не поверил. Он мне показался опереточным, бутафорским. Тем более, что он уже писал нравящиеся стихи и, очевидно, рубли на сапоги нашлись бы.
Как человек, уже в свое время относивший и отставивший желтую кофту, я деловито осведомился относительно одежи:
— Это что же, для рекламы?
Есенин отвечал мне голосом таким, каким заговорило бы, должно быть, ожившее лампадное масло. Что-то вроде:
— Мы деревенские, мы этого вашего не понимаем… мы уж как-нибудь… по-нашему… в исконной, посконной…
Его очень способные и очень деревенские стихи нам, футуристам, конечно, были враждебны. Но малый он был как будто смешной и милый.
Уходя, я сказал ему на всякий случай:
— Пари держу, что вы все эти лапти да петушки-гребешки бросите!
Есенин возражал с убежденной горячностью. Его увлек в сторону Клюев, как мамаша, которая увлекает развращаемую дочку, когда боится, что у самой дочки не хватит сил и желания противиться.
Есенин мелькал. Плотно я его встретил уже после революции у Горького. Я сразу со всей врожденной неделикатностью заорал:
— Отдавайте пари, Есенин, на вас и пиджак и галстук!
Есенин озлился и пошел задираться.
Есенина я знал давно — лет десять, двенадцать. В первый раз я его встретил в лаптях и в рубахе с какими-то вышивками крестиками. Это было в одной из хороших ленинградских квартир.
Зная, с каким удовольствием настоящий, а не декоративный мужик меняет свое одеяние на штиблеты и пиджак, я Есенину не поверил. Он мне показался опереточным, бутафорским. Тем более, что он уже писал нравящиеся стихи и, очевидно, рубли на сапоги нашлись бы.
Как человек, уже в свое время относивший и отставивший желтую кофту, я деловито осведомился относительно одежи:
— Это что же, для рекламы?
Есенин отвечал мне голосом таким, каким заговорило бы, должно быть, ожившее лампадное масло. Что-то вроде:
— Мы деревенские, мы этого вашего не понимаем… мы уж как-нибудь… по-нашему… в исконной, посконной…
Его очень способные и очень деревенские стихи нам, футуристам, конечно, были враждебны. Но малый он был как будто смешной и милый.
Уходя, я сказал ему на всякий случай:
— Пари держу, что вы все эти лапти да петушки-гребешки бросите!
Есенин возражал с убежденной горячностью. Его увлек в сторону Клюев, как мамаша, которая увлекает развращаемую дочку, когда боится, что у самой дочки не хватит сил и желания противиться.
Есенин мелькал. Плотно я его встретил уже после революции у Горького. Я сразу со всей врожденной неделикатностью заорал:
— Отдавайте пари, Есенин, на вас и пиджак и галстук!
Есенин озлился и пошел задираться.
Когда принц Чарльз учился в Кембридже, вместе с ним на занятия ходил его личный телохранитель.
Тогдашняя университетская система позволяла последнему, наравне с остальными, учувствовать в обсуждениях и диспутах, без которых не обходилось ни одно занятие. Так что не было ничего удивительного в том, что в конце обучения телохранителю также было предложено сдать экзамены.
Примечательно другое: охранник титулованной особы по итогу набрал больше балов, чем принц, и тоже получил диплом.
Тогдашняя университетская система позволяла последнему, наравне с остальными, учувствовать в обсуждениях и диспутах, без которых не обходилось ни одно занятие. Так что не было ничего удивительного в том, что в конце обучения телохранителю также было предложено сдать экзамены.
Примечательно другое: охранник титулованной особы по итогу набрал больше балов, чем принц, и тоже получил диплом.
Зависимость – это способ адаптации
Если бы четыре года назад вы спросили меня, почему возникает зависимость от героина, я бы посмотрел на вас как на дурачка и сказал – она возникает от героина.
Нам уже 100 лет рассказывают эту версию возникновения зависимости, и она настолько укоренилась в нашем сознании, что кажется даже глупым её обсуждать. Мы представляем это так: если вы, я и 20 случайных прохожих будут 20 дней употреблять героин, в конце концов мы подсядем на химический крючок. Вот в такую теорию мы верим.
Впервые я начал сомневаться в этой версии после разговора с одним врачом. Ведь если человека собьёт машина и его с переломами положат в больницу, ему будут давать большие дозы диаморфина. А диаморфин – это тот же героин, и гораздо более чистый (100%), чем тот, что продается на улицах (5-10%).
Проводились масштабные исследования, показавшие, что медицинское применение обезболивающих почти никогда не вызывает зависимости. Причину этого я узнал из общения с потрясающим человеком, его зовут Брюс Александр. Он объяснил мне, что старая теория зависимости базируется на серии экспериментов, проведённых в первой половине XX века. Эксперименты простейшие. Крысу сажали в клетку и давали ей два сосуда с водой – в одном была чистая вода, во втором в воду был добавлен героин или кокаин. У крыс очень быстро развивалась зависимость, и почти все в итоге доводили себя до гибели.
В 1970-е годы Брюс задумался: «Подождите-ка. Мы ведь сажаем крысу в пустую клетку. Там нечем заняться, кроме приёма наркотиков. А что, если попробовать иначе?» И он создал “Крысиный парк”. Это был словно рай для крыс, там было полно сыра, полно друзей и секса, цветных мячиков, туннелей и всего, что нравится крысам. И ещё там были такие же два сосуда. И конечно, крысы пробуют пить из обоих. Но вот что интересно. В “Крысином парке” им не нравится вода с наркотиками. Они почти её не пьют.
Из истории мы знаем, что были определённые периоды эпидемий зависимости. Американские индейцы пережили геноцид, и те, кто выжил, почти поголовно стали алкоголиками или наркоманами. В Англии в XVIII веке деревенских жителей сгоняли с их земель, они переезжали в кошмарные городские трущобы. Начался повальный алкоголизм, названный “джиновым безумием”. Считалось, что джин подчиняет человека и лишает его воли. А почему крэк стал так популярен в 1980-е? Из-за уничтожения американской промышленности, закрытия фабрик, исчезновения профсоюзов...
Зависимость – это адаптация к окружению. Тот, кто живет дрянной, отчуждённой жизнью, без всякого смысла, без всякой связи с окружающими, с большей вероятностью станет наркоманом, чем счастливый человек со множеством социальных связей.
(Йоханн Хари, интервью 2015-го года)
Если бы четыре года назад вы спросили меня, почему возникает зависимость от героина, я бы посмотрел на вас как на дурачка и сказал – она возникает от героина.
Нам уже 100 лет рассказывают эту версию возникновения зависимости, и она настолько укоренилась в нашем сознании, что кажется даже глупым её обсуждать. Мы представляем это так: если вы, я и 20 случайных прохожих будут 20 дней употреблять героин, в конце концов мы подсядем на химический крючок. Вот в такую теорию мы верим.
Впервые я начал сомневаться в этой версии после разговора с одним врачом. Ведь если человека собьёт машина и его с переломами положат в больницу, ему будут давать большие дозы диаморфина. А диаморфин – это тот же героин, и гораздо более чистый (100%), чем тот, что продается на улицах (5-10%).
Проводились масштабные исследования, показавшие, что медицинское применение обезболивающих почти никогда не вызывает зависимости. Причину этого я узнал из общения с потрясающим человеком, его зовут Брюс Александр. Он объяснил мне, что старая теория зависимости базируется на серии экспериментов, проведённых в первой половине XX века. Эксперименты простейшие. Крысу сажали в клетку и давали ей два сосуда с водой – в одном была чистая вода, во втором в воду был добавлен героин или кокаин. У крыс очень быстро развивалась зависимость, и почти все в итоге доводили себя до гибели.
В 1970-е годы Брюс задумался: «Подождите-ка. Мы ведь сажаем крысу в пустую клетку. Там нечем заняться, кроме приёма наркотиков. А что, если попробовать иначе?» И он создал “Крысиный парк”. Это был словно рай для крыс, там было полно сыра, полно друзей и секса, цветных мячиков, туннелей и всего, что нравится крысам. И ещё там были такие же два сосуда. И конечно, крысы пробуют пить из обоих. Но вот что интересно. В “Крысином парке” им не нравится вода с наркотиками. Они почти её не пьют.
Из истории мы знаем, что были определённые периоды эпидемий зависимости. Американские индейцы пережили геноцид, и те, кто выжил, почти поголовно стали алкоголиками или наркоманами. В Англии в XVIII веке деревенских жителей сгоняли с их земель, они переезжали в кошмарные городские трущобы. Начался повальный алкоголизм, названный “джиновым безумием”. Считалось, что джин подчиняет человека и лишает его воли. А почему крэк стал так популярен в 1980-е? Из-за уничтожения американской промышленности, закрытия фабрик, исчезновения профсоюзов...
Зависимость – это адаптация к окружению. Тот, кто живет дрянной, отчуждённой жизнью, без всякого смысла, без всякой связи с окружающими, с большей вероятностью станет наркоманом, чем счастливый человек со множеством социальных связей.
(Йоханн Хари, интервью 2015-го года)
Когда Нарцисс погиб, нимфы леса заметили, что пресная вода в реке сделалась от слёз солёной.
— О чём ты плачешь? — спросили у него нимфы.
— Я оплакиваю Нарцисса, — отвечала река.
— Неудивительно, — сказали они. — В конце концов, мы ведь всегда бежали за ним вслед, когда он проходил по лесу, а ты — единственная, кто видела его красоту вблизи.
— А он был красив? — спросила тогда река.
— Да кто же лучше тебя может судить об этом? — удивились лесные нимфы. — Не на твоём ли берегу, склонившись не над твоими ли водами, проводил он дни?
Река долго молчала и наконец ответила:
— Я никогда не понимала, что он — прекрасен. Я плачу потому, что всякий раз, когда он склонялся над моими водами, в глубине его глаз отражалась моя красота.
(Оскар Уайльд, “Продолжение истории о Нарциссе”)
— О чём ты плачешь? — спросили у него нимфы.
— Я оплакиваю Нарцисса, — отвечала река.
— Неудивительно, — сказали они. — В конце концов, мы ведь всегда бежали за ним вслед, когда он проходил по лесу, а ты — единственная, кто видела его красоту вблизи.
— А он был красив? — спросила тогда река.
— Да кто же лучше тебя может судить об этом? — удивились лесные нимфы. — Не на твоём ли берегу, склонившись не над твоими ли водами, проводил он дни?
Река долго молчала и наконец ответила:
— Я никогда не понимала, что он — прекрасен. Я плачу потому, что всякий раз, когда он склонялся над моими водами, в глубине его глаз отражалась моя красота.
(Оскар Уайльд, “Продолжение истории о Нарциссе”)
«“Жуйте, как следует”, — говорил отец. И жевали хорошо, и гуляли по два часа в сутки, и умывались холодной водой, и всё же вышли несчастные, бездарные люди»
— Антон Чехов
— Антон Чехов