Напиши на лбу, заруби себе на носу:
Ты одна принцесса в своем лесу.
Ты ни лучше, ни хуже других принцесс,
У них просто другой совершенно лес.
У тебя тут свои драконы и стаи птиц.
Где-то в чащах бродит отважный принц.
Он однажды отыщет тебя, а ты
Времени зря не трать и сажай цветы.
Напиши на лбу, заруби себе на носу.
Ты одна принцесса в своем лесу.
Ты сама принцесса в своей судьбе,
Эта сказка написана исключительно
о тебе
(с) Тоня Кузьмич
Статистика ВК сообщества "Modern Poetry / Современная Поэзия"
если услышишь - здравствуй, если умеешь - чувствуй.
84.92%
15.08%
18.82% подписчиков от 30 до 35
82.61%
6.11%
2.38%
2.34%
Графики роста подписчиков
Лучшие посты
мне нравятся женщины,
что пахнут свободой и лемонграссом,
носят татуировки на все запястье, живут без драм,
те, про которых мужчины думают: «здесь у меня нет шансов»,
«она мне точно не по зубам».
они обаятельны в той же степени в какой опасны,
эти женщины - импульс, энергия и азарт.
выглядят победившими, даже если терпят фиаско.
что бы с ними ни делали, смотрят прямо в глаза.
губы их - дикий мёд с примесью острых специй,
характер - немного от ведьмы, немного от леди,
такие глядят на тебя и в пятки уходит сердце,
все как бывает в лучших законах трагикомедий.
мне нравятся женщины,
что красят губы помадой цвета коралла,
стучат каблучками под джазовые мотивы,
те, что не помнят, по кому они умирали,
те, которые разрешили себе быть счастливыми.
мне нравятся женщины,
те, что улыбкой заканчивают любой спор,
носят чёрные платья с оголенными плечами,
такие выглядят сногсшибательно и в костюме от диор,
и в растянутой футболке с пятном от чая.
мне нравятся женщины,
что сидят одни за кофейным столиком,
не вспоминают о прошлом, не копят старых вещей,
чего им на деле всё это стоит,
лучше никому не знать вообще.
мне нравятся женщины,
осознающие, как они прекрасны.
те, что заказывают чёрный кофе и не боятся преград.
в таких читаешь иную породу, другую касту.
они всегда выше того, что о них говорят.
мне нравятся женщины,
что колесят по миру, ищут себя в карьере,
просят диджея сделать погромче в «джао да».
такие уходят без ссор, криков, истерик.
и хоть убей не возвращаются никогда
мне нравятся женщины,
те, что учат языки, разбираются в политике, живописи и нотах,
уходят со скучной работы, бросают плохих мужей,
строят своё счастье сами, не слушают идиотов,
позволяют себе калорийный ужин и танцы в неглиже.
мне нравятся женщины,
что не дают портить их жизни всякому дерьму,
громко хохочут, в чай добавляют имбирь.
мне нравятся женщины, не принадлежащие никому,
но именно таким принадлежит весь мир.
Автор: Аня Захарова
что пахнут свободой и лемонграссом,
носят татуировки на все запястье, живут без драм,
те, про которых мужчины думают: «здесь у меня нет шансов»,
«она мне точно не по зубам».
они обаятельны в той же степени в какой опасны,
эти женщины - импульс, энергия и азарт.
выглядят победившими, даже если терпят фиаско.
что бы с ними ни делали, смотрят прямо в глаза.
губы их - дикий мёд с примесью острых специй,
характер - немного от ведьмы, немного от леди,
такие глядят на тебя и в пятки уходит сердце,
все как бывает в лучших законах трагикомедий.
мне нравятся женщины,
что красят губы помадой цвета коралла,
стучат каблучками под джазовые мотивы,
те, что не помнят, по кому они умирали,
те, которые разрешили себе быть счастливыми.
мне нравятся женщины,
те, что улыбкой заканчивают любой спор,
носят чёрные платья с оголенными плечами,
такие выглядят сногсшибательно и в костюме от диор,
и в растянутой футболке с пятном от чая.
мне нравятся женщины,
что сидят одни за кофейным столиком,
не вспоминают о прошлом, не копят старых вещей,
чего им на деле всё это стоит,
лучше никому не знать вообще.
мне нравятся женщины,
осознающие, как они прекрасны.
те, что заказывают чёрный кофе и не боятся преград.
в таких читаешь иную породу, другую касту.
они всегда выше того, что о них говорят.
мне нравятся женщины,
что колесят по миру, ищут себя в карьере,
просят диджея сделать погромче в «джао да».
такие уходят без ссор, криков, истерик.
и хоть убей не возвращаются никогда
мне нравятся женщины,
те, что учат языки, разбираются в политике, живописи и нотах,
уходят со скучной работы, бросают плохих мужей,
строят своё счастье сами, не слушают идиотов,
позволяют себе калорийный ужин и танцы в неглиже.
мне нравятся женщины,
что не дают портить их жизни всякому дерьму,
громко хохочут, в чай добавляют имбирь.
мне нравятся женщины, не принадлежащие никому,
но именно таким принадлежит весь мир.
Автор: Аня Захарова
Мама на даче, ключ на столе, завтрак можно не делать. Скоро каникулы, восемь лет, в августе будет девять. В августе девять, семь на часах, небо легко и плоско, солнце оставило в волосах выцветшие полоски. Сонный обрывок в ладонь зажать, и упустить сквозь пальцы. Витька с десятого этажа снова зовет купаться. Надо спешить со всех ног и глаз – вдруг убегут, оставят. Витька закончил четвертый класс – то есть почти что старый. Шорты с футболкой – простой наряд, яблоко взять на полдник. Витька научит меня нырять, он обещал, я помню. К речке дорога исхожена, выжжена и привычна. Пыльные ноги похожи на мамины рукавички. Нынче такая у нас жара – листья совсем как тряпки. Может быть, будем потом играть, я попрошу, чтоб в прятки. Витька – он добрый, один в один мальчик из Жюля Верна. Я попрошу, чтобы мне водить, мне разрешат, наверно. Вечер начнется, должно стемнеть. День до конца недели. Я поворачиваюсь к стене. Сто, девяносто девять.
Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен. Солнце облизывает конспект ласковыми глазами. Утро встречать и всю ночь сидеть, ждать наступленья лета. В августе буду уже студент, нынче – ни то, ни это. Хлеб получерствый и сыр с ножа, завтрак со сна невкусен. Витька с десятого этажа нынче на третьем курсе. Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме. Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фильма. Пишет записки моей сестре, дарит цветы с получки, только вот плаваю я быстрей и сочиняю лучше. Просто сестренка светла лицом, я тяжелей и злее, мы забираемся на крыльцо и запускаем змея. Вроде они уезжают в ночь, я провожу на поезд. Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс. Семьдесят восемь, семьдесят семь, плачу спиной к составу. Пусть они прячутся, ну их всех, я их искать не стану.
Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье. Кошка устроилась на груди, солнце на одеяле. Чашки, ладошки и свитера, кофе, молю, сварите. Кто-нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите. Пусть это будет большой секрет маленького разврата, каждый был пьян, невесом, согрет, теплым дыханьем брата, горло охрипло от болтовни, пепел летел с балкона, все друг при друге – и все одни, живы и непокорны. Если мы скинемся по рублю, завтрак придет в наш домик, Господи, как я вас всех люблю, радуга на ладонях. Улица в солнечных кружевах, Витька, помой тарелки. Можно валяться и оживать. Можно пойти на реку. Я вас поймаю и покорю, стричься заставлю, бриться. Носом в изломанную кору. Тридцать четыре, тридцать...
Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета. Солнце на стенах, на рюкзаке, в стареньких сандалетах. Сонными лапами через сквер, и никуда не деться. Витька в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве. Яблоко съелось, ушел состав, где-нибудь едет в Ниццу, я начинаю считать со ста, жизнь моя – с единицы. Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене. "Двадцать один", – бормочу сквозь сон. "Сорок", – смеется время. Сорок – и первая седина, сорок один – в больницу. Двадцать один – я живу одна, двадцать: глаза-бойницы, ноги в царапинах, бес в ребре, мысли бегут вприсядку, кто-нибудь ждет меня во дворе, кто-нибудь – на десятом. Десять – кончаю четвертый класс, завтрак можно не делать. Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять. Восемь – на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне...
Три. Два. Один. Я иду искать. Господи, помоги мне.
(с) Аля Кудряшева.
Мама на даче. Велосипед. Завтра сдавать экзамен. Солнце облизывает конспект ласковыми глазами. Утро встречать и всю ночь сидеть, ждать наступленья лета. В августе буду уже студент, нынче – ни то, ни это. Хлеб получерствый и сыр с ножа, завтрак со сна невкусен. Витька с десятого этажа нынче на третьем курсе. Знает всех умных профессоров, пишет программы в фирме. Худ, ироничен и чернобров, прямо герой из фильма. Пишет записки моей сестре, дарит цветы с получки, только вот плаваю я быстрей и сочиняю лучше. Просто сестренка светла лицом, я тяжелей и злее, мы забираемся на крыльцо и запускаем змея. Вроде они уезжают в ночь, я провожу на поезд. Речка шуршит, шелестит у ног, нынче она по пояс. Семьдесят восемь, семьдесят семь, плачу спиной к составу. Пусть они прячутся, ну их всех, я их искать не стану.
Мама на даче. Башка гудит. Сонное недеянье. Кошка устроилась на груди, солнце на одеяле. Чашки, ладошки и свитера, кофе, молю, сварите. Кто-нибудь видел меня вчера? Лучше не говорите. Пусть это будет большой секрет маленького разврата, каждый был пьян, невесом, согрет, теплым дыханьем брата, горло охрипло от болтовни, пепел летел с балкона, все друг при друге – и все одни, живы и непокорны. Если мы скинемся по рублю, завтрак придет в наш домик, Господи, как я вас всех люблю, радуга на ладонях. Улица в солнечных кружевах, Витька, помой тарелки. Можно валяться и оживать. Можно пойти на реку. Я вас поймаю и покорю, стричься заставлю, бриться. Носом в изломанную кору. Тридцать четыре, тридцать...
Мама на фотке. Ключи в замке. Восемь часов до лета. Солнце на стенах, на рюкзаке, в стареньких сандалетах. Сонными лапами через сквер, и никуда не деться. Витька в Америке. Я в Москве. Речка в далеком детстве. Яблоко съелось, ушел состав, где-нибудь едет в Ниццу, я начинаю считать со ста, жизнь моя – с единицы. Боремся, плачем с ней в унисон, клоуны на арене. "Двадцать один", – бормочу сквозь сон. "Сорок", – смеется время. Сорок – и первая седина, сорок один – в больницу. Двадцать один – я живу одна, двадцать: глаза-бойницы, ноги в царапинах, бес в ребре, мысли бегут вприсядку, кто-нибудь ждет меня во дворе, кто-нибудь – на десятом. Десять – кончаю четвертый класс, завтрак можно не делать. Надо спешить со всех ног и глаз. В августе будет девять. Восемь – на шее ключи таскать, в солнечном таять гимне...
Три. Два. Один. Я иду искать. Господи, помоги мне.
(с) Аля Кудряшева.
наши взгляды — такое палево,
воздух липнет к рукам, как мёд.
я кричу тебе: всё, проваливай,
только ты затыкаешь рот
поцелуем, густым и солнечным,
слаще южных плодов и вин.
мы пропахли полынной горечью,
хлопок порван, измят сатин.
нас раскроют, поймают, высмеют,
посмотри: все вокруг — враги.
мы крадёмся смешными лисами
мимо шумной людской реки.
лето льётся пыльцой и травами:
рви лаванду и зверобой.
наши встречи — такое палево.
раздевайся.
и рот закрой.
(с) Полина Шибеева
воздух липнет к рукам, как мёд.
я кричу тебе: всё, проваливай,
только ты затыкаешь рот
поцелуем, густым и солнечным,
слаще южных плодов и вин.
мы пропахли полынной горечью,
хлопок порван, измят сатин.
нас раскроют, поймают, высмеют,
посмотри: все вокруг — враги.
мы крадёмся смешными лисами
мимо шумной людской реки.
лето льётся пыльцой и травами:
рви лаванду и зверобой.
наши встречи — такое палево.
раздевайся.
и рот закрой.
(с) Полина Шибеева
Знаешь, Мэри,
в моей голове
звери.
Они бы тебя
съели,
если бы я разрешил.
Но я их гоню из прерий,
на ключ закрываю двери.
Сидят на цепях звери,
на ржавых цепях души.
А звери мои
ночью,
рвут кожу и плоть
в клочья.
И каждый их клык заточен.
Играют на струнах жил.
Но
все-таки,
между прочим,
/пусть я и
обес
точен/,
ты вся,
до ресниц и точек -
причина того, что я жив.
Беги от меня, Мэри,
/прижмись же ко мне теснее/.
Спасайся скорей, Мэри,
/ничто тебя не спасет/.
Коснувшись тебя, Мэри,
попробовав раз,
звери,
живущие в моем теле,
хотят еще и еще.
Ты знаешь, Мэри,
есть истина в вине и теле,
религии и постели.
Но я отыскал в тебе.
И пусть сегодня
другой одеяло грею,
но спят мои злые звери,
тебя видя в каждом сне.
Поверь,
я больше не буду зрителем,
скрываясь в своей обители,
до самых последних дней.
Я прилечу с Юпитера,
в квартиру твою в Питере.
Мэри,
стань укротительницей
моих
диких
зверей.
(с) Джио Россо
в моей голове
звери.
Они бы тебя
съели,
если бы я разрешил.
Но я их гоню из прерий,
на ключ закрываю двери.
Сидят на цепях звери,
на ржавых цепях души.
А звери мои
ночью,
рвут кожу и плоть
в клочья.
И каждый их клык заточен.
Играют на струнах жил.
Но
все-таки,
между прочим,
/пусть я и
обес
точен/,
ты вся,
до ресниц и точек -
причина того, что я жив.
Беги от меня, Мэри,
/прижмись же ко мне теснее/.
Спасайся скорей, Мэри,
/ничто тебя не спасет/.
Коснувшись тебя, Мэри,
попробовав раз,
звери,
живущие в моем теле,
хотят еще и еще.
Ты знаешь, Мэри,
есть истина в вине и теле,
религии и постели.
Но я отыскал в тебе.
И пусть сегодня
другой одеяло грею,
но спят мои злые звери,
тебя видя в каждом сне.
Поверь,
я больше не буду зрителем,
скрываясь в своей обители,
до самых последних дней.
Я прилечу с Юпитера,
в квартиру твою в Питере.
Мэри,
стань укротительницей
моих
диких
зверей.
(с) Джио Россо
Я люблю тебя очень глупо:
Так не любят нормальные взрослые.
Я в любви к тебе - первоклашка
С заплетенными криво косами.
Я стою в своём мятом фартуке
И смотрю на тебя восторженно.
Нет бы, платье надеть красивое,
Причесаться бы, как положено.
Я тянусь к тебе, став на цыпочки,
Рот раскрыла в нелепой радости.
Скулы сводит, как в день рождения
От напитков и кучи сладостей.
Я как будто сдала учебники,
Школьный двор зеленеет густо.
Я, как маленькая люблю тебя,
Только очень огромным
чувством.
Тоня Кузьмич
Так не любят нормальные взрослые.
Я в любви к тебе - первоклашка
С заплетенными криво косами.
Я стою в своём мятом фартуке
И смотрю на тебя восторженно.
Нет бы, платье надеть красивое,
Причесаться бы, как положено.
Я тянусь к тебе, став на цыпочки,
Рот раскрыла в нелепой радости.
Скулы сводит, как в день рождения
От напитков и кучи сладостей.
Я как будто сдала учебники,
Школьный двор зеленеет густо.
Я, как маленькая люблю тебя,
Только очень огромным
чувством.
Тоня Кузьмич
а «свои» — это те, кто дороже, чем сама жизнь.
кто скажут «собирайся, мы уезжаем», вместо «ну как дела?»
они поддержат всё, что бы ты ни предложил,
на любую ересь ответят: «отличный план».
они разбросаны по безумной большой планете,
понимают тебя без особых слов.
не чувствуешь разницы во времени, расстояние, километры,
едва зайдёшь с ними в диалог.
это те, с кем гуляешь по набережной ночью,
колесишь по городам в нон-стоп режиме,
с кем можно разделить своё одиночество,
говорить о важном на балконе с бутылкой джина.
а свои — это те, кто верит, что ты всё сможешь,
с кем хохочешь, как бы сильно раны твои ни ныли,
они поют на улицах так, что бесят всех прохожих,
такие придурошные,
но черт возьми,
родные.
а свои — это те,
кто тебя ни за что не осудит,
это те, с кем любые сложности выносимы.
лучшая награда от судьбы — это такие люди,
за которых вселенной можно сказать «спасибо».
(c) Аня Захарова
кто скажут «собирайся, мы уезжаем», вместо «ну как дела?»
они поддержат всё, что бы ты ни предложил,
на любую ересь ответят: «отличный план».
они разбросаны по безумной большой планете,
понимают тебя без особых слов.
не чувствуешь разницы во времени, расстояние, километры,
едва зайдёшь с ними в диалог.
это те, с кем гуляешь по набережной ночью,
колесишь по городам в нон-стоп режиме,
с кем можно разделить своё одиночество,
говорить о важном на балконе с бутылкой джина.
а свои — это те, кто верит, что ты всё сможешь,
с кем хохочешь, как бы сильно раны твои ни ныли,
они поют на улицах так, что бесят всех прохожих,
такие придурошные,
но черт возьми,
родные.
а свои — это те,
кто тебя ни за что не осудит,
это те, с кем любые сложности выносимы.
лучшая награда от судьбы — это такие люди,
за которых вселенной можно сказать «спасибо».
(c) Аня Захарова
Знаешь, Мэри,
в моей голове
звери.
Они бы тебя
съели,
если бы я разрешил.
Но я их гоню из прерий,
на ключ закрываю двери.
Сидят на цепях звери,
на ржавых цепях души.
А звери мои
ночью,
рвут кожу и плоть
в клочья.
И каждый их клык заточен.
Играют на струнах жил.
Но
все-таки,
между прочим,
/пусть я и
обес
точен/,
ты вся,
до ресниц и точек -
причина того, что я жив.
Беги от меня, Мэри,
/прижмись же ко мне теснее/.
Спасайся скорей, Мэри,
/ничто тебя не спасет/.
Коснувшись тебя, Мэри,
попробовав раз,
звери,
живущие в моем теле,
хотят еще и еще.
Ты знаешь, Мэри,
есть истина в вине и теле,
религии и постели.
Но я отыскал в тебе.
И пусть сегодня
другой одеяло грею,
но спят мои злые звери,
тебя видя в каждом сне.
Поверь,
я больше не буду зрителем,
скрываясь в своей обители,
до самых последних дней.
Я прилечу с Юпитера,
в квартиру твою в Питере.
Мэри,
стань укротительницей
моих
диких
зверей.
(с) Джио Россо
в моей голове
звери.
Они бы тебя
съели,
если бы я разрешил.
Но я их гоню из прерий,
на ключ закрываю двери.
Сидят на цепях звери,
на ржавых цепях души.
А звери мои
ночью,
рвут кожу и плоть
в клочья.
И каждый их клык заточен.
Играют на струнах жил.
Но
все-таки,
между прочим,
/пусть я и
обес
точен/,
ты вся,
до ресниц и точек -
причина того, что я жив.
Беги от меня, Мэри,
/прижмись же ко мне теснее/.
Спасайся скорей, Мэри,
/ничто тебя не спасет/.
Коснувшись тебя, Мэри,
попробовав раз,
звери,
живущие в моем теле,
хотят еще и еще.
Ты знаешь, Мэри,
есть истина в вине и теле,
религии и постели.
Но я отыскал в тебе.
И пусть сегодня
другой одеяло грею,
но спят мои злые звери,
тебя видя в каждом сне.
Поверь,
я больше не буду зрителем,
скрываясь в своей обители,
до самых последних дней.
Я прилечу с Юпитера,
в квартиру твою в Питере.
Мэри,
стань укротительницей
моих
диких
зверей.
(с) Джио Россо
Он приехал. Бери вино. Надевай самый тёплый шарф. Вы не пили с ним так давно, что от жажды звенит в ушах. Он приехал. Опять вокзал. Фонари и размокший снег. Он глядит - и десятки жал выпускает из влажных век.
Отыскать бы в дурной башке пару слов. Не стоять немой. Он как в юности - налегке. Забирай же его домой. Станешь мягкой, как лунный свет, как лесной безымянный зверь. У него никого больше нет - верь ему в этот вечер. Верь.
Он приехал. Плывут огни. Затихает машинный гул. Замани. Отхлебни. Вдохни запах шеи и грубых скул. Он приехал. Сырая ночь будет хлопьями бить в окно. Будет снова любовь, точь-в-точь, как когда-то давным-давно.
Будут руки - горячий воск, будут губы - заморский хмель. В голове лишь один вопрос: Что же станет со мной теперь?
Он уедет. И зимний мрак будет эхом кружить вокруг:
Только так.
Только так.
Только так
сохраним это всё, мой друг.
© Полина Шибеева
Отыскать бы в дурной башке пару слов. Не стоять немой. Он как в юности - налегке. Забирай же его домой. Станешь мягкой, как лунный свет, как лесной безымянный зверь. У него никого больше нет - верь ему в этот вечер. Верь.
Он приехал. Плывут огни. Затихает машинный гул. Замани. Отхлебни. Вдохни запах шеи и грубых скул. Он приехал. Сырая ночь будет хлопьями бить в окно. Будет снова любовь, точь-в-точь, как когда-то давным-давно.
Будут руки - горячий воск, будут губы - заморский хмель. В голове лишь один вопрос: Что же станет со мной теперь?
Он уедет. И зимний мрак будет эхом кружить вокруг:
Только так.
Только так.
Только так
сохраним это всё, мой друг.
© Полина Шибеева
Переписка, длиной в 5 лет
Удаляется за полторы секунды,
За 1 секунду стирается номер из телефонной книжки,
Воспоминания стираются долго и нудно,
Но не волнуйся. От них тоже
однажды останутся только вспышки
⠀
Ты не так себе всё представляла,
Я знаю точно.
Ты хотела одну любовь.Ты хотела вечность.
Получила - Неву из слез и огромное
сердце в клочья,
На столе сигарета/пепел, а не вино и свечи.
⠀
Ты хотела одно/одного, чтобы дети и дом уютный,
Чтобы он любил твою седину, а ты обожала его морщины,
Но не бойся. Так не будет всегда: одиноко/не нужно/мутно.
С тобой просто еще не случилось «того мужчины»
⠀
Переписка длиной в 5 лет удаляется за полторы секунды,
Чтобы дать место новой, чтоб ждать сообщений, как счастья/чуда,
⠀
Да: забыть, залечить и окрепнуть трудно,
Нужно просто переболеть
и тогда отпустит,
как затянувшаяся простуда
⠀
Тоня Кузьмич
Удаляется за полторы секунды,
За 1 секунду стирается номер из телефонной книжки,
Воспоминания стираются долго и нудно,
Но не волнуйся. От них тоже
однажды останутся только вспышки
⠀
Ты не так себе всё представляла,
Я знаю точно.
Ты хотела одну любовь.Ты хотела вечность.
Получила - Неву из слез и огромное
сердце в клочья,
На столе сигарета/пепел, а не вино и свечи.
⠀
Ты хотела одно/одного, чтобы дети и дом уютный,
Чтобы он любил твою седину, а ты обожала его морщины,
Но не бойся. Так не будет всегда: одиноко/не нужно/мутно.
С тобой просто еще не случилось «того мужчины»
⠀
Переписка длиной в 5 лет удаляется за полторы секунды,
Чтобы дать место новой, чтоб ждать сообщений, как счастья/чуда,
⠀
Да: забыть, залечить и окрепнуть трудно,
Нужно просто переболеть
и тогда отпустит,
как затянувшаяся простуда
⠀
Тоня Кузьмич