Статистика ВК сообщества "Дмитрий Горчев"

Не надо пиздеть, больше уже нельзя пиздеть.
Это раньше было можно, когда люди в основном помалкивали и копали свою брюкву, угрюмо поглядывая на окружающее пространство из-под низких своих лбов.
А сейчас все стали очень сильно умные, и у каждого из головы постоянно лезут мысли, которые они все до единой обязаны немедленно нам рассказать.
Для пиздежа придумали множество приспособлений: одни побольше, другие поменьше. Одни можно носить с собой, другие с места не сдвинешь. Люди идут по улице, сидят на диване, едут в автомобиле и всё время пиздят, пиздят и пиздят.
Нажмёшь любую кнопку, повернёшь любой выключатель - оттуда немедленно раздается пиздёж: «я так думаю…», «с моей точки зрения…», «в создавшейся ситуации…»
Но этого всё равно маловато, надо ещё, давай-давай — придумали интернет. А в интернете пиздят уже вообще все: полным-полны набиты болталки, чаты, форумы и вообще неизвестно что. Аськи кукарекают, почта звякает: хотите хуй побольше, сиськи потолще, семь тысяч тонн вагонки и тридцать миллионов долларов совершенно бесплатно? Не хотите? Не может быть! А почему не хотите? Нет, мы хотим это знать! Не может нормальный человек этого не хотеть. А тогда хотите, мы вам расскажем, как правильно печь лаваш, сосать хуй, рожать детей, ездить автостопом и расписывать кухонные доски?
Но ведь нельзя же раздувать этот шарик вечно. То, что вселенная бесконечна — это нас не касается, вселенная нашего пиздежа не слушает — он оседает в нижних слоях нашей с вами атмосферы. И в этой атмосфере уже не следует выёбываться и размахивать руками. Раньше один только поэт Тютчев не знал, как слово наше отзовётся, а сейчас этого уже вообще никто не знает.
Вот один человек где-то снял фантастический фильм про то, как столкнулись два самолёта, другой написал про то же статейку, третий рассказал что-то кому-то, и, пожалуйста вам — действительно столкнулись. И ещё два просто так ёбнулись.
Вот на одном острове человек собрал вокруг себя других людей и говорит им: «Назовите мне, кто из вас тут лишний?»
А совсем в другом месте шатается ледник, и кто тут лишний — это не тебе, брат, решать, упокой Господь твою душу.
Так что — не пиздеть. Ходить медленно, дышать редко. Переходить улицу на зелёный свет и чистить зубы по утрам.
Но главное — не пиздеть.
Всех, кстати, касается — и меня тоже.

Пиздец, говорят, приходит незаметно.
Это плохой Пиздец приходит незаметно, видели мы такой. Выскочит из кустов, Хуй покажет: оп-ля! Вот уж удивил так удивил.
Настоящий Пиздец приходит не так. Настоящий Пиздец выходит торжественный и сияющий, как авианосец Миссури из Порта Приписки до Пойнт-оф-Дестинейшн. Проходит Суэцкий канал, Панамский, Гибралтар, огибает Мыс Доброй Надежды, раздавливает по пути Сейшельские острова с лучшим на Земле климатом, даже не замечает, разве что пара кружек на камбузе треснула.
А мы мечемся по периметру нашего мелкого брунея: а? что? куда копать? вглубь? вширь? чем запасаться: крупой? водой? постным маслом? пистолетом с одним патроном, чтоб поднять на себе флаг и затонуть? Или просто встать на берегу гордо, как Пушкин на картине Айвазовского-Репина, и рассказать прибою свои накопившиеся претензии? Хуй его знает.
Одно в таком Пиздеце приятно: он большой, а мы мелкие. Если он с первого раза не попал, то пока он вокруг Африки развернётся, мы уже бороду сбрили, зубов навставляли, два раза женились да и окочурились от естественных причин, извините уж

Одна девушка рассказывала, как на улице подошла к ней культурная старушка и спросила, который час. Девушка, как это ныне водится, полезла в сумочку, достала мобильный телефон и сообщила старушке время. «Но мне не нужно время из телефона! – воскликнула капризная старушка. – Мне нужно время из часов!»
И старушка эта кое-что таки понимала про время. То время, которое мы все почти сейчас носим с собой и держим в доме – оно вырабатывается при помощи суетливых электронов, про которые точно известно только то, что они всегда находятся не там, где им положено. И в результате получается совершенно несусветная дичь: только что вроде бы было без четверти, но посмотришь через пятнадцать минут – а там уже наступило завтра. Такие приборы годятся только на то, чтобы узнавать по ним на сколько ты уже опоздал. Ну или о том, что всё равно уже никуда не успел.
Человек, пытающийся жить по такому времени, обычно носится как угорелый, глаза его бегают, язык его сух и дыхание поверхностно. И жизнь свою он заканчивает как-нибудь нелепо: в автомобильной пробке или в очереди на излечение от простатита.

Настоящее же время делается совсем не так. Оно не скачет, как полкило блох – оно вообще предпочитает никуда не двигаться. Время вообще очень похоже на туман: если сверху ветер носит его клочьями, то в низинах оно лежит неподвижно. Помните, в доме у бабушки обязательно был такой механизм для производства медленного-медленного времени: чтобы оно хоть немного двигалось вперёд, нужна была тяжёлая-претяжёлая гиря на каторжной цепи, которую каждое утро нужно было возвращать на место. И было долгое-долгое утро, и нескончаемый день, и бесконечный вечер. И ничего вокруг этого механизма никогда не менялось и висели вокруг него всё те же портреты в синих рамках: бабушка в подвенечном платье рядом с мужчиной, похожим на артиста из кинофильма «Трактористы»; давно всеми забытые родственники, испуганные наши родители, вытаращившие глаза из-за треснувшего стекла, за которым располагается уже вообще совершеннейшая древность. И кровать с уложенными горкой подушками, на которой строжайше запрещено валяться днём, и термос времён советско-китайской дружбы с завёрнутой в шоколадную фольгу пробкой, и муха, лениво и неутомимо бьётся жестяной своей головой об оконное стекло.
А если зайти в пустой дом в заброшенной деревне, в нём обязательно найдутся сломанные ходики. Это значит, что всё: время кончилось и наступила, ясное дело, вечность.

Но не для нас: у нас в кармане пищит, в ухе звенит и в голове тикает. Типа жизнь у нас.

Не очень давно мы с петрозаводским писателем Новиковым сидели на берегу реки Варзуги возле села Кузомень, пили спирт и беседовали о литературе – а о чём ещё можно беседовать на заполярной реке Варзуге? За увлекательным этим разговором кончилась вода, которой я очень искусно разводил спирт (я очень хорошо умею разводить спирт речной водой). Я взял пластмассовое ведро и пошел к реке. Но забыл взять с собой кружку, а разводить спирт водой с песком – это плохо.

Оставил ведро на берегу, пошёл обратно за кружкой, вернулся: ведро уже качается на волнах метрах в трёх от берега и медленно пока ещё направляется сначала в Белое море, а дальше как ему повезёт – может быть попадёт в тёплое течение Гольфстрим и выбросится на берег неподалёку от Мурманска или же обрадует своей неожиданностью полярников, доживающих свой век в ожидании спасительного вертолёта на треснувшей льдине. Или может быть затонет оно во время шторма и совьёт в нём себе гнездо какая-нибудь морская гадина и высидит там пучеглазый свой приплод.

А в воду лезть – ну его нахуй. Оно, хоть и июнь, но по берегу ещё лежит снег.

Ну и вот стою я, значит, на берегу и про всё это размышляю. «Проебал», – утвердительно сказал неслышно подошедший сзади Новиков. «Проебал», – согласился я – тут уж хуй поспоришь.

Новиков не сказал более ни одного слова. Он приволок к воде наполовину собранную байдарку и стал в неё усаживаться. «Новиков! – сказал я устало и мудро (усталость и мудрость – непременные попутчики ежедневного употребления медицинского спирта). – Это ведро. Пластмассовое. Просто ведро».

Новиков меня уже не слушал: он злобно грёб алюминиевым веслом в сторону ведра, но его совершенно очевидно сносило ветром и течением в море. Я отвернулся. Потому что не умею я на это смотреть. Чего блядь делать? Вызывать вертолёты? Бежать в деревню? Броситься в воду и утонуть за компанию?

«Ты, Горчев, проёбщик, – рассказывал мне потом совершенно мокрый писатель Новиков, вернувшийся со спасённым из пучины ведром. – Я тоже был раньше проёбщик. Оно вот так и начинается – сначала ведро, а потом вся твоя жизнь. Вот ты коптилку в прошлый раз проебал…»

Он говорил, говорил, а я сидел и думал: «Хорошо, что мы пока все живы». А ещё я думал о лошади из мультфильма ёжик в тумане: если бы лошадь поплыла за пластмассовым ведром, то она бы точно не вернулась.

Вова — очень хороший художник.

Однажды, много лет назад, я, выпив лишнего и находясь в дурном настроении, сказал в интернете что-то другое и до сих пор в этом горько раскаиваюсь. Всякий раз, когда мы беседуем с Вовой об изобразительном искусстве, после пятой или шестой рюмки Вова обязательно смотрит на меня долгим взглядом и говорит: «Ну, что, Горчев, Вова хуёвый художник, да?» с такой укоризной, что душа моя разрывается на части.

А потому что думать надо сначала, прежде чем разинуть рот или настучать глупость на клавиатуре. Поэтому я попробую хоть немного оправдаться и наговорить про Вову разного хорошего, тем более, что это не очень сложно.

Вове я очень завидую по многим причинам. Во-первых, он любит рисовать и рисует даже тогда, когда ему никто ничего не заказал. А это очень редкое свойство для художника, им обладал, пожалуй, разве что художник Айвазовский.

Во-вторых, я ни разу не видел у Вовы ни одной плохой картинки. Любую, абсолютно любую его картинку можно повесить на стенку и стенка от неё не испортится.

В-третьих, Вова умеет рисовать картинки к таким текстам, которые даже читать невозможно, не говоря о том, чтобы рисовать к ним иллюстрации.

В-четвёртых, Вова рисует быстро и в любом практически состоянии. Так, например, однажды, после празднования моего дня рождения в посёлке Репино я только на третий день сумел включить компьютер и там я увидел пять или шесть картинок, которые Вова успел нарисовать за то время, пока я бесчувственно смотрел передачу кривое зеркало, не понимая в ней ни единого слова. Хотя праздновали мы, вроде бы, вместе.

Есть ещё в-пятых, в-шестых и так далее, но не буду, впрочем, утомлять.

Ну и напоследок, полезный совет. На посторонних людей Вова любит производить впечатление матроса-пэтэушника с дровяной баржи из города Тихвин, но если вы в это поверите, то вы — набитый дурак. Вова — очень тонко чувствующий человек со сложной душевной структурой и богатым внутренним миром. То, что он пьёт при этом пиво арсенальное из пластмассовой бутылки — это не имеет ровно никакого значения.

И ещё раз: Вова — очень хороший художник.

* * *

Художнику Владимиру Камаеву сегодня исполнилось 55 лет.
С днём рождения!

Как же всё же хорошо в деревне. Принёс из сарая дров, бросил в печку, стало тепло. Простое действие, простой результат, никаких привходящих условий, типа "а вот если, то может быть, а может быть и нет".
И утром встаёшь не по каким-то там экзистенциальным причинам, а потому, что если не встанешь, то замёрзнешь нахуй.

Смешно смотреть на нынешнюю молодёжь.
Нынешняя молодёжь, например, думает, что если написать на майке «хуй войне», то с этой войной что-то такое случится. Ага. Этой войне уже показывали и хуй, и жопу, и пизду, и ебались против войны, и кололись, и резали вены, а один дедушка даже не ел ничего четыре года — ну и толку? Как была война, так и есть, и всегда будет, потому что нет больше никакого другого такого же полезного и, главное, выгодного занятия.
Да ладно, хуй с ней, с молодёжью, молодёжь, она никогда не бывает хорошая. Ну, а остальные чего? Кто вот из вас умеет хотя бы разобрать автомат Калашникова? Я даже не спрашиваю про собрать. В какую сторону наматываются портянки, а? Что такое антапка? Сколько пальцев должно быть от шапки до бровей — три или четыре? Или, может быть, два? В какую сторону падать ногами, если вспышка слева?
Утрачены простейшие умения: вскипятить воду при помощи двух гвоздей, прикурить от электрической розетки, не говоря уже про прикурить от лампочки — этого и в хорошие-то времена не всякий умел. Играть на гармошке кто может? Очищать одеколон с помощью железного лома? Да хотя бы выпить одним махом полный стакан ректификата?
И женщины наши — что они умеют, кроме как подманить неприятеля своим телом? А задушить-то его правильно не умеют, когда он заснёт. Да ещё, чего доброго, к нему привяжутся, детишек от него нарожают неприятельских. А вот спрятать Партизана, чтобы не под койкой и не в шкафу, а так, чтобы он назло врагу просидел два года в погребе, удовлетворяя и справляя все свои естественные надобности — нет таких женщин, не вижу я их.
Вот вы, наверное, думаете, что отцы наши и деды победили Гитлера с помощью науки и техники? Хуй! Исключительно благодаря правильной намотке портянок, спирту, гармошке и неказистым женщинам в телогрейках.
Ведь самое главное — это чтобы неприятель понял, что делать ему здесь абсолютно нехуй.
А мы не готовы к войне, совершенно не готовы.

Да, и ещё один раз.

Я в СССР жил дохуя — почти тридцать лет. Из хорошего там были детство, отрочество, юность. Я там в первый раз в жизни поебался.

Хорошая была страна.

Я не очень о ней жалею. Но впрочем, впрочем. Это была-таки попытка, дурацкая и идиотская, сделать Общество Непотребления. Но как только людей перестали пиздить, они тут же выстроились в очередь за автомобилем жигули и югославской стенкой.

И вот тут-то всё и кончилось.

Я вот всегда с детства боялся РОДИТЕЛЕЙ.
Не важно каких, главное, что они придут всегда именно тогда, когда всем весело и спросят что-то вроде "а ты мусор вынес?". Ну или там уроки сделал ли и какие оценки получил. Это не мои даже родители, а любые. Они приходят усталые всегда, а мы тут в общем-то ничего постыдного не делали, мы подушками дрались, а им это противно, что кто-то может драться подушками, когда у них всё так хуёво и даже не потому что машина у них сломалась и на работе полное говно, нет, не потому, а потому что вообще всё сложно а мы ещё не понимаем и поэтому тут мы такие все раскрасневшиеся и даже не потому что письки друг другу показывали, а потому что блядь у нас всё ЗАЕБИСЬ и нет у нас никаких проблем именно потому что это они нас каждый день кормят, чтобы у нас было счастливое детство, а мы нихуя не ценим как это всё непросто на самом деле. И все сразу замолкают и подушками никому больше драться не хочется и все расходятся по домам

А вчера вечером сказали, что завтра (то есть сегодня) утром будет война. Та же самая, с фашистами, на четыре года.
Мы как раз сидели в деревне с мужиками за длинным столом из неструганных досок и обедали. И тут приходят из Правления и приносят всем повестки: деревянные гробики, на которых выжигалкой написаны фамилии, и всем мужикам раздали. А мне повестку не принесли, потому что я гражданин Казахстана.
Я обиделся, пошёл ругаться в Правление, но мне там сказали, мол, не ссы, когда война начнётся, всем уже будет похуй - воюй за кого хочешь.
Ну я пошёл обратно, по дороге думаю: когда война кончится, мне будет уже сорок восемь. Прихожу обратно - мужики бухают.
Вы что, говорю, бухаете? Завтра же война! А они - да ладно, мол, - поезд с фашистами приходит на станцию в пять утра, а потом им ещё два часа до нас пешком добираться. Так что садись.
Ну я тоже сел бухать.

Утром проснулся: нет войны. Часов одиннадцать уже, всё проспал. За стенкой как всегда что-то сверлят, хули ещё в субботу утром делать.