Статистика ВК сообщества "Поэт Егор Сергеев"

Девушка в русском фронтире,
как на картине,
как в призовом и бесплатном тире,
в стареньком фильме,
девушка в теме,
девушка носится, прах да пух.

Солдатик стоит на одном колене,
враг скоро будет стоять на двух.

Девушка верит,
но девушка мирит,
лёжа на мине в прямом эфире,
сидя на небе да рядом с ними
в платьице летнем да рваном нимбе,
в гранатном ли, мамином ли кольце.

О девушке скоро узнают в мире,
страшно меняющемся в лице.

[club29858863|2022]

НЕ ПОБЕДИТ ПУСТЫНЯ

Да нет же, я знаю: не победит пустыня.
В сердце вольфрамова ниточка не остынет.
Это я говорю, предававший своих детей,
забивавший ноздрю и плакавший в темноте.

Да нет же, не хватит у этой косматой мглы
сил: пусть и тонкую, пусть и жалкую руку —
дай мне.
Память — это ведь не стояние у золы,
а поддержание пламени.

Не сумеет она
уравнять нас бессонных в плоской
безликой стуже — хоть вой от боли,
хоть пей от были.
Видишь, время плюётся
кровью небутафорской?
Всё потому, что оно живое. И мы живые.

Ночью небо над Севастополем —
в звёздном лае,
в перламутровом шёпоте, бог его сохрани.

А что до смерти, родной,
да я тебя умоляю.
Понапридумывают херни.

[club29858863|2022]

891 НОЯБРЯ

1.

Выпиши мне лицензию
один день прожить безболезненно,
бесцельно и бесполезно.
Без месседжа,
бизнеса,
секса и самоценза.

Вокруг детский сад.
Мы — тревожные злые дети.
Возьми мои деньги,
пожалуйста, можно быть не в моменте.

Возьми мои нервы,
я рад всему, что бы мне препятствовало.
Восемьсот девяносто первое ноября
две тыщи семнадцатого.
Неестественное отверстие
в белой коже родной руки.
Пропасть и бездна, что в неё ни закинь,
будет бездной и пропастью,
так сказал мой друг дзен-буддист,
попивая чай, сидя в позе лотоса.

Я прощаю и ты прощай, если хватит глобуса.
Я вещаю и ты вещай, если хватит голоса.
Я ветшаю и стыну, чай на дворе не Франция.
Мои вымученные рифмы читают школьницы.
Ну и классно.

2.

Восемьсот девяносто первое ноября
две тыщи семнадцатого.
Стоя в очереди за ордером на ебланство,
Твиттер ноет о том, как осенью его кроет.
Инстаграм ностальгирует.
Восемьсот девяносто второе.

Время вмешивает в усталость густое топливо.
Разъёбывать и гореть — дурная привычка.
Восемьсот девяносто третье.
Утрите сопли
кто-нибудь с моего мужественного личика.

Разъёбывать и гореть, гореть и разъёбывать.
Мысль по древу, изысканные по воде вилы.
Что ты мне сделаешь, время,
я в другом городе,
крадусь через гетто
от Wildberries до Вкусвилла,

и ежели кто параллельно висит на проводе —
то хрен его терапия остановила.

3.

И хрен меня сломишь, жизнь хороша,
я сделан из мяса.
Самое страшное —
брось, я уже запеваю фальцетом в хоре.
Мужчины сплошь всё едят с ножа
и качают массу.
У женщин повадки Оскара Де Ла Хойи.

Но Хьюстон, проблема,
мне кажется, мы не туда воюем.
Даже в римские арки
привыкшие проходить боком.
Ноябрь,
который не перекрыть никаким июлем,
никаким алкоголем,
никаким трахом,
никаким богом.

Сколько процентов в Ютубе от зомбоящика?
Мир или Матрица?
Андеграунд или мейнстрим?

Закольцованный сэмпл,
кто-нибудь, вырубите шарманщика.
Нажмите на паузу
и давайте поговорим.

4.

О том, как растут одуванчики на лугах.
Как девочек носят мальчики на руках.
Как певчие станут кашляющими ржаво.
Как нет ничего, что нас бы не отражало.

О том, как весь мир был тайна, а стал витрина.
Как травма фундаментальнее, чем нейтрино.
Как плачет, старея, путаная дорога.
Как тратится время, будто бы его много.

Учили мечтать и драться.
Жить не учили.
Это предательство ни по какой причине.

[club29858863|2021]

Он ведёт меня за руку через русское
поле, полное штормового
предупреждения,
криков, стихов и экспериментов.
Укрывает меня прозрачного, грустного
никелевой рукой от шершавых звёзд
и когтей мертвецов,
что продолжат расти на девятый день.

Не за тем меня мама растила, мучилась,
не за тем —
так они говорят, протягивая ко мне
глаза голубые, вытекшие — застенчиво,
обезглавлено.

Быть воином — значит жить вечно.
Быть поэтом — значит умирать вечно,
да так никогда
и не умереть нормально.

Он укутывает меня в ватное одеяльце,
в белую простынь от комаров
карельских, звероподобных,
в ласковый броник от пуль
украинских, точных,
в холодную воду, в правду,
в которой, говорят, сила.

Он отмаливает меня
весело и кроваво, у всего мира.
Он отмалчивает меня,
не указывает меня беспилотнику или в смете.
Он скрывает от меня смерть и меня от смерти.

Я открываю глаза от прикосновения
его чёрной тени,
и изо всех сил живу
ещё один долгий день.

[club29858863|2022]

ТЫ

Когда говорю,
это сложное слово "ты"
от начала и до конца,
я имею в виду
и анфас твоего лица
и профиль инста.

Я имею в виду
и то, как ты стонешь,
и то, как ты держишь кружку,
и то, как ты лезешь в душу.

Ты — дом для чудовищ,
который сама и строишь,
который я не разрушу.

Я лишь говорю
это мягкое слово "ты",
накрывая шершавый страх
ко зверью и календарю —
узнавая в себе черты
на щеках или на часах.

Повторяясь, как "все хиты".
Изворачиваясь в зигзаг.

Это страшно или пустяк –
если каждое слово "ты",
приукрашенное в стихах,
перекрашенное в цветы,
убежавшее с языка,

вынуждает меня грустить,
вынуждает меня искать,
то, чего ещё нет пока?

Ночью, в облаке табака.
В сточной пропасти у ларька.
Может, в мареве кислоты.
Может, в горсточке порошка.
Может в мраморе на века.

Или просто, убрав читы,
кто-то ждёт моего звонка,
одного моего звонка.

Может, всё-таки это ты?

[club29858863|2021]

Вещали, что мир печален и одинаков —
врали бездарно. Теперь глядят
в глаза батальонов.
Анечка возвращается в Харьков,
прямо как Эдуард Лимонов.
Встречают восход,
как раньше — с правого берега,
святые на старых иконах города Киева.
У Анечки на руках бездомный котейка,
видевший что-то, что глазки у него выело.

Так за всех, кого приручили, станем в ответе.
Камо грядеши, Господи?
И чего ты ждал восемь лет?
Анечке снова можно бояться смерти.
Анечка снова больше жива, чем нет.

[club29858863|2022]
Анне Долгаревой

ВЕСНА

Невозможно больше молчать о серых кварталах.
О бледных огнях. Снегах, вполовину талых.
О казённых ли куполах участковых храмов.
Невозможно больше молчать — но она велела.
Твоя родина, чьё светило б её ни грело.
Здесь ни разу не красно, слишком давно не бело.
Здесь шагают по льду майоры, косясь небрежно.
Видишь, бог-искупитель бросил свои фавелы.
Когда бог-искупитель бросил свои фавелы,
им осталась одна весна.

Весна неизбежна.

Не реветь, в ледяной тиши собирая сумку.
Лучшим поводом сняться с якоря станут волны.
Можешь верить Пророку,
Шиве
и Карлу Юнгу.
Всё равно тебе снятся танковые колонны.
Так давно уже снятся танковые колонны.
Где на знамени брешь, под гусеницами пашня,
и весна неизбежна.

Думать об этом страшно.

Открываешь глаза — вокруг тебя голь и полость.
Эти сны ни о чём. Дана пустота — отсутствуй.
Но ты голоден вдруг —
и голод идёт на голос
той весны, как самого старого из предчувствий.
И на фоне восхода стены тюрьмы-подделки,
тонко стелются вдруг и тянутся, будто латекс.
И майор, что тебя с рождения
бил в гляделки —
только зеркало, что подтаивает, кривляясь.

На восходе сгореть ли, прыгнуть из пешек в дамки -
всё быть может этой весной, и ничто не точно.
За тобою, как дети,
всюду следуют танки.
В голове твоей
эти
любящие тебя танки.

"Мы хорошие, друг, не бойся нас, друг, не бойся".

[club29858863|2017]

МУРИНО

А поехали в Мурино.
Знаешь, если ты за – я за.
Приключения юных
кладоискателей, так сказать.
Эта едкая ночь-зверюга, темна, сторука.
Подсердечная муть,
компАс, лесополоса.
В прошлый раз от меня
остались одни глаза.
Теперь мечутся, ищут друга
или друг друга.

Да, поехали в Мурино.
Как буддист – я готов на многое.
Раствориться, как соль,
в химической пустоте.
Ночь придуривается,
быстрая, многоногая.
Как ни выйдешь – подруги.
Близкие, но не те.

Мон гарсон, умоляю,
вызволи нас из суток.
Здесь минуты слагаются
в грязное оригами.
Хоть налей нам вина,
хоть вызови проституток –
пусть в аду рассчитают
стихами и угольками.

Да ведь все тут любили,
да все уже расставались,
да у всех тут историй –
фон Триер бы перешёл на зож.

Мы пойдём обессиленные,
на рассвете под "Sound of silence",
и рассвет будет вторить нам:
не погибнешь – не проживёшь.

Залихватски перемахнуть его,
по-гиеньи расхохотавшись –
главный принцип перебороть
болевой порог.

Эти звёзды над Мурино,
что хотелось бы повидать ещё –
по традиции –
только мёртвые, только рок-.

[club29858863|2021]

ПРЕПОДОБНАЯ

Преподобная, посмотри на мои затасканные глаза.
Каждый раз приползал к тебе,
как обветренный петроградский пёс.
Так удобнее было самого важного не сказать,
отвечая тебе на самый простой вопрос.

Преподобная, я искал тебя здесь по всем золотым дворам.
Находил тебя юную, сонную, всякую — обретал.
Если кто-то поставит крест на тебе – ты храм.
Если кто-то с тобой поплатится — ты металл.

Сколько лет, Преподобная, я им ною про это здесь.
Во всеобщем сопрано-меццо,
как хрипотца.
Это лето бездомное разобьёт миллион сердец —
оно хочет меня стереть с твоего лица.

Мы пойдём петроградскими тропами, слыша звон.
То — медали, соседи, а может колокола.
Преподобная, радость кроется здесь во всём.
Даже в том, от чего ты нас не уберегла.

[club29858863|2021]

ЦВЕТОЧКИ

Весна безусловная эта, весна
страшная.
Останься со мною, словно сестра
старшая.
Останься со мною, слово моё
выходи,
на тысячелетний прóклятый лёд
выдохни.
У пыточных нету входов, одни
выходы.
У выходов — тóлпы, полные сплошь
смелыми.
У господа нет разводов, одни
выводы —
они у него давно обо мне
сделаны.

Весна оголённая эта, весна
громкая.
Останься со мною там, где глаза
мокрые.
Останься со мною там, где слова
незачем.
Где два пацана и танк, и закат
режущий.
Где два пацана и так молодцы,
мóлодцы.
Останься со мной, сыграем, води,
в прятоньки.
Нам скалится ад, над нами блестит
золотце.
Но это цветочки, а впереди —
ягодки.

[club29858863|2022]