Статистика ВК сообщества "R.O.C.K. island"

Просто захотелось посмотреть на танцующего Кристофера Уокена.
Fatboy Slim - Weapon Of Choice (2001)
Режиссер Спайк Джонз

Артемий Троицкий написал воспоминание о Петре Мамонове.

ПЁТР МАМОНОВ: ЕДИНСТВО И БОРЬБА
Общались мы с Петей долго (1972-2019), воспоминаний много, но они довольно однообразные - эксцессивный образ жизни, шоу всевозможные, задушевная болтовня. Все эти колоритные байки давно наскучили. Мамонов был не просто талантливым, но уникальным типом, и мне интереснее попробовать эту личность проанализировать. Самое фундаментальное качество Петиной натуры: он был весь склеен из противоречий, кутерьмы добра и зла - и притом оставался исключительно цельным и искренним организмом.

1. Талант vs жлоб
Когда ПН Мамонов умер, медиа и сети взорвались скорбными текстами прогрессивных деятелей, либеральных искусствоведов и соратников по антирежимному подполью. Какой он был гениальный, правдивый, нелицеприятный и бескомпромиссный. Всё правильно, спору нет. Но на похороны явились не эти авторы, а православные штурмовики из «Сорока сороков» и доверенное лицо Путина хирург-Залдостанов. (Будь я в России, я бы приехал в Верею - слишком многое нас с Петей связывало, да и городок очень милый. Обнял бы Ольгу и свалил тут же). Почему пришла хоругвеносная шваль - понятно: захотели напоследок приватизировать могучего старца. Из известных мне симпатичных людей я там приметил только фотографа Верещагина и пластиночника Ковригу. Но почему не пришли «близкие» - ни друзья из 70-х, Серёжа Устинов (у которого Пётр сидел лифтёром в подъезде), Миша и Лара Горбачёвы, семья Липницкого; ни Звуки и Отзвуки Му; ни Вася Шумов, продюсер альбомов; ни даже сводный брат Алексей? Главным образом, потому, что Петя умудрился со всеми ними разосраться: оскорбил-обидел, проявил равнодушие, ответил неблагодарностью на помощь и преданность. (Кстати, себя я здесь не имею в виду - я вообще тип толстокожий, да и с Петей незадолго до пандемии помирился). Короче, покойный был не очень хорошим человеком. Строго говоря, покойный был порядочным жлобом. И его зияющее отсутствие на недавних похоронах Липницкого это лишний раз подтвердило.

Говоря «жлоб», я имею в виду: хамоват, агрессивен, жаден, исполнен мужского шовинизма и женоненавистничества, лукав, безответственен, тщеславен и патологически эгоцентричен. (О тщеславии: на предмет «заслуженного артиста» письма писала и пороги обивала, конечно, Хорошая - но лишь выполняя навязчивую волю Петра, для которого херня, именуемая «звание», была реальным фетишем. Удивлены?) Из стандартного жлобского ассортимента в Петином наборе отсутствовали два важных компонента: во-первых, он категорически не любил жлобскую музыку и вообще обладал прекрасным, даже утончённым эстетическим вкусом. Во-вторых - не знаю, как под конец жизни, но в пору нашей дружбы Мамонов был абсолютно чужд ксенофобии, юдофобии, имперства и расизма. Подозреваю, что и гомофобом он не был, хотя, честно говоря, не помню, чтобы за почти полвека общения мы с ним хоть раз всерьёз обсуждали эту тему. Кстати, о политике тоже говорили нечасто; это я к тому, что на Петю повесили ярлык «крымнашиста», а я уверен, что эта история его мало волновала, как бы попы и хирурги его не накачивали.

Брутальная натура и жлобские эманации ПМ могли сослужить ему и добрую, и дурную службу. Классический пример - знаменитая история работы ЗВУКОВ МУ с Брайаном Ино, свидетелем которой я был с самого начала и до самого конца. На моих глазах Ино впервые увидел Мамонова (на концерте) и тут же на него запал. Музыка ЗВУКОВ его в восторг не привела, но и особого раздражения не вызвала, а вот сам Петя - возбудил необычайно! «Я такого никогда не видел»; «это какой-то очень древний, средневековый архетип»; «его движения, его мимика - это уникальный телесный (body) код» и так далее. Конечно же, любителю арт-парадоксов это было куда интереснее, чем русскоязычные версии Боба Дилана или Билли Айдола… Ну, и захотелось маститому дрессировщику с этой экзотической зверушкой поэкспериментировать. Не тут-то было!

Петя, вместо того, чтобы расслабиться и получать удовольствие от работы с умным и мастеровитым звуко-дизайнером, стал активно лезть в иновские дела и по-хозяйски настаивать, чтобы всё было по евойному. А именно: культурно, элегантно, отполированно - как у Брайана Ферри. Это вообще забавная черта наших артистов: они обязательно хотят звучать, как кто-то другой! БГ, оказавшись в ситуации, аналогичной мамоновской, требовал от Дейва Стюарта, чтобы он сделал ему голос, как у Игги Попа. «Но он же не Игги Поп» - в полном недоумении говорил Стюарт. Причём заметьте - стремятся к своим противоположностям: вкрадчивый интеллигентный Боря - к расхристанному Игги, а дикий Мамонов - к галантному Ферри… Нетрудно догадаться, что противостояние утончённого джентльмена с Ноттинг Хилла и жлоба из Чертаново закончилось в пользу последнего. Никакой первобытности и грязи, которые мечтал воплотить в звуках МУ Брайан Ино, не осталось в помине. К сожалению.

2. Артист vs поэт
Как это часто бывает с талантливыми людьми, Пётр Мамонов видел свой дар не там и не в том, где он был на самом деле. Петя был сам себе Пина Бауш, сам себе Марсель Марсо… гениальный танцор, великий мим. Как непревзойдённый скульптор своего тела, он, я уверен, легко убирал любого - от Барышникова до Майкла Джексона. Но движение давалось ему слишком легко и спонтанно, и он этого не ценил. Хотя и использовал, конечно. А мнил он себя Поэтом. Причём задолго до ЗВУКОВ МУ. И к стихотворчеству относился до скучного серьёзно - при том, что получалось у него посредственно. На мой взгляд, все лучшие Петины тексты - это написанные под кайфом бормотания, мычания, крики и шёпоты его песен. Конечно, их лучше слушать, точнее, смотреть в видеозаписи, но и в напечатанном виде попадаются отличные строчки. А проза у Петра, сдаётся мне, вообще не шла. Я имею в виду «Закорючки». Там много того, что Мамонову вообще по его конституции противопоказано - претензий. На мудрость, наивность, доброту и прочий елей. Но закорючки - это полбеды.

3. Грешник vs святой
Бегство в спасительную веру - популярный синдром среди усугублённых пьяниц и наркоманов. Пётр в этом смысле «в тренде». Однако мало кто из новообращённых становится таким истовым проповедником открывшихся истин. Штука с Мамоном была в том, что он продолжал и бухать, и курить, и слушать вовсю «бесовскую музыку», закусывая это всё душеспасительными беседами с духовниками и чтением православных богословов. Бунтарь в нём не сдался на милость святоши, внутренняя борьба в Пете продолжалась! (Полагаю, до самой смерти; мы общались в последний раз осенью до вируса). И его публичный религиозный раж, часто переходящий в галимое мракобесие, был для него чем-то вроде терапии, автогипноза - как в группах по борьбе с заиканием, которые мы с Петей посещали. Он пытался застращать и обратить не столько аудиторию (которая обычно пропускала проповеди мимо ушей - и правильно делала), сколько самого себя. Не знаю, как для кого, но для меня в этом амплуа Мамонов был наименее убедителен.

4. Саморазрушитель vs самосозидатель
Зная образ жизни Мамонова в 70-е годы, можно только подивиться тому, что он выжил. Он мог помереть от удара заточкой в пьяной драке (зашили); мог от передоза, как Липницкий-младший (тем более, Пётр был там и тогда); мог во время гранд-запоя, как наш любимый друг Никита Мамлин (Тягунов), режиссёр фильма «Нога» (смотреть обязательно, если кто не). Никого в жизни, пожалуй, я не навещал в больницах столько раз, сколько Петю. (О сердобольном Липе я и не говорю…) Спасли его три обстоятельства: опёка друзей (хотя это палка о двух концах, конечно), внимание женщин (Виккерс, Мозги, Хорошая) и художественная самодеятельность. То, что он стал сочинять и исполнять на сцене песни, актёрствовать в театре и кино было мюнхгаузеновским актом вытаскивания самого себя за косичку из хтонического болота. Идеальное сочетание лекарственных средств: самореализация плюс слава плюс деньги. И то всё шло негладко - и в силу Петиной раздираемой натуры, и потому, что халтурить он органически не умел и на компромиссы в своём искусстве не шёл. Хотя, какое «искусство»? Мамонов был скорее явлением природы, чем явлением культуры.

5. Бунтарь vs конформист
Ладно, на эту тему и про фильмостров высказываться не буду, дабы лишний раз не оскорбить чувства верующих.

Реестр раздраев Петра Николаича можно было бы продолжить, но время поджимает, а посему просто завершу эти заметки своим личным Мамон-хитлистом.

Песни:
1. Парашютист
2. Консервный нож
3. Вспомни, Люся!

Альбомы:
1. Электро Т
2. Грубый закат. Dance mix
3. Простые вещи

Роли в кино:
1. Нога
2. Пыль
3. Царь

Спектакли:
1. Есть ли жизнь на Марсе?
2. Как я читал св. Исаака Сирина
3. Шоколадный Пушкин

АТ

Rockumenthary.
Джим Моррисон. Последние дни в Париже / Jim Morrison - Last Days In Paris (2021)
Режиссер Оливье Монссан
Док. фильм-расследование загадочной смерти Джима Моррисона.

Из книги школьного друга, бек-вокалиста и перкуссиониста Дэвида Боуи Джеффа Маккормака. Отрывок о путешествии через СССР по Трансибирской Магистрали в 1973 году.

...В Находку мы прибыли поздно вечером. Поезд, однако, был незабываемый. Внешний вид его не внушал опасений, но, войдя внутрь, мы просто перенеслись в царские времена. Панели темного дерева, медные детали, кисти и бахрома – интерьеры вагона напоминали какой-нибудь бордель в Париже. Ужин прошел хорошо, за исключением одного небольшого инцидента – когда Дэвид попытался подарить одному попутчику книгу о современном японском искусстве, этот русский интеллектуал украдкой оглянулся и потом объяснил, конспиративным шепотом, что он не может, открыто взять запрещенную литературу. Договорились, что книгу мы ему пришлем по почте, анонимно.

Пусть некоторые из наших книг и оказались запрещенными – зато власти снабдили нас другими, одобренными материалами для чтения, притом самого открытого – и в изобилии. Один образчик – книжку под названием «Маркс, Энгельс, Ленин и научный коммунизм» я храню до сих пор. Наиболее живо мне помнится книжка с пламенными проклятьями в адрес Тома и Джерри, мультяшных героев. Памфлет цитировал ведущего американского психолога, который клеймил эту парочку как болезненное и упадочническое явление и как угрозу для развития детей.

Только наутро, проспав нашу первую ночь в русском поезде, мы узнали, что вовсе не едем в Транссибирском Экспрессе. Мы находились в специальном поезде, приуроченном к расписанию пароходства. Он проходит 564 мили и встречается с Экспрессом в самом восточном городе – Хабаровске. А настоящий Транс-Сибирский Экспресс оказался еще безрадостнее, чем тот, первый поезд. Несмотря на то, что ехали мы в мягком классе, довольно проблематично было умыться. Но мы прекрасно понимали, что, по сравнению с другими, путешествуем с исключительной роскошью. У нас даже было чистое белье – а пассажиры в «жестком» вагоне, кажется, вообще спали и на полу, и в проходах, и везде, где находили свободное место.

Первые дня два еда в вагоне-ресторане была вполне приемлемая – в основном, мясо или курица, зажаренная в сухарях. Но очень скоро мы стали замечать, что на остановках куда больше продуктов покидает вагон-ресторан, нежели загружается в него. Мы проезжали самые отдаленные и изолированные территории, и люди в тамошних бедных городках и поселках использовали наш поезд как такой передвижной супермаркет, как магазин на колесах – они покупали разные консервы, а сами продавали продукты вроде йогурта [прим. перев.: кефир или простокваша, конечно] или яиц.

Таким образом, провизия в ресторане постепенно иссякала, и временами все обстояло довольно грустно. В конце концов, их там 79, этих станций между Хабаровском и Москвой. Пытаться самому закупать продукты на станциях было делом еще более рискованным, чем надеяться на вагон-ресторан. Обладателю изощренного вкуса выбор показался бы крайне ограниченным, разве что вы питали пламенную страсть к йогурту. Кроме того, пока вы успевали сообразить, за что платите, машинист поезда мог решить, что пора трогаться. Cама мысль о том, чтобы застрять где-то в советской глуши без паспорта, тогда, в 1973 году – эта мысль и сейчас, спустя все минувшие годы, повергает меня в ужас.

Когда мы уезжали из Японии, кто-то из фанов подарил Дэвиду громадного плюшевого медведя. Дэвиду не хотелось обижать ни фана, ни медведя – так что подарок ехал с нами. Во всех мягких вагонах работали женщины-проводницы. У нас была суровая полная дама, на вид лет от 20 до 40. Более точно возраст не определялся. В одном конце вагона у нас имелся огромный, постоянно кипевший и просто неисчерпаемый «самовар» – металлическая емкость для нагревания воды – и из него проводница наливала чай, стакан за стаканом. Каждый раз, когда она ставила стаканы в металлические подстаканники и приносила нам, мы улыбались и говорили «спасибо» по-русски, но она как не замечала. Тогда Боуи придумал подарить ей того медведя. Это было восхитительно – как простой подарок изменил эту женщину. Она так и просияла от радости, и мы подумали, что, может быть, никто прежде ей ничего такого не дарил. Может, даже родители. Так или иначе, с этого момента она стала нам подругой лучше некуда, и всегда мило улыбалась.

Интересный культурный контраст нашей русской попечительнице составляла одна эксцентричная английская леди 60 лет из соседнего вагона. Это была сама Английская Провинция. Идеально сдержанная британка. На каждой станции, где мы останавливались, она доставала из сумки веревочную скакалку, находила свободное место на платформе и, демонстрируя несгибаемый дух Империи, принималась скакать, совершенно не обращая внимания на окружающее.

Где-то по дороге в наш поезд загрузилась целая толпа молодых солдат, и несколько вечеров мы провели, выпивая в их компании. Выбор – что по части напитков, что закусок – был невелик, но мы постарались извлечь все возможное из пивного напитка под названием «Пииво» и водки. Были они все от 17 до 25 лет, и, пусть и в потертой одежде, но на вид все сытые и бодрые духом. Голод они испытывали разве что в отношении информации об Англии и о Западе вообще.

Чтобы отпраздновать последний седьмой вечер в поезде, мы устроили импровизированную вечеринку у себя в купе. Главным образом мы праздновали тот факт, что больше никогда не будем обязаны любоваться серебристыми березовыми лесами. Через семь дней сплошных серебристых березок даже Стинг голосовал бы за автопарковки. Помимо пивного напитка «Пииво» – к которым мы как раз начинали привыкать – у нас был жестяной бочоночек французского вина Божоле, который принесли с собой двое французских студентов. Франсуа, Оливия, Дэвид и я торжественно, по глотку, отпивали вино, курили мою последнюю сигарету Житан и с нежностью вспоминали о Париже. И все мы с нетерпением ждали завтрашнего прибытия в Москву.

Доехав до конца Магистрали – Ярославского вокзала в Москве, мы сразу же отправились в гостиницу «Интурист» на улице Горького. Весьма ограниченные возможности нашего поезда по части помывки привели к тому, что мы отчаянно нуждались в хорошей ванне, а потом мы хотели достойно побриться в парикмахерской, тут же в гостинице, на первом этаже. И мы совсем не ожидали тут встретить испытания на грани гибели! Парикмахерша – очень объемистая дама – прониклась задачей «тщательного бритья» до глубины души. Кровопускание – вот был ее способ показать, что она покончила с данным конкретным участком поверхности и может перейти к следующему. Когда лицо мое окрасилось красным целиком, она поняла, что дело сделано. Можно подумать, она была просто садистка, но нет, судя по виду, она не получала от этой пытки никакого удовольствия. Все это кошмарное мероприятие по сдиранию неровностей кожи с моего лица она проводила совершенно безучастно. В тот момент я решил раз и навсегда перейти на электобритвы, а этих палачей с ножами к горлу оставить настоящим мужчинам.

Еще в поезде нам повезло – мы познакомились с дружелюбным американским джентльменом средних лет, по имени Боб Мьюзел. Боб был московским корреспондентом Юнайтед Пресс Интернешионал (UPI), так что, само собой, прекрасно знал Москву и предложил нас по ней поводить. Когда мы встретились, чтобы отправиться на прогулку, стало ясно, что мы – сто процентов, the freak show в городе. Якобы для того, чтобы немного отвлечь внимание от своих огненных волос, Дэвид надел ослепительно желтую куртку на молнии, ярко желтый шарф, оранжевые штаны, башмаки на трехдюймовых каблуках [прим.перев. – примерно семь с половиной сантиметров] и женственную большую мягкую кепку. Я выглядел его недостойным учеником – такая же куртка, но темно-синий вариант, и каблуки всего в два дюйма. Но зато мои башмаки были ярко-красные! Боб был одет как любой элегантный бизнесмен в любом большом городе мира, и от этого наша троица смотрелась еще более сюрреалистично.

Где бы мы не появлялись, люди в изумлении широко раскрывали глаза, но мало кто решался приблизиться. Которые решались – были дети. Они просили у нас жвачку и давали взамен значки с патриотическими картинками. Мы прошлись по обычным туристическим местам – на Красную площадь, в Кремль, к усыпальнице Ленина – потом спустились на станцию метро, очень впечатляюще декорированную, чтобы сесть в поезд и доехать до главного универсального магазина Москвы, ГУМа. Купить там было нечего, по крайней мере, из того, что могло бы хоть как-то пригодиться. Я удовлетворился тем, что купил куклу на руку, которая потом всю жизнь хранилась в чулане, потому что дети мои боялись ее до умопомрачения. Они уверены, что именно это вещь вдохновила авторов ужастиков про Чаки.

Ресторан в Националь оказался в точности таким, о каком мы мечтали – дубовые панели, белые скатерти, официантки в черном, с крахмальными белыми фартучками, а официанты разносили вина, перебросив салфетку через руку. Как в столовой какого-нибудь старого джентльменского клуба на Флит стрит в Лондоне. Превосходный антидот после пластиковых столешниц, на которых мы ели всю прошлую неделю. Без колебаний мы заказали икру, а потом рыбу, а Боб тем временем выбрал несколько лучших вин. Мы готовили трапезу всей своей жизни. Внезапно, ни с того ни с сего, наша официантка надела пальто, набросила на шею шарф и решительно покинула ресторан. Дэвид и я сидели и гадали, что же мы такого сделали, что она развернулась и ушла, а потом Боб показал нам, что икры не было в меню, и официантка отправилась на поиски. Боб сказал, что в жизни не видел, чтобы два таких тощих парня так много съели – и за такое короткое время.

На Москву у нас было всего два дня, и второй из них мы провели, по большей части, созерцая грандиозный первомайский парад. Колонна за колонной по Красной площади маршировали солдаты, их движения были четки, как у роботов, тут же шли девушки в национальных костюмах и двигались пугающие по разнообразию подразделения танков, ракет и прочей военной техники. Повсюду, куда ни бросишь взгляд, колыхались красные плакаты, на одних – молот и серп, на других – портреты Ленина, Маркса и тогдашних больших шишек в Коммунистической партии.

Мы просмотрели это все из гостиницы, где нашли себе наблюдательный пункт. Была одна странная особенность у русских гостиниц коммунистической эры, по крайней мере, у гостиницы «Интурист» в 1973 году, хотя не думаю, что это уникальный случай. Эта особенность состояла в том, что на каждом этаже, возле лифта, сидела за столом женщина-дежурная. Я не вижу этому никакого здравого объяснения. Сидеть там целый день в ожидании, что откроется дверь лифта и ты сможешь увидеть, как человек пройдет несчастные несколько шагов до своего номера – эта работа, должно быть, одна из самых безрадостных, какие можно вообразить. Так что, сдается мне, Боуи и я позволили нашей личной дежурной пережить пик профессиональной деятельности, когда решили поснимать Первомайский парад из окна в конце коридора. Она следила за нами так, как будто проникла в секретные дела первых шпионов с Марса.

Обедали мы в гостинице под аккомпанемент какой-то группы из шестерых музыкантов. Еще на Транссибирском Экспрессе – видимо, чтобы уверить пассажиров, что русские – тоже заводной народ – из динамиков звучал чистой воды «музак», сборник вчерашней и позавчерашней поп-классики в исполнении русских лабухов. Каждый раз, когда пленка доматывалась до одной конкретной песни «Битлз», мы с Дэвидом вступали и подхватывали: «Дэсмонд сэд ту Молли, гал ай лик йа фас!» С нас бы хватило и шедевров с Транссибирского Экспресса – но группа из гостиницы «Интурист» играла так, что сажают и за меньшее. Возможно, все мои умственные способности в тот вечер ушли на то, чтоб отгородиться от звуков, которые производила группа, но я совершенно не помню, что мы тогда ели, а только что это сопровождалось изрядным количеством бутылок вина и человекоубийственных, обжигающих глотку русских сигарет.

Мы остановились на этих сигаретах в качестве замены для обычных наших «Житан». Каждая из них только на треть была заполнена табаком, а остальные две трети представляли собой пустую картонную трубочку. [Прим. перев. – «Беломор»] Идея была в том, что если сминаешь трубочку, получается что-то вроде фильтра. Не удивительно, что все это работает, не слишком эффективно, и ты глотаешь клубы горячего, вонючего дыма вместе с крошками табака, пропитанного смолой. Чтоб курить такую штуку, надо очень сильно хотеть курить...

Два дня в паршивой гостинице «Интурист» – и мы, с Белорусского вокзала, уехали из Москвы. Еще за два дня поезд должен был нас везти – через оставшуюся часть Матушки России, Белоруссию, Польшу, Германию (Восточную и Западную), Бельгию и Францию – до Парижа. Купе было чистое, пусть немного и меньше по размеру, чем в Транссибирском Экспрессе. Но все равно, опять во власти всех ограничений, с которыми сталкиваешься в поезде – это было как вернуться в тюрьму, отгуляв уикэнд на воле, за хорошее поведение... И все же – мир, как мы его знали, был теперь всего за два дня от нас, и на этот раз в вагоне-ресторане была настоящая пища.

Пока что русский пейзаж за окном предлагал нам один-единственный цвет – тускло-серый, с редкими вкраплениями красных флагов. Как по иронии, единственные признаки жизни, в смысле ярких красок, являли собой кладбища. Каждую могилу окружала невысокая загородка из штакетника, и каждый столбик был выкрашен в свой цвет: синий, желтый или красный. От них исходило ощущение какой-то независимости. И в таком своеобразном, макабрическим смысле, кладбище обычно было самым красивым местом в городе. Как только поезд въехал в пределы Польши, картина переменилась, и мы разом осознали, чего нам так не хватало. Рекламы. За окном по-прежнему мелькали фермы, вспаханные поля и телеги с лошадьми, но то и дело ты видел рекламу – плакаты со словами «Кока-кола». Никогда не думал, что испытаю счастье от этого зрелища. Но оно означало, что мы едем домой..!

R.I.P. Charlie Watts

Дело было осенью 1984 года в Амстердаме, где «роллинги» собрались, чтобы обсудить планы на будущее. В этот период группа находилась на грани развала, а Мик Джаггер, вдохновленный примером Майкла Джексона, работал над своим первым сольным альбомом.
Кит с Миком бухали, и в 5 утра изрядно захмелевший Джаггер позвонил в номер спавшего этажом выше Чарли — «Алло, это мой барабанщик!?» — и потребовал, чтоб тот срочно к ним спустился.

Чарли как истинный джентльмен встал, побрился, надел костюм, повязал галстук и спустился к коллегам. Войдя, он схватил Джаггера за волосы правой рукой, нанес хук левой, а потом ткнул его лицом в тарелку с салатом. «Ты, мой долбанный певец, — процедил Чарли — никогда, слышишь, никогда не называй меня ‘мой барабанщик’».

Чарли Уоттс 2.06.1941 — 24.08.2021

Постер в журнале «Ровесник». 1988 год.
И не отретушированный оригинал.

Rockumenthary.
George Harrison - Living In The Material World / Джордж Харрисон: Жизнь в материальном мире (2011)
Режиссер Martin Scorsese.

В фильме рассказывается о ранних годах Харрисона в Ливерпуле, о первых музыкальных шагах, о его духовных исканиях. Детально отображено влияние индийской культуры на его музыку и личность. Раскрыто значение Харрисона как участника The Beatles. Показано его творчество и жизнь после распада The Beatles.

В фильм вошли интервью с Полом Маккартни, Ринго Старром, Йоко Оно, Эриком Клэптоном, Эриком Айдлом, Филом Спектором, Томом Петти и гуру Мукундой Госвами. Скорсезе много раз встречался с Харрисоном при жизни и всегда чувствовал интерес к духовным поискам битла. По словам Скорсезе, Харрисон «всегда пытался найти баланс между материальным и духовным» и его жизнь «была замечательным музыкальным и духовным путешествием».

Когда будете смотреть фильм The Beatles - Get Back обратите внимание, как одеваются Битлы и в чем они приходят на репетиции. Оказалось, что самым стильным был Джордж Харрисон.

Rockumenthary.
The Beatles Anthology / Антология Битлз (1995)
Режиссеры Боб Смитон и Кевин Годли.
Док. сериал о The Beatles. Все серии в одном файле.

The Beatles Anthology — наименование документального сериала, книги и комплекта из трёх двойных музыкальных альбомов. Альбомы включают в себя неизданные концертные записи, демозаписи и дубли, а также две новые песни («Free as a Bird» и «Real Love»), основой для которых послужили демозаписи, сделанные Джоном Ленноном уже после того, как группа распалась. Одновременно с альбомом вышел документальный сериал. В сериале "The Beatles Anthology" архивные видеоматериалы дополняют интервью, данные специально для этого сериала Полом Маккартни, Ринго Старром и Джорджем Харрисоном.

Stray Cats (1981)
Дебютный альбом группы Stray Cats.