Статистика ВК сообщества "Гнездышки от "ЗооСад" от 0 до 14 лет"

Сегодня я видела, как рождается травма.

На детском празднике Снегурочка спрашивает детей: «Кто хочет рассказать стишок?» Выходят 10 детей и по очереди рассказывают стишки. Когда остается одна девочка, Снегурочка говорит: «Ну все, давайте дальше продолжать праздник».
Девочка идет на свое место и по ее щекам начинают течь слезы.

Было отчетливо видно, как часть нее осталась стоять там, рядом с Дедом Морозом и Снегурочкой. Слезы сразу заметили воспитатели и обратили внимание Снегурочки, попросив ее дать девочке возможность рассказать стишок.

Но было уже «поздно».

Девочка стояла, смотря в пустоту, скрестив руки на груди перед собой, и физически не могла вымолвить ни слова. Она не плакала, просто все дальше и дальше «уходила в ту пустоту», чтобы не было так больно.

Когда она вернулась обратно и села на свой стульчик в первом ряду, я спросила ее, не хочет ли она спрятаться вот тут в уголочке (я сидела во втором ряду, в углу). Она кивнула и встала рядом со мной (девочка меня немного знает, наши дети играли вместе).

Я сказала: «Если хочешь, можешь сесть ко мне на колени?» Она кивнула и молча, ничего не говоря ни слова, залезла, все еще продолжая смотреть туда, в пустоту. Я спросила, можно ли я тебя обниму, она кивнула. Я обняла ее и стала с ней разговаривать, словами подтверждая то, что произошло (ты очень хотела рассказать стишок; тебе стало очень обидно, что ты не успела рассказать стишок; я считаю, что это очень несправедливо и т.д). Она кивала и рыдала. Я просто гладила ее по спине, раз за разом повторяя, как это было нечестно, несправедливо и обидно. В какой-то момент она прямо физически расслабилась и легла на меня телом. Я уже ничего не говорила, просто крепко ее держала.

Представление закончилось, все разошлись дальше по программе мероприятия. Мы еще посидели некоторое время, стало как-то спокойнее, они с моим сыном стали перебирать кубики, которые стояли рядом. Потом мы стали из этих кубиков строить домики.

Но девочка все еще молчала. Как будто слова этого стишка реально застряли в горле. Я видела, что глазами она мне отвечает, а физически голосом прямо не может, хотя и пытается.

Пришли еще несколько детей и начали все вместе во что-то играть, беситься - все как и положено на детском празднике.

Когда пришло время расходиться, я подошла к этой девочке, села на корточки и, глядя ей в глаза, сказала: «Если ты хочешь, ты можешь рассказать мне тот стишок, который хотела, я с удовольствием послушаю».

Она посмотрела на детей вокруг, и я добавила: «Можно тихо-тихо, шепотом, чтобы слышала только я». Она голосом сказала «да» и рассказала стишок, после чего сделала очень мощный выдох. Было прямо видно, что «она вернулась», она заулыбалась, в ее глазах снова появился блеск. Я обняла ее.

Посвящается всем нам - тем, кому когда-то очень хотелось рассказать стишок на празднике и не получилось.

Наталья Целунова

Однажды я поменялась местами с мужем и провела выходной так, как обычно делает он.

Утром я спросила, что на завтрак, и уточнила, есть ли в доме сливки.

После завтрака забыла поставить посуду в посудомойку, бегом оделась и, обуваясь, объяснила срочный уход тем, что у меня закончился кондиционер для волос (мужу обычно нужна какая-то деталь для велосипеда). «Я скоро!» — крикнула на прощанье. Но «скоро» затянулось.

— Понимаешь, никак не мог найти цепь нужного размера, — в прошлые выходные мой муж так объяснял свое долгое отсутствие.

— Понимаешь, еще не придумали кондиционер для волос, который бы меня полностью устраивал, — собиралась сказать я, возвратившись домой к обеду и… перенюхала все духи в парфюмерном магазине, забежала в кафе и выпила кофе с эклером, потом вспомнила, что хочу новую помаду, а после еще и заскочила в обувной за удобными босоножками. На пороге дома я появилась уставшая и… недовольная:

— Фу, жара! — возмущалась я, плюхаясь на диван.

— Как же я устала! — добавила, чтоб никому в голову не пришло попросить меня что-то сделать.

— Дайте часик отдохнуть и будем обедать, — я удобно устроилась на диване.

Надо сказать, впервые это «будем обедать» я произносила с невероятным удовольствием, потому что вкладывала в него не «будем обедать обед, который я сварила», а «будем обедать обед, которым вы меня угостите».

Понял это муж не сразу.

А только тогда, когда сын стал появляться на кухне каждые три минуты и с плаксивым «Я голооодный!» заглядывать в холодильник. Звук открывающегося и закрывающегося холодильника почти усыпил меня, и я, подложив под голову еще одну подушку, потянулась за пультом от телевизора. А муж, поняв, что еще пару детских заходов — и дверь холодильника отвалится, заказал на обед пиццу.

Пицца была настолько сытная, что меня еще больше потянуло поспать, о чем я и сообщила домашним. Закрылась в спальне. Взяла с полки первую попавшуюся книгу. А после написала мужу в вотсап: «Будь добр, принеси водички».

Я не видела лицо мужа, когда он сообщение получил. И возможно, он скрывал какие-то эмоции, когда со спокойным видом принес мне чашку с водой и заговорил:

— Петя просится в ИКЕЮ, хочет в игровую комнату…

— Супер! — оценила я планы мужа и сына. — Как раз смогу в тишине посмотреть концерт, а после — пару серий сериала, который все хвалят.

— Но вечером футбол, — муж не привык пропускать прямые трансляции.

— Спасибо за информацию, но ты же знаешь, я больше по сериалам, — ответила я и зевнула.

…Муж с сыном отсутствовали до позднего вечера. В ИКЕЕ они не только наигрались, но и поужинали. И вернулись в дом, где… все было так, как они оставили: корочки недоеденной пиццы высились на журнальном столике. В чашках скисал недопитый сок. Грязные тарелки с засохшими остатками каши так и стояли на кухонном столе. Первые мошки летали над огрызком яблока. Пижама сына валялась на полу. Переступая через нее, муж, заподозрив, что, может, я заболела или, чего доброго, сошла с ума, поинтересовался:

— Ну и как ты тут без нас?

— Ужасно! — ошарашила я мужа. — Только время зря потратила! Этот сериал, который все хвалят, ну просто ни о чем. Зла не хватает! Я скачиваю другой…

— Когда ты планируешь его смотреть? Скоро же спать ложиться…

— Завтра! — как ни в чем ни бывало ответила я и добавила:

— Кстати, что ты планируешь готовить на завтрак? А то я проголодалась и подъела все, что нашла. Нет ни яиц, ни сосисок, ни молока…

— А кто почитает мне перед сном? — сонный сын вошел в комнату.

— Папа уже идет, ложись, милый, — сказала я сыну, вздохнула вздохом самого усталого в мире человека, забралась с ногами в кресло и снова включила телевизор, с недовольным видом прокомментировав:

— Суббота! Вечер! А заняться совершенно нечем!

Пять лет назад мы с дочкой лежали в инфекционной больнице. Дочке было 9 месяцев, она заболела. Менингитом.
Но мы этого еще не знали.
Искали причины её тяжелого состояния.

Вся жизнь - растянутая в пространстве паника между посещениями врача. Врач приходил и рассказывал о результатах анализов. Расшифровывал цифры.
Говорил слово "динамика".
Сначала она была отрицательная.
Потом - когда уже нашли менингит и стали давать правильные антибиотики - положительная.

Нас каждый день навещал муж.
Он привозил всякую ерунду.
Например, подушки.
Декоративные. С нелепыми рюшками.
Я писала об этом, но хочу еще раз...

Подмосковная больница - это крохотная палата, старая койка, вываливыающиеся из стен розетки, серое, с разводами и печатями, бельё.

А муж привёз подушки. С рюшками.
Если их положить на серую простынь, прикрыв опасно раздолбанную розетку, то совсем другой вид у палаты.

Ещё муж привёз кофеварку.
Капсульную.

Кофе в той больнице можно было достать только растворимый, теплый. Среднего рода.

А тут - модная кофеварка.
Такое всё было запрещено.

Даже за кипятком для растворимого кофе мы ходили на общий пост.

Но муж поставил её на подоконник. Прикрыл шторкой. Сказал: "Я тебя знаю. Ты что-нибудь придумаешь..."

Я пожимала плечами.
Я была все время раздражена.
Не спала. Не ела. Болела.

Муж приходил из той, хорошей, прошлой жизни, в которой не болели дети и которой больше нет. Он приносил оттуда свидетельства, что она была. Та жизнь...
С подушками, комфортом, капсульными кофеваками.

А мой мир теперь - больничная палата, липкий страх, капельницы, анализы, ожидание. Казалось, что он навсегда.
Узкий и неуютный мирок.
Мне тут ужасно плохо.
И морально, и физически.

Я сплю, например, на койке, на которой у меня немеет и затекает всё тело. Утром встаю - и везде болит. Онеменее всей меня. Так и живу, замороженная обстоятельствами.

Но это вообще не было важно. Никому, включая меня. Моя дочь борется за жизнь, поэтому я буду рядом, сколько надо.
Врач приходит и расшифровывает цифры.
И это главная новость.

Меня раздражало, что муж обуючивал нам это пространство. Превращал больничную палату в место, где можно жить и радоваться. Горячему кофе, например. Или рюшкам на подушке.

- Я хочу отсюда скорее уйти. Зачем ты все это привозишь? - злилась я.

- Слушай, как только вас выпишут, я все это заберу. Но сегодня вы тут. И пусть хоть сегодня вам будет хорошо.

- Хорошо? Не может быть хорошо там, где плохо.

- Ну, не хорошо. А хоть... ну, поудобней...

Это был способ мужа спасать ребенка. Он не врач, он не мог ставить капельницы, например, но он делал то, что в его власти - приезжал каждый день и передавал пакеты с порциями будничной жизни.

Кофе из той кофеварки мы пили все.
Сначала в тайне от врачей, потом (а как сохранить в тайне запах свежесваренного кофе?) - вместе с врачами . Пять минут горячего черного счастья - и можно жить.

Моя дочь потеряла слух. Менингит отобрал...

Через два месяца мы лежали уже в другой больнице. Там, где оперируют глухих детей.

Оказывается, то, что потеряно полностью, можно... исправить.
Например, слух. Его больше нет.
Но можно сделать искусственный слух, из электродов, вшитых внутрь.
Он будет другой, этот слух, но будет...
Чудо. Рукотворное чудо.

Муж и в эту больницу привозил всякое... нарядное.
Про жизнь. Игрушки, планшеты, пирожные, сыры. Подушки опять...
Кофе там был, обошлись без кофеварки.

Больница федеральная, в ней лежали люди со всей России. Из Москвы мало кто.
Других пациентов редко навещали - вся родня далеко.

Я ходила по палатам и спрашивала: "Вам сегодня чего хочется? Каких пряников? Мятных? Массу творожную с чем? С курагой?"

Потом диктовала мужу список.
- Мятные пряники? Чипсы? Что? Фаршированные оливки??? - офигевал муж. - Ты ж такое не ешь...

- Привези, - просила я.
И он привозил.

Потом вечером, после обхода, когда мы укладывали детей, и строгая медсестра, убедившись, что мы спим, уходила дремать в ординаторскую, начинался пир горой.

Как же мы смеялись там, шёпотом... Не помню над чем. Не над чем, наверно, а про что. Про жизнь.

Зачем мы шёпотом, у нас же глухие дети? Но мы просто... ну, вроде как запрещённое что-то делали, такое надо непременно шёпотом...

Я хочу сказать, что имеет смысл обуючивать любой день. Даже тот, что очень страшный и безрадостный. Даже тот, что в больничной палате. Даже тот, что проходит не так, как вы выбрали.

Просто потому что не будет другого, а этот нельзя будет потом пережить набело.

Вам выдали понедельник. Вот. Получите. Живите. К понедельнику полагается вот такая погода, вот такое самочувствие, вот такое испытание. Нет, заменить нельзя. Нет, вернуть нельзя. А что можно? Можно жить.

Обуючивать его как получается. Испечь пирог. Позвать соседей на чай. Поиграть с детьми, отложив телефоны. Помыть пол. Угостить соседа фаршированными оливками (как вы это едите вообще?)

Прошло 5 лет. Память стёрла эти воспоминария, вытеснила страшное, чтоб не царапаться об него. Я сейчас долго рылась на антресолях памяти, чтобы вспомнить.
Но...

Удивительно, но из тех черных сложных дней я запомнила не панику и латентную истерику, а как мы чокались чашками с кофе в ординаторской инфекционной больницы, как я дедморозила, доставая из пакетов то, что заказывали девчата, в оториноларингологии, и подушки. Эти дурацкие невозможные подушки с рюшками, которые я прислоняла к больничной стене...
Спасали они меня, оказывается.
И спасли.

Стройте свой мир. Иногда кажется, что он сломан безвозвратно, не вернуть, не починить, не исправить, всё потеряно, а вы... вы стройте.

Понедельник же...никто не отменял. Это будет другой мир, но он будет...
Чудо. Рукотворное чудо.

И обуючивайте свою жизнь.
Каждый свой день. Даже если из подручных материалов только улыбка - обуючивайте.

И смейтесь, даже если можно только шёпотом...

Ольга Савельева

Очень занимательно! Прочитайте этот стих начала как обычно, а потом наоборот - с нижней строчки, двигаясь построчно вверх.

1. Мать подростка даже под наркозом повторяет все по три раза.

2. Мать подростка по движению воздуха затылком способна определить дугу и глубину закатывания глаз подростка.

3. Мать подростка по запятыми в тексте может определить, что что-то не так.

4. Мать подростка способна смотреть фильм еще 40 минут после того, как он закончился.

5. Мать подростка по звуку шагов на лестнице может определить, в шапке он ушёл или нет.

6. Мать подростка по тому, как он завязывает утром шнурки на ботинках, может с точностью до секунды определить, во сколько он лёг. Особенно если ботинки без шнурков.

7. Ни одна мать подростка ещё не решила парадокс «если не напомнить, не сделает, и если напомнить, не сделает».

8. Мать подростка любили приглашать в ночной клуб, потому что она единственная могла доораться до диджея в наушниках, чтобы поставил песню.

9. Мать подростков точно знает, что на неё будут орать, хотя совершенно не знает, по какому поводу. Потому что подростки тоже этого не знают, даже в тот момент, когда орут.

10. Мать подростка не выкидывает два куска грязи из прихожей, потому что это «Изики» за 500 баксов.

11. Мать подростка иногда подрезает у подростка ту толстовку с гуманоидом, когда ей внезапно нечего надеть на свидание.

12. Самое жестокое, что может сказать мама подростка маме тоддлера: не поверишь, я тоже водила его на развивашки.

13. Мать подростка, просто приподняв или встряхнув на кровати одеяло, найдет часы, телефон, наушники, карточку и ключи, которых «Да нет их на кровати, не лезь, я уже там смотрел!» И даже бровью не поведет, просто скажет зловеще: «Хахаха».

14. Мать подростка умеет пропылесосить комнату и вытереть пыль так, чтобы не спалиться и оставить срач на месте.

15. Мать подростка точно знает, сколько дней осталось до его совершеннолетия.

Ira Zvereva

В конце зимы хочется подойти к каждой матери на улице.
Обнять и сказать:
— Ты круто справилась!

Да, вот и к этой, которая волокла коляску для погодок по непроходимым сугробам, а перед подъездом расчищала детской лопаткой снег, потому что больше раскидать его было нечем, а дверь из-за неубранного снега было не открыть достаточно широко, чтобы коляску можно было затащить внутрь.

И вот к этой, которая только родила пару недель назад, но уже, жмурясь от боли из-за шва после кесарева сечения, всё-таки не брала академический отпуск (последняя сессия же, остался только диплом, неужели не выдержу?). Ехала со слингом и в пижаме, залитой молоком, на экзамен, потому что в остальные свои вещи не влезала. И всё-таки сдала.

И ещё к этой, которая каждое утро вставала раньше на час и откапывала машину, чтобы везти ребенка на тренировку по хоккею. Или на массаж в поликлинику, или в школу.

И к этой, которая не спала полночи, потому что ребенок выплакивался на тему того, как его обижают в школе, как не хочется больше ходить на гимнастику и как страшно было, когда вы с папой ругались на кухне во время дистанционного обучения.

И, конечно, к этой, которая перенесла ковид на ногах, пока вся семья лежала и кашляла, и всем надо было принести воду, Арбидол, градусник, чай с лимоном, подушку, чистой полотенце, книжечку и бутерброд.

Слышишь? Ты круто справилась, мама.
А зима почти заканчивается.

Таисия Попова

«Напоминалочки», которые ассоциируются у детей с той или иной буквой

ВОПРОС ДОВЕРИЯ

Юрочку родители очень ждали. Но беременность оказалась тяжелой и ребенок родился недоношенным. Лежал в кювезе. Многие системы органов оказались недоразвитыми. ИВЛ. Две операции. Отслойка сетчатки. Два раза с ребенком пускали попрощаться. Но Юрочка выжил.

Однако довольно быстро выяснилось, что он почти не видит и почти не слышит. Физическое развитие постепенно наладилось — Юрочка сел, взял игрушку, потом пошел возле опоры. Но умственное — не шло никак. Родители сперва еще надеялись — сначала бились вдвоем, потом отец как-то тихо растворился в пространстве, и мать продолжала сражаться одна. Нашла какую-то квоту, в три с половиной года Юрочке установили импланты для восстановления слуха. Теперь он вроде бы все слышал, но развитие не шло все равно. Занятия с дефектологами, логопедами, психологами и всевозможными специалистами. Мама Юля приходила с Юрочкой ко мне неоднократно. Я говорила: а давайте еще вот это попробуем, а вот это, а вот то... Мать пробовала то и это. Результата не было. Большую часть времени Юрочка тихо сидел в манеже и крутил какую-нибудь вещь. Стучал ею об пол. Кусал свою руку и еще что-нибудь. Иногда выл на одной ноте. Иногда выл модулированно. Мать утверждала, что Юрочка ее узнает, зовет ее каким-то особым курлыканьем и любит, когда ему чешут спинку и ножки.

В конце концов какой-то пожилой психиатр сказал ей: ну какой уже вам тут диагноз? Овощ ходячий. Примите относительно него какое-то решение и живите дальше. Либо сдаете его, либо просто ухаживаете за ним — вы же научились уже? Никакого смысла надеяться на какой-то существенный прогресс в его состоянии или в том, чтобы хоронить себя рядом с его манежем, я лично не вижу.

Это был единственный человек в жизни матери Юрочки, который высказался определенно. Она отдала Юрочку в спецсадик и вышла на работу. Некоторое время спустя купила мотоцикл — ей всегда хотелось. Стала ездить по улицам и за городом с единомышленниками — когда ревел мотор, все тревожные мысли и чувства забывались. Отец платил алименты, она целиком тратила их на сиделок на выходные — Юрочка был в общем-то не сложен в уходе, если привыкнуть к его вою.

Потом один из приятелей-мотоциклистов сказал Юле: знаешь, я на тебя как-то не по-детски запал, в тебе есть что-то интересно-трагическое.

— Пойдем, покажу, — сказала Юля.

Он заулыбался довольно, думая, что она зовет его домой и в постель. Она показала ему Юрочку. Тот был как раз бодрый, и выл модулированно и курлыкал — наверное, узнал мать или обеспокоился из-за незнакомого человека.

— Ох и ни черта себе! — сказал мотоциклист.

— А черта ж ты себе думал? — ответила Юля.

Через некоторое время они стали не только ездить, но и жить вместе. Мотоциклист Стас к Юрочке не приближался (заранее это обсудили), а Юля и не хотела.

Потом Стас сказал: давай ребенка родим. Юля ответила резко: а если еще один такой будем? Стас замолчал почти на год, а потом опять сказал: нет, все-таки давай.

Родился Ванечка. По счастью, совершенно здоровый. Стас сказал: может сдадим теперь Юру в заведение? Раз у нас нормальный сынок есть? Юля ответила: я скорее тебя сдам. Стас тут же пошел на попятный: «Я ж просто спросил...»

Ванечка обнаружил Юру месяцев в девять, когда пополз. Сразу очень заинтересовался. Стас пугался и злился: не пускай мальца к нему, опасно, мало ли что. Но Стас все время на работе или на мотоцикле, а Юля — пускала. Когда Ванечка ползал рядом, Юра почему-то не выл. И еще ей казалось, что он прислушивается и ждет.

Ванечка приносил игрушки, показывал, как играть, сам зажимал и складывал Юрины пальцы.

Однажды Стас приболел и остался на выходные дома. Увидел: Ванечка неуверенно еще ходит по квартире и что-то призывное бормочет, а за ним, как привязанный, Юра (до этого Юра безвылазно сидел в одной комнате в углу). Стас устроил скандал и потребовал «оградить моего сына от твоего идиота, или все время следить». Юля молча указала ему на дверь. Он испугался. Они помирились.

Юля пришла ко мне:

— Он — буратина, но я его люблю, — сказала она. — Ужасно, да?

— Это естественно, — сказала я. — Любить своего ребенка независимо от...

— Я вообще-то о Стасе говорила, — уточнила Юля. — Так Юра для Вани опасный, какое ваше мнение?

Я сказала, что по всем данным ведущий в их паре Ваня, но присматривать все равно надо. На том и порешили.

В полтора года Ваня научил Юру складывать пирамидки по размеру. А сам — разговаривал предложениями, пел простые песенки и показывал потешки типа сорока-ворона кашку варила.

— Он у нас вундеркинд что ли? — спросила у меня Юля. — Стас велел узнать.

Мужик от гордости того и гляди лопнет — у приятелей в этом возрасте дети папа-мама не говорили.

— Я думаю, это из-за Юры, — предположила я. — Не каждому ребенку в полтора года доводится выступать локомотивом чужого развития.

— Во! — обрадовалась Юля. — Я так этому бревну с глазами и скажу.

Ну и семейка, подумала я, — овощ ходячий, бревно с глазами, женщина на мотоцикле и вундеркинд.

Приучившись к горшку, Ваня потратил около полугода, чтобы приучить к нему сводного брата. Научить Юру есть, пить из кружки, одеваться и раздеваться — эту задачу Юля поставила перед Ваней уже сама. В три с половиной Ваня поставил вопрос ребром:

— А что собственно с Юрой такое?

— Ну, во-первых, он ничего не видит.

— Видит, — возразил Ваня. — Только плохо. Вот такое видит, а вот такое — уже нет. И смотря какой свет. Лучше всего лампочка в ванной над зеркалом — там он много видит.

Офтальмолог очень удивился, когда ему для объяснений состояния зрения Юры привели трехлетнего ребенка, но все внимательно выслушал, назначил еще одно обследование и по результатам выписал лечение и сложные очки.

С садиком у Вани категорически не заладилось.

— Ему вообще-то в школу надо! Такой видишь ли умник! — раздраженно сказала воспитательница. — Никакого сладу с ним нет, все-то он лучше других знает.

Против раннего начала школы я выступила категорически: пусть Ваня ходит в кружки и занимается развитием Юры.

Стас, на удивление, согласился с моим вердиктом и сказал Юле: ну и посиди с ними до школы, чего ему в этом садике дурацком делать? И вообще, ты заметила, что твой-то уже почти год не воет?

Еще через полгода Юра сказал: мама, папа, Ваня, дай, пить и мяу-мяу.

В школу мальчики пошли одновременно. Ваня очень переживал: как он там без меня? А специалисты там, в этой спецшколе, действительно хорошие? А они его вообще поймут? Уроки он и сейчас, в пятом классе, делает сначала с Юрой, а потом уже свои. Юра говорит простыми предложениями. Умеет читать и пользоваться компьютером. Любит готовить и прибираться (Ваня или мама им руководят), любит сидеть во дворе на скамейке и смотреть, слушать и нюхать. Знает всех соседей и всегда здоровается. Любит лепить из пластилина, собирать и разбирать конструктор. Но больше всего на свете он любит, когда они всей семьей едут на мотоциклах по загородной дороге — он с мамой, а Ваня с папой, и все вместе орут что-то навстречу ветру.

Катерина Мурашова

Мне было 24 года. Только что родилась моя средняя дочь, а старшая, без пяти минут трехлетка, готовилась пойти в детский сад. Было лето 2010 года — аномально жаркое, пыльное, с утренними облаками сизого удушливого смога. Мы спасались у бабушки на даче. Младшая, ошалев от жары, не спала днем ни минуты (ей было две недели от роду). В течение трех недель весь мой досуг с утра до позднего вечера состоял из трех занятий: качать и носить на руках младшую, которая не признавала никого, кроме меня, пить воду и рассказывать сказки старшей.

Я жила в доме, полном сочувствующих людей. Рядом были мои мама и папа, муж, который работал из дома. Меня полностью освободили от любых домашних дел; мне не давали встать и убрать посуду после обеда: отдыхай-отдыхай, иди к Анечке, она уже пять минут лежит без тебя в коляске (естественно, без сна) и уже немного начинает поскуливать.

Я была в гораздо лучших условиях, чем 85% всех других только что родивших матерей. И все равно мне хотелось выть. От монотонности, от безысходности, от совершенного своего бесправия, потому что Анечка решала, куда я пойду с ней на руках в следующую секунду, а Варенька решала, что и каким тоном я буду рассказывать. Когда ночью дети засыпали и жара спадала аж до плюс двадцати восьми, я на минуту ощущала прилив сумасшедшего счастья. Я танцевала на кухне под Rolling Stones, стирала занавески, упрашивала маму дать мне помыть холодильник, засолить огурцы, прополоть грядки при свете фонаря — просто чтобы ощутить, что я хозяйка своим ногам и рукам. Через полчаса после этого счастливого прихода я падала от усталости, как подкошенная, и засыпала глубоким нездоровым сном.

Однажды я проснулась в четыре утра с острым и четким желанием: удрать. Насовсем. Тихо, пока двое моих детей сопят в кроватках, взять рюкзак, натянуть джинсы и любую футболку. Пешком, пока солнце не палит, дойти до остановки, сесть на ближайший автобус и… Да какая разница, что будет дальше? Я буду идти куда угодно, жить как хочу, если надо — поеду в тайгу, построю себе дом, сменю имя. Я выпрыгну, вышагну из этой жизни, в которой сейчас гнию заживо, оторванная от самой себя, от собственной воли.

Полчаса я решалась. Потом проснулась моя мама и увидела меня сидящей на полу, между двух детских кроваток, с полусобранным рюкзаком. Она как-то сразу все поняла и рассказала, что, когда мы с сестрой были маленькими и второй месяц болели ангиной, она тоже несколько раз ловила себя на мысли, что вот сейчас бы выйти из дома, якобы за хлебом, и бежать без оглядки пешком хоть до Курильской гряды. Это не потому, что мы семья потомственных кукушек, а потому, что три недели качать на руках ребенка — это пытка. Даже если ты очень любишь этого ребенка, даже если рядом толпа родных и близких.

Потом мама вручила мне рюкзак и отправила в город — заплатить за квартиру и купить какие-то там батарейки для будильника. Сказала, чтобы я не торопилась. Я бродила по раскаленному городу два часа, не чувствуя, что у меня вот-вот начнется тепловой удар. Я пружинила ногами, удивляясь тому, что они несут меня туда, куда скажет голова. Батарейки я так и не купила, потому что лень было идти в хозяйственный магазин. Зато купила старшей дочке дорогущие вальдорфские кубики.

Потом я вернулась на дачу к орущей Ане и растерянной Варе и прожила в полусне еще недели две, а потом жара как-то сама собой стала спадать. Вместе с ней спадало наше напряжение. Мы вернулись в город. Аня начала спать днем. Варя пошла в садик. Через два года я с удивлением обнаружила себя размещающей резюме на хедхантере. Жизнь наладилась будто сама собой.

Больше меня не посещали мысли сбежать из собственной жизни. Только однажды, когда я катила коляску уже с третьей дочкой, несносной двухлеткой, держа в одной руке флейту для средней (через 15 минут занятие), а в другой телефон, по которому плачет старшая (не взяли на роль в школьном спектакле), а в рюкзаке у меня кипа несделанной работы, а спала я этой ночью четыре часа… В общем, в какой-то момент, на автопилоте отвечая на сто сорок второе подряд требование младшей дать ей поиграть мой телефон, почистить еще один банан и купить конфету, я пошла относить в мусорный бак банановую кожуру. Я шла прочь от коляски с ребенком и вдруг поймала себя на мысли: боже, как хорошо идти по улице просто так, без груза. Идти и нести кожуру от банана. Так в чем же дело? Сейчас иду, выкидываю — и потом, не оборачиваясь, прочь-прочь-прочь! Бегом, не оглядываясь! Выпрыгнуть, выскочить из этой дурацкой жизни — и бежать…

…Я отловила эту мысль. Взвесила ее не спеша. Потом вернулась к коляске и стала набирать номер знакомой няни, чтобы она весь следующий день сидела с моим ребенком и отвечала на звонки старших дочек. Потому что от детей, друзья, отдыхать можно и нужно, иначе превратишься в дикого необузданного зверя, сорвешься с цепи и умчишь в закат.

Александра Чканикова

ЧЕМУ МЕНЯ НАУЧИЛИ ТРОЕ ДЕТЕЙ

Пятнадцать лет, семь лет и два года. Две дочери и один сын.

1. Ничего не планировать

Это бесполезно. Если перед самым выходом не найдем единственные варежки – тогда никакой прогулки. Или уже в машине сын скажет, что в этот музей он ехать категорически не собирается – тогда поворачиваем в другой. Или именно сегодня любимые макароны есть не будут – тогда ходят голодные до ужина. Или вместо планов надо срочно ехать за резиновыми сапожками и каской – тогда на кассе выгребаю из корзины попавших туда зайцев-миньонов-трансформеров-свинокпеппи и прячу их у кассира.

Или друзья, к которым собрались в гости, позвонят, когда мы уже в прихожей в ботиночках, и скажут, что их ребенок заболел и гости отменяются – тогда просто долгий дружный плач, переходящий в истерику.

2. Готовить быстро и просто

Мясо по-французски? – Маам, там лук. Салат оливье? – Маам, там нет лука! Паста с соусом бешамель? – Маам, убери все с макарон. Фаршированные перцы? - Маам, сними перец с мяса. Салат из помидоров и огурцов? – Маам, вылови мне все помидоры. И почему ты их порезала?

Пустые макароны. Целый помидор. Котлета. Гречка с молоком. Все счастливы. Или нет. Тогда просто долгий, дружный плач, переходящий в истерику.

3. Спать

– Мам, уже светло, вставай! – Мама спит, поиграй сам или подожди. – Мам, я есть хочу, вставай! – Мама спит, налей молока или подожди. Мам, Зоя еще дома, она в школу не идет? – Зоя!!! Подъем!!!! Все, мама дальше спать. Мам, Оленька покакала! – Черт, все-таки придется встать и поменять подгузник. Мамочка, меня стошнило! – Мамочка, меня тоже! Долгий дружный плач, переходящий в истерику.

4. Отвечать на дурацкие вопросы

– Мама, кто это? – Девочка. Нет, мама, кто это? – Это девочка, ну вот же. Нееееет! Мама, кто это? – Где? Мамаааа! КТО ЭТО? ... (омммм)... Мамочка, Оленька спрашивает про куклу в руках этой девочки. – Спасибо, родной. Оленька, это кукла. – Да, мама, кукла. Мамин хохот, переходящий в истерику.

5. Видеть сквозь стены

– Николаша! Отпусти котенка, он не хочет играть с тобой в малышей! – Мама, откуда ты знаешь, я же дверь закрыл? – Зоя! Отложи свои гаджеты и заправь, наконец, постель! – Ну откуда ты знаешь, что я ее не заправила? – Что, заправила? – Нет. Откуда ты все знаешь?

– Оленька, отойди от двери, маме нужно в туалет. – Маме писить? – Нет, просто в туалет, отойди, пожалуйста. – Ааа, маме какать! Мамино рычание, переходящее в истерику.

6. Перестать гладить постельное белье

Это полезно, но все равно бесполезно. Или Оленька описает свою простынь во сне через оба подгузника, до самой наволочки. Или описает мою простынь, когда придет рано утром ко мне досыпать утренние сны. Или заберется на верхнюю кровать к старшей сестре, заиграется в куклы и описается там. В любом случае постель стирать каждый день. Если ее еще и гладить, то жить некогда, а истерики и так уже стали привычными.

7. Оставлять чашку в раковине

Не только чашку. Еще ложечку, тарелку, еще одну тарелку, кастрюлю. У меня же есть старшая дочь! И по распределению обязанностей, посуду мыть ей. Если она не "забудет" об этом, быстро ретировавшись спать. Тогда вавилонскую башню в раковине мыть все же мне.

Но это уже вечер, все спят, и чашечка вкусного чая-кофе-вина в долгожданной тишине превращает мытье посуды практически в спа-процедуру. А если еще ароматические свечи зажечь!

8. Не готовиться к приходу гостей

Мыть полы? – Мама, я тебе помогу! Мама, я там ведро опрокинул. Мама, а котята умеют плавать? Мамочка, хочу купаться! Готовить салаты? – Мама, я тебе помогу! Оленька, пойдем маме салат готовить! Оленька, отдай нож! Мама, Зоя отобрала нож у Оленьки и мне не отдает! Мама, Оленька тарелку разбила! Про порядок я даже думать не хочу: круговорот игрушек по дому – это мой вечный плач, переходящий в истерику.

9. Дружить только со своими

– Ты что, не знаешь, что прививки нужно делать строго по графику? – Ты что, до сих пор кормишь грудью? – А не пора к горшку приучать? – А вот мой в пять месяцев спал уже всю ночь! – А вот я всю себя посвящаю материнству, это же главное женское предназначение! – Ты что, хочешь, чтобы в старости он тебе все это припомнил? – Вы что, до сих пор читать не умеете? – Я сейчас дам тебе адрес, ты туда свози Оленьку, это всего лишь два с половиной часа и четыре пересадки, но на что только ради детей не пойдешь!

В сад. Все в сад. И никаких обсуждений горячих тем, даже со своими. Здесь у меня уже 80-й уровень и без истерики.

10. Колдовать

Поцеловать ушибленную коленку. Подержать ладони на лбу. Прошептать заклинания на ушко. Бррррукнуть в живот. Вызвать на обочину дороги зайчика. Показать пролетающую Бабу Ягу. Прогнать всех монстров из-под кровати. А вот когда я смогу наколдовать себе выспаться, я перейду на следующий уровень мастерства.

Елена Модина