Статистика ВК сообщества "ФОНОТЕКА. Магазин виниловых пластинок"

#РОЗЫГРЫШ пластинок!

Три шага, чтобы забрать домой любимую:
- Подпишитесь на сообщество [club302937|Фонотеки]
- Поделитесь этой записью на своей стене
- Напишите в комментариях, какую пластинку выбираете: Soundtrack - Pulp Fiction или T. Rex & Marc Bolan - Greatest Hits Vol.1

В понедельник 18 июля добрый робот случайным образом определит двух победителей среди тех, кто внимательно выполнит все условия.

Сегодня к нам заходил Тимофей Трибунцев. Забрал много кубинского этно-фолка и несколько книг Гавриила Лубнина

Сегодня не стало человека - луча. Петра Мамонова.

Это был великий человек. Артист с большой буквы. Мамонов с помощью своего творчества активно и успешно боролся с собственными внутренними демонами. И музыка Звуков Му, и сольные проекты Петра Мамонова, и его роли в кино были терапией не только для него самого, но и для слушателей и зрителей. Сам подход к творчеству у Петра Николаевича был настолько необычным, что Звуки Му в восьмидесятых было невозможно не приметить. Это была невероятная группа, музыка которой актуальна и сейчас. The National вдохновлялись их клипами, Брайан Ино ещё в восьмидесятых продюсировал один из альбомов "Звуков Му", а потом увёз группу из Советского Союза в долгий тур по Европе.

Эпатаж и хтонь, психоделия и абсурд, возвышенность и быт. Лучше всего про Звуки Му сказал как-то в своём Аэростате Борис Гребенщиков: "Звуки Му появились, когда Советская власть были в самом расцвете своих сил - но достаточно было шести лет их музицирования, чтобы, казавшаяся незыблемой империя, превратилась в ошметки, и Звуки Му сплясали свой последний танец на ее руинах. И немудрено. Вместе с развалом советской власти развалилась и группа под названием Звуки Му".

Последние годы Пётр Мамонов жил в деревне в Подмосковье. Любил простые вещи, вёл авторскую музыкальную передачу на радио "Эхо Москвы" и собирал коллекцию виниловых пластинок. В одном из интервью он как-то говорил, что особенно ему нравится голос Бет Гиббонс из Portishead...

Празднуя свой 70-й день рождения в этом апреле Пётр Николаевич как раз рассуждал со сцены о смерти. Говорил, что чувствует себя очень молодым, и каждый раз удивляется, глядя в зеркало. "Вот вечность - это да... А жизнь - короткий промежуток. - сказал тогда Пётр Мамонов. - Я всё думаю, почему я так молодо себя чувствую? А всё потому что я никогда не умру. Смерти нет. Человек - это луч. Есть только начало, но нет конца..."

Так и есть.
Этот луч не угаснет.

Приходите обнять Диму Комедея. Сегодня Дима работает последний день с нами в Фонотеке! 10 лет вместе!

Все, кто общался с Димой и покупал по его пронзительным рекомендациям, оставьте в комментариях пару строк для него.

Прыг-Скок!

Ждем вас завтра до 19:00!

Друзья, мы крайне редко закрываем наши двери раньше. Но на завтра у нас другие планы. Да и вы найдете чем заняться в этот весенний вечер.

От себя еще добавим, что мы так привязаны к музыке не просто так. Музыка это универсальный способ общения и объединения, лишенный временных, территориальных, идеологических и прочих условностей. Музыка придает уверенности и сил, делает нашу жизнь ярче. Ну а после трудных дней и пасмурных всегда ведь наступает день светлее, и по-другому еще не было. Помните, наши двери для вас всегда открыты и берегите себя.

Шестнадцатый студийный лонгплей Дайаны Росс и Сюпримс за семь лет карьеры. Далеко не всё было в ней бесспорным и равноценным. Но ведь и многих ветеранов классического рока на этом рубеже перестают воспринимать всерьез самые лояльные поклонники-однолюбы.

SUPREMES – «ВЕРХОВНЫЕ» В ЭПОХУ ПЕРЕСТАНОВОК

Чтобы понять уникальное положение этой пластинки в дискографии трио и его место в истории жанра соул-поп, необходимо внимательно приглядеться к тому, что ей предшествовало, и к тому, что появилось после. Для биографии артистов такого масштаба даже посредственные работы являются неотъемлемыми звеньями магической цепи. В данном случае перед нами трилогия с бальзаковским обилием проблем и персонажей. Семейная сага фирмы «Мотаун Рекордс», фабриковавшей кумиров для всего мира, как и подобает чисто американскому предприятию.

Альбому номер шестнадцать предшествовал, естественно, альбом номер пятнадцать, чье название Love Child означает не поэтичное «дитя любви», а внебрачного ребенка, каких в афроамериканском гетто пруд пруди. На обложке мы видим Сюпримс без гламура – Синди Бёрдсонг стоит босая, ноги любвеобильной Мэри Уилсон скрывают дешевые джинсы. И это в разгар её романа с Томом Джонсом, которого за эту связь хотела оскопить законная супруга.

Оформитель словно пытается показать нам альтернативную судьбу трех девушек,объединенных одним цветом кожи. Сюпримс впервые позируют с не распрямленными волосами (симптом нищеты и жест эмансипации) – на них кожаные куртки «черных пантер», упрекавших трио в отступничестве от африканизма.

Титульный трек позволительно сравнить с «Пиковым тузом» Motorhead, которому этот трехминутный блицкриг не уступает по темпераменту и темпу. Далее следует маниакальная мантра Keep an Eye – одна из трех композиций тандема Эшфорд и Симпсон, которые активно подпевают в каждой из них. За нею – не менее параноидальная вокзальная драма: и я метнулась к выходу на перрон, держа в кулаке моё разбитое сердце… Чем не монолог для чернокожей Анны Карениной? Плюс паровозный ритм, нагнетаемый Funk Brothers с олимпийским спокойствием бригады опытных машинистов.

Четвертый номер – беспрецедентно удачная версия Does Your Mama Knows About Me, где снова всплывает тема любви в обстановке недоверия и неприязни. Первую часть коллекции завершает «То, к чему ты никогда не привыкнешь», сопровождаемая нервной морзянкой кастаньет.

Начало второй стороны легко спутать со вступлением Sympathy for the Devil. Наваждение длится недолго, это всего лишь Смоки Робинсон с интенсивной апологией любви. Остальное можно дослушать без комментариев.

Мой любимый трек называется Don’t Break These Chains of Love – никто их и не рвет, как говорит один персонаж фильма «Внимание, черепаха!».

А теперь переходим к Let The Sunshine In – шестнадцатому опусу трио Сюпримс.

Альбом открывает The Composer Смоки Робинсона, отданный автором Дайане Росс до публикации этой песни в собственном исполнении. Аналогичным образом поступят Роллинг Стоунз, доверив премьеру Silver Train Джонни Винтеру.

«Композитор» предвосхищает ряд ярких песен на тему сочинительства. От I Write The Songs Брюса Джонстона и Sweet Music Man Кенни Роджерса вплоть до пылкой исповеди «Маэстро».

Но версия Supremes любопытна не сюжетом, а нюансами оркестровки. Хитросплетение ситарообразной гитары Денниса Коффи с деликатным поквакиванием а ля Хендрикс (Melvin Wah-Wah Ragin), возникая и умолкая, комментирует монолог певицы на языке обитателей волшебного леса.

Еще один весомый вклад в программу альбома поступил от еще одного участника The Miracles.

Пит Мор и Терри Джонсон, давние коллеги Смоки Робинсона по «Чудесам», сочинили Will This Be The Day совместно с Беатрис Верди, единоличным автором разбитной In The Middle of Nowhere – одной из визитных карточек незабвенной Дасти Спрингфилд.

Кроме того, на второй стороне диска под многообещающей Discover Me, также в соавторстве с Беатрис Верди, фигурирует Джонни Бристол, чья Someday We’ll Be Together станет лебединой песней Дайаны Росс в составе Supremes, но подпевать ей будут голоса посторонних бэк-вокалисток.

Круговая эстафета песен от исполнителя к исполнителю, практикуемая Мотауном, не так порочна, как это казалось мнительному покупателю, когда он видел одну и ту же песню на дисках трех, а то и более, звезд.

Тому, кто изучает поп-музыку 60-х задним числом, альбом Сюпримс дает возможность познакомиться с With a Child’s Heart и Make The Music Play не по наводке эксперта, а совершенно случайно, как и полагается открывать такие вещи. Одно произношение фразы you’ve got no reason to frown (1 мин. 10 сек.) ввергает жертву в эротический шок надежнее самых откровенных гримас и жестов.

Нарочитая небрежность вокала при реанимации Make The Music Play воссоздает звучание «девичьих групп» добитловской эры, в первую очередь Shirelles. Мисс Росс и её коллеги словно бы воспроизводят песню по памяти, как неожиданный заказ в ресторане. Всего за какие-то семь лет облик и этос молодежи изменился до неузнаваемости. Маленький шедевр Берта Бакарака помогает, говоря вульгарно, ощутить разницу. Символично и то, что оригинал на сингле Дионн Уорвик провалился. Или затаился, как мина замедленного действия.

Апологетом новой морали на пластинке выступает сорокалетний Берри Горди, в свое время написавший половину программы дебютного диска Сюпримс.

Шагая в ногу со временем, основатель Мотауна ратует за разнообразие и терпимость, но в иносказательной манере. «Не важно кто ты есть по гороскопу» – так называется песня с намеком на устранение расовых и гендерных барьеров на пути к личному счастью. Что весьма созвучно теме из мюзикла «Волосы», давшей название всему альбому.

И снова нагнетает индийские мотивы гитара Денниса Коффи, явно пародируя экзотический китч Габора Сабо.

Если вы обратили внимание на казачье гиканье (0:56 сек.) в пьесе The Composer, первым этот прием использовал в I’m an Animal Слай Стоун, чьи Everyday People также можно послушать в исполнении Сюпримс. Сразу две апологии плюрализма на одной стороне плюс одиозный «Аквариус» в начале другой – не многовато ли?

Western Union Man – пламенный привет братской Филадельфии, которой в ту же пору уделял пристальное внимание Элвис Пресли. Интенсивная, энергичная вещь, чьё отрывистое стаккато напоминает California Soul Эшфорда и Симпсон.

Второй и последний совместный альбом Сюпримс и Темптейшенс увидел в свет в сентябре, а предыдущий (без Темптейшенс) был выпущен в мае. Я закончил первый класс и пошел во второй, не имея понятия о том, что происходит в поп-культуре свободного мира.

Together состоялся по всем статьям. Свои и чужие новинки на этом диске подпирают ветшающий «нафталин», и наоборот – умело реконструированный номер позволяет расслабиться, не впадая в детство. Старину представляют «Упрямый малый» и «Чтоб я так жил» – искрометные номера раннего Марвина Гэя.

Why Must We Fall In love? – единственный известный мне дуэт Эдди Кендрикса с Дайаной Росс звучит как вожделенная оперная ария перед антрактом в спектакле, чье продолжение бесконечно.

Это рисунок [id139218601|Евы Морозовой] — человека, подарившего миру [club38818986|ШКЯ], мем про Юлию Якубеню и отварную сосиску и, конечно, рекламу Скайпа.

Если честно, мы узнали в этом рисунке себя. Вот мы — пришли на свет свечей, кто-то играет на гитаре, кто-то привёл собаку. И мы все вместе, в Фонотеке — на острове спокойствия, куда вы можете прийти любыми и отвести душу.

Ждём вас ежедневно с 10 до 22 часов на Марата, 28. Укроем пледом и поставим на вертушку лучшую музыку. Мы будем делать это до тех пор, пока наши тела могут двигаться, а сердца — испытывать любовь.

🧡

НЕ В ГНЕВЕ, НО В СКОРБИ...

Именно так – не в гневе, но в скорби приходится браться мне за перо, хотя оснований и силы духа для праведного гнева у автора более чем достаточно.

Люди доброй воли сподвигли меня рассказать о песнях протеста, о песнях с отрицательным отношением к войне, насилию, агрессии.

Это неурочный и непричесанный текст-импровизация, но в нем внимательный читатель отыщет что-нибудь любопытное и полезное в нынешней ситуации.

Историю, как известно, пишут победители. Они же заказывают музыку для официальных торжеств и пиршеств в интимном кругу. И в эти трагические дни мне совсем не хочется дублировать плейлисты чьей-то собачьей радости.

Добро пожаловать в романтику войны с черного хода...

Костылем стучу в дверь ресторана – лучшее, что спето на эту тему Аркадием Северным, когда от военных мотивов закономерно начинало тошнить и реальных доживающих ветеранов, и циничную молодежь, развращенную переделками типа «льется в тесной печурке Лазо».

Две проникновенные исповеди, одна от первого, другая в третьем лице – виановский «Дезертир» и Universal Soldier Баффи Сэйнт-Мэри. Поэтическая речь каждой из них сильна настолько, что не нуждается в громком исполнении. Обе вещи заставляли прислушаться, подвигая к овладению языками в полной мере, помимо собачьих команд и шаблонных лозунгов обывательского рока. Чья пацифистская риторика подчас неотличима от шовинистического угара.

Наверняка обе давно включены в программы всевозможных кружков и лицеев наряду с «Сузанной» Ленарда Коэна, что, впрочем, никак не отражается на актуальности содержания.

Встретить пластинку дуэта Neon Philharmonic было нетрудно, труднее было обратить внимание на её неказистый конверт. Но, изучив его внимательнее, клиент незаметно оказывался в вертикальном омуте американской годики, не требующей модных аксессуаров, чтобы установить контроль над воображением слушателя. И песни на диске были под стать интерьеру, наполняя воздухом чердачное пространство, потому что в вакууме, как на Луне, не бывает звука.

«Нам слишком долго врали хорошо поставленными голосами» – этот знаменитый афоризм Мальвины Рейнольдс никак не относится к пропагандистам последних дней, чьи голоса звучат небрежно и противно.

Певица имела в виду превосходство актуальности над формой изложения. Но замечательный голос Джимми Клиффа не дает усомниться в искренности его отношения к грязной войне.

Надеюсь, читателю понятно отсутствие в сегодняшнем обзоре пародии на пацифистский пафос и бурлескный героизм. Хотя, когда-то многие песни на военно-антивоенную тему звучали как номер «Необыкновенного концерта» или «Маппет-шоу». Особенно переслащенные эмоциями опусы Дона МакЛина, Uriah Heep и The Zombies.

В моем детстве реагировать на песни протеста положительно было нелегко, поскольку это был единственный вид зарубежной поп-музыки, эксплуатируемый официальной пропагандой в своих целях.

Портреты фолксингеров публиковали в печати, тексты песен переводили и цитировали. «Мелодия» оперативно выпустила большой диск Джоан Баэз.

Четко запомнилась премьера песни Дина Рида «По шею в грязной жиже» в вечернем выпуске теленовостей (программы «Время» тогда еще не было), и голос диктора, читающий перевод за кадром: а наш капитан – этот болван…

Слово «наш» откровенно напрягало. Бахвальство жалких марионеток, вернувшихся из Чехословакии, было нормой как дворовых пьянок, так и обывательских застолий.

Безусловно это звучало намного естественней и человечней, чем тот партийный вой, которым вышибали слезу на праздничных концертах, но акустическая лирика скорее убаюкивала, нежели подталкивала к нравственному сопротивлению.

Случались мрачные курьезы. По следам резни советских пограничников на острове Даманском, была написана песня-реквием «На той реке, на Уссури», которую презентовала Людмила Зыкина. Песня пропала бесследно, но хронология событий перечислена в её тексте подробно.

Подчас возникали странные совпадения – впервые услышав Джека Брюса, я изумился его сходству с Александром Галичем, чей голос был мне знаком по эфирам «радио-хулиганов» и фильму «Бегущая по волнам».

Что-то общее с человеком, в чью речь помимо его воли, то и дело вторгается собачий лай - незваный симптом жуткой метаморфозы.

Поэтические образы и ритм стихов Пита Брауна лишь усиливали это нелинейное, но символичное сходство, которое было трудно объяснить меломанам-догматикам, как правило, настроенным весьма верноподданнически.

Фил Окс, а не Баэз или Дилан – вот кто заставил меня прислушиваться к антивоенным мотивам, как к «заведомо ложным измышлениям, порочащим общественный и политический».

И главную роль сыграли не слова, а зрелая драматургия мелодии. Проникнуть в суть выражения There But For Fortune не было никакой возможности, но в нем угадывался фатализм человека, который неминуемо совершит свой выбор.

There But For Fortune я услышал в отстраненно-трансовом исполнении Шер. Открытие совпало с большой статьей про Фила Окса, перепечатанной журналом «Ровесник», вскоре после того, как этот гениальный неудачник повесился.

Лучо Баттисти умел сочинять красноречивые песни без слов, несмотря на поэтический гений Могола. В этой композиции атмосферу создают цепкая музыкальная фраза и длинный заголовок: кресло, ящик, коньяк, 38 убитых на границе… На чьей – в данный момент уже не важно. Она теперь одна.

Лично мне в этой музыке слышен внутренний ужас человека, который, заснув с не выключенным ящиком проспал новость о конце света, и был разбужен среди ночи пением ангелов.

Somewhere in space I hang suspended – мне всегда слышался в этой фразе скрытый мистический ужас посмертного воздаяния. Равно как и в самом названии песни на мелодию Римского-Корсакова – Stranger In Paradise – в раю я не местный.

Тогда почему вы решили, что вы в раю? – хочется спросить у персонажа и у самого себя, прикидывая степень участия в земных мерзостях сильных мира сего.

В таком подвешенном настроении трудно и преждевременно заканчивать беседу эффектной репликой по типу тоста из комедии Гайдая. Ведь это еще даже не конец начала…

В каждой песне протестующей против чего-то есть опасное сходство с объектом протеста: мы стоим за дело мира – мы готовимся к войне, ты же хочешь, как Шапиро, прохлаждаться в стороне...

В начале разговора мы отметили эту совместимость рок-музыки, одинаково пригодной для карательных операций и для антивоенных оргий.

Таковы, например, People Let's Stop The War, и, конечно же, просто War Эдвина Старра, с её кокетливым интро, заимствованным у раннего Марвина Гэя.

Но, не будь я Графом Хортицей, если я забыл включить в вегетарианское меню ископаемых мою любимую Kill For Peace c незабвенным Нафтали Купфербергом в роли неугомонного воина-освободителя.

В данном случае название «Пол и характер» – не праздный каламбур. Оно символизирует талант артиста и капризное отношение рядового слушателя к его достижениям. Подчас весьма неравноценным и спорным. Но в этом и состоит секрет их неотразимого обаяния.

MCCARTNEY – ПОЛ И ХАРАКТЕР

Работая над статьей, приуроченной непосредственно к юбилею Пола Маккартни, я столкнулся с неожиданной проблемой. Просьба исходила от серьезного издания, и текст, под стать событию, требовался большой. Но объем воспоминаний и впечатлений быстро вышел за рамки среднего «лонгрида», поставив автора перед выбором между целой книгой (лучшие и посредственные из них написаны сто раз) и шаблонным панегириком. Объединив основные мысли в нечто монументально-хаотичное, я все-таки сохранил горстку набросков, которыми намерен воспользоваться сейчас.

Каждая ранит – последняя губит, якобы говорили древние, имея в виду часовые стрелки, которых в античном мире по идее не было. Прослушанный диск тоже сокращает долгоиграющую жизнь, равно как и одна и та же песня, которую можно крутить целый день, сживая со свету несчастных соседей.

Пол Маккартни – тот, у кого таких песен ужасающе много. Почти каждая из них по-прежнему играет за стеной, долетает из окна напротив или пульсирует в колонках на крыльце павильона тихих игр в парке, где бродят привидения битломанов. Первых, случайных – с транзистором, прижатым к уху жестом утопающего. Случайных, потому что знакомство с Битлз подобно укусу вампира – заражение происходит моментально, но личность преображается постепенно. Если, конечно, то был настоящий вампир.

Что могло это быть – Paperback Writer летом ’66, когда английская сборная завоевала «Золотую богиню», похищенную и найденную в марте умным псом по кличке Огурчик (Pickles). Собачья тема занимает в творчестве Маккартни особое место, как и погода в нелинейной трилогии Good Day Sunshine (эталон ювелирной фразировки), It’s Getting Better и Penny Lane. Все три сочинения объединяет двусмысленная и тревожная кода, диссонирующая с настроением самой песни – утопленник с транзистором уходит под воду.

Да, это могла быть и Penny Lane, рождающая ощущение упущенного шанса даже у тех, кто едва ли осознанно стремился попасть в те времена, как рвались туда осатанелые романтики-пессимисты.

Элемент «саспенса» в ностальгической лирике возникает регулярно, как талисман или улика. Смолкает скорбный рояль Dear Friend, и появляется гаитянский демон Mumbo Link, чье присутствие не обозначено на пластинке отдельным треком. Маленький монстр промелькнул, оставив смутную память о встрече с обитателем параллельного мира, скажем, в туалете кинотеатра.

Это сближает Маккартни между «Револьвером» и «Сержантом» с музыкой Lovin’ Spoonful, чей Daydream так близок по духу Good Day Sunshine, словно это два патефонных фокстрота времен Великой Депрессии.

Поскольку я пристрастился к поп-музыке в беспомощном возрасте, многие классические альбомы мне приходилось слушать либо фрагментарно, либо со второй стороны, а то и с конца. Как в случае с Wild Life, когда я успел к завершению переписи диска на магнитофон моим старшим товарищем-музыкантом.

Дебютный альбом Маккартни, сольный в полном смысле слова, мне записали, перепутав стороны, и я открыл его с гипнотической Ooh You, похожей на сеанс приворота в гаитянской хижине – настолько сильна иллюзия близости с исполнителем на этом нервозном треке. А отрывистая реплика «More guitar» на третьем такте заставляла, вздрогнув, оглядеться по сторонам, словно её шепнул тебе на ушко какой-нибудь новоорлеанский Папа Бенжамен.

За ним следовала еще более тревожная инструментальная пьеса, в ней одновременно слышались и погоня, и бегство, и фонограмма к «Метценгерштейну» Эдгара По.

Мезозойский ландшафт Kreen-Akrore отматывал время на миллионы лет до нашей эры. Зловещее карканье археоптериксов сигнализировало появление чудовища, чье изображение не сохранилось.

Dear Friend, чье место где-то между Sister Morphine и «Жил был я», появившихся в то же время – образец суицидальной лирики с циничным подтекстом. Если кирсановское «жил был я» заменить на «жил был у бабушки», всё становится на свои места – лабиринт страха ведет (куда ж еще)) в комнату смеха. Но мало кто умеет «тянуть нищего» с таким серьезным видом, как цветущий Сэр Пол. Разве что тонкий ценитель его творчества – проницательный тайновидец Нил Янг.

В моем полудетском уме Mumbo Link резонировал с мушиным хором в финале куперовского «Киллера».

И тут подступает неминуемая тема «Маккартни и авангард», куда более сложная, чем «Маккартни и ретро», «Маккартни и китч».

Якобы радикальный Леннон ударился в эксперименты несколько позднее своего сентиментального партнера.

«Авангард – французский синоним барахла» – отмахивался будущий творец Revolution#9 и Unfinished Music до знакомства с Йоко Оно.

Но советский мещанин прощал битлу бунтующему такие опусы заочно, так же как индийские мотивы у Харрисона, перехватившего эстафету Радж Капура.

Битл услаждающий маскировал и дозировал свой нонконформизм с мастерством средневекового отравителя.

Если бы группа осмелилась целиком отдать сторону пластинки под пьесу Carnival of Light, нетрудно представить катастрофические последствия воздействия этого опуса на психику и без того экзальтированной молодежи.

Wild Life тоже начинается с магической команды «Tape it, Tony!», адресованной звукорежиссеру в кураже студийной сессии, типа «Антон, пиши!». И непревзойденный имитатор Литтл Ричарда показывает класс, перекликаясь с Rockin’ With The King группы Canned Heat, где настоящий Литтл Ричард поет в дуэте с Бобом Хайтом.

Helter Skelter, чьи шум и ярость опережают Communication Breakdown на год с лишним, так же имеет свой крохотный акустический зародыш в виде миниатюры Wild Honey Pie.

Только в электрической версии сарабанда безобразных гномов перерождается в жестикуляцию маятника над головою жертвы.

Трудно поверить, что такое мог придумать и воплотить сочинитель Mother’s Nature Son и I Will, в которых так же присутствует жуть паранормального явления, случайно зафиксированного на магнитной ленте.

Местами его музыка пугающе идентична видеоряду Кеннета Энгера и Майи Дерен. Три части его условной «женской трилогии» – Eleanor Rigby, For No One, She's Leaving Home кино-новеллы, которые можно смот реть с закрытыми глазами, под поющие титры-комментарии.

Не настаиваю, что убедить в наличии таких вибрации можно каждого. Просто надежнее говорить о периоде, совпавшем с развитием твоего собственного разума и организма.

Когда наша «Мелодия», с приличным опозданием, выпустила Birthday, она сделалась гимном советских школьников, моментально присочинивших скабрезный текст на русском языке. И в этом номере он так же объединил рельефный рифф а ля Cream с бравадой будущего глэм-рока.

И этот крепко сбитый образец глэм-рока тоже казался придуман и сыгран где-то рядом, по соседству. Буквально через подъезд, где действительно проживает сильно пьющий контрабасист.

Казалось, самый популярные у нас песни Маккартни не пишутся за кордоном, а вызревают за окнами этажей, с которых они доносятся. Вместе с цирковым маршем трио Three Dog Night, обыгравших его раннюю It’s For You в стиле, неотличимом от «Песняров».

Тогда постоянно кого-нибудь резали – на танцах, в операционной, а то и в общественном транспорте, – и вопль Сэра Пола в начале Mumbo звучал именно так: обнажив себя по пояс, как зарезанный визжа, из кладовой вышел Двойрес и пошел рубить с плеча.

Будучи сам левшой, я не ощущал родства с его здешними поклонниками. Раздражал не имидж, а реакция на этого поющего «делона». Куда интереснее было проводить весьма отдаленные и зыбкие параллели между фисгармонией Леннона в We Can Work It Out и тем, что делает Нико, аккомпанируя себе на этом инструменте.

Helter Skelter – праматерь хард-энд-хэви, однако и в ней нашлось место для фри-джазовых извращений. Я имею в виду звуки, которые Леннон извлекает при помощи мундштука от тенор-сакса.

Саксофонист Хови Кейси был не менее востребованным духовиком-сессионистом, чем его коллеги из Sound Incorporated. Можете сами оценить этот роскошный бридж на 2 мин. 50 сек.

Wailin’ Howie Casey – золотой саксофон первой волны британского твиста, мало похожего как на континентальный, так и на заокеанский твист Нью-Йорка и Филадельфии. Это его мы слышим в кульминации постановочного идиотизма Mrs. Vandebilt.

«Романыч», худрук ансамбля при дворце культуры «Абразивный», довольствовался альтом. На сцене этот человек с профилем Яна Френкеля появлялся трижды за вечер. Подыгрывая своим подопечным в Travelin’ Band, «Хоп-Хей-Гоп» и Bluebird, которую, путая Метерлинка с Андерсоном, объявляла какая-то девушка, вероятно, чья-то родственница. Больше она ничего не объявляла.