О чем кричат воробушки
В последний день зимы?
- Мы выжили!
- Мы дожили!
- Мы живы,
Живы мы!
Валентин Берестов
Понравился сайт?Поделись с друзьями!
Статистика ВК сообщества "РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА ЖИВОПИСЬ МУЗЫКА"
Графики роста подписчиков
Лучшие посты
Праздник, убивающий птиц
⠀
Почти по всему миру скоро будет греметь салют. Ночь – это время, когда большинство птиц спит, а резкий шум и взрывы пугают их и приводят к тому, что целые стаи поднимаются в воздух и пытаются улететь от опасности.
⠀
Только вот сделать это почти невозможно. Взрывы будут повсюду. А сделать это ночью, вслепую и в состоянии стресса вообще задача невероятная.
⠀
Ещё многие птицы могут быть в воздухе без отдыха не больше 10 минут. А взрывы заставят птиц летать до тех пор, пока они не обессилят. А дальше лишь падение с высоты на заснеженную землю. Как это происходит, можете посмотреть в карусели.
⠀
Поэтому каждый большой праздник (в первую очередь, Новый год) убивает миллионы разных птиц по всему миру. У каждой их этих птиц были бы потомки, поэтому счёт идет на сотни миллионов.
⠀
Особенно я прошу вас отказаться от салюта за городом. Там птицы особенно восприимчивы к шуму. В лесу птицы могут напороться на ветки из-за беспокойного метания, а также сбросить перья – в том числе те, что необходимы для полета и, как следствие, для выживания.
⠀
Вот что сказал орнитолог руководиль"Орнитарий" в парке "Сокольники" Вадим Мишин.
⠀
"Птицы боятся так, что, шарахаясь, разбиваются о вольеры, травмируются, и нам приходится специально за этим следить, даже привязывать птиц. Это, безусловно, стресс сумасшедший. Во время этого стрессирования у птицы могут быть дыхательные спазмы, но если мы можем вовремя это заметить и сделать соответствующие инъекции, ввести препараты, снять спазм, то в дикой природе это уже не получится", – заявил эксперт.
⠀
Веселье это хорошо. Но если при этом мы убиваем миллионы невинных существ, то нам нужно учиться праздновать более уважительно к пернатым соседям и вообще ко всем братьям нашим меньшим.
⠀
Я уж не говорю про миллионы тонн токсичного мусора по всему миру, который не подлежит переработке и достанется будущим пополнениям, как вечный подарок от "мудрых" предков.
⠀
Если нашли птицу, отвезите в ветеринарку, где есть орнитолог. Поделитесь постом. Возможно, благодаря вашему репосту кто-то откажется от салюта хотя бы за городом и так вы спасёте сотни жизней.
⠀
Почти по всему миру скоро будет греметь салют. Ночь – это время, когда большинство птиц спит, а резкий шум и взрывы пугают их и приводят к тому, что целые стаи поднимаются в воздух и пытаются улететь от опасности.
⠀
Только вот сделать это почти невозможно. Взрывы будут повсюду. А сделать это ночью, вслепую и в состоянии стресса вообще задача невероятная.
⠀
Ещё многие птицы могут быть в воздухе без отдыха не больше 10 минут. А взрывы заставят птиц летать до тех пор, пока они не обессилят. А дальше лишь падение с высоты на заснеженную землю. Как это происходит, можете посмотреть в карусели.
⠀
Поэтому каждый большой праздник (в первую очередь, Новый год) убивает миллионы разных птиц по всему миру. У каждой их этих птиц были бы потомки, поэтому счёт идет на сотни миллионов.
⠀
Особенно я прошу вас отказаться от салюта за городом. Там птицы особенно восприимчивы к шуму. В лесу птицы могут напороться на ветки из-за беспокойного метания, а также сбросить перья – в том числе те, что необходимы для полета и, как следствие, для выживания.
⠀
Вот что сказал орнитолог руководиль"Орнитарий" в парке "Сокольники" Вадим Мишин.
⠀
"Птицы боятся так, что, шарахаясь, разбиваются о вольеры, травмируются, и нам приходится специально за этим следить, даже привязывать птиц. Это, безусловно, стресс сумасшедший. Во время этого стрессирования у птицы могут быть дыхательные спазмы, но если мы можем вовремя это заметить и сделать соответствующие инъекции, ввести препараты, снять спазм, то в дикой природе это уже не получится", – заявил эксперт.
⠀
Веселье это хорошо. Но если при этом мы убиваем миллионы невинных существ, то нам нужно учиться праздновать более уважительно к пернатым соседям и вообще ко всем братьям нашим меньшим.
⠀
Я уж не говорю про миллионы тонн токсичного мусора по всему миру, который не подлежит переработке и достанется будущим пополнениям, как вечный подарок от "мудрых" предков.
⠀
Если нашли птицу, отвезите в ветеринарку, где есть орнитолог. Поделитесь постом. Возможно, благодаря вашему репосту кто-то откажется от салюта хотя бы за городом и так вы спасёте сотни жизней.
"Я хорошо прожил свою жизнь. Да, небогато, без больших карьерных всплесков, но я никогда никого не оскорбил, ничем не поступился. Есть люди, которые вспомнят меня добром. А это не так уж мало, правда?
Доживя до своего возраста, я открыл совершенно невероятную вещь. На склоне лет выясняется, что все, что с вами происходило — тяжелого, ужасного, иногда невыносимого, — это звенья одной цепи, которая называется ваша жизнь. Нельзя выбросить ни одно звено. Она только тогда будет ваша, если все звенья останутся на месте. Даже тяжелейшие периоды жизни принесли что-то бесценное. Но надо дожить до старости, чтобы понять, как все тонко и взаимосвязано вокруг. Ни за что на свете, как говорил поэт, мне не нужна другая судьба кроме той, которую мне подарил Бог в России."
"-Больше всего меня огорчает нынешнее служение деньгам. Это самое сильное искушение, люди на глазах ломаются и превращаются чёрт знает во что. Раньше, идя зимой по деревне, вы могли постучаться в любой дом и вас на ночь пустили бы. А сегодня родную бабушку внук выбрасывает из квартиры. И при этом он вам со знанием дела объяснит, как это выгодно: тут 6 метров выгадает, там 200 долларов и т. п. Детей рожают, чтобы после развода побольше слупить с богатого мужа. Всё это - самое нерусское и самое омерзительное, что есть.
В современной деревне друг друга все боятся — телевидения насмотрелись. А раньше совершенно незнакомый человек Вам говорил: «Здравствуйте!» Извините меня, это — глубочайшая культура. Ломоносов же с обозом рыбы из деревни пришел в столицу. Ну, откуда он мог взяться, как? Этот человек заложил основы образования в России, а пришел с обозом рыбы.
-А самое дорогое для меня - это русская культура, милосердие, которые в России всегда были и остаются, между прочим, и сегодня. Просто очень тяжёлое сейчас время... Я, к сожалению, вообще не помню времён, когда так уж всё здесь было хорошо. Нет в России такого времени: вот наконец мы пожили! Ссылки, братоубийственная Гражданская война, голод, НЭП, репрессии, коммунизм и соцреализм, когда и Чехов, и Достоевский не годились, Великая Отечественная война… Может быть, эти страдания даются нашему народу, дабы он не забывался и понял свои ошибки?.. Испытания посылаются свыше, и Бог смотрит, как люди их выдерживают..."
Алексей Баталов
Доживя до своего возраста, я открыл совершенно невероятную вещь. На склоне лет выясняется, что все, что с вами происходило — тяжелого, ужасного, иногда невыносимого, — это звенья одной цепи, которая называется ваша жизнь. Нельзя выбросить ни одно звено. Она только тогда будет ваша, если все звенья останутся на месте. Даже тяжелейшие периоды жизни принесли что-то бесценное. Но надо дожить до старости, чтобы понять, как все тонко и взаимосвязано вокруг. Ни за что на свете, как говорил поэт, мне не нужна другая судьба кроме той, которую мне подарил Бог в России."
"-Больше всего меня огорчает нынешнее служение деньгам. Это самое сильное искушение, люди на глазах ломаются и превращаются чёрт знает во что. Раньше, идя зимой по деревне, вы могли постучаться в любой дом и вас на ночь пустили бы. А сегодня родную бабушку внук выбрасывает из квартиры. И при этом он вам со знанием дела объяснит, как это выгодно: тут 6 метров выгадает, там 200 долларов и т. п. Детей рожают, чтобы после развода побольше слупить с богатого мужа. Всё это - самое нерусское и самое омерзительное, что есть.
В современной деревне друг друга все боятся — телевидения насмотрелись. А раньше совершенно незнакомый человек Вам говорил: «Здравствуйте!» Извините меня, это — глубочайшая культура. Ломоносов же с обозом рыбы из деревни пришел в столицу. Ну, откуда он мог взяться, как? Этот человек заложил основы образования в России, а пришел с обозом рыбы.
-А самое дорогое для меня - это русская культура, милосердие, которые в России всегда были и остаются, между прочим, и сегодня. Просто очень тяжёлое сейчас время... Я, к сожалению, вообще не помню времён, когда так уж всё здесь было хорошо. Нет в России такого времени: вот наконец мы пожили! Ссылки, братоубийственная Гражданская война, голод, НЭП, репрессии, коммунизм и соцреализм, когда и Чехов, и Достоевский не годились, Великая Отечественная война… Может быть, эти страдания даются нашему народу, дабы он не забывался и понял свои ошибки?.. Испытания посылаются свыше, и Бог смотрит, как люди их выдерживают..."
Алексей Баталов
9 мая 1975 года. Ветераны идут по Невскому проспекту в тридцатилетнюю годовщину окончания войны
Не отрекаются, любя.
Ведь жизнь кончается не завтра.
Я перестану ждать тебя,
а ты придешь совсем внезапно.
А ты придешь, когда темно,
когда в стекло ударит вьюга,
когда припомнишь, как давно
не согревали мы друг друга.
И так захочешь теплоты,
не полюбившейся когда-то,
что переждать не сможешь ты
трех человек у автомата.
И будет, как назло, ползти
трамвай, метро, не знаю что там.
И вьюга заметет пути
на дальних подступах к воротам...
А в доме будет грусть и тишь,
хрип счетчика и шорох книжки,
когда ты в двери постучишь,
взбежав наверх без передышки.
За это можно все отдать,
и до того я в это верю,
что трудно мне тебя не ждать,
весь день не отходя от двери.
Вероника Тушнова (1911-1965)
Ведь жизнь кончается не завтра.
Я перестану ждать тебя,
а ты придешь совсем внезапно.
А ты придешь, когда темно,
когда в стекло ударит вьюга,
когда припомнишь, как давно
не согревали мы друг друга.
И так захочешь теплоты,
не полюбившейся когда-то,
что переждать не сможешь ты
трех человек у автомата.
И будет, как назло, ползти
трамвай, метро, не знаю что там.
И вьюга заметет пути
на дальних подступах к воротам...
А в доме будет грусть и тишь,
хрип счетчика и шорох книжки,
когда ты в двери постучишь,
взбежав наверх без передышки.
За это можно все отдать,
и до того я в это верю,
что трудно мне тебя не ждать,
весь день не отходя от двери.
Вероника Тушнова (1911-1965)
* * *
После бомбёжек Белграда, Багдада, а также ада
Тюрем подпольных для пыток в Польше, Литве, Румынии, -
Разве ещё доказывать что-нибудь надо
После пробирки с фальшивой подлянкой?.. Отныне
"Уничтожить Россию, как нацию, истребить россиян,
Слать оружие, деньги - всем, кто готов на это!" -
Вопли речёвок запада, который от счастья пьян!..
Разве что-то ещё доказывать надо сегодня, где-то?
Международное Право убито во время бомбёжек Белграда,
Жаль, что Ассанж, как Сноуден, не был в России спасён.
После этого разве доказывать что-нибудь надо,
Если всё и всё остальное - из этого ряда,
Где нацизм гитлеряческий запада превознесён -
Как сила, которая правит судьбой планеты,
Решая, кого ограбить, угробить и сжечь до тла?..
Ничего не должна доказывать Россия сегодня, где-то,
Когда сталинградить надо людоедское зверство это,
Чтоб гитлерьё сдавалось, в плен выходя из котла, -
Иначе никто не вспомнит, где Россия и кем была!
[id246193325|Юнна Мориц]
После бомбёжек Белграда, Багдада, а также ада
Тюрем подпольных для пыток в Польше, Литве, Румынии, -
Разве ещё доказывать что-нибудь надо
После пробирки с фальшивой подлянкой?.. Отныне
"Уничтожить Россию, как нацию, истребить россиян,
Слать оружие, деньги - всем, кто готов на это!" -
Вопли речёвок запада, который от счастья пьян!..
Разве что-то ещё доказывать надо сегодня, где-то?
Международное Право убито во время бомбёжек Белграда,
Жаль, что Ассанж, как Сноуден, не был в России спасён.
После этого разве доказывать что-нибудь надо,
Если всё и всё остальное - из этого ряда,
Где нацизм гитлеряческий запада превознесён -
Как сила, которая правит судьбой планеты,
Решая, кого ограбить, угробить и сжечь до тла?..
Ничего не должна доказывать Россия сегодня, где-то,
Когда сталинградить надо людоедское зверство это,
Чтоб гитлерьё сдавалось, в плен выходя из котла, -
Иначе никто не вспомнит, где Россия и кем была!
[id246193325|Юнна Мориц]
Леся Орлова
25 сентября 2020 г.
А вы знали о Василии Меркурьеве? Ну, о детях. Знали, да?
Потому что я сейчас сижу в некоторой оторопи и всерьез боюсь, что у меня провал в памяти. Может ли быть, что я знала, но забыла? Я же помню, как когда-то передачу о нем смотрела с живейшим интересом, подробную, биографическую... Но ведь таких подробностей забыть никак нельзя! А я прочла, как впервые.
Я Меркурьева очень люблю в двух ролях. Очень люблю его Мальволио в "Двенадцатой ночи", во-первых. Потому что бесконечно радуюсь способности фактурного, статусного пожилого актера сыграть смешное, трогательное и нелепое. И очень люблю его роль отца Бориса в "Летят журавли". Все остальное - не очень люблю, "Небесный тихоход", там, "Верных друзей"... Ну и Василий Васильевич мне всегда казался таким благополучным, обласканным и некоторым образом очень харАктерным и характЕрным артистом для своего времени.
Что его жена - дочь Мейерхольда, это я знала. Но никогда как-то не задумывалась о том, что только статус мужа (лауреата трех Сталинских премий) ее уберег от репрессий (да, конечно, это - огромная жуткая лотерея, но в семье Меркурьевых считали так). Почему не задумывалась - не знаю. И о том, как там вообще обстояли дела в лихие годы, тоже не задумывалась. Меркурьев для меня был - как Черкасов, Орлова с Александровым, такой... постамент...
А там, оказывается, вон что. Почитала о его семейной истории, подробностей много, и важных, и значимых, но меня особенно глубоко две линии тронули.
Во-первых, братья. Вся история страны в судьбах. Старший брат Леонид погиб в Первую мировую. Следующий, Александр, умер в блокаду от голода в Ленинграде, где был директором хлебозавода (простая строчка, а в глазах темнеет). Следующий, Евгений, композитор, эмигрировал после революции с дядей-немцем за границу. Петр в 1939-м репрессирован, умер в тюрьме. Был еще Владимир, умер ребенком.
Так вот. Как там было. Меркурьев женился на Ирине Всеволодовне в 1934 году. Теснейше подружился с гениальным тестем. В 1935 году родился первый ребенок, дочь Анна.
В 1939 году арестовали и убили брата Петра, его жена тяжело заболела. Меркурьев взял к себе и усыновил троих племянников - девятилетнего Виталия, трехлетнего Евгения и Наталью (не знаю, сколько ей было). Дальше в том же 1939 году арестовывают и казнят Мейерхольда и убивают Зинаиду Райх. Дальше в 1940-м рождается вторая дочь Екатерина - то есть, когда весь этот кошмар происходил, Ирина Всеволодовна была беременна. Дальше сразу война. Дальше в 1943-м рождается третий сын, которого назвали Петром, и никак иначе (рождается, причем, в буквальном смысле за кулисами, в театре, в эвакуации под Томском). Итого - уже шестеро, да каких шестеро, в каких обстоятельствах шестеро. А дальше - еще круче. В эвакуации Василий Васильевич и Ирина Всеволодовна берут в семью еще приемных детей (в разных источниках пишут по-разному, не то двоих, не то троих) - эти дети потерялись, отстали от поезда. Привозят их в Ленинград, воспитывают у себя, пока счастливым образом в 1947-м не нашлась их мама (потому что Меркурьев рассказал о детях по радио, и она услышала).
У них вообще все время кто-то жил. Например, Ирина Всеволодовна из эвакуации привезла полностью в Ленинград из Новосибирска коллектив самодеятельного театра, и этот коллектив полностью же поступил в театральный на второй курс. А общежитие еще не открылось, и где студенты жили первое время? У Меркурьевых. Вдобавок к тринадцати членам семьи, родным и приемным (с ними жили также мама Василия Васильевича, между прочим, немка, и еще одна племянница). И зэков, возвращавшихся из сталинских лагерей, у себя селили - на месяцы. И все время каких-то нуждающихся привечали. И еще и кошек и собак брали с улицы. И еще вечно коллеги ночевали, а в гости приходили... просто вообще все, от художников до милиционеров.
И здесь настолько есть еще трогательная деталь! Это сын Меркурьева Петр Васильевич рассказывал. "Первое время мы жили в трехкомнатной квартире — каждая комната где-то по 15 метров. А в соседней квартире, большой — там общая площадь была где-то 80 метров, — жил Александр Александрович Брянцев, основатель ленинградского ТЮЗа. Однажды Брянцев зашел к нам в квартиру, попросил что-то у моей бабушки — лук или что-то в этом роде. Бабушка пригласила его на кухню, и они пошли мимо всех комнат. Брянцев увидел весь наш табор. И, когда бабушка его провожала, он сказал: "Анна Ивановна, скажите Васе: пусть ко мне зайдет, когда вернется из театра“. Папа пришел после спектакля, бабушка сказала о просьбе Александра Александровича. Папа сразу пошел к нему, постучал — звонков тогда еще не было.
Брянцев открыл дверь, пригласил его и говорит: "Вася, нам со старухой такая большая квартира ни к чему, а тебе с твоим табором — в самый раз. Давай переезжай. А чтобы ты не передумал наутро, переезжай прямо сейчас“. И ночью состоялся переезд!"
И поменялись квартирами. Вы можете себе такое представить?!
Да, а Ирина-то Всеволодовна была же поражена в правах как дочь врага народа. Когда они в Ленинград вернулись, ей везде в работе и отказали. И никуда не брали 12 лет, пока наконец Мейерхольда не реабилитировали. И все это время эту огромную семью содержал один-единственный Василий Васильевич. И там чего только не было - и болезни серьезные, и чудовищно много работы, хлопот и ответственности. И очень большая была любовь, как все говорят, между Василием Васильевичем и Ириной Всеволодовной, очень большая и очень долгая, до самого конца. Потрясающая была личность Ирина Всеволодовна, очевидно. 44 года прожили. Когда к врачу приходили (они вместе ходили), и тот спрашивал Меркурьева, где, что и как болит, тот, соответственно, спрашивал жену: "Ириша, как у меня болит?" - и та рассказывала. И еще его все вечно о чем-то просили, и он ходил и просил для всех. Один раз достал два вагона семенного гороха для Ленинградской области у министра сельского хозяйства, например.
Вы понимаете? У меня просто слов нет.
Вот бывает, что актер равен своей роли. Я и не думала, что Меркурьев не просто равен, а даже больше роли Федора Ивановича Бороздина, хирурга из "Летят журавли", еще больше, чем Бороздин. Он же играет там нравственное мерило, по сути. А он и в жизни - нравственное мерило, выходит.
Какой же человек, а.
25 сентября 2020 г.
А вы знали о Василии Меркурьеве? Ну, о детях. Знали, да?
Потому что я сейчас сижу в некоторой оторопи и всерьез боюсь, что у меня провал в памяти. Может ли быть, что я знала, но забыла? Я же помню, как когда-то передачу о нем смотрела с живейшим интересом, подробную, биографическую... Но ведь таких подробностей забыть никак нельзя! А я прочла, как впервые.
Я Меркурьева очень люблю в двух ролях. Очень люблю его Мальволио в "Двенадцатой ночи", во-первых. Потому что бесконечно радуюсь способности фактурного, статусного пожилого актера сыграть смешное, трогательное и нелепое. И очень люблю его роль отца Бориса в "Летят журавли". Все остальное - не очень люблю, "Небесный тихоход", там, "Верных друзей"... Ну и Василий Васильевич мне всегда казался таким благополучным, обласканным и некоторым образом очень харАктерным и характЕрным артистом для своего времени.
Что его жена - дочь Мейерхольда, это я знала. Но никогда как-то не задумывалась о том, что только статус мужа (лауреата трех Сталинских премий) ее уберег от репрессий (да, конечно, это - огромная жуткая лотерея, но в семье Меркурьевых считали так). Почему не задумывалась - не знаю. И о том, как там вообще обстояли дела в лихие годы, тоже не задумывалась. Меркурьев для меня был - как Черкасов, Орлова с Александровым, такой... постамент...
А там, оказывается, вон что. Почитала о его семейной истории, подробностей много, и важных, и значимых, но меня особенно глубоко две линии тронули.
Во-первых, братья. Вся история страны в судьбах. Старший брат Леонид погиб в Первую мировую. Следующий, Александр, умер в блокаду от голода в Ленинграде, где был директором хлебозавода (простая строчка, а в глазах темнеет). Следующий, Евгений, композитор, эмигрировал после революции с дядей-немцем за границу. Петр в 1939-м репрессирован, умер в тюрьме. Был еще Владимир, умер ребенком.
Так вот. Как там было. Меркурьев женился на Ирине Всеволодовне в 1934 году. Теснейше подружился с гениальным тестем. В 1935 году родился первый ребенок, дочь Анна.
В 1939 году арестовали и убили брата Петра, его жена тяжело заболела. Меркурьев взял к себе и усыновил троих племянников - девятилетнего Виталия, трехлетнего Евгения и Наталью (не знаю, сколько ей было). Дальше в том же 1939 году арестовывают и казнят Мейерхольда и убивают Зинаиду Райх. Дальше в 1940-м рождается вторая дочь Екатерина - то есть, когда весь этот кошмар происходил, Ирина Всеволодовна была беременна. Дальше сразу война. Дальше в 1943-м рождается третий сын, которого назвали Петром, и никак иначе (рождается, причем, в буквальном смысле за кулисами, в театре, в эвакуации под Томском). Итого - уже шестеро, да каких шестеро, в каких обстоятельствах шестеро. А дальше - еще круче. В эвакуации Василий Васильевич и Ирина Всеволодовна берут в семью еще приемных детей (в разных источниках пишут по-разному, не то двоих, не то троих) - эти дети потерялись, отстали от поезда. Привозят их в Ленинград, воспитывают у себя, пока счастливым образом в 1947-м не нашлась их мама (потому что Меркурьев рассказал о детях по радио, и она услышала).
У них вообще все время кто-то жил. Например, Ирина Всеволодовна из эвакуации привезла полностью в Ленинград из Новосибирска коллектив самодеятельного театра, и этот коллектив полностью же поступил в театральный на второй курс. А общежитие еще не открылось, и где студенты жили первое время? У Меркурьевых. Вдобавок к тринадцати членам семьи, родным и приемным (с ними жили также мама Василия Васильевича, между прочим, немка, и еще одна племянница). И зэков, возвращавшихся из сталинских лагерей, у себя селили - на месяцы. И все время каких-то нуждающихся привечали. И еще и кошек и собак брали с улицы. И еще вечно коллеги ночевали, а в гости приходили... просто вообще все, от художников до милиционеров.
И здесь настолько есть еще трогательная деталь! Это сын Меркурьева Петр Васильевич рассказывал. "Первое время мы жили в трехкомнатной квартире — каждая комната где-то по 15 метров. А в соседней квартире, большой — там общая площадь была где-то 80 метров, — жил Александр Александрович Брянцев, основатель ленинградского ТЮЗа. Однажды Брянцев зашел к нам в квартиру, попросил что-то у моей бабушки — лук или что-то в этом роде. Бабушка пригласила его на кухню, и они пошли мимо всех комнат. Брянцев увидел весь наш табор. И, когда бабушка его провожала, он сказал: "Анна Ивановна, скажите Васе: пусть ко мне зайдет, когда вернется из театра“. Папа пришел после спектакля, бабушка сказала о просьбе Александра Александровича. Папа сразу пошел к нему, постучал — звонков тогда еще не было.
Брянцев открыл дверь, пригласил его и говорит: "Вася, нам со старухой такая большая квартира ни к чему, а тебе с твоим табором — в самый раз. Давай переезжай. А чтобы ты не передумал наутро, переезжай прямо сейчас“. И ночью состоялся переезд!"
И поменялись квартирами. Вы можете себе такое представить?!
Да, а Ирина-то Всеволодовна была же поражена в правах как дочь врага народа. Когда они в Ленинград вернулись, ей везде в работе и отказали. И никуда не брали 12 лет, пока наконец Мейерхольда не реабилитировали. И все это время эту огромную семью содержал один-единственный Василий Васильевич. И там чего только не было - и болезни серьезные, и чудовищно много работы, хлопот и ответственности. И очень большая была любовь, как все говорят, между Василием Васильевичем и Ириной Всеволодовной, очень большая и очень долгая, до самого конца. Потрясающая была личность Ирина Всеволодовна, очевидно. 44 года прожили. Когда к врачу приходили (они вместе ходили), и тот спрашивал Меркурьева, где, что и как болит, тот, соответственно, спрашивал жену: "Ириша, как у меня болит?" - и та рассказывала. И еще его все вечно о чем-то просили, и он ходил и просил для всех. Один раз достал два вагона семенного гороха для Ленинградской области у министра сельского хозяйства, например.
Вы понимаете? У меня просто слов нет.
Вот бывает, что актер равен своей роли. Я и не думала, что Меркурьев не просто равен, а даже больше роли Федора Ивановича Бороздина, хирурга из "Летят журавли", еще больше, чем Бороздин. Он же играет там нравственное мерило, по сути. А он и в жизни - нравственное мерило, выходит.
Какой же человек, а.
ТРАГЕДИЯ ЕСЕНИНА
B 100-летний юбилей c русского поэта Сергея Есенина сняли клеймо самоубийцы и в храмах стали поминать его за упокой.
Низкий поклон за это Виктору Ивановичу Кузнецову, многолетние архивные изыскания которого увидели свет в книге "Тайна гибели Есенина".
Есенин был убит на допросе, во время которого подвергался истязаниям. На руках его были порезы, вены перерезаны, левый глаз вытек, на лбу глубокий шрам - об этом есть свидетельства даже в тех фальшивых воспоминаниях, которые были написаны по заказу ГПУ после смерти поэта. B "Англетере" он не останавливался, а уже мертвым был перетащен в нежилой, наспех меблированный пятый номер, из следственной тюрьмы ГПУ, которая находилась в доме по соседству.
Стихотворение "До свиданья, друг мой, до свидания", которое было главным козырем в версии о само-убийстве, на самом деле в рукописи не подписано - даты под ним нет. Оно не могло быть посвящено В.Эрлиху - он не был "у него в груди", не был его близким другом, а только шапочным знакомым. Он был сотрудником ГПУ. Назван В.Кузнецовым и предполагаемый убийца и истязатель - Яков Блюмкин, и заказчик убийства - Л.Троцкий.
Этот "демон революции" и ее "архитектор" писал в 1919 году: "Мы должны превратить Россию в пустыню, населенную белыми неграми, которой мы дадим такую тиранию, которая никогда не снилась даже жителям Востока. Путем кровавых бань мы доведем русскую интеллигенцию до полного отупения, до идиотизма, до животного состояния" (статья "Издыхающая котнрреволюция").
Есенин изобразил его в "Стране негодяев" под фамилией Чекистов и вложил в его уста страшные пророческие слова: Я приехал сюда не как еврей,/ А как обладающий даром/ Укрощать дураков и зверей…/ Странный и смешной вы народ!/ Жили весь век свой нищими/ И строили храмы Божии./ Да я б их давным-давно/ Перестроил в места отхожие.
В том же произведении поэт поставил и "диагноз" происходящего в стране: Пустая забава, одни разговоры./ Ну что же, ну что же вы взяли взамен?/ Пришли те же жулики, те же воры/ И законом революции всех взяли в плен.
O том же он говорил и писал своим друзьям: "Тошно мне, законному сыну российскому, в своем государстве пасынком быть… Россиею правит Троцкий-Бронштейн… А он не должен править". Есенин мешал товарищам не только своими политическими высказываниями, но и тем, как он писал о "Руси уходящей" и о Руси вечной, неуничтожимой ее мистическими врагами. Поэта травили в газетах, ему подсылали "друзей", которые его спаивали, провоцировали на скандалы, в большинстве своем все эти "друзья" были тайными агентами ГПУ. Поэта не раз вызывали на Лубянку - вообще травили его несколько лет, как зверя, на которого объявлена всеобщая охота.
"Меня хотят убить", - не раз говорил он своим подлинным друзьям. А в стихах пророчествовал: И первого меня повесить нужно,/ скрестив мне руки за спиной/ За то, что песней хриплой и недужной/ Мешал я спать стране родной.
† † †
Несколько лет мы жили мифом о Есенине. Этот миф старательно создавали заказные мемуаристы, дело их продолжили многие исследователи творчества поэта. Даже есенинские стихи о России навязли в зубах, потому что цитатник их всегда был ограничен. Ныне же любят вытаскивать на свет Божий прежде всего "Москву кабацкую", и уже с эстрадных подмостков преподносят нам образ Есенина - "похабника и скандалиста". Православному же человеку важно вглядеться в трагедию всей жизни великого русского поэта, чтобы увидеть, как в сердце человека, по выражению Достоевского, "Бог с чертом борется", и как эта борьба выражалась в его биографии.
По сути, причины трагедии названы самим Есениным в его краткой автобиографии. Сам он заявил, что вся его жизнь была отказом от той православной религиозности, в которой его воспитывали сначала в семье, а потом в церковно-приходской школе. Но если мы внимательно вчитаемся в стихи Есенина, то увидим, как сопротивлялся его "сокровенный человек" этому насилию, недаром незадолго до кончины он написал: "Неужели под душой/ Так же падаешь, как под ношей?
Есенин, как и всякий великий поэт, был выразителем духа времени, был голосом поколений. И еще в 1915 году он написал о том выборе, который сделает вскоре народ: Из церковных кирпичей/ Те палаты - казематы/ Да железный звон цепей./ Не ищи меня ты в Боге,/ Не зови любить и жить./ Я пойду по той дороге/ буйну голову сложить.
Мрачное пророчество, если вспомнить, что в 20-е годы множество "церковных кирпичей" станет служить стенами тюрем и лагерей…
Да, Есенин пошел по этой дороге. Как написал "буревестник революции" М.Горький, "город встретил его с тем же восхищением, как обжора встречает землянику в январе. Его стихи стали хвалить чрезмерно и неискренне, как умеют хвалить лицемеры и завистники". Как трудно устоять перед славой, поклонниками и поклонницами, влюбленностью, восторгами… А еще, если человек действительно талантлив, силен и страстен… И, если Бог дал сказать о России так, как никто другой не умел: Ой ты, Русь, моя родина кроткая,/ Лишь к тебе я любовь берегу./ Весела твоя радость короткая/ С громкой песней весной на лугу.
† † †
Возьмите собрание сочинений Есенина, почитайте его стихи как летописное сказание о борьбе за душу. И, думается, вам бросится в глаза, как еще в 1915-16 годах часто он просит: "Помолитесь обо мне, помолись за погибшую душу мою". А уже после 1917 года признается: Я на эти иконы плевал,/ Чтил я грубость и крик в повесе… Мир мне - не монашья схима… К черту старое! Непокорный, разбойничий сын… И молиться не учи меня. Не надо!/ К старому возврата больше нет… Стыдно мне, что я в Бога верил,/ Горько мне, что не верю теперь…
Но одновременно с этими и подобными им богоборческими строчками Есенин с горечью, близкой к покаянию, пишет о погибшей душе, о загубленной своей жизни, об измене чистоте юности, о потере невинности… и о надругательстве над Россией: И свистит по всей стране, как осень,/ Шарлатан, убийца и злодей…
Несмотря на все декларации бегства из деревни, отказа от старого ради "стальной Руси", неприкосновенной святыней для Есенина остается навсегда любовь к матери, жалость к деду, особая близость к русской природе и ко всем "братьям меньшим", тяга к простым радостям "избяной Руси".
И недаром все-таки предсмертное стихотворение "Исповедь хулигана" кончается строчками: Чтоб за все грехи да мои тяжкие,/ За неверие в благодать/ Положили меня в русской рубашке/ Под иконами умирать.
Не суждено было ему так умереть. Боюсь произнести, потому что почитатели Есенина будут возмущены, но дерзну: кончина его не случайно была такой страшной и жестокой. Может быть, Господь так омывал его многие прегрешения… Страшно читать о том железном кольце темных сил, которые окружали поэта в последние годы жизни, страшно читать о надругательстве над ним. Но верится, что Господь вменил ему это в оправдание и помиловал его. А стихи раба Божия Сергия - Сергея Александровича Есенина - о России, которые ныне звучат как свидетельство и Божий глас о том, что нам нужно беречь и любить, будут ему оправданием и на последнем Страшном Суде Божием. Ведь сказано нам в Евангелии: "От слов своих осудишься и от слов своих оправдишися" (Мф. 12,37).
"Православный Санкт-Петербург" №12(78), декабрь 1998 года.
B 100-летний юбилей c русского поэта Сергея Есенина сняли клеймо самоубийцы и в храмах стали поминать его за упокой.
Низкий поклон за это Виктору Ивановичу Кузнецову, многолетние архивные изыскания которого увидели свет в книге "Тайна гибели Есенина".
Есенин был убит на допросе, во время которого подвергался истязаниям. На руках его были порезы, вены перерезаны, левый глаз вытек, на лбу глубокий шрам - об этом есть свидетельства даже в тех фальшивых воспоминаниях, которые были написаны по заказу ГПУ после смерти поэта. B "Англетере" он не останавливался, а уже мертвым был перетащен в нежилой, наспех меблированный пятый номер, из следственной тюрьмы ГПУ, которая находилась в доме по соседству.
Стихотворение "До свиданья, друг мой, до свидания", которое было главным козырем в версии о само-убийстве, на самом деле в рукописи не подписано - даты под ним нет. Оно не могло быть посвящено В.Эрлиху - он не был "у него в груди", не был его близким другом, а только шапочным знакомым. Он был сотрудником ГПУ. Назван В.Кузнецовым и предполагаемый убийца и истязатель - Яков Блюмкин, и заказчик убийства - Л.Троцкий.
Этот "демон революции" и ее "архитектор" писал в 1919 году: "Мы должны превратить Россию в пустыню, населенную белыми неграми, которой мы дадим такую тиранию, которая никогда не снилась даже жителям Востока. Путем кровавых бань мы доведем русскую интеллигенцию до полного отупения, до идиотизма, до животного состояния" (статья "Издыхающая котнрреволюция").
Есенин изобразил его в "Стране негодяев" под фамилией Чекистов и вложил в его уста страшные пророческие слова: Я приехал сюда не как еврей,/ А как обладающий даром/ Укрощать дураков и зверей…/ Странный и смешной вы народ!/ Жили весь век свой нищими/ И строили храмы Божии./ Да я б их давным-давно/ Перестроил в места отхожие.
В том же произведении поэт поставил и "диагноз" происходящего в стране: Пустая забава, одни разговоры./ Ну что же, ну что же вы взяли взамен?/ Пришли те же жулики, те же воры/ И законом революции всех взяли в плен.
O том же он говорил и писал своим друзьям: "Тошно мне, законному сыну российскому, в своем государстве пасынком быть… Россиею правит Троцкий-Бронштейн… А он не должен править". Есенин мешал товарищам не только своими политическими высказываниями, но и тем, как он писал о "Руси уходящей" и о Руси вечной, неуничтожимой ее мистическими врагами. Поэта травили в газетах, ему подсылали "друзей", которые его спаивали, провоцировали на скандалы, в большинстве своем все эти "друзья" были тайными агентами ГПУ. Поэта не раз вызывали на Лубянку - вообще травили его несколько лет, как зверя, на которого объявлена всеобщая охота.
"Меня хотят убить", - не раз говорил он своим подлинным друзьям. А в стихах пророчествовал: И первого меня повесить нужно,/ скрестив мне руки за спиной/ За то, что песней хриплой и недужной/ Мешал я спать стране родной.
† † †
Несколько лет мы жили мифом о Есенине. Этот миф старательно создавали заказные мемуаристы, дело их продолжили многие исследователи творчества поэта. Даже есенинские стихи о России навязли в зубах, потому что цитатник их всегда был ограничен. Ныне же любят вытаскивать на свет Божий прежде всего "Москву кабацкую", и уже с эстрадных подмостков преподносят нам образ Есенина - "похабника и скандалиста". Православному же человеку важно вглядеться в трагедию всей жизни великого русского поэта, чтобы увидеть, как в сердце человека, по выражению Достоевского, "Бог с чертом борется", и как эта борьба выражалась в его биографии.
По сути, причины трагедии названы самим Есениным в его краткой автобиографии. Сам он заявил, что вся его жизнь была отказом от той православной религиозности, в которой его воспитывали сначала в семье, а потом в церковно-приходской школе. Но если мы внимательно вчитаемся в стихи Есенина, то увидим, как сопротивлялся его "сокровенный человек" этому насилию, недаром незадолго до кончины он написал: "Неужели под душой/ Так же падаешь, как под ношей?
Есенин, как и всякий великий поэт, был выразителем духа времени, был голосом поколений. И еще в 1915 году он написал о том выборе, который сделает вскоре народ: Из церковных кирпичей/ Те палаты - казематы/ Да железный звон цепей./ Не ищи меня ты в Боге,/ Не зови любить и жить./ Я пойду по той дороге/ буйну голову сложить.
Мрачное пророчество, если вспомнить, что в 20-е годы множество "церковных кирпичей" станет служить стенами тюрем и лагерей…
Да, Есенин пошел по этой дороге. Как написал "буревестник революции" М.Горький, "город встретил его с тем же восхищением, как обжора встречает землянику в январе. Его стихи стали хвалить чрезмерно и неискренне, как умеют хвалить лицемеры и завистники". Как трудно устоять перед славой, поклонниками и поклонницами, влюбленностью, восторгами… А еще, если человек действительно талантлив, силен и страстен… И, если Бог дал сказать о России так, как никто другой не умел: Ой ты, Русь, моя родина кроткая,/ Лишь к тебе я любовь берегу./ Весела твоя радость короткая/ С громкой песней весной на лугу.
† † †
Возьмите собрание сочинений Есенина, почитайте его стихи как летописное сказание о борьбе за душу. И, думается, вам бросится в глаза, как еще в 1915-16 годах часто он просит: "Помолитесь обо мне, помолись за погибшую душу мою". А уже после 1917 года признается: Я на эти иконы плевал,/ Чтил я грубость и крик в повесе… Мир мне - не монашья схима… К черту старое! Непокорный, разбойничий сын… И молиться не учи меня. Не надо!/ К старому возврата больше нет… Стыдно мне, что я в Бога верил,/ Горько мне, что не верю теперь…
Но одновременно с этими и подобными им богоборческими строчками Есенин с горечью, близкой к покаянию, пишет о погибшей душе, о загубленной своей жизни, об измене чистоте юности, о потере невинности… и о надругательстве над Россией: И свистит по всей стране, как осень,/ Шарлатан, убийца и злодей…
Несмотря на все декларации бегства из деревни, отказа от старого ради "стальной Руси", неприкосновенной святыней для Есенина остается навсегда любовь к матери, жалость к деду, особая близость к русской природе и ко всем "братьям меньшим", тяга к простым радостям "избяной Руси".
И недаром все-таки предсмертное стихотворение "Исповедь хулигана" кончается строчками: Чтоб за все грехи да мои тяжкие,/ За неверие в благодать/ Положили меня в русской рубашке/ Под иконами умирать.
Не суждено было ему так умереть. Боюсь произнести, потому что почитатели Есенина будут возмущены, но дерзну: кончина его не случайно была такой страшной и жестокой. Может быть, Господь так омывал его многие прегрешения… Страшно читать о том железном кольце темных сил, которые окружали поэта в последние годы жизни, страшно читать о надругательстве над ним. Но верится, что Господь вменил ему это в оправдание и помиловал его. А стихи раба Божия Сергия - Сергея Александровича Есенина - о России, которые ныне звучат как свидетельство и Божий глас о том, что нам нужно беречь и любить, будут ему оправданием и на последнем Страшном Суде Божием. Ведь сказано нам в Евангелии: "От слов своих осудишься и от слов своих оправдишися" (Мф. 12,37).
"Православный Санкт-Петербург" №12(78), декабрь 1998 года.
Юнна Мориц
Когда я слышу, что на той войне
Нам лучше было сдаться той стране,
Чьи граждане богаче нас намного,
Я благодарна, что по воле Бога
Тогда не ваши были времена,
Была не вашей та страна и та война.
Теперь - всё ваше. На своей войне
Свою страну сдавайте той стране,
Чьи граждане богаче вас намного.
Я благодарна, что по воле Бога
Ни глазом, ни наощупь не видна
Моя страна и в ней моя дорога,
Моя дорога и моя страна,
Чьи граждане в любые времена
Свободней всех, богаче всех - намного.
Когда я слышу, что на той войне
Нам лучше было сдаться той стране,
Чьи граждане богаче нас намного,
Я благодарна, что по воле Бога
Тогда не ваши были времена,
Была не вашей та страна и та война.
Теперь - всё ваше. На своей войне
Свою страну сдавайте той стране,
Чьи граждане богаче вас намного.
Я благодарна, что по воле Бога
Ни глазом, ни наощупь не видна
Моя страна и в ней моя дорога,
Моя дорога и моя страна,
Чьи граждане в любые времена
Свободней всех, богаче всех - намного.
Бабка была тучная, широкая, с мягким, певучим голосом. «Всю квартиру собой заполонила!..» – ворчал Борькин отец. А мать робко возражала ему: «Старый человек... Куда же ей деться?» «Зажилась на свете... – вздыхал отец. – В инвалидном доме ей место – вот где!»
Все в доме, не исключая и Борьки, смотрели на бабку как на совершенно лишнего человека.
Бабка спала на сундуке. Всю ночь она тяжело ворочалась с боку на бок, а утром вставала раньше всех и гремела в кухне посудой. Потом будила зятя и дочь: «Самовар поспел. Вставайте! Попейте горяченького-то на дорожку...»
Подходила к Борьке: «Вставай, батюшка мой, в школу пора!» «Зачем?» – сонным голосом спрашивал Борька. «В школу зачем? Тёмный человек глух и нем – вот зачем!»
Борька прятал голову под одеяло: «Иди ты, бабка...»
В сенях отец шаркал веником. «А куда вы, мать, галоши дели? Каждый раз во все углы тыкаешься из-за них!»
Бабка торопилась к нему на помощь. «Да вот они, Петруша, на самом виду. Вчерась уж очень грязны были, я их обмыла и поставила».
...Приходил из школы Борька, сбрасывал на руки бабке пальто и шапку, швырял на стол сумку с книгами и кричал: «Бабка, поесть!»
Бабка прятала вязанье, торопливо накрывала на стол и, скрестив на животе руки, следила, как Борька ест. В эти часы как-то невольно Борька чувствовал бабку своим, близким человеком. Он охотно рассказывал ей об уроках, товарищах. Бабка слушала его любовно, с большим вниманием, приговаривая: «Всё хорошо, Борюшка: и плохое и хорошее хорошо. От плохого человек крепче делается, от хорошего душа у него зацветает».
Наевшись, Борька отодвигал от себя тарелку: «Вкусный кисель сегодня! Ты ела, бабка?» «Ела, ела, – кивала головой бабка. – Не заботься обо мне, Борюшка, я, спасибо, сыта и здрава».
Пришёл к Борьке товарищ. Товарищ сказал: «Здравствуйте, бабушка!» Борька весело подтолкнул его локтем: «Идём, идём! Можешь с ней не здороваться. Она у нас старая старушенция». Бабка одёрнула кофту, поправила платок и тихо пошевелила губами: «Обидеть – что ударить, приласкать – надо слова искать».
А в соседней комнате товарищ говорил Борьке: «А с нашей бабушкой всегда здороваются. И свои, и чужие. Она у нас главная». «Как это – главная?» – заинтересовался Борька. «Ну, старенькая... всех вырастила. Её нельзя обижать. А что же ты со своей-то так? Смотри, отец взгреет за это». «Не взгреет! – нахмурился Борька. – Он сам с ней не здоровается...»
После этого разговора Борька часто ни с того ни с сего спрашивал бабку: «Обижаем мы тебя?» А родителям говорил: «Наша бабка лучше всех, а живёт хуже всех – никто о ней не заботится». Мать удивлялась, а отец сердился: «Кто это тебя научил родителей осуждать? Смотри у меня – мал ещё!»
Бабка, мягко улыбаясь, качала головой: «Вам бы, глупые, радоваться надо. Для вас сын растёт! Я своё отжила на свете, а ваша старость впереди. Что убьёте, то не вернёте».
* * *
Борьку вообще интересовало бабкино лицо. Были на этом лице разные морщины: глубокие, мелкие, тонкие, как ниточки, и широкие, вырытые годами. «Чего это ты такая разрисованная? Старая очень?» – спрашивал он. Бабка задумывалась. «По морщинам, голубчик, жизнь человеческую, как по книге, можно читать. Горе и нужда здесь расписались. Детей хоронила, плакала – ложились на лицо морщины. Нужду терпела, билась – опять морщины. Мужа на войне убили – много слёз было, много и морщин осталось. Большой дождь и тот в земле ямки роет».
Слушал Борька и со страхом глядел в зеркало: мало ли он поревел в своей жизни – неужели всё лицо такими нитками затянется? «Иди ты, бабка! – ворчал он. – Наговоришь всегда глупостей...»
* * *
За последнее время бабка вдруг сгорбилась, спина у неё стала круглая, ходила она тише и всё присаживалась. «В землю врастает», – шутил отец. «Не смейся ты над старым человеком», – обижалась мать. А бабке в кухне говорила: «Что это, вы, мама, как черепаха по комнате двигаетесь? Пошлёшь вас за чем-нибудь и назад не дождёшься».
Умерла бабка перед майским праздником. Умерла одна, сидя в кресле с вязаньем в руках: лежал на коленях недоконченный носок, на полу – клубок ниток. Ждала, видно, Борьку. Стоял на столе готовый прибор.
На другой день бабку схоронили.
Вернувшись со двора, Борька застал мать сидящей перед раскрытым сундуком. На полу была свалена всякая рухлядь. Пахло залежавшимися вещами. Мать вынула смятый рыжий башмачок и осторожно расправила его пальцами. «Мой ещё, – сказала она и низко наклонилась над сундуком. – Мой...»
На самом дне сундука загремела шкатулка – та самая, заветная, в которую Борьке всегда так хотелось заглянуть. Шкатулку открыли. Отец вынул тугой свёрток: в нём были тёплые варежки для Борьки, носки для зятя и безрукавка для дочери. За ними следовала вышитая рубашка из старинного выцветшего шёлка – тоже для Борьки. В самом углу лежал пакетик с леденцами, перевязанный красной ленточкой. На пакетике что-то было написано большими печатными буквами. Отец повертел его в руках, прищурился и громко прочёл: «Внуку моему Борюшке».
Борька вдруг побледнел, вырвал у него пакет и убежал на улицу. Там, присев у чужих ворот, долго вглядывался он в бабкины каракули: «Внуку моему Борюшке». В букве «ш» было четыре палочки. «Не научилась!» – подумал Борька. Сколько раз он объяснял ей, что в букве «ш» три палки... И вдруг, как живая, встала перед ним бабка – тихая, виноватая, не выучившая урока. Борька растерянно оглянулся на свой дом и, зажав в руке пакетик, побрёл по улице вдоль чужого длинного забора...
Домой он пришёл поздно вечером; глаза у него распухли от слёз, к коленкам пристала свежая глина. Бабкин пакетик он положил к себе под подушку и, закрывшись с головой одеялом, подумал: «Не придёт утром бабка!»
Валентина Осеева
Все в доме, не исключая и Борьки, смотрели на бабку как на совершенно лишнего человека.
Бабка спала на сундуке. Всю ночь она тяжело ворочалась с боку на бок, а утром вставала раньше всех и гремела в кухне посудой. Потом будила зятя и дочь: «Самовар поспел. Вставайте! Попейте горяченького-то на дорожку...»
Подходила к Борьке: «Вставай, батюшка мой, в школу пора!» «Зачем?» – сонным голосом спрашивал Борька. «В школу зачем? Тёмный человек глух и нем – вот зачем!»
Борька прятал голову под одеяло: «Иди ты, бабка...»
В сенях отец шаркал веником. «А куда вы, мать, галоши дели? Каждый раз во все углы тыкаешься из-за них!»
Бабка торопилась к нему на помощь. «Да вот они, Петруша, на самом виду. Вчерась уж очень грязны были, я их обмыла и поставила».
...Приходил из школы Борька, сбрасывал на руки бабке пальто и шапку, швырял на стол сумку с книгами и кричал: «Бабка, поесть!»
Бабка прятала вязанье, торопливо накрывала на стол и, скрестив на животе руки, следила, как Борька ест. В эти часы как-то невольно Борька чувствовал бабку своим, близким человеком. Он охотно рассказывал ей об уроках, товарищах. Бабка слушала его любовно, с большим вниманием, приговаривая: «Всё хорошо, Борюшка: и плохое и хорошее хорошо. От плохого человек крепче делается, от хорошего душа у него зацветает».
Наевшись, Борька отодвигал от себя тарелку: «Вкусный кисель сегодня! Ты ела, бабка?» «Ела, ела, – кивала головой бабка. – Не заботься обо мне, Борюшка, я, спасибо, сыта и здрава».
Пришёл к Борьке товарищ. Товарищ сказал: «Здравствуйте, бабушка!» Борька весело подтолкнул его локтем: «Идём, идём! Можешь с ней не здороваться. Она у нас старая старушенция». Бабка одёрнула кофту, поправила платок и тихо пошевелила губами: «Обидеть – что ударить, приласкать – надо слова искать».
А в соседней комнате товарищ говорил Борьке: «А с нашей бабушкой всегда здороваются. И свои, и чужие. Она у нас главная». «Как это – главная?» – заинтересовался Борька. «Ну, старенькая... всех вырастила. Её нельзя обижать. А что же ты со своей-то так? Смотри, отец взгреет за это». «Не взгреет! – нахмурился Борька. – Он сам с ней не здоровается...»
После этого разговора Борька часто ни с того ни с сего спрашивал бабку: «Обижаем мы тебя?» А родителям говорил: «Наша бабка лучше всех, а живёт хуже всех – никто о ней не заботится». Мать удивлялась, а отец сердился: «Кто это тебя научил родителей осуждать? Смотри у меня – мал ещё!»
Бабка, мягко улыбаясь, качала головой: «Вам бы, глупые, радоваться надо. Для вас сын растёт! Я своё отжила на свете, а ваша старость впереди. Что убьёте, то не вернёте».
* * *
Борьку вообще интересовало бабкино лицо. Были на этом лице разные морщины: глубокие, мелкие, тонкие, как ниточки, и широкие, вырытые годами. «Чего это ты такая разрисованная? Старая очень?» – спрашивал он. Бабка задумывалась. «По морщинам, голубчик, жизнь человеческую, как по книге, можно читать. Горе и нужда здесь расписались. Детей хоронила, плакала – ложились на лицо морщины. Нужду терпела, билась – опять морщины. Мужа на войне убили – много слёз было, много и морщин осталось. Большой дождь и тот в земле ямки роет».
Слушал Борька и со страхом глядел в зеркало: мало ли он поревел в своей жизни – неужели всё лицо такими нитками затянется? «Иди ты, бабка! – ворчал он. – Наговоришь всегда глупостей...»
* * *
За последнее время бабка вдруг сгорбилась, спина у неё стала круглая, ходила она тише и всё присаживалась. «В землю врастает», – шутил отец. «Не смейся ты над старым человеком», – обижалась мать. А бабке в кухне говорила: «Что это, вы, мама, как черепаха по комнате двигаетесь? Пошлёшь вас за чем-нибудь и назад не дождёшься».
Умерла бабка перед майским праздником. Умерла одна, сидя в кресле с вязаньем в руках: лежал на коленях недоконченный носок, на полу – клубок ниток. Ждала, видно, Борьку. Стоял на столе готовый прибор.
На другой день бабку схоронили.
Вернувшись со двора, Борька застал мать сидящей перед раскрытым сундуком. На полу была свалена всякая рухлядь. Пахло залежавшимися вещами. Мать вынула смятый рыжий башмачок и осторожно расправила его пальцами. «Мой ещё, – сказала она и низко наклонилась над сундуком. – Мой...»
На самом дне сундука загремела шкатулка – та самая, заветная, в которую Борьке всегда так хотелось заглянуть. Шкатулку открыли. Отец вынул тугой свёрток: в нём были тёплые варежки для Борьки, носки для зятя и безрукавка для дочери. За ними следовала вышитая рубашка из старинного выцветшего шёлка – тоже для Борьки. В самом углу лежал пакетик с леденцами, перевязанный красной ленточкой. На пакетике что-то было написано большими печатными буквами. Отец повертел его в руках, прищурился и громко прочёл: «Внуку моему Борюшке».
Борька вдруг побледнел, вырвал у него пакет и убежал на улицу. Там, присев у чужих ворот, долго вглядывался он в бабкины каракули: «Внуку моему Борюшке». В букве «ш» было четыре палочки. «Не научилась!» – подумал Борька. Сколько раз он объяснял ей, что в букве «ш» три палки... И вдруг, как живая, встала перед ним бабка – тихая, виноватая, не выучившая урока. Борька растерянно оглянулся на свой дом и, зажав в руке пакетик, побрёл по улице вдоль чужого длинного забора...
Домой он пришёл поздно вечером; глаза у него распухли от слёз, к коленкам пристала свежая глина. Бабкин пакетик он положил к себе под подушку и, закрывшись с головой одеялом, подумал: «Не придёт утром бабка!»
Валентина Осеева
