Петр Павлович Котельников сегодня скончался.
Ушла эпоха. Защитников Брестской крепости в живых больше не осталось.
Количество постов 5 161
Частота постов 26 часов 23 минуты
ER
93.78
Нет на рекламных биржах
Графики роста подписчиков
Лучшие посты
В Брестской крепости состоялась военно - историческая реконструкция боевых действий первых дней войны. Был разыгран эпизод боевого столкновения отступающих частей РККА с отрядом вермахта.
Впервые за всю историю реконструкций на поле появилась немецкая тяжелая техника.
Впервые за всю историю реконструкций на поле появилась немецкая тяжелая техника.
из показаний ст с-та Курлени:
«В начале сентября 1949 года, отбирая кирпичи для города (председатель горсовета тов. Пастухов просил гарнизон помочь восстановить жилой фонд города), из завалов Тереспольской башни извлекли останки лейтенанта Наганова и \еще/ двух воинов; у одного из них были личные документы (фамилии не помню). Скелет л-та Наганова был в стоячем положении прижатым в углу кирпичной кладкой рухнувшего перекрытия.
…Во время похорон я был старшим взвода почетного караула и видел жену и маленькую дочь Наганова, по предъявлению документов ее допустили по разрешению пред. горсовета т. Пастухова к гробу мужа.
—-------
У ног погибшего лейтенанта Наганова лежал его пистолет. В обойме пистолета «ТТ» остались три патрона. Четвертый патрон находился в канале ствола. Курок пистолета был взведен.
В полевой сумке лейтенанта были найдены его конспекты занятий со взводом, обрывки топографической карты и автобиография, написанная на двух листках школьной тетради. Эти листки, написанные Нагановым во время учебы в Минском пехотном училище, пролежали под грудой камня восемь лет, и хотя от времени чернила расплылись, можно прочитать каждое слово».
«В начале сентября 1949 года, отбирая кирпичи для города (председатель горсовета тов. Пастухов просил гарнизон помочь восстановить жилой фонд города), из завалов Тереспольской башни извлекли останки лейтенанта Наганова и \еще/ двух воинов; у одного из них были личные документы (фамилии не помню). Скелет л-та Наганова был в стоячем положении прижатым в углу кирпичной кладкой рухнувшего перекрытия.
…Во время похорон я был старшим взвода почетного караула и видел жену и маленькую дочь Наганова, по предъявлению документов ее допустили по разрешению пред. горсовета т. Пастухова к гробу мужа.
—-------
У ног погибшего лейтенанта Наганова лежал его пистолет. В обойме пистолета «ТТ» остались три патрона. Четвертый патрон находился в канале ствола. Курок пистолета был взведен.
В полевой сумке лейтенанта были найдены его конспекты занятий со взводом, обрывки топографической карты и автобиография, написанная на двух листках школьной тетради. Эти листки, написанные Нагановым во время учебы в Минском пехотном училище, пролежали под грудой камня восемь лет, и хотя от времени чернила расплылись, можно прочитать каждое слово».
Из воспоминаний Байбекова А.С.:
"...Наше положение было трудным. От пылающих зданий исходили жар и чад. Все мы умирали от жажды. Мы видели воду в десяти метрах от себя, и зто было особенно мучительно. К тому же мы были голодны. По неосторожности мы съели много сахара и вскоре жажда начала томить так, что нам казалось, будто все внутри горит огнем. К дыму и жару, душившим нас, прибавился смрад начавших разлагаться конских и людских трупов. От жажды дошло до того, что люди стали впадать в обморочное состояние. Решили бросить жребий: кому вечером, рискуя жизнью, выйти из окон в нижнем этаже на кромку берега, проползти по ней 5-6 метров, спуститься до реки, набрать воды и вернуться. Всю предыдущую ночь над берегом висели немецкие осветительные ракеты. Нас зорко стерегли чтобы замучить жаждой и заставить сдаться. Я, Зацепин, Ваха, Гаерханов и красноармеец из моего расчета (был с нами и пятый (прим.- Алтунбаев)) бросили жребий. Он выпал на меня. Я отнесся к этому спокойно, так как и без того все время думал о том, что мне нужно идти за водой и что, может быть, этот день последний в моей жизни. А с предпостья у Белостокских ворот, где мой пулемет положил десятки фашистских разбойников, еще с утра доносились нудные стоны и мольбы раненого немца, лежавшего, по-видимому, с перебитыми ногами: "Вассер... вассер...". Я встрепенулся. "А что, если сейчас попробовать пойти за водой? Ведь риск что ночью, что днем почти одинаковый". Я решил ползком добраться до этого немца. Взял брезентовое ведро, спустился на первый этаж, вылез из окна и подполз к раненому немцу. Показывая раненому на ведро, я жестами объяснил, что пойду за водой и напою его. Только пусть крикнет лежащим на противоположном берегу немцам, чтобы в меня не стреляли. Немец сразу понял, приподнялся на локте и что-то стал кричать. Потом обратился ко мне и, взмахнув в сторону реки, что-то сказал. Я снял с немца каску, взял свое ведро и пошел по откосу вниз. Сердце колотилось у меня в груди, как у птички, попавшей в западню. С другого берега на меня смотрели десятки фашистских глаз. А раненый немец сверху продолжал кричать, чтобы меня не трогали. Прежде всего я зачерпнул в каску воды и напился так что дышать стало трудно. Потом набрал воды в брезентовое ведро и каску, поднялся на кромку берега и вдосталь напоил немца. До стены казармы от немца было метров пять. И это расстояние надо было пройти с ведром воды! И надо влезть в окно! Я подсел к немцу, раненному, по-видимому, мной же, и осмотрел рану. Была, вероятно, раздроблена бедренная кость. Достал я из сумки немца индивидуальный пакет и кое-как перевязал рану. Немец благодарил. Потом долил в его каску воды, поставил ее около головы. Потом махнул ему рукой, давая знать, что ухожу. Неторопливо подошел к зияющему в широкой стене оконному проему. Никто не стрелял в меня. Расчет встретил мое возвращение криками ликования. Все напились, долили воды в кожух водного охлаждения пулемета. Оставшуюся воду, почти полведра, снесли бойцам соседнего расчета, где первым номером был ингуш. Теперь можно было воевать...".
"...Наше положение было трудным. От пылающих зданий исходили жар и чад. Все мы умирали от жажды. Мы видели воду в десяти метрах от себя, и зто было особенно мучительно. К тому же мы были голодны. По неосторожности мы съели много сахара и вскоре жажда начала томить так, что нам казалось, будто все внутри горит огнем. К дыму и жару, душившим нас, прибавился смрад начавших разлагаться конских и людских трупов. От жажды дошло до того, что люди стали впадать в обморочное состояние. Решили бросить жребий: кому вечером, рискуя жизнью, выйти из окон в нижнем этаже на кромку берега, проползти по ней 5-6 метров, спуститься до реки, набрать воды и вернуться. Всю предыдущую ночь над берегом висели немецкие осветительные ракеты. Нас зорко стерегли чтобы замучить жаждой и заставить сдаться. Я, Зацепин, Ваха, Гаерханов и красноармеец из моего расчета (был с нами и пятый (прим.- Алтунбаев)) бросили жребий. Он выпал на меня. Я отнесся к этому спокойно, так как и без того все время думал о том, что мне нужно идти за водой и что, может быть, этот день последний в моей жизни. А с предпостья у Белостокских ворот, где мой пулемет положил десятки фашистских разбойников, еще с утра доносились нудные стоны и мольбы раненого немца, лежавшего, по-видимому, с перебитыми ногами: "Вассер... вассер...". Я встрепенулся. "А что, если сейчас попробовать пойти за водой? Ведь риск что ночью, что днем почти одинаковый". Я решил ползком добраться до этого немца. Взял брезентовое ведро, спустился на первый этаж, вылез из окна и подполз к раненому немцу. Показывая раненому на ведро, я жестами объяснил, что пойду за водой и напою его. Только пусть крикнет лежащим на противоположном берегу немцам, чтобы в меня не стреляли. Немец сразу понял, приподнялся на локте и что-то стал кричать. Потом обратился ко мне и, взмахнув в сторону реки, что-то сказал. Я снял с немца каску, взял свое ведро и пошел по откосу вниз. Сердце колотилось у меня в груди, как у птички, попавшей в западню. С другого берега на меня смотрели десятки фашистских глаз. А раненый немец сверху продолжал кричать, чтобы меня не трогали. Прежде всего я зачерпнул в каску воды и напился так что дышать стало трудно. Потом набрал воды в брезентовое ведро и каску, поднялся на кромку берега и вдосталь напоил немца. До стены казармы от немца было метров пять. И это расстояние надо было пройти с ведром воды! И надо влезть в окно! Я подсел к немцу, раненному, по-видимому, мной же, и осмотрел рану. Была, вероятно, раздроблена бедренная кость. Достал я из сумки немца индивидуальный пакет и кое-как перевязал рану. Немец благодарил. Потом долил в его каску воды, поставил ее около головы. Потом махнул ему рукой, давая знать, что ухожу. Неторопливо подошел к зияющему в широкой стене оконному проему. Никто не стрелял в меня. Расчет встретил мое возвращение криками ликования. Все напились, долили воды в кожух водного охлаждения пулемета. Оставшуюся воду, почти полведра, снесли бойцам соседнего расчета, где первым номером был ингуш. Теперь можно было воевать...".
Где-то в это же время...казарма 33-го инженерного -
восемьдесят лет назад.
...Пыль.. дикий грохот взрывов...дрожь метровых кирпичных стен...стоны из подвалов,забитых высыхающими от жажды людьми...умирающими от ранений бойцами - и умирающими ото всего детьми...рехнувшимися от жажды людьми - и уже начинающими плавится стволами последнего действенного против зверья средства - пулемётов "Максим"...вонь от распухших трупов, наваленных перед казармой с обеих сторон...даже по пологому берегу Мухавца под стенами казармы...
И - прямо в пяти метрах,руку протяни! - блестящая прохладная вода...
И горы трупов тех, кто выпрыгивал, полз, бежал - за этой водой...
И не смог принести даже свой маленький котелок или фляжку...
"- Да вы просто бегать не умеете!!!"...
И рывком - в Бессмертие...
Вячеслав Эдуардович Мейер
Старшина роты связи 84-го стрелкового полка.
"...воду...раненым..."
восемьдесят лет назад.
...Пыль.. дикий грохот взрывов...дрожь метровых кирпичных стен...стоны из подвалов,забитых высыхающими от жажды людьми...умирающими от ранений бойцами - и умирающими ото всего детьми...рехнувшимися от жажды людьми - и уже начинающими плавится стволами последнего действенного против зверья средства - пулемётов "Максим"...вонь от распухших трупов, наваленных перед казармой с обеих сторон...даже по пологому берегу Мухавца под стенами казармы...
И - прямо в пяти метрах,руку протяни! - блестящая прохладная вода...
И горы трупов тех, кто выпрыгивал, полз, бежал - за этой водой...
И не смог принести даже свой маленький котелок или фляжку...
"- Да вы просто бегать не умеете!!!"...
И рывком - в Бессмертие...
Вячеслав Эдуардович Мейер
Старшина роты связи 84-го стрелкового полка.
"...воду...раненым..."
Брестский горисполком совместно с Российским центром науки и культуры в Бресте решили увековечить память о героях Великой Отечественной войны новым способом.
Сегодня на улице Гаврилова два столичных художника арт-студии ALMIRA начали работу по нанесению на одном из домов мурала героя Советского Союза, участника обороны Брестской крепости Петра Михайловича Гаврилова.
Завершить нанесение мурала планируют к 28 июля - дню освобождения Бреста.
Сегодня на улице Гаврилова два столичных художника арт-студии ALMIRA начали работу по нанесению на одном из домов мурала героя Советского Союза, участника обороны Брестской крепости Петра Михайловича Гаврилова.
Завершить нанесение мурала планируют к 28 июля - дню освобождения Бреста.
"28 июля 1944 года доблестные войска 1-го Белорусского фронта штурмом овладели городом и крепостью Брест, завершив полное освобождение белорусской земли от фашистских захватчиков"
28 июля 1944 года.
Вернулись...
"...Не было никаких самолетов, никто не готовил прорыва и никто не знал, что на крайнем западе страны, далеко в немецком тылу, живой человеческой кровью истекает старая крепость. Но Плужников врал, искренне веря, что знают, что помнят, что придут. Когда-нибудь.
— Наши придут, — сказал он, чувствуя, как в горле щекочут слезы, и, боясь, что люди в подвале почувствуют их и все поймут. — Наши обязательно придут и пойдут дальше. И в Берлин придут, и повесят Гитлера на самом высоком столбе.
— Повесить мало, — тихо сказал кто-то. — Водички бы ему не давать недели две.
— В кипятке его сварить…
— Про чаи отставить, — сказал тот, что просил прощения. — Продержись до своих, браток. Обязательно продержись. Уцелей. И скажешь им: тут, мол, ребята… — Он замолчал, подыскивая то самое, то единственное слово, которые мертвые оставляют живым.
— Умирали не срамя, — негромко и ясно сказал молодой голос.
И все замолчали, и в молчании этом была суровая гордость людей, не склонивших головы и за той чертой, что отделяет живых от мертвых..."
Вернулись...
"...Не было никаких самолетов, никто не готовил прорыва и никто не знал, что на крайнем западе страны, далеко в немецком тылу, живой человеческой кровью истекает старая крепость. Но Плужников врал, искренне веря, что знают, что помнят, что придут. Когда-нибудь.
— Наши придут, — сказал он, чувствуя, как в горле щекочут слезы, и, боясь, что люди в подвале почувствуют их и все поймут. — Наши обязательно придут и пойдут дальше. И в Берлин придут, и повесят Гитлера на самом высоком столбе.
— Повесить мало, — тихо сказал кто-то. — Водички бы ему не давать недели две.
— В кипятке его сварить…
— Про чаи отставить, — сказал тот, что просил прощения. — Продержись до своих, браток. Обязательно продержись. Уцелей. И скажешь им: тут, мол, ребята… — Он замолчал, подыскивая то самое, то единственное слово, которые мертвые оставляют живым.
— Умирали не срамя, — негромко и ясно сказал молодой голос.
И все замолчали, и в молчании этом была суровая гордость людей, не склонивших головы и за той чертой, что отделяет живых от мертвых..."