Статистика ВК сообщества "+ ТВОРИМ ДОБРЫЕ ДЕЛА +"

Рискуя своей жизнью, мужчина спас ребёнка. А потом поспешил на работу

Как девочка повисла на карнизе, что случилось в той квартире, где были родители, – на все эти вопросы скоро получат ответы правоохранительные органы. А мы расскажем вам о 36-летнем Сабите Шонтакбаеве. Раньше он служил пограничником, а сейчас устроился разнорабочим, чтобы прокормить семью. У Сабита с женой подрастают трое сыновей и дочка.

11 мая мужчина торопился на работу, но когда увидел ребёнка на высоте восьмого этажа, сразу поспешил на помощь. Из страховки – только друг, который держал Сабита за ногу. Наш герой признаётся, что страха он не испытывал, на это просто не было времени. Родителей девочки не видел, просто передал её соседям и пошёл на работу 🏻‍♂

За проявленную смелость, мужество и героизм Сабита наградили.

Когда началась война, 11-летний Коля Печененко был в пионерском лагере. Дети – 14 мальчиков и 8 девочек – решили добираться домой сами и по дороге попали под бомбёжку. Коля, очнувшись ночью, дальше пошёл один…

Папа мальчика ушёл в народное ополчение, раненую маму отправили в тыл, в госпиталь. Колю приютила семья лесника. В 1943 году мальчика приняли в партизанский отряд. Сначала он помогал на кухне, потом стал связным. В одну из вылазок его и поймали фашисты.

Ребёнка избивали до потери сознания, пытали, выставляли раздетым на мороз, но он не выдал своих… Когда Колю вернули к партизанам, он отказался ехать в детский дом и стал сыном полка, служил в артиллерийской разведке. Кроме него, было ещё три сына полка: Витя Евстифеев, Серёжа Паршин, Володя Узбеков. Всю четвёрку на улице Праги запечатлел в 1945 году чешский фоторепортёр.

После войны Николай Фомич окончил автодорожный институт, женился, вырастил пятерых детей, которых назвал в честь боевых товарищей, работал главным инженером авторемзавода. Когда его парализовало, болезнь вылечить уже не удалось. Печененко назначили персональную республиканскую пенсию, выделили машину, которой научилась управлять жена. Заводские специалисты соорудили коляску, специальный прибор с кнопками для сигнализации, усовершенствовали телефонный аппарат. «Судьба генерала» и «Опалённая судьба» – две повести, написанные Николаем Печененко.

"Ты – наша совесть, мама"

Когда в Ставрополь привезли эшелон эвакуированных из Ленинграда детей сирот, малыши стоять уже не могли, дистрофики. Горожане разобрали детей по домам, осталось семнадцать самых слабых, их брать не хотели – чего там брать, всё равно не выходишь, только хоронить…

Всех их взяла себе Александра Авраамовна Деревская. И потом продолжила. Забрала братьев и сестер тех, что были у неё. Её дети вспоминали потом: "Однажды утром мы увидели, что за калиткой стоят четыре мальчика, меньшему – не больше двух…

Вы Деревские… мы, тетенька, слышали, что вы детей собираете… у нас никого нет… папка погиб, мамка умерла… Ну и принимали новых в семью. А семья наша все росла, таким уж человеком была наша мама, если узнавала, что где то есть одинокий больной ребенок, то не успокаивалась, пока не принесет домой.

В конце 1944 узнала она, что в больнице лежит истощенный мальчик шестимесячный, вряд ли выживет. Отец погиб на фронте, мать умерла от разрыва сердца, получив похоронку. Мама принесла малыша – синего, худого, сморщенного…

Дома его сразу положили на теплую печку, чтоб отогреть… Со временем Витя превратился в толстого карапуза, который не отпускал мамину юбку ни на минуту. Мы прозвали его Хвостиком…"

К концу войны у Александры Авраамовны было 26 сыновей, и 16 дочерей. После войны семью переселили в украинский город Ромны, где для них был выделен большой дом и несколько гектаров сада и огорода.

На могильной плите матери героини Александры Авраамовны Деревской – простая надпись:
"Ты – наша совесть, мама"… И сорок две подписи.

Анна Ющ

"Ты – наша совесть, мама"

Когда в Ставрополь привезли эшелон эвакуированных из Ленинграда детей сирот, малыши стоять уже не могли, дистрофики. Горожане разобрали детей по домам, осталось семнадцать самых слабых, их брать не хотели – чего там брать, всё равно не выходишь, только хоронить…

Всех их взяла себе Александра Авраамовна Деревская. И потом продолжила. Забрала братьев и сестер тех, что были у неё. Её дети вспоминали потом: "Однажды утром мы увидели, что за калиткой стоят четыре мальчика, меньшему – не больше двух…

Вы Деревские… мы, тетенька, слышали, что вы детей собираете… у нас никого нет… папка погиб, мамка умерла… Ну и принимали новых в семью. А семья наша все росла, таким уж человеком была наша мама, если узнавала, что где то есть одинокий больной ребенок, то не успокаивалась, пока не принесет домой.

В конце 1944 узнала она, что в больнице лежит истощенный мальчик шестимесячный, вряд ли выживет. Отец погиб на фронте, мать умерла от разрыва сердца, получив похоронку. Мама принесла малыша – синего, худого, сморщенного…

Дома его сразу положили на теплую печку, чтоб отогреть… Со временем Витя превратился в толстого карапуза, который не отпускал мамину юбку ни на минуту. Мы прозвали его Хвостиком…"

К концу войны у Александры Авраамовны было 26 сыновей, и 16 дочерей. После войны семью переселили в украинский город Ромны, где для них был выделен большой дом и несколько гектаров сада и огорода.

На могильной плите матери героини Александры Авраамовны Деревской – простая надпись:
"Ты – наша совесть, мама"… И сорок две подписи.

Она росла без семьи. Без дома. Без половины тела. Но сумела создать свою собственную семью, в одиночку вырастить сына и стать любимой бабушкой. “Меня часто спрашивают: “Как вы живете без рук, без ног?”. А что тут такого, некоторые вон без сердца живут…”, - говорит Елена. Сегодня - удивительная история про любовь и мужество.
От Лены Василевич родители отказались при рождении. И путь девочки был предопределен: дом-ребенка, интернат для детей с особенностями здоровья, а в 19 лет - переезд в дом престарелых и инвалидов. Там она и должна была остаться навсегда. Но именно там Лена встретила близкого человека и вышла замуж. И однажды поняла, что беременна. Все вокруг настаивали на аборте. “Ночью лежу и думаю: “Там уже сердечко, там все… Нет, буду рожать!” – вспоминает Елена.

До самых родов она очень боялась, что ее заставят избавиться от ребенка. Но сумела доносить сына и родила его в срок, крупного и здорового. Лена назвала сынишку Денисом, в честь героя детской книги Дениски Кораблева. Конечно, было страшно. Лена переживала, что если ребенок родится маленьким, она не сможет его пеленать, ухаживать за ним. “Даже договаривалась с врачами подольше остаться в роддоме, пока сын хоть немного подрастет. А когда родила, поняла: справлюсь! Там такой бутуз – было, за что ухватиться”, – смеется она.
В интернате Елене с мужем и ребенком выделили отдельную комнату. Но через какое-то время муж навсегда пропал из жизни Лены и сына. Заботы о ребенке полностью легли на плечи мамы.

Елена переехала с сыном в большой город и начала работать на дому. В трудовой книжке Елены Василевич 15 записей: она была и сборщиком жгутов, и диспетчером-информатором, и клеила пакеты. “Сами знаете, так много не заработаешь. И как-то я сказала мастеру: “Не хочу клеить пакетики! Буду шить”. Мастер говорит: “Ты ж не сможешь на машине”. Смогу, отвечаю. “Как?! Там же педаль!” “А я буду нажимать табуреткой!” Она только головой покачала: “Василевич, ну ты даешь!”
Уже через месяц Елена строчила спецодежду на промышленной машине. Окружающие поражались: эта женщина, кажется, может все. И прекрасно готовит, и заготовки на зиму делает, и цветы у нее лучше всех. А главное, сына сама смогла вырастить: Денис хорошо учился, занимался греблей. В 14 лет он привез маме с международных соревнований первую золотую медаль.

Сейчас сын уже взрослый, а у Елены появилась любимая внучка Ангелина. “Бесподобная девочка! - с гордостью говорит бабушка. - Повторяет: “Баба, я тебя сильно люблю!” А иногда спрашивает заботливо: “Бабушка, ну почему ты у меня такая маленькая?”. Говорю: “Потому что я мало каши ела”, – смеется Лена. – Знаете, это самое большое дело, когда у тебя есть продолжение. Когда ты знаешь, ради кого живешь. Если бы у меня не было сына, не знаю, как бы моя жизнь дальше сложилась”.

Если вам вдруг станет грустно или трудно, вспомните Елену Василевич и ее победы. И поделитесь этой историей с другими, чтобы и у них прибавилось сил и уверенности.
Спасибо всем, кто меняет жизни - свои и чужие!

«У меня рак, но я стараюсь по-прежнему быть для всех веселым медведем»

Екатерина Попова уже много лет помогает детям и одиноким старикам как волонтер. Она продолжает делать это, несмотря на то что полгода назад ей самой поставили тяжелый диагноз

Меня зовут Екатерина. Недавно мне исполнилось пятьдесят, и у меня рак. Я давно это подозревала, но окончательно диагноз подтвердился в январе 2022 года. Тогда же сделали первую химию. Поначалу я не могла ни есть, ни спать, никого не хотелось видеть. Даже детям сказала не сразу. Потребовалось несколько месяцев, прежде чем я снова рискнула выползти во внешний мир: подумала, что мой опыт может быть кому-то полезен.

Когда я написала в соцсети, что у меня рак, посыпались десятки сообщений: «Катюха, а у меня вот на спине шишка… Как думаешь, это оно?» или «Кать, у моего мужа какая-то белая жижа из уха вытекает, не знаешь, что это может быть?» Алле, я заболела, а не на врача выучилась! Откуда я могу знать? Двадцать первый век на дворе, вы чего ждете? Бегом к доктору! Я готова делиться практическими лайфхаками: как заморозить лимон, чтобы после химии не так тошнило, как отстаивать минералку – но не ставить диагнозы. Меня удивило, как много оказалось взрослых людей, которые боятся сходить к врачу и годами живут, игнорируя свои симптомы.

К сожалению, моя болезнь обнаружилась уже на очень непростой стадии. Помню, как сильно меня ударило, когда врачи сказали, сколько мне осталось жить. Для чего они это говорят? Я знаю миллион историй, когда люди жили годами и с четвертой стадией рака!

Не понимаю, когда люди пишут в соцсетях: «Жизнь кошмар. За окном дождь, все плохо…» Ну да, я это и так знаю. Но дальше-то что, как жить будем? И когда меня в очередной раз спрашивают, почему ты все время хихикаешь, чему радоваться – тяжелая болезнь, ты лысая, работы нет! А я маникюр делаю. А еще хвастаюсь, что реснички у меня отросли! Уже три штуки! Волосы же от химии везде выпадают, не только на голове… Но, опять же, даже в этом есть свои плюсы!

Да, химия добавляет и обидчивости, и капризности, и даже истеричности – но вот концертов типа «почему вы все молодые и красивые, а я больная и несчастная» – не дождетесь от меня!

Я дважды была в Китае – получала профессиональное образование. Но, пожалуй, главное, чему меня научили китайцы, – это умению ни на кого не обижаться. Это действительно возможно! Если человек хотел тебя обидеть, например, специально подбирал слова и сказал гадость – зачем его радовать? А если не хотел, а так просто получилось по глупости – зачем на это обращать внимание? Теперь я живу по этому принципу.

Свое детство я вспоминать не люблю. Мама умерла при родах, папа пил… До 16 лет я росла в интернате. И потом всю жизнь старалась помогать детям – ездила в детдома, ходила в детские больницы. Какое-то время работала в школе, даже была классным руководителем. А в последние три года стала ходить к старикам. Из-за пандемии волонтеров перестали пускать в детские учреждения, и я подалась на развоз еды и лекарств одиноким пенсионерам.

Меня тогда перевели на удаленку, оставили 30% заработка… Работы особо не было, а сидеть без дела я не могу. Ну, я посмотрела, все старики живут в пределах двух автобусных остановок от меня, и втянулась.

На наших бейсболках было написано «Волонтеры России». Мы не заменяли соцработников – они по-прежнему приходили. Так что мы не должны были стричь подопечным ногти, мыть их, памперсы менять… Хотя иногда приходилось. В целом наша задача была простая: купить и принести продукты, мусор вынести, помочь дома прибраться.

Вскоре я поняла, что этого недостаточно. Вот мы приносим три килограмма картошки – отчитались, галочку поставили. А через неделю приходим опять – картошка проросла.
– Почему вы не готовили? – спрашиваю.
– У меня сил нет…
В общем, если ты им не сваришь еды, все просто сгниет. Так что, если ходить к старикам – то как к своим родным бабушке или дедушке.

Набор продуктов стандартный – ягод, фруктов, сладостей почти нет. Я стала дома по выходным им сырники печь, оладушки, на свои деньги что-нибудь вкусненькое покупать. Днем работала, вечером разносила, по выходным – пекла. Так и жили, меня это радовало. Мои старички такие славные оказались, с ними так интересно! Видеть, как им вкусны мои сырники, слушать, как они рассказывают о своей жизни – это просто невероятно! Ведь эти люди делали наш мир. Не худший мир, заметьте!

Я всегда спрашиваю про пожелания. Кто-то книг просит, кто-то рукоделия, про еду вообще почти не говорят… Однажды дедуля вздохнул:
«Я скучаю по преферансу. Но тут ты не поможешь…»
Ха! А я хорошо играю, не поверите. Я пришла к нему в шесть часов вечера, а ушла в час ночи. Он меня сделал, как ребенка! Играли на ириски. Дедуля их обожает, хотя потом его протезы мне мыть. Но карточный проигрыш – дело чести!

В общем, я не ханжа. Раньше, когда мы ездили в детские дома с праздничными концертами, я почти всегда играла медведя. Потому что – ну какая из меня Снегурочка? Так я и поняла, что, похоже, это мое призвание по жизни – быть для всех веселым медведем. И если сначала я была против того, чтобы приносить старикам, например, сигареты, когда они очень просят, то потом изменила к этому отношение.

Как-то умирал один наш дедушка. Антон Абрамович, ребенок войны. Работал всю жизнь, двое детей, а ухаживали за ним мы с социальной сестрой. Милейший, добрейший старик. Хуже ему становилось очень быстро, всем было все ясно. А близких нет! Я все думала: может, они мир спасают? Но ему было тяжело без них, – пусть и с нами, но, по сути, одному…

Я притащилась вечером после работы. Уже девчонки из хосписа приехали, и друг его, 89 лет, – как только он доехал-то?! Абрамыч еще всех узнавал.
«Давайте споем, – говорит, – Катюха, заводи!»
Вспомнили и «Смуглянку», и «Огонек», и «Платочек», и Высоцкого, и «Катюшу»… И вдруг он говорит:
«Тоска какая. А спой мне лучше про вампира, Котик мой!»
Я поняла, о чем речь: как-то мы ему на День рождения шуточную переделку сочинили, он так хохотал! Но как? Как это петь в такой момент? Да еще и песня с матерком…
И тут его 89-летний друг руками как замахал и давай читать рэп:

«Жил не тужил Антон почти Городецкий,
Болел, как дурак, он не по-детски…
И треснул мир напополам, а нам плевать…»

Я так тихо сползаю на стуле и слезы вытираю. Как тут петь, я дышать не могу… Но эти старики жгут круче, чем на любом рок-концерте!
В доме, напоминаю, скорая, хосписная медсестра, потом и соседи подтянулись – он очень компанейский был, его все любили… Еще часов шесть он был с нами. Родственники так и не приехали, сознание угасало. Утром я ушла на работу – смысла в моем присутствии там уже не было.
Со временем я ушла из волонтерского штаба, но стариков своих не оставила – у меня их по-прежнему шесть человек.

После химии было тяжко. Боль во всех мышцах, ходить трудно. Все говорили, надо обязательно давать себе хотя бы минимальную физическую нагрузку. Почитала, посмотрела и начала делать дома. А как погода хорошая стала – поплелась на спортивную площадку.

Наверное, было очень смешно смотреть, как я махала ногами и пыталась приседать. Но хоть руки сильные – оказалось, подтянуться могу. Устала, села на скамейку. Подсел незнакомый дед. С палкой, совершенно седой, но моложе моих подопечных.
– Занимаетесь? Тоже инсульт? А я вот стесняюсь…
– Я тоже стесняюсь. Ну мы же выползли, дошли до площадки. Пойдемте, чего уж?
– Да я уже несколько раз приходил, но все не рискну. Так неудобно, прямо стыдно. Вокруг все молодые, люди из метро выходят, так это все неприлично…

В общем, кое-как уговорила. Ногами помахали, как могли поприседали, повисели – поболтали… Подошла бабушка совершенно ссутуленная.
– Ой, вы такие молодцы, мне тоже велено висеть, хоть что-то со спиной делать. Дома не на чем, а сюда стесняюсь. Вы когда еще придете? Я одна не решусь…
Вот, думаю, я молодец, что пошла. Опять нашла приключений!

На другой день уже четверых стариков вывела. Вдруг – подростки с пивом. Сели и нас обсуждают. И такой мат… Ну да, мы слабые, даже почти убогие… Но откуда столько злости и неприятия?

– Ты посмотри, он висеть пытается! А эта дура ногами машет!

Я пытаюсь что-то говорить. В ответ – только мат и оскорбления: «Заткнись, дура. Ща как дам по башке!» И пошел с бутылкой на меня… Старики мои то присесть не могли, а тут – аж побежали со своими клюшками!
Вернулись мы домой в тоске. Настроения не было, но решили, что все равно будем ходить.

Пришли в другой раз – опять подростки, опять ржут. А у меня настроение было такое хорошее! И говорю:

– Чего ржете, гоблины? Давайте забьемся, что я больше вас подтянусь?
Бе-ме – мат в ответ… И вдруг проблеск:
– Ты сколько раз можешь?
– Я – восемь.
– А я 15!
– Погнали!

Я семь раз смогла, а он – один еле-еле. Ну, говорю, пиво не пей – и 15 сделаешь.

– А ты че, не пьешь никогда?
– Пью. Но я коньяк. Тебе сколько лет?
– Мне 14. Сашок.

Он протянул руку.

– Привет, Сашок, я Катя, мне полтос.
– А че ты всегда в платке? Лысая что ли?
– Ага. У меня рак.
– А че тогда на спорт ходишь?
– Так я, Сань, пожить еще хочу.
– А че дедов водишь?
– И они хотят.
– А можно я тебя потрогаю?
– Да запросто!

И он погладил меня по лысине. А потом обнял.

– А ты пушистая! Сань… Меня только бабка так звала. Померла…
– Слышь, вы ходите. Никто вам больше ничего не скажет.

И попросил принеси ему книжку приключений. Я шла и плакала, первый раз за всю болезнь! Положила «Дети капитана Гранта» и «Три мушкетера».

Через несколько дней иду из магазина – Сашок.

– Что-то ты мне муть какую-то дала. Дворец. Король. Подвески – это что?

Меня порадовало, что он так много прочитал.

– Слышь, Кать, поговорить надо. Можно я буду тебе со стариками помогать? Я знаешь какой сильный! Буду и картошку им носить, и в больницу водить. Но ты мне тоже помоги. Мамку мою возьми на спорт – может, она пить бросит? А то как бабку похоронили…

– Сашок, а на что вы живете?
– Я сам не понимаю, продали все. Даже ложки.

Отвела его в ближайшую чайхану у метро, накормила. И Ашот-хозяин положил ему с собой шашлыка, плова, лепешек, пахлавы и коробку чак-чака.

– Мы еще из него человека сделаем, Катя-джан!

Купили мы с Сашком пять килограмм картошки, лука, моркови, кефира, яблок, груш, черешни – все старикам разнесли. Ну и ему досталось немножко.

– Кать, и пачку сигарет!
– Нет. Мороженое.
– А можно? Во ты не жадная… А еще одно? У меня ж брат, Колька.

«Гаврош, – думаю, – настоящий Гаврош».

Зашла к ним домой. Мать такая субтильная. Синюшный нос, невнятная речь, запах характерный… Документов нет уже больше года. Не знаю, можно ли ей помочь – я решила в это не лезть, да и сил у меня на это сейчас нет. Устроила Сашка на подработку в местную шаурмичную – помогает там посуду мыть, картошку чистить.

Мне приятно, когда говорят: «Катя, ты – тыл». Как-то девочка разбила коленку, и ей говорят: «Иди к Кате, у нее наверняка есть бинт, зеленка». И ведь действительно! Я когда бы ни выходила из дома, беру с собой маленький запас: шоколадку, иголку с ниткой, аптечку. Самое главное, почему я решилась писать обо всем этом – чтобы показать: помощь нужна многим, главное – обращать внимание на людей вокруг, замечать других, а не только самих себя и свои страдания.

Наверняка, у каждого найдется в доме одинокий пенсионер, или человек с ограниченными возможностями здоровья, или, скажем, многодетная мама. А может быть, у нашей школьной учительницы отказали ноги – но мы об этом не знаем, потому что просто-напросто не спрашиваем, не интересуемся… Так давайте почаще вставать с дивана и смотреть по сторонам – чтобы иметь возможность помогать друг другу.

ЧТОБЫ ПОМНИЛИ

Мой покойный дедушка рассказывал мне один случай с войны

Фашисты пришли в их деревню, издевались над людьми, собрали вечером всех детей и приставили к стенке 12 малышей, чтобы расстрелять... Несколько мужчин с той деревни встали перед детьми, их расстреляли, дети живы, но спустя две минуты на них опять наставили оружие, стало еще несколько мужчин и стариков перед детьми, их опять расстреляли, фашистов это начало веселить, так продолжалось до тех пор пока все мужчины не были расстреляны...

Не осталось ни одного. И вот опять прицелы наведены на детей, но теперь перед ними стали женщины, которых было не так уже и много, фашисты посмеялись, еще раз прицелились, но уже в женщин. Спустя мгновенье раздался крик "ОГОНЬ!" и все фашисты, как один упали замертво на землю. Оказалось, что мужчины из деревни послали одного за помощью, сказали, что у него немного времени, что они задержат немцев и сохранят жизни детей.

Они сохранили жизни детей ценой своих. Эти 15-20 минут они мужественно становились перед детьми и понимали, что так нужно, что они настоящие мужчины и что это их последний день, последние минуты жизни... Дедушка был одним из этих детей.

Юрий Гилёв

Акушер из подмосковного Солнечногорска танцует с беременными женщинами, чтобы они расслабились

Врач Николай Синев ранее работал в московском роддоме, но недавно перебрался в Люберцы и теперь с огоньком трудится в областном центре охраны материнства и детства.

Благодаря видео в Тик-токе и «танцевальной» методике, к доктору выстраивается очередь. Беременные женщины хотят попасть именно к акушеру по прозвищу Dance.

Вот в январе 1943 года одна ленинградка, Зинаида Епифановна Карякина, слегла. Соседка по квартире зашла к ней в комнату, поглядела на нее и сказала:

— А ведь ты умираешь, Зинаида Епифановна.

— Умираю, - согласилась Карякина. - и знаешь, Аннушка, чего мне хочется, так хочется - предсмертное желание, наверное, последнее: сахарного песочку мне хочется. Даже смешно, так ужасно хочется.

Соседка постояла над Зинаидой Епифановной, подумала. Вышла и вернулась через пять минут с маленьким стаканчиком сахарного песку.

— На, Зинаида Епифановна, - сказала она. - Раз твое такое желание перед смертью - нельзя тебе отказать. Это когда нам по шестьсот граммов давали, так я сберегла. На, скушай.

Зинаида Епифановна только глазами поблагодарила соседку и медленно, с наслаждением стала есть. Съела, закрыла глаза, сказала: «Вот и полегче на душе», и уснула. Проснулась утром и… встала.

Верно, еле-еле, но ходила.

А на другой день вечером вдруг раздался в дверь стук.

— Кто там? - спросила Карякина.
— Свои, - сказал за дверью чужой голос. - Свои, откройте.

Она открыла. Перед ней стоял совсем незнакомый летчик с пакетом в руках.

— Возьмите, - сказал он и сунул пакет ей в руки.- Вот, возьмите, пожалуйста.
— Да что это? От кого? Вам кого надо, товарищ?

Лицо у летчика было страшное, и говорил он с трудом.

— Ну, что тут объяснять… Ну, приехал к родным, к семье, привез вот, а их уже нет никого… Они уже… они умерли! Я стучался тут в доме в разные квартиры - не отпирает никто, пусто там. Что ли, - наверное, тоже…как мои… Вот вы открыли. Возьмите. Мне не надо, я обратно на фронт.

В пакете была мука, хлеб, банка консервов. Огромное богатство свалилось в руки Зинаиды Епифановны. На неделю хватит одной, на целую неделю!.. Но подумала она: съесть это одной - нехорошо. Жалко, конечно, муки, но нехорошо есть одной, грех. Вот именно грех - по-новому, как-то впервые прозвучало для нее это почти забытое слово. И позвала она Анну Федоровну, и мальчика из другой комнаты, сироту, и еще одну старушку, ютившуюся в той же квартире, и устроили они целый пир - суп, лепешки и хлеб. Всем хватило, на один раз, правда, но порядочно на каждого. И так бодро себя все после этого ужина почувствовали.

— А ведь я не умру, - сказала Зинаида Епифановна. - Зря твой песок съела, уж ты извини, Анна Федоровна.
— Ну и живи! Живи! - сказала соседка. - Чего ты... извиняешься! Может, это мой песок тебя на ноги-то и поставил. Полезный он: сладкий.

И выжили и Зинаида Епифановна, и Анна Федоровна, и мальчик. Всю зиму делились - и все выжили.

"Когда я был молодым, то думал, что жизнь – это страдание, а в старости я понял, что Богу угодно, чтобы мы были счастливы.
Из-за того, что семья разрушена, наш народ угрюм и несчастлив, потому что человек может быть счастлив на земле, только если у него есть полноценная семья.
Чего бы человек ни достиг – карьеры, славы, богатства, – счастье дает только семья.
Жить среди любимых и этим людям служить – высшее счастье и блаженство.

Господь дал человеку семью для чего? Для того, чтобы семья привела его в Царствие Небесное. Семья — это школа любви".

Протоиерей Димитрий Смирнов