Статистика ВК сообщества "Анатолий Ехалов"

За морошкой
По деревне разговоры: на Степановском болоте нынче богато морошки. И ягода уже в самой поре. Немного подождешь и опустишь пору: превратится эта волшебная морошка в киселку. Сопреет на ветке. Надо идти. Не то слово: бежать надо!
Вот и побежал. Корзинку, скипу хлеба, бутылку молока взял. Сначала лесом километра полтора, потом чернотропом с километр, приболотьем сколько-то…
Пришел. Вот она красавица: насколько видит глаз - янтарные морошечные самородки. Сердце ликовало.
Ягодку в рот отправляю, другую - в корзинку кладу, третью -глазами цепляю…И часа не прошло – полна моя зобенечка.
Сел я под кустик, хлеб из кармана достал, молоко…
Обедаю, оводьё в рот лезет на закуску, от комарья отбиваюсь, на солнце лицо нежу… Все хорошо, все ладно. Корзинка моя глаз радует. Но повернул голову, а со стороны Чертовых Ворот выползает на небо черная туча. Растет она и пухнет злобой с каждой минутой. Половину неба закрыла.
Что-то сейчас будет!
И верно. Вижу, где-то в глубине этого черного чудовища - темно багровый зрак пульсирует… Потом знойный воздух принес какой-то неясный гул, словно большой самолет на взлет пошел. И все сильнее этот гул, все яростнее. И вот уже рев и грохот накрыли болото, и следом, словно хвост дьявола, спустился на болото смерч, понесся по кочкам, ломая высохшие деревца, поднимая в воздух черничные кусты с недозрелой ягодой, болотный сор, прошлогоднюю траву, высохший на солнце мох…
Вот-вот этот, пожирающий пространство вихрь, достигнет меня. Я уронил голову в колени и закрыл ее руками… И тут надо мной раздался страшный вереск и мгновение спустя так грохнуло, что я на какое-то время потерял слух…
А когда слышимость восстановилась, я услыхал шум ливня, а потом ощутил его и сам. Меня словно подняли и сунули с ногами и головой в реку.
Я нашел в себе силы открыть глаза. Над Чертовыми Воротами безо всякого перерыва полыхали молнии, а грохот стоял такой, будто с неба сыпались на землю гигантские камни, сталкиваясь и высекая искры-молнии, каждая из которых могла бы испепелить город…
Смерч, гроза, сверкание и грохот, ливень и ураган в тот же миг отступили и умчались, рассыпая небесную ярость, в сторону леса, а на небе проявилось какое-то виноватое солнце, огляделось: все ли у нас в порядке?, и принялось палить с новой силой.
Одежда на мне парила.
Я глянул в сторону своей корзинки с морошкой. Ее было в корзинке ровно половина. Прошедший ливень утоптал ее…
И я снова склонился над кочками, выискивая уцелевшие после смерча янтарные самородки.

Русские люди
ОТ СЕРДЕЧНОЙ СЛАБОСТИ
Ездил в магазин за хлебом. Догоняю на просёлке знакомую старушку из соседней деревни. Шустро так бежит, только палка мелькает, вся в себя погружена, что даже остановившейся машины не замечает.
-Куда, Петровна, летала-то? - Спрашиваю.
- Анатолей? – Встрепенулась она, остановив свой бег. – А я и не вижу…
- Так куда бегала-то?
- Ой, и не говори! К фершалу бегала. Пришла повестка на уколы от сердечной слабости. Вот и бегала. Завтра вот опять надо бежать.
- Так садись, я тебя до дому довезу, - предложил я.
- Пустое! –Отмахнулась она. - И так добегу. Доле залезать да вылезать. Всего-то семь километров.
И она побежала далее. А я поехал. До моей деревни было километра два.

ГЛАВА 2
ВОРОТА В ПРОШЛОЕ
Мы едем в Опоки. Погружение в Пермь. Мечты. Верхом на трицераптосе. Опоки — родина индусов? Мгновения жизни.

И снова мы с Санькой сидим на берегу Сухоны. Только на этот раз не в Тотьме, не в Устюге, а в Опоках.
Сидим и думаем: мы почти ничего не знаем об окружающем нас мире, нелюбопытны мы и заносчивы в своем невежестве. Да, да… Сидим, и вот такими словами ругаем себя.
…Солнце клонилось к закату, и мир заполнялся постепенно золотистым теплым светом. Катившая глубоко внизу по перекатам свои воды Сухона скоро тоже стала золотой. На противоположном берегу зажглись предзакатным золотом вершины елей и сосен, и между ними высветился золотистой опушкой единственно видимый дом деревеньки Святой…
Мы сидели на лавочке над береговою кручею в деревне Опоки и я, впервые открывший для себя это земное чудо, потрясенно молчал. Ругался Санька, но я с ним был согласен.
Противоположный берег Сухоны от самого уреза воды отвесно уходивший вверх, напоминал гигантский слоеный пирог с белыми, охряными и темно серыми полосами. Берег был настолько высок, что росший наверху его лес, казался травой-муравой.
В районе Опок высота берегов достигает почти 90 метров! Это сравнимо с высотой тридцатиэтажных небоскребов. Но высота берегов — не главное.
…Перед поворотом на деревню Опоки на трассе нам бросился в глаза большой оранжевый транспарант, на котором написано было буквально следующее: «Уникальные геологические обнажения, существующие 250 миллионов лет».
— 250 миллионов! Мишка! — Воскликнул Санька, когда автобус повернул в сторону реки. — Это ж настоящая фантастика! Хочу погрузиться в прошлое. Хочу покататься на динозавре!
— И я! –Поддержал я Саньку. — А на каком ты хотел бы?
— Я? — Санька запнулся. — Ну, я на этом… Как его…
— А я на бронтозавре! — Сказал я, быстро «прогуглив» справку в своем андроиде. — Он хоть и огромный, на него надо по лестнице залезать, но он травоядный, безопасный.
Санька в динозаврах не был знатоком и замешкался с выбором.
— На трицераптосе не хочешь? — Предложил я вариант.
— Могу и на трицо… раптосе, — согласился Санька, но тут автобус подбросило на тряске так, что Санька едва не прикусил язык. — На трицерапотосе не хочу.
— Зря, — сказал я. — Вот погляди. Трицераптос — это как танк крупных размеров. В средние века на нем хорошо было бы крепости штурмовать. Вот воротник костяной, за которым можно от стрел и копий скрываться, а его огромные рога могли бы ворота вышибать…
Санька не отвечал, вглядываясь в петляющую средь леса дорогу, которая спускалась круто вниз.
— Я бы порекомендовал тебе тираннозавра. На тираннозавре ты бы был королем… — Но я не успел договорить, потому что Санька восторженно ахнул. Я поднял от андроида голову, и в глаза мне плеснуло золотом закатного солнца, в котором открылась потрясающая панорама. Это были Опоки!
И вот потрясенные и притихшие мы сидим на берегу Сухоны и любуемся величественной картиной. Перед нами сама история нашей матушки Земли.
Дед Кронид много рассказывал нам про это удивительное место.
Мы знали, что весной девяносто пятого года по Сухоне путешествовала совместно с русскими группа индийских ученых. Когда судно, пройдя пороги, оказалось в каньоне Опок, индусы упали на колени и стали молиться, словно они оказались в храме.
Они рассказывали изумленным русским, что в древних священных гимнах индусов описываются эти берега,
высокие слоистые, эта река, бегущая к молочному, то есть Белому морю, где по небу ходят огненные столбы, — северное сияние… И что эти места, эта река Сухона, соединившаяся с Юг- рекой и родившая новую великую реку Ардвисуру Анахиту, то есть реку двойную, непорочную — Северную Двину, — были когда-то родиной ариев, в том числе и родиной индусов…
Мы вместе с дедом Кронидом залезли тогда в книги и выяснили, что существует целая научная гипотеза, которая говорит, что нынешний Русский Север — прародина арийских народов и индо-европейской языковой ветви, куда входят санскрит и наиболее близкий ему русский, и далее немецкий, английский, французский, итальянский, иранский…
Наступавшие с севера ледники, изменившиеся климатические условия заставили древних ариев — пахарей искать пристанища в других краях и землях, но предания и язык, как лучший археологический материал, хранят следы многих тысячелетий…
Сухонские же берега хранили отпечатки миллионов лет. Мы с жадностью рассматривали эти меловые полосы, мергели и глины, из которых можно получать прекрасный цемент, — следы бывших морей, превращавшихся потом в сушу, которую вновь покрывали моря. Многое было за эти 250 миллионов лет!
Буйствовали тропические леса, в которых бродили меж гигантских пальм гигантские динозавры, летали ящеры и сражались в небе со страшным криком и скрежетом…
— Вот смотри, Санька, — сказал я. — Недавно я вычитал, что история человека по сравнению с историей планеты или хотя бы историей этих динозавров, вышедших из вод мирового океана и властвовавших на земле почти 100 миллионов лет — кратчайший миг.
— Я как-то об этом не задумывался, — отвечал Санька. — Но это страсть, как интересно. Расскажи, что ты сумел накопать…
— Вот смотри. — Я нарисовал на листке блокнота годовой круг. — Если представить всю историю планеты за один условный год, то история человека займет в ней лишь последние четырнадцать часов последнего дня. Вот это будет где-то одна семисотая часть нашего круга. — Попытался я показать эту часть истории человечества на годовом круге. Получилась какая-то черточка. — А история современного « хомо сапиенс», овладевшего авиацией и космосом — менее одной секунды… Что значит перед всем этим непостижимым величием времени судьба одного человека?
Санька посмотрел на меня уважительно и перевел взгляд на слоистые берега Опок, которые так же в истории планеты, не смотря на все свои миллионы лет, были мгновениями…
…Торжественно поднялась над Опоками бронзоволикая Луна и повисла прямо над излучиной Сухоны, над вечеряющими деревеньками, над неустанно бьющим из-под земли святым источником, на всем этим старинным белым светом.
И верно, так вот она восходит и разглядывает этот изменчивый мир из ночи в ночь, из года в год, из эпохи в эпоху. Неустанно и неусыпно многие миллиарды лет.
— Я еще маленькой была, голодно было. –Услышали мы разговор на берегу чуть выше над нами. Видимо, там собрались вечерять деревенские жители.
— Девки меня на гулянку вытащат. На костре чугунок картошки, у меня фуфайка долгая, рукава до земли. Костер трещит, искры сыплет, а над нами небо звездное, кажется, протяни руку и потрогаешь. « Пой, Тонька!», — тормошат девки. Вот и запеваю:
«Несчастливая родилась
И живу при горюшке,
За меня растет счастливая
Березка в полюшке…»
Рассказывала и пела частушки пожилая женщина в больших резиновых сапогах. Но голос ее был по-молодому весел и звонок.
— Девки меня подначивают: «Веселую давай!» Пою веселые:
«Хорошо косить у речки,
Выкосишь — воды попьешь,
Хорошо любить гармонщика,
Хоть песен попоешь.»!
Сидим на высоте=то этакой, веселимся, внизу пароходы плывут, к берегу причаливают и — всей командой к нам. А у нас клуб был в сарае. Стены газетами оклеили, пол настелили. И вот — танцы под балалайку да гармонь.
«Я не буду, как береза,
При дороженьке стоять.
Если надо, так догонишь,
А не надо — наплевать…!»
Скрипнула калитка, и по угору протопала лошадь, ведомая под уздцы пожилым мужчиной.
Тихо было на Сухоне, лишь шумел за излучиной святой источник, да всхрапывала, пасясь на речной пойме лошадь.
Женщина на угоре спела последнюю, частушку
«Скоро будет, нас не будет.
Взглянете-вспомянете,
Взглянете-вспомянете,
Кого жалеть-то станете….»
Люди разошлись по домам.
Шумел и шумел, изливаясь за излучиной бессмертный фонтан, шелестела на перекатах вода, а кругом молчаливо и величественно поднимались берега, сотворенные природой за миллионы и миллионы лет…
Мы с Санькой подхватили рюкзаки и стали спускаться вниз к подножию величественных берегов в мир динозавров конца пермского периода, чтобы поставить на ночь палатку.

У нас, как в Париже…

Как-то приехали ко мне гости из Франции: муж с женой. Жена – преподаватель русского языка в Париже, муж – отставной полковник из натовских войск. Посадил я их в машину, провез по монастырям Кириллова, святым источникам, и еще осталось время до конца дня.
Звоню в Верхнюю Гору гончару Сергею Феньвеши. Тот до пятнадцати лет в Европе жил. Но тяга к русской культуре переборола стремление к обустроенному быту.
– Сергей, ты давно не разговаривал по-французски?
– А что у тебя французы есть?
– Хочешь привезу?
– Давай…
И повез я их. Сначала по асфальту, потом по грунтовой дороге, потом разбитым проселком, потом и вовсе без дороги… И вот деревня Гора. Причем, Верхняя Гора. У завалившегося забора стоит мужичок с фуфайке и штанах, заляпанных глиной, бороденка седая клочками, в волосах опять же – глина.
– Вот, – говорю, – лучший мастер горшечник, художник… Сейчас он вам покажет свое производство.
– У нас тут все, как в Париже, только дома пониже да асфальт пожиже, – сказал им мастер.
И повел Сергей гостей по своим мастерским, печам для обжига, стал ванны показывать и бочки, в которых раствор готовит. Похоже, на французов его хозяйство произвело удручающее впечатление. Но вот поставил он перед ними свои изделия: взяли они в руки это чернолощеное чудо и из рук выпустить не могут.
И тут мужичок тот заговорил с французами на французском языке. Да так, что у них от удивления челюсти отвалились.
– Не удивляйтесь, – говорю я им. – Это в 1812 году один отряд французов, отступая из Москвы, заблудился и осел в наших краях. С тех пор в этой Горе на французском вперемежку с вологодским и разговаривают.

Сыграй, гармонь!
Из Новосибирска прислали билет на самолет. Очередной фестиваль "Играй, гармонь!" откроется 13 июля в деревне Заволокина на реке Шарап.
Еще запросили приветствие фестивалю. Вот оно, это приветствие.
Дорогие друзья! Великое братство русской гармошки!
Далеко на Русском Севере есть четыре красивые горы: Маура, Сандырева и Ципина, которые знамениты тем, что рядом с ними были основаны известные на всю Россию монастыри: Кирилловский, Ферапонтовкий и Горицкий…
Но есть еще четвертая гора. Всем гора – гора. Верхняя. Правда, своего монастыря у нее нет. А гора та не менее знаменита.
Здесь такая история. В середине 19 века в деревню Верхняя Гора крестьянин Иван Разин привез с ярмарки на потеху диковинный немецкий инструмент – гармонику. Попиликал, попиликал и разобрал ее всю до последнего голосочка и винтика. И собирать не стал.
А сделал свою гармошку. Своими руками. Такую, какую ему надо.
Так появился здесь знаменитый промысел - кирилловская гармошка. Скоро вся округа – 10 тысяч мастеров - делала этот чудесный музыкальный инструмент, вкладывая в нее свою душу. И зазвучала кирилловская от Калининграда до Сахалина… И если бы сегодня какому-нибудь немцу сказать, что вот, например, в руках Константина Пирожкова играет немецкий инструмент, то немец не поверит. Все в этой гармошке русское: и строй, и голоса, и кнопочки, и песни… И сама душа – русская.
Мне рассказывали старые крестьяне, отдавшие все силы фронту, что, кажется, если бы не гармонь, то немца было бы не одолеть… А вот одолели и принесли в Берлин русскую Кирилловскую гармонь. Под нее и плясали у стен Рейстага.
Ну, а нынче-то, и тяжело нам, и трудно, порой не в моготу. Проклятый вирус стучит в ворота, международная обстановка ни куда не годная, в санкции нас загоняют… Как тут без гармошки одолеть эти напасти?
Давайте, братцы, развернем свои кирилловские, тульские, вятские, саратовские, липецкие и погоним уныние прочь, как учили нас святые отцы из Кирилловского, Ферапонтовского, Горицкого и прочих духовных крепостей Великой России…
Анатолий Ехалов, писатель.
#гармонь #Заволокин #фестиваль #Сибирь #Русскийсевер #война #немцы

Ирина Трапезникова прислала мне эту репродукцию. Молодежь покидает родную деревню, отправляясь в поход за знаниями. Еще ничто не предвещает беды.
С интернатов начиналось, на мой взгляд, раззорение современной деревни.
С первого сентября пустели улицы, уже не звенели здесь ребячьи голоса. Получалось, что государство изъяло у деревни ее детей ради каких-то сиюминутных собственных экономических выгод, закрывая малокомплектные школы.
. Трудно сказать, какой нравственный урон деревенскому населению принес этот отъем... Мне кажется, что после его в деревнях, по крайней мере в нашей, началось безудержное пьянство.
Дети, уходя в интернаты, уже редко возвращались домой...
А кто художник?
#интернат #школа #деревня #раззорение

Слышу в столичном аэропорту Шереметьево имени Александра Сергеевича Пушкина:
"Дорогие гости столицы! К вашим услугам кафе и бистро, накормим, напоим недорого и качественно".
В первом попавшем кафе мне предложили обыкновенный черный чай за 400 рублей.
-Чайник?
-Нет, стакан.
Нет, пожалуй, я не стану ваш чай пить. И землякам своим не посоветую. Ведь жителю глубинки для того, чтобы выпить у вас в столичном аэропорту стакан чая за 400 рублей, нужно продать московским закупщикам опять же минимум 15 литров молока. А прежде построить теплый двор, вырастить скот, заготовить корма, накормить коров, подоить, охладить. Не по карману нам столичный чай.

В сорок шестом мой отец вернулся с фронта. Районный отдел образования поставил перед ним задачу построить в деревне Ескино Первомайского района Ярославской области семилетнюю школу. Страна лежала в руинах, экономика была в упадке, колхозы находились на последнем издыхании, деревни - обезлюжены. А отец мой строил школу. Через несколько месяцев школа распахнула приветливо свои двери для детей. И первый директор ее Ехалов Константин Васильевич открыл школьную линейку.
Семьдесят пять лет спустя мы пришли к школе с последним ее директором Галиной Николаевной Воеводиной.

" Вологодские приехали, на лампочки глядят"
Честное слово, я не противник цивилизации, но с большой теплотой вспоминаю деревню, в которой еще не было электричества.
У нас, наверное, у первых в деревне появилось радио на батареях. Каждый вечер приходили к нам в избу соседи слушать постановки. При этом, кто валенки подшивал, кто сетки вязал, сидя на пороге, кто прял пряжу на лавке, кто вязал…
Керосиновая лампа, висевшая под потолком, едва пробивала сумрак дома, в углах его сгущалась таинственная темнота, на комоде под кружевной накидкой стоял зеленоглазый приемник, панель его светилась едва, а динамики погружали нас в таинственный сказочный мир: где-то в глубинах Тихого океана наши моряки противостояли коварным капиталистам…
Мы, ребятишки, лежали в это время на печи, умиротворенные теплом, запахом закваски, каленой глины, убаюканные голосом далекого невидимого диктора.
В печной трубе слышно было завывание метели, за темными окнами лежали бескрайние снега, толстой периной укрывшие поля и сенокосы, луга и леса. Где-то в сельниках, наевшись колхозного сена, коротали долгую зимнюю ночь лоси, волки с опушки вглядывались в еле видимые в ночи огоньки деревни, ловя чуткими носами ее запахи.
На теплых дворах коровы хрупали сено с приречных долин, сгрудившиеся овцы видели коллективные сны про лето, строгий петух на насесте клекотом караулил всякое новое движение на дворе…
… Ближе к весне в деревню завезли столбы, летом поставили их, повесили провода… Осенью привезли динамо машину и дали ток…
- Это ж надо! – Радовались бабушки. - Сколь светло эта лепестрическая лампочка горит. Урони на пол иголку, и ту найдешь…
Потом запели:
"К нам из Острова приехали
На лампочки глядят...
Такие маленькие лампочки,
А ярко так горят..."
В деревне Остров еще не было электричества.
Там пели по другому:
Свету нету, свету нету,
нет и электроичества.
Нету качества парней,
Не надо и количества.
#электричество #Ленин #лампочкаИльича #радио #вьюги
фото со страницы Н. Летучей.

Что не так...
Моему деревенскому соседу – восемьдесят четыре года. Крепок, бревна на плече таскает ещё, умен. Приехал в город вставлять искусственный хрусталик. Стало трудно читать. А читать любит. Бунина, Чехова, Пушкина. И еще меня, грешного…
Вечером сумерничаем за чаем со свежим медом. Вчера качал. Привез вот в подарок с берегов Леденьги. С разнотравья. Мед Северо-Запада считается самым качественным и сегодня.
- Не те луга стали.- Говорит с горечью сосед. - Видел бы ты нашу реку до войны. Все берега выбриты, каждый кустик изобихожен. Бежишь босиком, как по ковру. Упадешь в копну, так запахи с ума сводят. А нынче – страшно пойти на прежние покосы, пропадешь, ни какая МЧС не спасет.
-Река наша умирает, - вздыхает сосед. – Прокисла вся. Не увидишь и мулявинки ни какой. Была настоящая река, а теперь вонючий ручей течет… Куда все делось?
Бывало придешь на плотину, глянешь: головли стоят, огромные. каждый с полено… Жирные. Подведешь ко рту этому головлю крючок с червяком, а он морду воротит. Хоть заловись, клевать не станет, пока время не подойдет. А вот на зорьке он этого червяка за милую душу схватит.
Волочешь его на берег, так он такие свечи закладывает, что душа твоя трепещет и молится:
-Только не сорвись, только леска выдержи…
А по весне хариусы идут на нерест. Все с икрой, и все, как один, граммов по семьсот-восемьсот. Мамка в русской печи на противне запекала их. Ум отъешь. А все наказывала: «Много не лови!»
Стерляди у каждого в чуланах - поленницы. Некоторые от этого изобилия свиней подкармливали стерлядью. Ее, стерляди, на запани кормились стада великие. На гонках с лесом жучки, рачки всякие заводятся. Вот стерлядка и рада…
- Так что же с нами стало? – Спрашиваю я. – Ведь и реку тогда сплавом насиловали. Сколько леса тонуло… А вот, подишь, ты. Что-то с нами не так…
- Что не так? Трудиться перестали. Вот страна и заросла… Прокисла и умирает, как та река.
#река #стерлядь #сенокос #мед #сплав