На местах раскопок археологов Селиванова (1888 год) и Монгайта (1949 год) рязанцы обнаружили статусную древнерусскую булаву. Предмет находился на глубине 20 сантиметров, ранее этот участок земли неоднократно распахивали плугом.
По словам археологов, стиль оформления булавы свидетельствует о том, что она принадлежала знатному воину и использовалась как атрибут власти. Владельцем мог быть боярин, воевода или войсковой начальник.
Датировка находки: XII—XIII вв.
Статистика ВК сообщества "Страницами славянской старины (и не только)"
Дорогой знаний к чертогам предков...
Количество постов 14 628
Частота постов 3 часа 33 минуты
ER
34.74
Нет на рекламных биржах
Графики роста подписчиков
Лучшие посты
Курган Вещего Олега в Старой Ладоге, фотография (сделана с квадрокоптера) Николая Субботина:
Девочка в русском народном костюме. Нижний Новгород, конец 1890-х – начало 1900-х гг.
1 ИЮНЯ
Народные приметы и поверья
Если первые два дня месяца идёт дождь, весь июнь будет сухой. В этот день, по народному поверью, весна умывается, лету в пояс кланяется.
Народные приметы и поверья
Если первые два дня месяца идёт дождь, весь июнь будет сухой. В этот день, по народному поверью, весна умывается, лету в пояс кланяется.
ЕВПАТИЙ
«Ты знаешь ли, витязь, ужасную весть?
В рязанские стены вломились татары!
Там сильные долго сшибались удары,
Там долго сражалась с насилием честь,
Но всё победили Батыевы рати:
Наш град – пепелище, и князь наш убит!» –
Евпатию бледный гонец говорит,
И, страшно бледнея, внимает Евпатий.
«О витязь! я видел сей день роковой:
Багровое пламя весь град обхватило,
Как башня, спрямилось, как буря, завыло;
На стогнах смертельный свирепствовал бой,
И крики последних молитв и проклятий
В дыму заглушали звенящий булат –
Всё пало... и небо стерпело сей ад!»
Ужасно бледнея, внимает Евпатий.
Где-где по широкой долине огонь
Сверкает во мраке ночного тумана, –
То грозная рать победителя хана
Покоится; тихи воитель и конь;
Лишь изредка, чёрной тревожимый грёзой,
Татарин впросонках с собой говорит,
То, вздрогнув, безмолвный, поднимет свой щит,
То схватит своё боевое железо.
Вдруг... что там за топот в ночной тишине?
«На битву, на битву!» – взывают татары.
Откуда ж свершитель отчаянной кары?
Не всё ли погибло в крови и в огне?
Отчизна, отчизна! под латами чести
Есть сильное чувство, живое, одно...
Полмёртвую руку подъемлет оно
С последним ударом решительной мести.
Не синее море кипит и шумит,
Почуя внезапный набег урагана, –
Шумят и волнуются ратники хана;
Оружие блещет, труба дребезжит,
Толпы за толпами, как тучи густые,
Дружину отважных стесняют кругом;
Сто копий сражаются с русским копьём...
И пало геройство под силой Батыя.
Редеет ночного тумана покров,
Утихла долина убийства и славы.
Кто сей на долине убийства и славы
Лежит, окружённый телами врагов?
Уста уж не кличут бестрепетных братий,
Уж кровь запеклася в отверстиях лат,
А длань ещё держит кровавый булат:
Сей падший воитель свободы – Евпатий!
Николай Языков
Иллю
«Ты знаешь ли, витязь, ужасную весть?
В рязанские стены вломились татары!
Там сильные долго сшибались удары,
Там долго сражалась с насилием честь,
Но всё победили Батыевы рати:
Наш град – пепелище, и князь наш убит!» –
Евпатию бледный гонец говорит,
И, страшно бледнея, внимает Евпатий.
«О витязь! я видел сей день роковой:
Багровое пламя весь град обхватило,
Как башня, спрямилось, как буря, завыло;
На стогнах смертельный свирепствовал бой,
И крики последних молитв и проклятий
В дыму заглушали звенящий булат –
Всё пало... и небо стерпело сей ад!»
Ужасно бледнея, внимает Евпатий.
Где-где по широкой долине огонь
Сверкает во мраке ночного тумана, –
То грозная рать победителя хана
Покоится; тихи воитель и конь;
Лишь изредка, чёрной тревожимый грёзой,
Татарин впросонках с собой говорит,
То, вздрогнув, безмолвный, поднимет свой щит,
То схватит своё боевое железо.
Вдруг... что там за топот в ночной тишине?
«На битву, на битву!» – взывают татары.
Откуда ж свершитель отчаянной кары?
Не всё ли погибло в крови и в огне?
Отчизна, отчизна! под латами чести
Есть сильное чувство, живое, одно...
Полмёртвую руку подъемлет оно
С последним ударом решительной мести.
Не синее море кипит и шумит,
Почуя внезапный набег урагана, –
Шумят и волнуются ратники хана;
Оружие блещет, труба дребезжит,
Толпы за толпами, как тучи густые,
Дружину отважных стесняют кругом;
Сто копий сражаются с русским копьём...
И пало геройство под силой Батыя.
Редеет ночного тумана покров,
Утихла долина убийства и славы.
Кто сей на долине убийства и славы
Лежит, окружённый телами врагов?
Уста уж не кличут бестрепетных братий,
Уж кровь запеклася в отверстиях лат,
А длань ещё держит кровавый булат:
Сей падший воитель свободы – Евпатий!
Николай Языков
Иллю
ИЗ ЦИКЛА «СЛАВЯНСКИЕ БОГИ»
МОКОШЬ
Я — Мокошь, Палия, Паликопа, Моланья.
Мне служат в Пятницу. Перунова жена,
Я Матерью громов и молний названа.
Мои увенчаны короной изваянья,
Дубовою листвой расшиты одеянья,
И с мужем трон делю на небе я одна.
К своим соперницам презрения полна,
Гляжу я на Зарю и Лето без вниманья.
Смущается Земля от блеска глаз моих,
И звёзды прячутся в небесные чертоги.
С почтеньем предо мной склоняются все боги.
Сам грозный мой супруг всегда со мною тих.
А люди молят нив не трогать спелых их,
С тревогой тайною на лик мой глядя строгий.
Примечание автора
Мокошь — богиня туч, дождя, молнии и ненастья, соответствующая, по-видимому, жене литовского Перкунаса — Перкунателе и греческой Гере. На севере России одноимённому демону оставляют иногда на ночь в жертву клок овечьей шерсти.
Александр Кондратьев. 1920 год
МОКОШЬ
Я — Мокошь, Палия, Паликопа, Моланья.
Мне служат в Пятницу. Перунова жена,
Я Матерью громов и молний названа.
Мои увенчаны короной изваянья,
Дубовою листвой расшиты одеянья,
И с мужем трон делю на небе я одна.
К своим соперницам презрения полна,
Гляжу я на Зарю и Лето без вниманья.
Смущается Земля от блеска глаз моих,
И звёзды прячутся в небесные чертоги.
С почтеньем предо мной склоняются все боги.
Сам грозный мой супруг всегда со мною тих.
А люди молят нив не трогать спелых их,
С тревогой тайною на лик мой глядя строгий.
Примечание автора
Мокошь — богиня туч, дождя, молнии и ненастья, соответствующая, по-видимому, жене литовского Перкунаса — Перкунателе и греческой Гере. На севере России одноимённому демону оставляют иногда на ночь в жертву клок овечьей шерсти.
Александр Кондратьев. 1920 год