Статистика ВК сообщества "Постмодерн"

Всё же, абсолютно феноменальное кино: прекрасное, живое.
За исключением пары мутных сцен из ночных трущоб Нью-Йорка, — та самая, что с потасовкой в подвале — в нём нет практически ничего лишнего. Каждому человеку в возрасте где-то до двадцати лет стоило бы хотя бы раз оценить фильм и поверить, что жизнь — вот так, сама по себе — действительно может быть.

Добавлю немного, привычной для меня, меланхолии.
...

Моё одиночество приводит меня к печали. Печаль — к запустению, запустение — к равнодушию, а равнодушие — к свинству. Будучи одиноким, важно бороться, а лучше совладать, покорить это настырное животное в себе, оттачивая не просто навык человеческого быта, но полноценную и связную культуру человеческого бытия, существующую постоянно, как иммунитет, и подавляющую скотские черты независимо от социального давления окружения.

И всё это совершенно невозможно без источников для подобного одухотворения неживого и замкнутого мира. И есть их четыре у меня: музыка, литература, кино, живопись. И если бы мне не повезло, и я так бы и не заимел никакого вкуса, интереса, и желания к перечисленному выше квартету, то, к современному моменту, сошёл бы с ума, а иначе повесился. Бо, культура это блаженство, это невероятное счастье и великая радость, Земля Обетованная посреди вечного ничего. Без всего этого нет никакой жизни, особенно если тебе было уготовано встать на её край.

Утверждение, что культура и знание лишь приумножает печаль — неверно, либо не точно. Нет, вначале какая-то вселенская тоска находит тебя, и только потом — для спасения от неё — ты бросаешь к тому единственному, что всё ещё может тебя помочь. Кто-то не выдерживает, срывается, хватается за неверную тросточку и тонет. Но никакого иного пути просто нет: либо такой, либо верная смерть.

Если жизнь, по какой-то ведомой только ей причине, решила схватить вас за нутро, то вы уже обречены, и никакого избавления, кроме вечной борьбы и сутолоки за свою жизнь, у вас более нет. Человек от этого самоистязания страдает, страдает по настоящему: быть может и невидимо глазу, но явственно и подлинно. И в этом своём персональном Аду, в котором он оказывается заперт, он, от только ему ведомого отчаянья, начинает создавать самые благие, прекрасные, чудесные вещи.

И культура это универсальный язык этой человеческой муки, плодов этого томления, единственный способ её невыразимой передачи: мысли, образы, аналогии, переживания, страсти миллионов людей до тебя, дошедших через разнообразные образчики. Тот самый и, вероятно, единственный Рай, в котором можно найти покой своей души. А немногим избранным — место.

Отсутствие сколько-нибудь приличного гуманитарного образования в РФ это комбинация из «нельзя» и «не могут».

Нельзя, потому что вот уже сто лет именно «нельзя» — трудно этого не замечать, учитывая столь резкий обрыв в пропасть Русской культуры. Не может быть вот так просто, да и не было никогда, чтобы народ, — лучшие из него — ответственный за одну из величайших образных культур, — за мгновение — скатился до бездарной пропаганды звёзд, серпов и ракет (а Русский/Советский футуризм, захвативший позже все «подмостки», если что, это, натурально, по меркам старой России, крошечная субкультура; подростковой авангард; Тик-Ток). Вероятно, как бы страшно это не звучало, но это от того, что от него ничего, либо практически ничего не осталось, за известные три десятилетий, как и от его «провидения». И этому краху аплодировали стоя и обратное возвращение не ожидаемо никем. А отчасти и потому, что вот уже сто лет Русская культура находится в управлении и на попечении каких-то наместников совершенно неясного происхождения и даже биографии. К тому же, не испытывающих к оной никакого чувства единения, родства и даже близости. Мы живём без любви. Без кожи. И рисуем свои картины на пыли и золе.

А «не могут», потому как общество, прошедшее через безыдейную и разрушительную мясорубку диалектического материализма и марксизма — просто бесплодно. «Движение это способ существования материи. Характер движения — диалектический»: вот таким вот кошмаром населению «вышибали разум» с младых ногтей. А несогласных либо, натурально, убивали, либо оставляли на обочине если не без потомства, то без продолжения. Трёхсотмиллионная, поневоле, секта созданная натуральными сумасшедшими и психопатами. Почти столетие люди перемалывали свои зубы на, губительное для любого ума, единообразное заучивание каких-то безумных догматов веры, лишённой, к тому же, всякого местного основания, т.е. и плодотворного продолжения. Так ли много могло остаться от ума, после подобного? Да и вообще, если: «...противоположность материи и мышления существует только в пределах умозрения отвлечённого человеческого мышления...», — что может быть тут известно о человеке как таковом, кроме его врождённого свойства, «присущего» материи, к отражению?

Особо плохо, как по мне, что мы утратили нить, связность с событиями вокруг. Наша культура, язык не сообразны времени, событиями, да и даже своему прошлому. После столетия запустения наблюдается заброшенность: нашими словами, без прямых и не адаптированных заимствований, можно объяснить, сказать всё меньше, всё хуже. Если бы не тонкость на вечное чувство, самые невыразимые грани которого Русскому языку подвластны, то у него, пожалуй, почти и не было бы сторонников. Что напрямую проявляется, в последнее время, в использовании не просто англицизмов, но, буквально, вкраплений других языков. Причём, ужасно не просто само употребление, так как разные народы могут прочувствовать, понять и сказать что-то лучше других, но отсутствия понятного контекста или перевода, если хотите упрощая. Слово употребляется как термин без ассоциативных связей с остальной лексической суммой. Такая «мёртвая вода». Но и без этого, Русскую речь сейчас, всё равно, убивает её оскудение и грубость: безобразное школьное обучение (а современные учебники, методические материалы — сплошное нечто), сопутствующая слабость, «отсутствие класса» литературной и словесной жизни, приводят лишь к совокупной вульгаризации речи и мышления, что редуцирует возможности к пониманию, общению, а, следом, и препятствуя образности, живости. А Русский язык — крайне, необычайно требователен в обращении с собой: утрата такта, ощущения особой и своеобразной ритмичности, в том числе фонетической, бьёт по автору любых строк совершенно безжалостно.

Востребованность Русского Университета, либо полноценной, тем более, системы образования, — де-факто полноценного общества, способов его (вас, нас с вами) воспроизводства, умножения в миру — может и должны сложиться как естественная потребность в Русском же общении, взаимодействие и совокупном приумножении могущества, благ. И такой потребности просто, к огромному сожалению, не существует. Опять же: «нельзя» и «не нужно». Нельзя понятно почему: нам здесь не рады. Да и проиграли мы свою войну — подло или нет — век назад: отыгрываться теперь придётся, быть может, долго. А «не нужно», бо определённые и очень даже ясно декларируемые, в образчиках прошлого и некоторого современного настоящего, идеалы культуры мышления, ощущения и быта Русского человека, и его общества, и, даже, Божества — не имеют какого-либо особого хождения в народе, а также отклика среди помянутых выше наместников. Этот вездесущий советский блат, мутировавший и принявший формы современной поп- культуры, уничтожает русское наследие как сорняк. Даже Русская речь, письмо... Я не могу заставить себя что-либо прочесть, в последнее время, на современном неосоветском суржике, а уж слушать... Мы постепенно начинаем говорить на совершенно другом языке со своим же собственным «окружением». Остались только символы и образы: от креста, до, извините уж, профессора Преображенского с Шариковым. Чего, при всей выразительности, маловато.

Всё это тяжко, но Нас, как бы, и нет. Не существует. Одно только упоминание и какой-то вязкий дух. До какого-то времени мы будем обращаться и обраща'ть из уст в уста. Как долго — не ясно.

От этого, крестьянского и общинного в своём начале, стремление к доносительству, к тайной кляузе, пожалуй, нам досталось практически полное отсутствие общественных способностей к договору, склонность к радикальным, эгоистичным, а не консенсуальным решениям (неспособность уловить само это консесуальное, пусть и далеко не равное, взвешенное, содержание общественной жизни), а также тенденции к «жесткачу», расправе в конечном итоге, а не «справедливости», т.е. вместо того или иного развития отношений, пусть и через некое переустановление, — что я бы и обозначил здесь как «справедливость», к их обструкции, разрушению через своеличное подчинение. Народ, en masse, не участвует и не желает полноценного участия в создании сети социальных связей, а желает собственного влияния, в критические для себя моменты, на некие ключевые узлы, которым будут отданы на откуп полномочия по управлению, медиации таковых. Единоначалие с возможностью мелкой коррупции. Нежелание нести ответственность за свой авторитет, но пользоваться чужим.
Разумеется, никакой газетной муштрой или, непременно, политическими реформам это не лечится. Это необходимо просто пережить. Со временем, каждое последующее поколение будет всё более адаптированным к сложносоциальной среде. Собственно, те, кто родился после 1990 года, уже на несколько огромных шагов ближе к появлению общества способного ориентироваться в себе. Далее процесс должен лишь ускоряться. Только вот едва ли, это всё будет происходить как обозначено: плавно и поступательно.

Вы нас простите.
Всё это скатилось в какое-то непотребство. Которое, впрочем, могло бы вполне ожидаемым, но... Наша бездарность лишь приумножает наши потери.

Было решено сделать переиздание.
Некоторое количество материалов будет отредактировано и выложено здесь в форме статей: как новые вещи, так и определённые старые, будут переопубликованы.

Я не то чтобы многое что написал, за последние несколько лет, но побалую Вас самою малость.

В очередной раз простите, что всё вот так плохо, но Администратор пользуются мобильной версией и практически всё набирает парой пальцев на коленках. И, посему, ограничивается обычным редактором, так как, по какой-то совершенно неясной мне причине, в мобильной версии нет опции отельного текстового редактора.
Нет и всё. Соответственно, я долгое время я совершенно игнорировал подобную возможность. Но... Нет ничего вечного.

Данная статья была опубликована мною в блистательное издание «Стол» ещё в 2019 году. Она была опубликована на известное, но уже затёршееся событие связанное с детоубийством одним душевнобольным психопатом. Выпущу её и здесь с минимальной редактурой.
…

Ненаказуемое зло

И опять, и снова, и снова, и опять какое-то безумное насилие, которому пытаются противопоставить «подобное» наказание, будто бы взывая последнего к страху. Но дело не в недостаточно строгих законах а в том, что разрушение социальных структур стремительно беднеющего общества, общества так и не научившегося добропорядочно, честно, солидарно и сообща жить вместе, рядом (вне диктата и контроля институтов государства), порождает безнадзорность самых разных асоциальных элементов и психопатов, а равно просто способствует приумножению других социальных бед, неустроенностей от пренебрежения человеком, которые побуждают его на антисоциальное поведение (к числу которых относится и помянутая наркомания).

Человек, отрезавший голову ребёнку, и задыхающийся на известном видео от своего состояния психоза, очевидно, ни кем прежде не леченный, и, наиболее вероятно, никем даже не диагностированный шизофреник, который, в приступе, хладнокровно совершил убийство. Я не исключаю, что там даже книги такой нет, на которую он ссылается, а если и есть, то она вовсе не про магию или вечную жизнь. И проблема здесь не в том, как многие сейчас настаивают, что, согласно букве закона, его будут принудительно лечить, а не показательно расстреляют, а в том, что никто даже не задумывается о необходимости, в первую очередь, предупреждения подобных ужасающих событий: что данная трагедия, первоочерёдно, сама не была предупреждена, и что её именно допустили как и, неизбежно, допустят многие, многие другие, что будут, в самое ближайшее время, всё более часто пугать нас с заголовков новостей (прим.ред. с тех пор, подобное случается по нескольку раз в год). В том числе и потому, что это человеческое отчаянье, остервенение, массово, происходит сейчас!

Для определенных, наиболее депрессивных регионов, подобный нарастающий, коллективный психоз — уже картина мира, а также суровый, каждодневный быт, частички которого, лишь иногда, доходят до сердобольных читателей Москвобурга, находя случайный, но малопродуктивный отклик в их сердцах. Но сочувствием или требованием немедленной расправы ничего здесь не решить, также как невозможно запугать, застращать другой психоз, который заставит кого-нибудь возжелать себе и близким вечной жизни ценой жизни другой.

Убийцу, наиболее вероятно, — не лечили, за развитием его состояния — не наблюдали, и, как я убеждён, даже сам факт наличия серьёзного, — имеющего опасные проявления, пусть и не у всех — заболевания: никем даже не был отмечен. Субъект, с которым говорят книги, не может не быть полностью незаметным, но всем он стал интересен и занятен только тогда, когда оказалось уже катастрофически поздно. И это и есть главная ошибка: никто в нашем обществе не обращает внимание на человека, либо не придаёт его поступкам значения, до того, как он совершит какой-нибудь деструктивный, либо максимально глупый поступок, что заденет, наконец, кого-то персонально, перейдя черту чьего -то личного пространства, безотносительно к социальным обстоятельства произошедшего. Из чего всем известен один Отечественный парадокс: приходите, когда прийти уже не сможете, либо это будет уже необязательно. И здесь: с одной стороны, никто не сподобился обратить внимание на странное, вызывающее поведение этого человека прежде, которое должно было быть, сообщив об этом, а может даже оказав ему помощь; с другой, наверное и что важно даже более, в депрессивном и бедном регионе это и невозможно в принципе: такое социальное благо, как психологическая или психиатрическая помощь, а равно и благополучное эмоциональное, даже физиологическое состояние человека вообще, в качестве необходимого, обязательного и неотделимого, у нас просто не рассматривается. Хотя какое рассматривается, хочется спросить? И в чём от этого кропотливого изучения разных индивидуумов польза?

А она очевидна, особенно в своём минимуме: самые разные люди живут рядом и это сожительство порождает свои риски за которыми необходимо следить, мягко их предупреждая, ибо человек может быть опасен, либо просто импульсивен. Общество, которое не ставит себе задачу обоюдного контроля, либо банального внимания к общественному пространству, его организации, состоянию, упорядочиванию социального взаимодействия, а представляет собой лишь совокупность социально и политически неразвитых индивидуумов, к тому же отрешённых, а иногда вовсе социопатически настроенных и не помышляющих о пространстве вне личного, либо делающих это в вульгарном стиле: «Наказать-застращать, чтобы остальным неповадно», — просто обречено на постоянные и непредсказуемые столкновения с такого рода событиями, а также с бесчисленным множеством других неурядиц. Так как люди (не обладая должным опытом из-за, в сущности, своей социальной депривации) не понимают, что человек не работает только за счёт побуждающих стимулов: вы не можете просто понудить его совершить то, исполняя к тому же всё в точности, что Вам бы хотелось, особенно воздействуя простейшими суггестивными методами, особенно если мы говорим о воспрещении какого-то персонального мотива.

Человек — нерациональное существо, либо недостаточно рациональное, чтобы оставлять надежду, что с ним удасться совладать только «рационально-элементарными» инструментами административной власти и её силой принуждения. Ну никого вы не испугаете, во всяком случае до крайности, когда всякий преступник, делинквент или психопат окажется парализованным от страха и будет бездействовать! Человек так не работает. Более того, он никогда не работает в точности так, как это нужно Вам или даже Ему. Влияние на его поведение и поступки гораздо более сложная вещь, и оно невозможно, как и овладение инструментарием для любого с ним взаимодействия, а не только контроля, без искреннего участия, интереса к нему. Любое рассуждение о людях, что минует хотя бы толику вкрадчивой эмпатии, соучастия в состоянии индивидуума, обречено либо на провал, либо на свою тотальную неэффективность. Но мы просто отказываемся, иногда даже целенаправленно, это сделать на коллективном уровне, словно бы все формы эмпатии стали вне закона и формой мыслепреступления. Мы, очень часто, ненавидим людей и копим, селекционируем в себе эту мысль, либо относимся к их судьбе совершенно халатно, бесконечно равнодушно. И эта равнодушие, безучастность стала практикой целого общества, в результате чего под вопросом стоит, откровенно говоря, психическое здоровье умозримой общности, а равно его практически полная дисфункциональность.

Для Советского общества, тоталитарного и исключительно инстуционального, крах социального государства это — вселенская катастрофа, по масштабу подобная глобальному вымиранию видов для всей совокупности «бисоферы», и мы неизбежно будем вынуждены всё это, в качеств последствий разрушения социальных связей, наблюдать (проявлением чего, от части, и есть случившаяся трагедия). Но если общественное мнение так и не сдвинется с точки зрения, что: «Кто-то, зачем-то недоглядел, какой-то единственно ответственный, либо единственно ответственные утратили контроль, а посему начните стращать, чтобы внести хоть какой-то, пусть и внушённый — чуждый и индуцированный извне — порядок, в этот необозримый и малопонятный социальный хаос неуправляемых, асоциальных тел, иначе броуновское движение всё сметёт», — то, как по мне, можем этот разлад увидев и не пережить, если и далее отношения между и без того атомизированными индивидуумами начнёт принимать злокозненные формы под влиянием стремительно дегенерирующей социальной среды, или, если говорить точнее, исчезающей социальной среды, что множит кратно и без того растущее, по материальным причинам, бедствие. Социальная неопытность (помноженная на критическую необходимость), несогласованность, изоляция, накладываемая на припопоны и барьеры стратового рельефа нашего общества, будет приводить граждан лишь ко всё более и более экстремальным формам поведения, а иногда и вовсе девиантным, даже психопатическим, что будут заключаться не только в отдельных случаях насилия, но и в целом его радикализации: общего огрубления, ожесточения и даже, если позволите сказать, оглупления. Даже омертвения.

Либо Мы научимся замечать человека и не только в себе, но и в окружающих нас, и приучим себя к определённому пиетету, на уровне общедоступной, объяснённой на языке всех и каждого, этики поведения, к его потребностям, или — хотя бы даже — к его существованию, признанию факта что Он жив, что мы имеем делом с куском материи, что умеет — пусть так и хоть так — верещать и кровоточить (до эмпатии более высокого уровня придётся расти), то окажемся обречены неизбежно разбиться лбами друг о друга, и далее наносить взаимные раны, чинить всякое случайное, неожиданное и безумное зло. Особенно по мере того пока единственно существующие, предопределённые административно инстанции, ответственные прежде за медиацию социальной розни, напряжённости, а равно и за определение, распространения социальных благ, организацию коммуникации и взаимодействия между членами, группами общества, будут неизбежно угасать вместе с бюджетного своею частью, одновременно поглощаясь в собственную, уникальную форму безумия.

И, чтобы хоть что-то изменить, наше собственное отношение к человеку, как малозначимой, пренебрегаемой единице, должно измениться, ибо оно в корне ошибочно: лишённое сострадания, участия, всякой чуткости и внимания, элементов необходимых, хотя бы, для искреннего интереса, а значит и понимания каких-либо причинно-следственных связей имеющего место социального взаимодействия. Нет и не может быть никакого общества если между отдельными её представителями или группами (большей их частью) отсутствует сопереживающая эмпатия (что вовсе не обязана быть особо чувственной), пусть и всего лишь как подобие искреннего интереса, но предполагающая осведомлённость о наличии Другого, Иного лица вне себя, а равно в том или ином социальном пространстве. В полной мере, человек никогда не бывает один! Уровень социальной игры, даже мнимой и фальшивой, будет стоять куда выше беспардонной административной карамболи, когда мёртвые люди изображают театр теней на кладбище. Обратное, постоянное умолчание, либо игнорирование приводит к множеству необъяснённых, не урегулированных противоречий, переходящих в конфликт (что также не может быть разрешён участниками по-началу даже вульгарными, «подручными» методами, учитывая административно-санкционный, «откладывающий» характер управления социальными процессами), социальную рознь, блокирующих все попытки коммуникации, а равно объяснения себя и изменению своего положения, какому-либо организованному действию. Одностороннее действие же, практически всегда, «наносит кому-то раны». И перед желанием наказать, ужесточить наказание, ужесточить что-либо должен появиться интерес, какое-то неравнодушие, хотя бы что-нибудь до момента этого озлобленного исступления взывающего внутри к расправе, даже если она, её желание, обоснованы. Нужно научить людей находить в поступках других, да и своих тоже говоря честно, второе дно: социальное. Хотя бы из чувства своей безопасности! Вы можете расстрелять виновного в убийстве, но среду его породившую вы расстрелять или мстительно наказать — не сможете. Появление таких людей обеспечивают силы гораздо большие, чем бы это было просто зловредное волеизъявление одного единственного лица, решившего отнять (тем более в безумии) жизнь.

Безобразное общество, безобразное своей дисфункциональностью и вечной непродуктивностью каких-либо отношений, обезображивает людей в нём проживающих, соприкасающихся с ним, создавая травмирующий, и весьма сильно, опыт (под травмой необходимо понимать возникновение качеств и свойств личности, снижающих её эмоциональный, психологический комфорт, а равно её дезадаптирующий, как в социальном плане, так и лишающий всякой её гибкости, лабильности, делающей личность нестабильной, неустойчивой, где подобная хрупкость переживается тем или иными формами тоталиризации личности, что приводит к её огрублению, редукции), продуцируя социальные и бытовые практики, которые оказывают деструктивное, угнетающее влияние на человека, от чего он совершенно не может сбежать в полной мере, если не учесть случай намеренной и тотальной десоциализации, однако и здесь он будет всегда нести в себе этот мучающий отпечаток.

Российское общество ставит в сеть тупиков (практика социальной коммуникации в России столь вездесуще ужасна, что люди предпочитают не общаться и даже как-либо не взаимодействовать вовсе) миллионы и миллионы своих жителей, из которых им не удаётся найти какой-либо исход, особенно рационально и эмоционально сбалансированный (главный механизм в таком обществе, хоть как-то но проталкивающий социальную машину вперёд, это известная всем «жертвенность», когда кто-то безответно уступает другому, «отдаваясь ему восторгом жертвенного агнца»), и что будут приводить ко всё более жутким, жестоким проявлениям это отчаянья от одиночества, отрешённости и даже, в какой-то мере, обречённости, где злокозненная социальная среда будет всё более и более ассоциироваться с подобием фатума: непреодолимого, и, что куда хуже, мистического обстоятельства, ставящего в тупик любое рациональное объяснение себя, а также попытки внести какие-либо исправления в подобную событийность.

Дисфункциональность Российского общества, как своеобразная нетто убыточность, в которому коммуникативное брутто колоссально перевешивает и разрушает содержательное нетто акта коммуникации, является катализатором взаимной жестокости отрешённых и социально дезадаптированных индивидуумов, лишённых, по мере тягостного переживания своего отчуждения, чувств сострадания и эмпатии, редукция коих, проходя круг, снова возвращает индивидуума в своё деструктивное состояние одиночества, после неудачной попытки апелляции к обществу с целью получить от такового помощь, либо ответ.

Общественная среда стала средой некоего имманентного и неотделимого социального зла (существующего уже, от части, и в отдельных индивидуумах), мерой которого, в той или иной коммуникации, определяется, ставшим недавно популярным, термином: «токсичности», — степень которого определяет вероятность успеха коммуникации в зависимости от того, насколько он этому окружающему его социально злу поддался, впустив его в «себя», и создавая из такового, для каждого своего слова, какую-то негативную коннотацию. И это социальное зло невозможно непосредственно наказать вовсе, либо такое «демонстративное наказание» ничего не воспретит, а будет приводить к ещё большей изоляции. Подобная взаимная слепота создаёт условия тотальной неинформированности о самых разных процессах в обществе и в его «тёмных зонах», кои выражаются в помянутой здесь и не только трагедиях, и приводят пока лишь к игнорированию, отказу анализировать причины таковых, и рассмотрению их как частных актов жестокости, насилия, возникающих словно бы спорадически, спонтанно вокруг от рук отдельных «сдавшихся», но также внезапно случающихся уже у Вас рядом и с Вами лично.

Безобразное, равнодушное, а иногда и вовсе садистское отношение к человеку, со стороны инстуциональных и корпоративных структур, деформировало личности миллионы наших сограждан, и именно это, всё ещё существующее таковым, антигуманное «обращение» с ним, а равно и совокупность межличностных, групповых социальных отношений как следствие, эта, производная от множества перверзий, девиаций, социальная среда — равно их косвенно порождающая, и передающая оные от одного к другому и замыкающее с ними в себе — и являются конечными причинами переживаемого нами социального бедствия, на пике которого мы видим действия, либо слышим слова отдельных психопатов, либо психопатичных личностей, неспособных такое давление выдерживать, либо даже «сдерживать». И никакое ужесточение, учитывая изначальное, столь мощно довлеющее обстоятельство, не сможет ничего предупредить. Нужно подумать о мягкости и чуткости к человеку, которыми только и можно достать до сонм политически, социально, эмоционально депривированных социопатов, что, разумеется не означает снисходительности к преступникам, но предполагает поиск решение проблемы не только и не столько в борьбе с ними, но спасени

Рассуждения удивления относительно тотально низкой квалификации деятельности и работ различных корпораций современного общества, мне кажется либо достаточно нелепым резонерством, либо свидетельством определённого отставания, малопродуктивного переливания из пустого в порожнего то, что, так-то, известно достаточно давно.

А именно, неизбежная победа социальности, как всёнарастающее превалирование сугубо личных, отдельных нужд и забот, в любой иерархической структуре и где бы то ни было. Железный закон олигархии. В частности, это применимо и для описания общественных организаций, страт, сообществ, а также отдельных корпораций. Избиратели, демократия, сменяемость власти, учитывая наиболее частые жалобы на государственные структуры и распространённые рецепты спасения от бюрократической напасти, — здесь вообще не причём, и никак тому не помогут, так как всё подобное является — для нас сейчас — рудиментом совершенно другого культурно- этического восприятия. Всё это бессмысленно без, буквально, других, давно уж ушедших людей. Для этих, новых, иных, среди тех которых мы живём сейчас, — не обязательно лучших или худших чем ранее — данная терминология остаётся, разве что, предметом публичных спекуляцией, и не будет иметь своей прежней силы и власти. Тут нужны слова другие, которых, наверное, пока что и нет. А даже если и удастся их подобрать, то, одновременно с тем, никакого массового и единовременного вразумления не случится. Люди хотят кушать: убедительных аргументов против этого — не существует.

Тоже самое относительно профессионализма: он совершенно не требуется. Разве только на входе, либо в некоторых узких местах, вроде отдельных кафедр, сегментов какой-либо корпорации или рынка услуг. Однако, несмотря на это, практически неизменным остаётся одно: специалист, даже если он высшей квалификации, — низшее звено в любой современной корпоративной цепи, если не говорить о привлекаемых извне «супер- специалистах», впрочем, вложивших куда больше усилий в личный PR, чем в область собственных знаний (обратное редкость).
Рекламируемый и очень популярный нонче «карьерный рост», скорее и наиболее вероятно, приведёт к вашей профессиональной деградации, по мере умножения забот никак не связанных с этой самой «профессией», пусть и с возможным ростом благосостояния. Совмещение даётся трудно и мало кому.

Как-то комфортно жить человеку заточеному на формирование и развитие у себя, возьмём шире, именно интеллектуальных и образовательных способностей, навыков, а с тем должных для избранной компетенции знаний — можно только в малых компаниях, в малых социальных кругах. Занимая, в сущности, некую нишу, никому особенно не нужную лакуну. Но и здесь, однако, есть засада: значимое количество малого бизнеса на территории СНГ зачем-то пытается строить из себя бигбиз, подбирая, из под консалтинговых ног последнего, практики управления, работы с персоналом, корпоративной средой и методики отбора, найма. Что имеет крайне печальные последствия, ввиду полный несовместимости правил и резонов существования предприятий большого и малого круга, и является одной из важнейших причин краха отечественного среднего, малого бизнеса как такового.