Цензуру следует уничтожить. Ни разу не слушал, чтоб так называемые грязные книги спровоцировали кого-то на преступление серьёзнее мастурбации.
Уильям Берроуз
Количество постов 3 399
Частота постов 126 часов 6 минут
ER
10.16
Нет на рекламных биржах
Графики роста подписчиков
Лучшие посты
[club164089178|Издательство CHAOSSS/PRESS] объявило о выходе в феврале книги, в которую войдёт работа Ф.Кинга "Мегатерион" и скандальный "Дневник наркомана" Алистера Кроули
человека жестокого, жестокосердного и бессердечного земля не носит, а волочит по себе, сдирая с оного нашивки, погоны, заслуги, жесты, фразы и окуная его в конце-концов в выгребную яму собственного бессилия или в Ад слов, написанных из зависти и гордыни, которые не приносят благополучия, а начинают ебать обладателя и жалят его как мыслителя осы в хуй ...
человека же безобидного святого
земля носит на себе и баюкает на себе, а потом он умирает и становится иконой, другом, соратником, сомыслителем, создателем и тем самым, малых сих, нас, то бишь, приближает к богу и к государству в высшем смысле этого слова...
кстати, весь этот московский клуб любителей словесности мог спасти нашего дорогого Венедикта Васильевича, просто подписав каких-то пару сраных бумаг, чтобы ему вовремя сделали операцию в Германии, просто они отказались от вредности вовремя сделать ему загранпаспорт и визу вот и всё...
Что ещё раз прекрасно характеризует всех этих возвышенных масквичей как пидарасов гнойных, начиная от рождественского и заканчивая заднепрахановым с дугеным и отцом этого юмириста-то ага задорновым...
и, ведь они все прожили долгую жизнь...
я считаю, что Венедикт Ерофеев был человеком умным и в вопросах богословия, этики и философии весьма преуспевшим...
Он понял, что ему смерть и умер...
Кроме того, он стал иконой постмодернистского движа не сделав ровным счётом ничего...
Просто он Дерзнул и оказался под насыпью в нарофоминске без штанов и документов, а вы бы после его Дерзания,
оказались бы в морге...
С Днём Рождения, Венедикт Васильевич Ерофеев, я помню, я горжусь.
[id467188867|Стратегический Манёвр]
человека же безобидного святого
земля носит на себе и баюкает на себе, а потом он умирает и становится иконой, другом, соратником, сомыслителем, создателем и тем самым, малых сих, нас, то бишь, приближает к богу и к государству в высшем смысле этого слова...
кстати, весь этот московский клуб любителей словесности мог спасти нашего дорогого Венедикта Васильевича, просто подписав каких-то пару сраных бумаг, чтобы ему вовремя сделали операцию в Германии, просто они отказались от вредности вовремя сделать ему загранпаспорт и визу вот и всё...
Что ещё раз прекрасно характеризует всех этих возвышенных масквичей как пидарасов гнойных, начиная от рождественского и заканчивая заднепрахановым с дугеным и отцом этого юмириста-то ага задорновым...
и, ведь они все прожили долгую жизнь...
я считаю, что Венедикт Ерофеев был человеком умным и в вопросах богословия, этики и философии весьма преуспевшим...
Он понял, что ему смерть и умер...
Кроме того, он стал иконой постмодернистского движа не сделав ровным счётом ничего...
Просто он Дерзнул и оказался под насыпью в нарофоминске без штанов и документов, а вы бы после его Дерзания,
оказались бы в морге...
С Днём Рождения, Венедикт Васильевич Ерофеев, я помню, я горжусь.
[id467188867|Стратегический Манёвр]
Хьюберт Селби-мл. «Камера»
Хьюберт Селби – культовый классик американской литературы, один из последних ярких представителей битнического и трансгрессивного направления, ушедший из жизни в один год с Хантером Томпсоном. Каждый его роман становился бестселлером, два из них экранизованы – его главный шедевр «Последний Выход в Бруклин» и «Реквием по Мечте». Два этих романа были с успехом изданы в России, причем первый вышел одновременно в двух издательствах. Среди других его романов – «Демон», «Камера», «Плакучая ива» и «Период Ожидания» - а также сборник коротких рассказов «Песнь для бесшумного снега».
Роман «Камера» впервые вышел в США в 1971 году, выдержал больше десятка переизданий и переведен практически на все европейские языки.
В серии «Альтернатива» уже был опыт издания так называемого «тюремного романа» — «Тюрьма» Джона Кинга. Но роман «Камера», написанный в сходном ключе, давно уже считается классикой литературы XX века. Запертый в одиночной камере, отбывающий срок молодой преступник окружает себя садистскими фантазиями, исполненными ненависти и отчаяния. Развивая в какой-то степени темы «Последнего Выхода в Бруклин», «Камера» предлагает мрачное клаустрофобное нисхождение в ад в сознании человека, запертого внутри безжалостного мира, оторванного от любви и сопереживания. Жестокая, болезненная и неуютная, «Камера» представляет собой незабываемый и глубоко шокирующий роман, написанный одним из самых визионерских писателей Америки.
[club164089178|Издательство CHAOSSS/PRESS]
Хьюберт Селби – культовый классик американской литературы, один из последних ярких представителей битнического и трансгрессивного направления, ушедший из жизни в один год с Хантером Томпсоном. Каждый его роман становился бестселлером, два из них экранизованы – его главный шедевр «Последний Выход в Бруклин» и «Реквием по Мечте». Два этих романа были с успехом изданы в России, причем первый вышел одновременно в двух издательствах. Среди других его романов – «Демон», «Камера», «Плакучая ива» и «Период Ожидания» - а также сборник коротких рассказов «Песнь для бесшумного снега».
Роман «Камера» впервые вышел в США в 1971 году, выдержал больше десятка переизданий и переведен практически на все европейские языки.
В серии «Альтернатива» уже был опыт издания так называемого «тюремного романа» — «Тюрьма» Джона Кинга. Но роман «Камера», написанный в сходном ключе, давно уже считается классикой литературы XX века. Запертый в одиночной камере, отбывающий срок молодой преступник окружает себя садистскими фантазиями, исполненными ненависти и отчаяния. Развивая в какой-то степени темы «Последнего Выхода в Бруклин», «Камера» предлагает мрачное клаустрофобное нисхождение в ад в сознании человека, запертого внутри безжалостного мира, оторванного от любви и сопереживания. Жестокая, болезненная и неуютная, «Камера» представляет собой незабываемый и глубоко шокирующий роман, написанный одним из самых визионерских писателей Америки.
[club164089178|Издательство CHAOSSS/PRESS]
56 лет исполняется в середине лета - 11 июля - каталонскому писателю Альберту Санчесу Пиньолю. Книги, написанные жгучим соком африканских гамадрил. Эротизм, безумие, мираж европейских салонов, ласковые шлюхи, конголезские жуки, передвигающиеся внутри фаллосов. Избыточность каталонца, помноженная на страсть к южному континенту. Солнце - отрубленная голова - сводит персонажей книг в безумие и похоть. Исключение - роман Холодная кожа, в котором автор отправляется к Антарктиде, чтоб охладить себя и читателя, но это вынужденная мера, не спасает ни Пиньоля ни читателя от извращенного соблазна, влечение может возникнуть чёрт только знает к чему.
Только что Рен-ТВ сообщило, что философ из МГУ Евгений Карцев ударил своего сына ножом за то, что тот сделал ему замечание. По данным телеканала, вечером 9 июля 72-летний ученый вернулся домой в состоянии алкогольного опьянения. Его 39-летний сын возмутился и сделал ему замечание. Ученый схватил нож и ударил им своего сына в живот. Мужчину госпитализировали с ножевым ранением. Его отца доставили в отделение полиции.
#новые_правые
#новые_правые
В издательстве Individuum вышла книга Максима Семеляка «Значит, ураган» — биография, или серия эссе, или роман о лидере «Гражданской обороны» Егоре Летове.
Новости от издателя "Гилеи":
С чувством глубокого удовлетворения сообщаю, что сегодня отдал в печать три книги французского коллектива «Тиккун» — «Теорию Блума» (1999, пер. Maria Lepilova), «Предварительные материалы к Теории Девушки» (1999, пер. Stepan Mikhaylenko) и «Введение в гражданскую войну» (2001, пер. Тимофея Петухова под ред. С. Михайленко). Это первая порция «Тиккуна» из планируемых шести изданий, она должна появиться в начале марта (другие три книги надеюсь выпустить летом-осенью). А вот несколько цитат из «Введения в гражданскую войну»:
Современное Государство проявляет тенденцию ко всё большей монополизации легитимного насилия, иными словами, делигитимации всякого насилия, кроме его собственного. […] И дело не только в том, что в ходе своей эволюции оно всё более жёстко препятствует свободной игре форм-жизни, но в том, что оно усердно работает над тем, чтобы их разбить, разорвать, извлечь из них голую жизнь — этот процесс извлечения и зовётся «цивилизацией». Каждому телу, чтобы стать политическим субъектом в лоне современного Государства, необходимо пройти обработку, которая сделает его таковым: для начала нужно откинуть в сторону все страсти как неприглядные, пристрастия как смехотворные, наклонности как несущественные, и на их место набрать себе интересов, — это, конечно, представительнее и даже может быть представлено. Таким образом, каждое тело, чтобы стать политическим субъектом, должно сперва само себя кастрировать до состояния экономического субъекта. В идеале, политический субъект будет полностью редуцирован до голоса.
Есть официальная история Государства, где оно предстаёт единственным и неповторимым главным героем, где успехи государственной монополизации политики подаются как многочисленные битвы с невидимым врагом, — врагом воображаемым и не имеющим истории. А есть альтернативная история, с позиций гражданской войны, где просвечивает истинная цель всех этих «успехов» и динамика современного Государства. Такая история показывает, что политической монополии постоянно угрожает восстановление автономных миров, не-государственных общностей. Всё, что Государство оставило сфере «частного», «гражданскому обществу», что посчитало незначительным, не-политическим, — всё это по‑прежнему даёт достаточно места для свободной игры форм-жизней, чтобы однажды политическая монополия показалась вдруг оспоримой. Потому Государству приходится, заигрывая или насильственным путём, окружать всю социальную активность, брать под свой контроль всё человеческое существование целиком.
Идея демократии, предписывающая полное равенство любых форм-жизни, неотделима от имперской идеи. И демократия империалистична в том смысле, что равенство между формами-жизни можно установить лишь негативно, всеми средствами препятствуя тому, чтобы этические различия в своей игре достигли того уровня интенсивности, на котором они приняли бы политический характер. Потому что тогда на гладком общественном поле демократии появятся линии разрывов и островки союзов, нарушится его целостность, а с ней и равенству форм-жизни придёт конец. Вот почему и Империя, и демократия позитивно являются не чем иным, как свободной игрой приглушённых форм-жизни, наподобие вируса в вакцине.
С чувством глубокого удовлетворения сообщаю, что сегодня отдал в печать три книги французского коллектива «Тиккун» — «Теорию Блума» (1999, пер. Maria Lepilova), «Предварительные материалы к Теории Девушки» (1999, пер. Stepan Mikhaylenko) и «Введение в гражданскую войну» (2001, пер. Тимофея Петухова под ред. С. Михайленко). Это первая порция «Тиккуна» из планируемых шести изданий, она должна появиться в начале марта (другие три книги надеюсь выпустить летом-осенью). А вот несколько цитат из «Введения в гражданскую войну»:
Современное Государство проявляет тенденцию ко всё большей монополизации легитимного насилия, иными словами, делигитимации всякого насилия, кроме его собственного. […] И дело не только в том, что в ходе своей эволюции оно всё более жёстко препятствует свободной игре форм-жизни, но в том, что оно усердно работает над тем, чтобы их разбить, разорвать, извлечь из них голую жизнь — этот процесс извлечения и зовётся «цивилизацией». Каждому телу, чтобы стать политическим субъектом в лоне современного Государства, необходимо пройти обработку, которая сделает его таковым: для начала нужно откинуть в сторону все страсти как неприглядные, пристрастия как смехотворные, наклонности как несущественные, и на их место набрать себе интересов, — это, конечно, представительнее и даже может быть представлено. Таким образом, каждое тело, чтобы стать политическим субъектом, должно сперва само себя кастрировать до состояния экономического субъекта. В идеале, политический субъект будет полностью редуцирован до голоса.
Есть официальная история Государства, где оно предстаёт единственным и неповторимым главным героем, где успехи государственной монополизации политики подаются как многочисленные битвы с невидимым врагом, — врагом воображаемым и не имеющим истории. А есть альтернативная история, с позиций гражданской войны, где просвечивает истинная цель всех этих «успехов» и динамика современного Государства. Такая история показывает, что политической монополии постоянно угрожает восстановление автономных миров, не-государственных общностей. Всё, что Государство оставило сфере «частного», «гражданскому обществу», что посчитало незначительным, не-политическим, — всё это по‑прежнему даёт достаточно места для свободной игры форм-жизней, чтобы однажды политическая монополия показалась вдруг оспоримой. Потому Государству приходится, заигрывая или насильственным путём, окружать всю социальную активность, брать под свой контроль всё человеческое существование целиком.
Идея демократии, предписывающая полное равенство любых форм-жизни, неотделима от имперской идеи. И демократия империалистична в том смысле, что равенство между формами-жизни можно установить лишь негативно, всеми средствами препятствуя тому, чтобы этические различия в своей игре достигли того уровня интенсивности, на котором они приняли бы политический характер. Потому что тогда на гладком общественном поле демократии появятся линии разрывов и островки союзов, нарушится его целостность, а с ней и равенству форм-жизни придёт конец. Вот почему и Империя, и демократия позитивно являются не чем иным, как свободной игрой приглушённых форм-жизни, наподобие вируса в вакцине.
«Разговор об Итало Кальвино был безопасной темой. В Арт-Мире по-
верхностное знакомство с творчеством покойного Кальвино нередко приводило к незатейливому интеллигентному сексу.
Книжка Итало Кальвино на тумбочке у кровати являлась проверенным афродизиаком вроде испанской мушки или же, если предстоит одинокая ночь, служила противоядием от бессонницы, надежным, как десять таблеток валиума,– функция определяется формой. Поскольку никто даже отдаленно не представлял, о чем идет речь в каком бы то ни было его произведении, о них можно было говорить все что угодно, ни разу их не открыв. Ты должен был лишь знать названия книг и одну-единственную многозначную фразу «Ах, Кальвино!»
Майкл Гинзбург "На вершине мира, Ма!"
верхностное знакомство с творчеством покойного Кальвино нередко приводило к незатейливому интеллигентному сексу.
Книжка Итало Кальвино на тумбочке у кровати являлась проверенным афродизиаком вроде испанской мушки или же, если предстоит одинокая ночь, служила противоядием от бессонницы, надежным, как десять таблеток валиума,– функция определяется формой. Поскольку никто даже отдаленно не представлял, о чем идет речь в каком бы то ни было его произведении, о них можно было говорить все что угодно, ни разу их не открыв. Ты должен был лишь знать названия книг и одну-единственную многозначную фразу «Ах, Кальвино!»
Майкл Гинзбург "На вершине мира, Ма!"
Поднимаем бокалы с холодной болотной водой в честь дня рождения Гюнтера Андерса. Австрийский писатель, бывший муж одной философини, одной литераторки и одной пианистки, ученик Эдмунда Гуссерля и Мартина Хайдеггера написал одну очень хорошую книгу, братан, - Катакомбы Молюссии. Если собрался в следующем году сесть в тюрьму пожизненно - прочитай пока есть ещё время.