Статистика ВК сообщества "Psychedelia Tomorrow"

Однажды Иннокентий написал пост и опубликовал его в интернете.
Не прошло и пяти минут, как в его профиль заглянул комментатор Василий и написал, что пост - говно, потому что он слишком длинный.
- Ты прав, - только и ответил ему Иннокентий.
А потом пришёл комментатор Пётр и написал, что пост говно, потому что он слишком короткий.
- Ты прав, - и ему написал в ответ Иннокентий.
Всю эту переписку увидела Надежда и спросила, как же это так и Василий, и Пётр могут быть правы, если они говорят об одном и том же посте совершенно противоположные вещи?
- Ну а что я мог ещё ответить? - написал Иннокентий, - если в мире Василия этот пост слишком длинный, а в мире Петра он слишком короткий, кто я такой, чтобы это опровергать?
- Не, ну так же нельзя! Это полная фигня! - не унималась Надежда.
- Ты права, - ответил ей Иннокентий, лёг в кровать и уснул спокойным крепким сном.
Он всегда крепко спал с тех пор, как понял, что в интернете все правы..

Андрей Ралько

Мужик видит в газете объявление: «Продается говорящая собака». Приходит по адресу, выводят к нему собаку. Он спрашивает: «Как ты научилась разговаривать?»
Собака отвечает: «Самоучкой. Мне в жизни всё давалось трудно. В юности я работала спасателем в Альпах и один раз угодила под снежную лавину. Потом служила в Ираке саперным псом, обезвреживала игиловские мины. Подорвалась, трое суток в реанимации. Теперь вот залечиваю посттравматический синдром». «боже, почему вы продаете такую невероятную собаку?!», - спрашивает мужик.
Хозяин (в бешенстве): «Да потому что она все время врет!!! Не была она ни в каком Ираке!»

Пересказы «Красной Шапочки» в стиле разных писателей.

1. Эрих Мария Ремарк.
— Иди ко мне, — сказал Волк.
Красная Шапочка налила две рюмки коньяку и села к нему на кровать. Они вдыхали знакомый аромат коньяка. В этом коньяке была тоска и усталость — тоска и усталость гаснущих сумерек. Коньяк был самой жизнью.
— Конечно, — сказала она. — Нам не на что надеяться. У меня нет будущего.
Волк молчал. Он был с ней согласен.

2. Джек Лондон.
Но она была достойной дочерью своей расы; в ее жилах текла сильная кровь белых покорителей Севера. Поэтому, и не моргнув глазом, она бросилась на волка, нанесла ему сокрушительный удар и сразу же подкрепила его одним классическим апперкотом. Волк в страхе побежал. Она смотрела ему вслед, улыбаясь своей очаровательной женской улыбкой.

3. Габриэль Гарсиа Маркес.
Пройдет много лет, и Волк, стоя у стены в ожидании расстрела, вспомнит тот далекий вечер, когда Бабушка съела столько мышьяка с тортом, сколько хватило бы, чтобы истребить уйму крыс. Но она как ни в чем не бывало терзала рояль и пела до полуночи. Через две недели Волк и Красная Шапочка попытались взорвать шатер несносной старухи. Они с замиранием сердца смотрели, как по шнуру к детонатору полз синий огонек. Они оба заткнули уши, но зря, потому что не было никакого грохота. Когда Красная Шапочка осмелилась войти внутрь, в надежде обнаружить мертвую Бабушку, она увидела, что жизни в ней хоть отбавляй: старуха в изорванной клочьями рубахе и обгорелом парике носилась туда-сюда, забивая огонь одеялом.

4. Харуки Мураками.
Когда я проснулся, Красная Шапочка еще спала. Я выкурил семь сигарет подряд и отправился на кухню, где начал готовить лапшу. Я готовлю лапшу всегда очень тщательно, и не люблю, когда меня что-то отвлекает от этого процесса. По радио передавали Пинк Флойд. Когда я заправлял лапшу соусом, в дверь раздался звонок. Я подошел к двери, заглянув по пути в комнату. Красная Шапочка еще спала. Я полюбовался ее ушами, одно ухо было подсвечено утренним солнцем. Я в жизни не видел таких ушей... Открыв дверь, я увидел Волка. На память сразу пришла Овца...

5. Ильф и Петров.
В половине двенадцатого с северо-запада, со стороны деревни Чмаровки, в Старгород вошла молодая особа лет двадцати восьми. За ней бежал беспризорный Серый Волк. — Тетя! — весело кричал он. — Дай пирожок! Девушка вынула из кармана налитое яблоко и подала его беспризорному, но тот не отставал. Тогда девушка остановилась, иронически посмотрела на Волка и воскликнула:
- Может быть, тебе дать еще ключ от квартиры, где бабушка спит?
Зарвавшийся Волк понял всю беспочвенность своих претензий и немедленно отстал.

6. Ричард Бах.
— Я чайка! — сказал Волк.
— Это иллюзия, — ответила Красная Шапочка.
Под крылом с размахом 10,17 «Сессны-152» с горизонтальным четырехцилиндровым двигателем Lycoming O-235-L2C объёмом 3.8 л. и мощностью 1 × 110 л.с. при 2550 об/мин проносились синие верхушки волшебного леса. Самолет приземлился у домика на опушке, сложенного из белого камня.
— Ты видишь домик? — спросила Красная Шапочка, хитро улыбнувшись.
— Мы сами притягиваем в свою жизнь домики и бабушек, — вздохнул Волк.

7. Виктор Гюго.
Красная Шапочка задрожала. Она была одна. Она была одна, как иголка в пустыне, как песчинка среди звезд, как гладиатор среди ядовитых змей, как сомнабула в печке...

8. Эдгар По.
На опушке старого, мрачного, обвитого в таинственно-жесткую вуаль леса, над которым носились темные облака зловещих испарений и будто слышался фатальный звук оков, в мистическом ужасе жила Красная Шапочка.

9. Сергей Лукьяненко.
Встаю. Цветная метель дип-программы стихает. Вокруг желто-серый, скучный и мокрый осенний лес. Передо мной лишь одно яркое пятно – красная шапочка на голове маленькой, лет семи-восьми, девочки. Девочка с испугом смотрит на меня. Спрашивает:
– Ты волк?
– Вот уж вряд ли, – отвечаю, оглядывая себя – не превратился ли я в волка? Hет, не похоже. Обычный голый мужик, прикрывающий срам распареным березовым веником. А что я мог поделать, когда от переполнения стека взорвались виртуальные Сандуны? Только сгруппироваться и ждать, куда меня выбросит...
– Я иду к бабушке, – сообщает девочка. – Hесу ей пирожки.
Похоже, меня занесло на какой-то детский сервер.
– Ты человек или программа? – спрашиваю я девочку.
– Бабушка заболела, – продолжает девочка.
Все ясно. Программа, да еще из самых примитивных. Перестаю обращать на девочку внимание, озираюсь. Где же здесь выход?
– Почему у тебя такой длинный хвост? – вдруг спрашивает девочка.
– Это не хвост, – отвечаю я и краснею.
– Hе льсти себе. Я говорю о следящих программах, которые сели на твой канал, – любезно уточняет девочка. Голос ее резко меняется, теперь передо мной – живой человек.

10. Патрик Зюскинд.
Запах Волка был омерзителен. Он пах, как пахнет каморка дубильщика, в которой разлагались трупы. От его грязной, серой шкуры, исходил непередаваемый запах мертвечины, сладко-горький, вызывавщей тошноту и омерзение. Сам Волк не чувствовал этого, он был полностью сосредоточен, он любовался Красной Шапочкой. Она пахла фиалкой на рассвете, тем непередаваемым запахом, который бывает у цветов лишь за пару минут до рассвета, когда еще бутон не полностью раскрылся.

11. Оноре де Бальзак.
Волк достиг домика бабушки и постучал в дверь. Эта дверь была сделана в середине 17 века неизвестным мастером. Он вырезал ее из модного в то время канадского дуба, придал ей классическую форму и повесил ее на железные петли, которые в свое время, может быть, и были хороши, но ужасно сейчас скрипели. На двери не было никаких орнаментов и узоров, только в правом нижнем углу виднелась одна царапина, о которой говорили, что ее сделал собственной шпорой Селестен де Шавард — фаворит Марии Антуанетты и двоюродный брат по материнской линии бабушкиного дедушки Красной Шапочки. В остальном же дверь была обыкновенной, и поэтому не следует останавливаться на ней более подробно.

Из говна и палок

Жил-был в Дании Питер Фройхен (иногда его называют Петер Фрейхен). Родился в 1886 году, папа у него был добропорядочный еврейский бизнесмен, мама — датчанка. Мальчик вымахал большенький, двух метров ростом. Еврейский папа надеялся, что сын пойдет по его стопам, и станет изучать финансы. Но Питер поехал в Копенгагенский университет, посмотрел на это вот все, и говорит:
— Ну на хуй, тоска такая, пойду в медики, там хоть на трупы в анатомичке посмотреть можно.
— Что ж, — отвечает папа, — Тоже хорошая профессия. Может, дантистом станешь или проктологом. Без куска хлеба не останешься: зубы и жопа есть у всех.

Однако через два года Питер окончательно заскучал, даже трупы его не утешали. Он бросил универ, и в 1906 году со своим другом Кнудом Расмуссеном отправился в Гренландию. Тогда были в моде арктические экспедиции.
Прибыл Питер в Арктику, обрадовался.
— Вот это, — говорит, - по мне. Сотни километров ледяных просторов, народу мало, свобода, короче!

Увидел инуитов, один из эскимосских народов, и обрадовался еще больше.
— Вот это настоящие люди! Глянь, Кнуд, как они тут выживают, во льдах-то!
Два года датские викинги провели среди инуитов. Питер так влюбился в них, что изучил язык, обычаи, научился строить иглу, охотиться на моржей и тюленей.

Через два года закончилась жрачка.
— Поехали домой, — предлагает Кнуд.
— Не, ты вали, и возвращайся с припасами, а я еще тут отдохну, мне понравилось, заебатый куророт, — отвечает Питер.

Расмуссен уехал, а Фройхен решил испытать себя на выносливость, и свалил от инуитов. Жил один почти два года, добывал еду охотой. Однажды увидел его белый медведь, слегка охуел и принял за моржа. Из-за усов, наверное. Стали они драться, Питер медведя замочил. Сшил себе из него шубу, гордый такой. А тут Кнуд возвращается с хуевой тучей провианта и всего такого.

— Я на своей шкуре испытал, как тяжело быть инуитом, — говорит Фройхен. — Давай им что ли магазин откроем.
Открыли они факторию, с товарами первой необходимости: продукты, оружие, горючее. Выменивали их на пушнину, причем давали хорошую цену, а вовсе не наебывали местное население. В факторию потянулись поставщики товара, другие арктические экспедиции, стала она перевалочным пунктом для полярников.
— Вы почему эскимосов не наебываете? — удивлялись приезжие.
— Мы вам не миссионеры, — сурово отвечал Питер, и показывал кулак.

Связываться с двухметровым чуваком, наряженным в шкуру белого медведя, никто не хотел: все полярники вели себя с инуитами прилично. А Питер женился на инуитке по имени Мекупалук. Очень любил ее, на руках носил, буквально. Жена родила ему сначала мальчика, назвала Мекусак Аватак Игимакссусукторангуапалук. А потом девочку, с нежным именем Пипалук Еттэ Тукумингуак Касалук Палика Хагер
— Эм… Ну чо, заебись имена, — сказал Фройхен. — Главное, простые и понятные.

Как-то повез он жену с детьми в Копенгаген.
— Что-то жарковато тут, — сказала Мекупалук. — И почему-то никто не хочет обращаться с нашим детям по имени. Невежливые датчане какие-то.
— Да уж, — нахмурился Питер. — Еще толпа везде, а мясо живет в супермаркете. Ну нахуй, поехали обратно.

Так и жили: Мекупалук растила детей, а Питер торговал с ее земляками, мотался по арктическим экспедициям. Опроверг, например, гипотезу американца Пири о том, что на севере Гренландии есть пролив.

Все было бы заебись, но жена его умудрилась подхватить грипп-испанку. И после 10 лет счастливой семейной жизни умерла.
Фройхен погрузил ее на сани, повез в местную церковь, к священнику из миссионеров, чтобы похоронить на церковном кладбище.
— Никак нельзя, сын мой. Обряд проводить не буду, — уперся священник. — Твоя жена некрещеная.

— Мудак ты, а не священник, — ответил Питер, и тут я с ним согласна. — Я сам ее похороню, а ты попробуй мне помешать.
Священник мешать не стал, не самоубийца же, однако, и не помог тоже. Фройхен и раньше не жаловал миссионеров, а после этого вообще стал противником церкви.

Чтобы Фройхен не горевал, Расмуссен затеял новую экспедицию. Питер оставил детей с родственниками жены, и попиздовал вокруг всей Арктики, через Гренландию, Канаду, Берингов пролив. Гуляли они так три года по всей Арктике. Когда уже довольные возвращались домой, случилась снежная буря, Питер умудрился отстать от экспедиции. Мело жутко, он забрался под нарты, и уснул.

Просыпается — метель-то кончилась, но его снегом занесло по самое не горюй. От его дыхания снег подтаял, замерз обратно, и сидит он теперь под нартами, в ледяной пещере, на манер какой-нибудь ебучей спящей красавицы в хрустальном гробу. Фройхен попробовал стену пробить — бесполезно. А все инструменты — на нартах, в багаже. Но туда пробиться нереально.

Что же сделал этот замечательный человек? Он насрал. А потом из получившегося материала вылепил зубило. Пока тепленькое. Долго ждал, когда оно застынет и затвердеет. Этим зубилом Питер проковырял дорогу на волю. Инструментом из говна. Возможно, там еще были палки. Тогда из говна и палок.

Но это еще не самое охуительное. Фройхен вылез, пошел догонять экспедицию. Добрался до временной базы, разделся, смотрит — а пальцы-то на ноге отморожены.
— Ишь бы, блядь, незадача какая, — огорчается Питер. — Ну ладно. Зря я, что ли, два года в медицинском отмантулил…

Он удалил себе пальцы плоскогубцами и молотком. Не спрашивайте, как, я не знаю. Может, то самое зубило тоже в процессе участвовало. Главное, Фройхен был убежденным трезвенником, а на базе имелся спирт. Но он даже не отхлебнул, чтобы хоть как-то обезболить процесс. Принципы, видите ли, дороже.

Вернулся Питер в свое иглу, к детям, и все бы ничего. Но в 1920 году заблажил датский король:
— Это как так, блядь, датчане в Гренландии живут, а территория не датская? А налоги короне платить Пушкин будет? То есть, Андерсен, я хотел сказать.
И послал туда представителя короны, присоединив побережье Гренландии к Дании.

— Понаехали тут, — нахмурился Питер. — Власти, миссионеры, плюнуть некуда, сука. Щас разведут толпу, потом супермаркетов настроят, Диснейлэндов, церквей, этих, как их, барбершопов... Делать тут уже нехуй.
И с детьми уехал в Данию.

Там пошел к врачам, ногу показать, а они говорят:
— Как-то вы некачественно пальцы удалили. Плохо учились, видать, в университете.
Отчекрыжили Фройхену ступню.
— Ну, блядь, охуеть теперь, — обиделся Питер, и пристегнул деревянный протез.

Это ему никак не мешало. Бабла в фактории он заработал много, купил себе небольшой островок Энехое, построил дом, стал там жить с детьми. Спокойное существование было не для него, Фройхен развил бурную деятельность. Для начала он женился на подруге детства Магдалене. Дама была из богатой семьи, в приданое ей дали журнал для домохозяек «В гостях и дома». Питера назначили главным редактором, а он добился того, что журнал сделался самым популярным в Дании.

Потом Фройхен стал читать лекции об арктических экспедициях, печатать статьи в журналах, а 1927 году издал свою первую книгу о путешествиях. И капитально прославился. Этого неугомонному полярнику показалось мало, он вступил в партию социал-демократов, писал аналитические статьи в журнал «Политика».

Но даже этого Питеру не хватило.
— Скучно, бля, чего-то, — сказал он, и занялся кинематографом.
Стал писать сценарии о полярных экспедициях и жизни эскимосов. Тема была модная, в 1932 году Фройхен заключил контракт с Metro Goldwyn Mayer. Устроил съемки на Аляске. Работал сценаристом, переводчиком, занимался подбором актеров, а между делом сыграл в фильме роль главного злодея. Главные роли играли местные аборигены. Фильм имел оглушительный успех и получил «Оскара».

— Ну заебись, — решил Фройхен. — Хули мне на дядю работать?
Открыл собственную консалтинговую компанию для киностудий. Помогал снимать фильмы об Арктике. Заодно возглавил Датскую федерацию бокса, организовал «Датский клуб путешественников», устраивал туры в Гренландию, Норвегию, Швецию, Южную Африку, дважды побывал в СССР…

Короче, атомный пиздец, а не человек. Его обожала вся Дания. Да вообще полмира. Но тут в Германии пришли к власти нацисты. Дания подписала с Гитлером договор о ненападении.
— Хуйня, не верю я этому бесноватому, — сказал Фройхен.

9 апреля 1940 года фашистские войска захватили Данию.
— Ну и хули я говорил? — вздохнул Фройхен, и вступил в Сопротивление.
Там он активно работал. Прятал беженцев, занимался саботажем, разведкой. Ненавидел фашизм, и не скрывал этого. Конечно, он не мог считаться чистокровным евреем, но фашистов это не волновало. Фройхена тоже.

Когда кто-нибудь начинал вещать о чистоте расы, двухметровый Питер хватал убогого за грудки, говорил:
— Да, я еврей. И хули ты мне сделаешь?
Страдалец понимал, что щас из него все убеждения выбьют вместе с дерьмом, и затыкался.

Но в 1943 году власть полностью перешла в руки немцев, которые разогнали датское правительство. В страну ввели части гестапо и полиции. Издали указ о смертной казни всех участников Сопротивления и сочувствующих. Фройхена арестовали.
— Да щас, блядь, размечтались, — сказал Питер.

Он сбежал из заключения. Перебрался в Швецию, оттуда в Нью-Йорк. Но жена Магдалена за ним не поехала.
— Вот еще, — сказала. — Мне-то хули? Я истинная арийка, в сопротивлении не участвовала. Сиди сам в эмиграции.
— Да пошла ты на хуй, — плюнул Питер, и женился на еврейке Дагмар Кон.

Она работала в журнале «Вог» иллюстратором. Фройхен писал книги о своих путешествиях, выступал с лекциями, а когда фашистов победили, возобновил арктические экспедиции. Такой неугомонный чувак.

Появилось телевидение, конечно, Фройхен отметился и там. Пошел на интеллектуальную викторину с денежными призами, выиграл 64 000 долларов.

Однажды, когда ему был 71 год, Питер собрался в очередную экспедицию по Аляске. Прилетел на военно-воздушную базу рядом с Анкориджем. Но тут его хватил сердечный приступ. Умер он быстро.
Прах Фройхена был развеян над Гренландией, на горе Дундас, неподалеку от основанной им фактории.

Такой вот человек — белый медведь. Удивительный, могучий, умный, талантливый и совершенно бесстрашный. Один из лучших представителей мужского племени во все времена. Золотой генофонд человечества.

На фото — Питер Фройхен с третьей женой, Дагмар Кон. В той самой шубе из собственноручно убитого белого медведя.

© Диана Удовиченко

Не воспитывайте детей, все равно они будут похожи на вас. Воспитывайте себя.

Человек-медоед

Хочу рассказать про мужика-медоеда. Этот отморозок вызывает во мне искреннее восхищение.

Жил-был Адриан Картон ди Виарт. Родился он в 1880 году в Бельгии, в аристократической семье. Чуть ли не с самого рождения он проявил хуевый характер: был вспыльчивым до бешенства, несдержанным, и все споры предпочитал разрешать, уебав противника без предупреждения.

Когда Адриану исполнилось 17 лет, аристократический папа спихнул его в Оксфорд, и вздохнул с облегчением. Но в университете блистательный отпрыск не успевал по всем предметам. Кроме спорта. Там он был первым. Ну и еще бухать умел.
— Хуйня какая-то эти ваши науки, — решил Адриан. — Вам не сделать из меня офисного хомячка.

Когда ему стукнуло 19, на его радость началась англо-бурская война. Ди Виарт понятия не имел, кто с кем воюет, и ему было похуй. Он нашел ближайший рекрутерский пункт — это оказался пункт британской армии. Отправился туда, прибавил себе 6 лет, назвался другим именем, и умотал в Африку.
— Ишь ты, как заебись! — обрадовался он, оказавшись впервые в настоящем бою. — Пули свищут, народ мрет — красота ж!

Но тут Адриан был ранен в пах и живот, и его отправили на лечение в Англию. Аристократический папа, счастливый, что сынок наконец нашелся, заявил:
— Ну все, повыёбывался, и хватит. Возвращайся в Оксфорд.
— Да хуй-то там! — захохотал ди Виарт. — Я ж только начал развлекаться!

Папа убедить его не смог, и похлопотал, чтобы отморозка взяли хотя бы в офицерский корпус. Чтоб фамилию не позорил. Адриан в составе корпуса отправился в Индию, где радостно охотился на кабанов. А в 1904 году снова вернулся в Южную Африку, адъютантом командующего.
Тут уж он развернулся с неебической силой. Рвался во всякий бой, хуячил противника так, что аж свои боялись, и говорили:
— Держитесь подальше от этого распиздяя, он когда в азарте, кого угодно уебет, и не вспомнит.

Хотели ему вручить медаль, но тут выяснилось, что он 7 лет уж воюет за Англию, а сам гражданин Бельгии.
— Как же так получилось? — спросили Адриана.
— Да не похуй ли, за кого воевать? — рассудительно ответил тот.
Но все же ему дали британское подданство и звание капитана.

В 1908 году ди Виарт вдруг лихо выебнулся, женившись на аристократке, у которой родословная была круче, чем у любого породистого спаниеля. Звали ее Фредерика Мария Каролина Генриетта Роза Сабина Франциска Фуггер фон Бабенхаузен.
— Ну, теперь-то уж он остепенится, — радовался аристократический папа.
У пары родились две дочери, но Адриан заскучал, и собрался на войну.
— Куда ты, Андрюша? — плакала жена, утирая слезы родословной.

— Я старый, блядь, солдат, и не знаю слов любви, — сурово отвечал ди Виарт. — Быть женатым мне не понравилось. Все твои имена пока в койке выговоришь, хуй падает. А на самом деле ты какой-то просто Бабенхаузен. Я разочарован. Ухожу.

И отвалил на Первую Мировую. Начал он в Сомали, помощником командующего Верблюжьим Корпусом. Во время осады крепости дервишей, ему пулей выбило глаз и оторвало часть уха.
— Врете, суки, не убьете, — орал ди Виарт, и продолжал штурмовать укрепления, хуяча на верблюде. Под его командованием вражеская крепость была взята. Только тогда ди Виарт соизволил обратиться в госпиталь.

Его наградили орденом, и вернули в Британию. Подлечившись, ди Виарт попросился на западный фронт.
— Вы ж калека, у вас глаза нет, — сказали в комиссии.
— Все остальное, блядь, есть, — оскалился Адриан. — Отправляйте.
Он для красоты вставил себе стеклянный глаз. И его отправили. Сразу после комиссии ди Виарт выкинул глаз, натянул черную повязку, и сказал:
— Буду как Нельсон. Ну или как Кутузов. Похуй, пляшем.

— Ну все, пиздец, — сказали немцы, узнав об этом. — Можно сразу сдаваться.
И были правы. Ди Виарт херачил их только так. Командовал он пехотной бригадой. Когда убивали командиров других подразделений, принимал командование на себя. И никогда не отступал. Под Соммой его ранили в голову и в плечо, под Пашендалем в бедро. Подлечившись, он отправлялся снова воевать. В бою на Ипре ему размололо левую руку в мясо.

— Давай, отрезай ее к ёбаной матери, — сказал Адриан полевому хирургу. — И я пошел, там еще врагов хуева туча недобитых.
— Но я не справлюсь, — блеял хирург. — Чтобы сохранить руку, вам надо ехать в Лондон.
— Лондон-хуёндон, — разозлился ди Виарт. — Смотри, как надо!
И оторвал себе два пальца, которые висели на коже.
— Давай дальше режь, и я пошел!
Но вернуться в Англию пришлось, потому что у него началась гангрена, и руку ампутировали.

— Рука — не голова, — сказал ди Виарт, и научился завязывать шнурки зубами.
Потом явился к командованию, и потребовал отправить его на фронт.
— К сожалению, война уже закончилась, — сообщили в командовании.
Наградили кучей орденов, дали генеральский чин и отправили в Польшу, членом Британской военной миссии. Чтоб не отсвечивал в Англии, потому что всех заебал требованиями войны.

Вскоре миссию эту он возглавил. В 1919 году он летел на самолете на переговоры. Самолет наебнулся, все погибли, генерал выбрался из-под обломков, и его взяли в плен литовцы.
Но вскоре его вернули англичанам с извинениями, говоря:
— Заберите, ради бога, мы его темперамента не выдерживаем. Заебал он всех уже.
Англичане понимающе усмехнулись, и снова отправили ди Виарта в Польшу.

А в 1920 году началась Советско-польская война, и Варшавская битва. Все послы и члены миссий старались вернуться домой.
— Да щас, блядь, никуда я не поеду, — заржал ди Виарт. — Тут только веселуха начинается.
И отправился на фронт. Но на поезд напали красные.
— Это кто вообще? — уточнил генерал, который в политике не разбирался.
— Это красные, — пояснили ему.
— Красные, черные, какая хуй разница, — махнул единственной рукой ди Виарт. — Стреляйте!
Организовал оборону поезда, сам отстреливался, наебнулся из вагона, залез обратно, как ни в чем не бывало. В итоге красные отступили.

После окончания войны ди Виарт вообще стал польским национальным героем, его страшно полюбили, и подарили поместье в Западной Беларуси. Там был остров, замок, охуенные гектары какие-то. Генерал там и остался, и все думали, что он ушел на покой.
Но началась Вторая Мировая. Де Виарт снова возглавил Британскую военную миссию в Польше.
— Отведите войска дальше от границы и организуйте оборону на Висле, — говорил генерал польским военным.
Но те только гонорово надувались, и говорили:
— Вы кто такой вообще? У вас вон ни руки, ни уха, ни глаза, блядь.
— А у вас, мудаки, мозга нет, — плюнул ди Виарт.

И стал эвакуировать британцев из миссии. Попал под атаку Люфтваффе, но умудрился сам выжить, и вывести колонну, переведя через румынскую границу. Потом выяснилось, что он был прав. Но тут уж ничего не попишешь.

Добравшись до Англии, ди Виарт потребовал, чтоб его отправили на фронт.
— Вам 60 лет, и половины частей тела нету, — сказали ему. — Уймитесь уже.
— Отправляйте, суки, иначе тут воевать начну!
В командовании задумались: куда бы запихнуть бравого ветерана. И отправили на оборону Тронхейма, в Норвегии. Там союзников немцы разбили, потому что союзники забыли лыжи.
— Пиздец какой-то, — огорчился ди Виарт, — Никогда не видел такой тупой, ебанутой военной компании.

В Лондоне слегка охуели, что он уцелел, и отправили на военные переговоры в Югославию. По дороге самолет опять пизданулся, де Виарт опять выжил. Но попал на итальянскую территорию.
— Бля, чот ничего нового, — вздохнул он, и его взяли в плен итальянцы.
Генерала поместили в оборудованный под тюрьму замок, как высокопоставленного пленного.
— Думаете, я буду тут сидеть и пиццу жрать, когда все воюют? — возмутился ди Виарт. — Хуй вы угадали, макаронники.

Голыми руками устроил подкоп, рыл 7 месяцев. А вернее, одной голой рукой. Одной, блядь! Чувствуете медоеда? В итоге свалил, пробыл на свободе 8 дней, но его снова поймали.
В 1943 году итальянцы говорят ему:
— Мы воевать заебались, жопой чуем, не победим.
И отправили на переговоры о капитуляции, в Лиссабон.

Потом ди Виарт вернулся в Англию, командование поняло, что от него не отъебаться, и он будет служить еще лет сто или двести. Его произвели в генерал-лейтенанты, и отправили в Китай, личным представителем Черчилля.
В Китае случилась гражданская война, и ди Виарт очень хотел в ней поучаствовать, чтоб кого-нибудь замочить. Но Англия ему запретила. Тогда ди Виарт познакомился с Мао Дзе Дуном, и говорит:
— А давайте Японию отпиздим? Чо они такие суки?
— Нет, лучше давайте вступайте в Китайскую армию, такие люди нам нужны.
— Ну на хуй, у вас тут скучно, — заявил ди Виарт. — Вы какие-то слишком мирные.

И в 1947 году наконец вышел в отставку. Супруга с труднопроизносимым именем померла. А в 1951 году ди Виарт женился на бабе, которая была на 23 года младше.
— Вы ж старик уже, да еще и отполовиненный, как же вы с молодой женой справитесь? — охуевали знакомые.
— А чего с ней справляться? — браво отвечал ди Виарт. — Хуй мне не оторвало.

«Честно говоря, я наслаждался войной, — писал он в своих мемуарах. — Конечно, были плохие моменты, но хороших куда больше, не говоря уже о приятном волнении».

Умер он в 1966 году, в возрасте 86 лет. Человек-медоед, не иначе.

Диана Удовиченко

Счастье исключает старость. Кто сохраняет способность видеть прекрасное, тот не стареет.

Франц Кафка

Постоянная деградация человеческого мира неизбежна, ибо лучшие рождающиеся в нем существа мечтают лишь об одном – покинуть его безвозвратно.

Виктор Пелевин

Однажды ученик спросил у Мастера:
— Долго ли ждать перемен к лучшему? В чем смысл жизни и что такое любовь?
— А мне почём знать? Я обычный токарь, отойди от шпинделя, а то намотает нахуй — ответил Мастер

Часто приходится слышать: «Он еще не нашел себя». Но найти себя невозможно — себя можно только создать.

Томас Сас