Статистика ВК сообщества "ВСЕМПОЭЗИИ"

А во мне поднимает голову воин, который все время спал:
он чувствует время злое, горячий, живой металл.
И ему плевать, кого убивать,на чьей стоять стороне,
и я не знаю, как с ним разговаривать, с ним, живущим во мне.

О, его легко убаюкать лавандой и мятой в иные дни,
но сейчас поет Кали-юга, и на башнях горят огни,
и он знает, что это время - его, час отчаянья и меча,
а не женщины, любящей волшебство, сказки и мятный чай.

И каждое брошенное копьё, каждая звездочка на броне
делает слабее слово моё, а слово его - сильней.
И не важно, кто сейчас победит, кому достанется власть -
лишь один уцелеет в моей груди и будет смотреть из глаз.

Все, о ком читала, о ком пишу - дайте руку, крыло, рукав:
пусть во мне победит непутевый шут или девочка с маяка.
Кто угодно, только не он, не тот, с черной маскою на лице -
он совсем не слышит чужую боль, и всегда попадает в цель.

( [club177967438|Мария Фроловская ])

Девочка родилась.
Думали – бантики да коса,
Будет как принцесса из детских книжек.
Подросла – репейники в волосах.
Самая мальчишка из всех мальчишек.

Имя носила женское и мужское,
Не знала, какое лучше.
Женское было для дома и школы.
Мужское – для прочих случаев.

И каждый прохожий её примечал,
И в каждом вопрос маячил:
Ты девочка или мальчик?
Ты девочка или мальчик?

Однажды, в детском лагере,
Дела совсем не заладились.
Её затолкали в платье
И выволокли в ворота.
Она вырывалась: хватит!
А дети ей: кто ты?! Кто ты?!
Обиделась не на шутку.
Укрылась в собачьей будке.
Пёс принял её, как своего щенка.
Псы не задают вопросов.
Псы знают наверняка.

Время невидимо к каждому прикасается.
Время смеялось, сделав её красавицей.
И наделив неодолимой силой:
Похожа на парня, зато какого красивого!

Выросла бравой и не искала драмы.
Найти бы ей ровню, да не находилось равных.
Была она всех румяней и всех белей,
Была она всех отчаянней и смелей,
Девчонки влюблялись, бросали своих парней.
Ребята плевались:
Нам ли тягаться с ней?
Нам ли мечтать о ней?

И вроде бы всё при ней.
Но не было ей покоя.
Зеркало, зеркало,
Скажешь, что я такое?
Как примириться с телом?
С будущим как мне быть?
Можно меня переделать?
Можно меня отменить?

Врачи, анализы, стоит ли пить гормоны?
Металась мать от гадалки и до иконы.
Гадалка говорила: он перевёртыш.
И если изменишь тело, то всё испортишь.
Священник басил: покается пусть сестрица,
Послужит, да помолится, да смирится.

Доча моя спала поперёк стола.
Что я тогда малышке недодала?
В розовых пальчиках комкала кудри белые.
Что я не так сделала?
Что я не так сделала?
Складывая пелёнки – к краям края,
Что упустила я?

Эх, мама, не мучайся ты не своей виной.
Помогут мне те, кто не бывали мной?
Беда ли то, что мы приняли за беду?
Я вхожа в любое сердце.
Я вхож в любую среду.

За это тело, почти как твоё, точь-в-точь,
Тебе во мне благодарны и сын, и дочь.
Я принимаю дар
великолепный твой.

Мама.
Благослови меня
быть собой.

[id28644185|(Евгения Удальцова])

Пушкин плыл по Чёрной речке на спине,
Глядя в небо, вспоминая о жене,
Плыл, не думая о тяжести в боку,
И придумывал последнюю строку.

Пушкин плыл по Чёрной речке, был туман,
Думал, что со мной, я просто очень пьян;
Думал, господи, печаль моя светла;
Думал, няня, может, тоже так плыла.

Слушай, Саша, начинается восход,
Слушай речку, Саша, речка не соврёт,
Слушай то, что говорит в твоей крови,
До Васильевского острова плыви,

Тут залив, и ты его бы не узнал,
Тут стеклянные огни и морвокзал,
Тут ночами жгут костры и пьют вино,
Тут промасленное море так черно,

Ах какой же ты был, Пушкин, сукин сын,
Сколько ножек перетрогал балерин,
Как друзей твоих прекрасен был союз,
Как стрелял в тебя обидчивый француз.

Пушкин плыл по Чёрной речке далеко,
Было Пушкину спокойно и легко,
И над Пушкиным летели облака,
И придумалась последняя строка.

Пушкин думает: я больше не могу.
Пушкин корчится от боли на снегу.

(Александр Пелевин)

Я люблю тебя так, как будто тебя краду.
Диким зверем к тебе на берег бреду по льду.
Стерегу возле тропки, темнейшей из всех теней,
Только знаю, что ты не пройдёшь по ней,
не пройдёшь по ней.

Я смотрю на тебя, не веря своим глазам:
Наша чёртова дюжина лет равняется трём часам.
Ты всё тот же небесный ветер, хмельной золотистый мёд,
Это море не замолчит, эта рана не заживёт,
эта рана не заживёт.

Я встречаю тебя, словно ты на другой женат.
И касаться тебя - выдираться из медных лат,
Жаркий уголь пробовать в танце босой стопой,
Зарабатывать лютый ад за единственный пляс - с тобой,
за единственный пляс
с тобой.

Моя радость, твой путь - благой беспощадный свет.
Понапрасну в ночи кромешной ищу твой след.
Ощущая счастьем лихую мою беду,
Я люблю тебя так, как будто тебя краду,
как будто тебя краду.

(Аглая Датешидзе)

Господи Иисусе Христе,
Посвящу тебе пост в инсте.
Молитва, как статус в VK.
За это прости дурака.
Думал, не помню креститься как -
Но помнит рука.

Я припозднился и строго глядит
сидящий Тебя одесную.
Что ж, доставайте горькую,
наливайте штрафную.
Среди столпотворения
Мне всё хихи да хаха.
С полною чашей терпения
Чокнусь полною чашей греха.

Я - бедный родственник,
в доме твоём гость нечастый.
Кто будет крайний в очереди за счастьем?
Все с неизменною жаждою к чудесам.
А кто из них спросит: Господи, ты как сам?

Тут вечеринка… то есть вéчеря тут с размахом.
С днем рождения, Господи.
Я к тебе в модной рубахе.
Здесь пахнет ёлкой и маслом, и людно очень.
Всё хочется пошутить про батюшку в здании,
что было бы даже простительно, впрочем
если б я выполнил хоть одно домашнее задание
с прошлой рождественской ночи.

Я припозднился опять,
но год не совсем насмарку:
Я к тебе с маленьким, но с подарком.
Моя жизнь, как мэм в паблике «Лёгкая Наркомания»
Но
это вот – благодарность, а это вот – понимание,
что духом твоим лишь порой мой язык остёр,
и моих согревает в холод этот костёр,
что обретаем в правде, а вовсе не в силе,
что красота, это больше про веру в добро,
а не про чувство стиля,
и что слова о большом на удивление просты.
Что женщина - храм,
в котором рождаешься новый ты.
И твой из них тот, в котором тебя крестили.

Джа, Иисус, Аллах, Многорукий Шива,
Правда ведь все мои всегда будут живы?
Правда ведь все теперь всегда будут живы?
Здесь ведь не только свечками для наживы?
Пусть все поймут, что животные не еда.
Пусть бомбы больше не падают на города.
Пусть девки больше не пилят в слезах каре.
Господи, спаси, сохрани, с Д.Р.

[id182902|(Слава Малахов])

Говорила мама: работа не для девчонок,
там черствеют, как корочка, вставшая поперёк,
ты взгляни на себя, батистовый мотылёк,
вечно путаешь с ночью день и добро со злом,
ты зачем туда, ласточка, с шашкой и напролом -
за наградой, петличкой, за длинным бежишь рублём?
Ты сгоришь, мотылёк, и рассыплешься - ни углём,
ни золой, даже прах твой не даст собрать
первобытное зло, что заставит тебя играть.
Нет ни правил, ни прав, дорога ведёт в кусты,
глянешь правде в глаза и увидишь: они пусты,
здесь нет мирных, родная, но ты среди них шериф,
ты к ним влезла в гнездо, нечаянно разорив,
и шипят, и жужжат эти маски на все лады,
значит, пушку придётся смазать и ждать беды.
Я, как шрам от Его ожога, на линии залегла,
Если зло не боится бога,
не бойся
зла.

([id5710697|Анна] Бабина)

Я умею то, что никак не дается женам.
Это разница между голым и обнаженным.
Это пропасть между бесконечным и беспредельным,
Между плотью Христовой и просто телом.
Я сжигаю мосты, потому что сама сгораю.
Я не райская, не первая, не вторая,
Не Лилит, не Ева, не Марфа и не Мария
И не та, о которой в церкви не говорили.
Я лишь нежность, что стала сильнее звериной силы.
Я лишь горсть земляники на испачканном дне корзины.
Легкий пепел и тающее во рту дыханье,
Две монеты древней и самой последней дани.
Да, до смерти и дальше, через реку, ползком в посмертье.
Посчитайте, честные мытари, все измерьте -
Неподвластна искусной истине фарисейской
Я живу как жаворонок – не ворошу, не сею,
Не варю, не верчу избушку, не знаю правил,
Не тону ни в воде, ни в кипящей шоссейной лаве.
Стала словом – а может быть слово – мною.
Исторгаю горячее, скверное, нутряное.

...На душе – полюбуйся - полынь, череда, душица.
За душой - снег идет. И падает. И ложится…

([id9066076|Ника] Батхен)

Последний трамвай, золотой вагон, его огней перламутр,
и этих ночей густой самогон, и это похмелье утр,
как будто катилось с горы колесо и встало среди огня,
как будто ты, отвернув лицо, сказала: живи без меня, —
и ветер подул куда-то вкось, и тени качнулись врозь,
а после пламя прошло насквозь, пламя прошло насквозь.
огонь лицо повернул ко мне, и стал я телом огня,
и голос твой говорил в огне: теперь живи без меня, —
и это все будет сниться мне, покуда я буду жить,
какая же мука спать в огне, гудящим пламенем быть,
когда-то закончится этот сон, уймется пламени гуд,
и я вскочу в золотой вагон, везущий на страшный суд,
конец октября, и верхушка дня в золоте и крови,
живи без меня, живи без меня, живи без меня, живи.

(Геннадий Калашников)

"Разрешите обратиться?! — я спросил у командира.
— Разрешаю, обращайтесь — мне ответил командир,
и тогда я обратился в золотую птицу мира,
и взлетел к нему на плечи, и склевал его мундир.

Прибежали три танкиста, а потом еще четыре
и немецкая овчарка с польской примесью кровей,
но кричать и лаять стало невозможно в этом мире —
на полковничьих погонах расплясался соловей!

Пусть, сверкая блеском стали, встанет армия из праха,
на устах слова приказа не прикажут долго жить:
если гвардии полковник в галифе кладет от страха,
что он скажет генералу? — Разрешите доложить?!"

(Евгений Сливкин)

Оля растет под крики авторитарной мамы:
ты отморозишь уши, за что мне такая дочь.
Медленно катится солнышко над домами,
Оленькин каждый день больше похож на ночь.
Быстро, кому сказала, ешь этот суп и кашу!
С этой ужасной Таней ты не пойдешь гулять.
Двойка по языку? Пять почему у Маши?
В угол и на горох. Вырядилась как блядь.
Что, день рожденья у Кости из параллели?
Ты туда не пойдешь. Ни слова чтоб мне о нем.
От телевизора извилины заболели?
Мало тебя пороли дедушкиным ремнем.
Парень? Какой еще парень в твои семнадцать?
В девять как штык домой. Сбавь свой сварливый тон.
Оля не знает, как с мальчиками общаться.
Ей по душе Антон. Не нравится маме он.
В смысле на выпускной? В смысле двадцать четыре?
За руку и со мной. В бабушкином платке.
Я тебя ото всех просто запру в квартире,
буковкой на листке, кляксой в чистовике.
Замуж тебе пора. Ну, так оно и видно:
неряхи такой еще не видывал белый свет!
Внуков уже хочу. Оленька, мне обидно,
у всех уже двое-трое, ты одна - пустоцвет...
В смысле тебе совсем я не давала детства?
Мама умней! Я просто хотела тебе помочь!
Хочешь, как Таня, быть? Хочешь, как блядь, одеться?
Ну и катись из дома, больше ты мне не дочь.
Медленно катится солнышко над домами.
Светит, не грея Олю. Оля внутри мертва.
Оля кричит в могилу авторитарной мамы
и возвращает ей сказанные слова.

([club33426079|Стефания Данилова])