Статистика ВК сообщества "Уездный город N"

Алексей Дидуров
// Неделя. – 1994. – № 37.
=========================================
Жизнь берет свое. Погребенные в безвестности прорастают по природному закону круговорота истины в природе. И вот уже, воздав должное художникам, замученным и заживо погребенным в сталинщину, наулыбавшись при вручении профкомовских букетов шестидесятникам, уцелевшим за бугром, куда удалось не только смотаться когда-то, но откуда нынче им удалось вернуться на побывку в отчие края, писчая общественность сподобилась наконец признавать мертвых, убитых (самоубийством в том числе) моих ровесников, моих соавторов по жизни, моих друзей по творческому поколению середины 70-х – начала 80-х годов. Очередь дошла. Нашенская, архитипичная – кто талантливей других, тот дальше всех от начала поминального списка. Вот и рок-барда Сашу Башлачева решено вернуть в жизнь, из которой он сам ушел в 1988 году.

Я написал вот это «сам ушел» – и оторопь взяла: чтобы поэт, воплощенное восхищение красотой жизни, красотой во всех ее ипостасях, сконцентрированных в поэтическом слове, олицетворенное жизнелюбие, без которого песня не родится у барда, – чтобы «сам ушел» из мира людей такой человек, надо очень ему «помочь», надо кому-то сильно постараться направить поэта на предел бытия. Такие нашлись. У нас таких всегда хватало.

Кому еще не понятно из знающих историю, что Россия – спецстрана, месторождение больших художников, отдающихся на пытки и пагубу могущественным у нас мелким людишкам и всесильным здесь мелочам.

...Он появился у меня в коммуналке на Столешниковом за год с лишним до переломного, взрывного 1985-го. Позвонил Артем Троицкий, тогдашний главный акушер отечественного рока: «Хочу привезти к тебе феноменального парня, из Череповца, он знает твои песни, хочет показать свои». Услышав песни Башлачева, я понял, что нужно что-то делать. Обзвонил с Темой всех знакомых на радио и на «телеке», все квартирные тусовки – и с организацией домашних концертов долго не задержались. С масс-медиа все оказалось сложнее. Сегодня, читая мемуарные статьи мэтров, принимавших тогда Сашу в музредакциях и журналах, и удивляясь количеству превосходных степеней и величального пафоса в их оценках башлачевского творчества, я вспоминаю белое, от гнева и душевной боли Сашино лицо и наивно округленные глаза подростка-перестарка с немым вопросом, на который я давал ответ банальный и бесполезный: «Саша, они тебя просто боятся, ведь если они позволят джинну Башлачеву вырваться из бутылки, им самим придется собирать на пропитание бутылки по подъездам, поскольку ты тогда подымешь планку художественного качества на такую высоту, какую ни им самим, ни им подобным не взять». Саша хрипло похохатывал – голос был перманентно сорван на бесчисленных, бесконечных выступлениях по столичным тусовкам.

Метафора с собиранием бутылок срабатывала лекарственно, так как мы с Сашей частенько именно этим популярным в нашем кругу видом трудовой деятельности снискивали хлеб насущный в его заезды ко мне с вокзала или с квартирных концертов.

Лишь потом я понял, что любое лекарство нужно менять со временем, ибо человек к нему привыкает, и оно перестает лечить. Тем более такое слабое, как дружеское слово. Тем более при таких сильных болях, как душевные. И более всего – при попытках лечить словом мастеров оного... Господи, он же сам делал со словом, что хотел!


Корчились от боли без огня и хлеба.
Вытоптали поле, засевая небо.
Хоровод приказов. Петли на осинах.
А поверх алмазов – зыбкая трясина.
Четыре каскада рифмовки на четыре строки (иной кормушечный пиит и на стандартные два не тянет). Напряженная многострунная звукопись, о содержании обжигающем я уже не говорю – после концертов Саши люди ощущали себя опаленными духовной лавой его мира.

Но не хочу говорить о строчках Башлачева литературоведчески. Я люблю его Музу. Я люблю его поэзию, как любят женщину. Поэзия Башлачева любит меня тоже. Иначе почему меня окатывает сладкий озноб тоски и счастья вот от этой поэтической кардиограммы:


Осень. Ягоды губ с ядом.
Осень. Твой похотливый труп рядом.
Все мои песни июля и августа осенью сожжены.
Она так ревнива в роли моей жены.

Высокий лирик, Башлачев авантюрно пилотирует Пегаса, наждачно приземляет крылатость, нагружает реалиями любой полет, не умея и не любя парить «порожняком» в высях над кронами осеннего (в душе) ландшафта:


И у нас превращается в квас пиво.
Сонные дамы смотрят лениво щелками глаз.
Им теперь незачем нравиться нам.
И, прогулявшись, сам
Я насчитал десять небритых дам.

Вот за эту эквилибристичность, плейбойство, неприятие положенных и милых сердцу чиновника от искусства пафоса, эмоциональной нормативности и плакатности Сашу к аудитории тоже, как и за тематику, не пускали. Зная, что без простора для самоотдачи и самораздачи талант дряхлеет, крылья сковываются гиподинамией и отложениями. Так погибают царь неба, и царь леса, и царь степи в зоопарке – как царь природы в застенке, особенно если стены крепки, но прозрачны и неощутимы. Так тонут в студне. В болоте. В дерьме. В концлагере на миллионы заключенных, над которыми даже звезды бессменны, как часовые и надзиратели, а солнце кажется уже просто дневным прожектором. В таком лагере переезжать из города в город глупо, как переходить из барака в барак. Везде ведь одно и то же.

Он бежал из Череповца в Москву. Потом из Москвы в Питер. Потом из Питера в смерть.

Удивительно хорошо налажено у нас дело прописки в истории нашей культуры с заполнением графы «когда» одним из самых лакомых для русского артикуляционного аппарата словом «посмертно». Преступность, воспринимающаяся уже как исконная черта самобытности.

Когда Саша был жив, я несколько раз пересказывал ему свой разговор с Окуджавой, в конце которого Булат Шалвович сказал: «Леша, у Вас будет опубликовано все, нужно только до этого постараться дожить». Для того, чтобы было опубликовано, Саша однажды до глубокой ночи переписывал мне в тетрадку свои песни. Я обещал, что буду стараться, буду предлагать. Накануне вышла моя статья о рок-песне в самой читаемой и массовотиражной молодежной газете, где я сумел отстоять при сокращении строки о нем, хотя тамошние «знатоки» пожимали плечами и напирали на то, что Башлачева никто не знает, если уж не знают они. Это начало 1987 года. Жить Саше оставалось год без нескольких дней. Со дня его гибели прошло почти шесть лет. Раньше у нас советовали ждать обещанного три года. Сегодня все цены выросли. Особенно на настоящее. Вот они передо мной – песни из давней тетрадки. Листы пожелтели. Строки читать все трудней – из-за рези в глазах.

Людям, безусловно, свойственно по-особому воспринимать круглые даты, что, в конце-концов, не так уж и плохо, и для этого насыщенного событиями времени нормально. Сегодня одна из именно таких дат. Ровно 30 лет как не стало Михаила "Майка" Науменко, и даже нет смысла объяснять кто это такой, если вы ,вдруг, читаете это и не поймёте о ком я . Сегодня, как бы мне не хотелось, у меня не получилось посетить могилу Майка на Волковском кладбище, так уж вышло. Хотя хотя бы раз год я стараюсь в этом место побыть. Нет даже времени, увы, написать какой-то связный текст о Майке. Я это сделаю в другой раз, и не будет этого рокового контекста, и от этого будет только лучше. Ниже текст Ильи Смирнова 1992 года, самый лучший текст о Майке, что я читал. Он эмоциональный , откровенный...словом текст о Майке из 1992 года. Рекомендую.

Слушайте Майка, слушайте "Зоопарк". Песни все доступны. Вместо записей к этому посты я прикреплю одно из первых своих интервью, это даже и не интервью, а просто беседа ( абсолютно без купюр, строго не судите, записано в 2013 году) в день знакомства с Александром Петровичем Донских, который хорошо знал Майка, играл вместе с ним и не раз исполнял песни Майка. Подозреваю, что многим из вас это будет небезынтересно.

==============================
Илья Смирнов. МАЙК.
Юность, N1, 1992
==============================
Совсем недавно под тошнотворные звуки новой советской эстрады мы проводили славное ВРЕМЯ КОЛОКОЛЬЧИКОВ. И вот один за другим уходят его герои. Майк. Но Майка невозможно понять вне той культуры, которую он создавал и которую ненадолго пережил. Русский рок 80-х не был ни провинциальной вариацией на тему англосаксонского, ни "молодежной модой", ни "легкой музыкой". Если бы это было так, о нем не стоило бы сегодня вспоминать - переводить дефицитную бумагу. Что же это было на самом деле? Причудливый феномен в непредсказуемой империи на стыке Востока и Запада, современная техника, средневековая организационная структура, социальная оппозиция... и главное: в начале 80-х в питерских коммуналках наконец соединились интернациональная рок-культура и бардовская традиция, последнее воплощение российской культуры Слова. Ключевой образ "времени колокольчиков" - ПОЭТ С ГИТАРОЙ. Образ чрезвычайно архаичный - помните Гомера и древнерусских гусляров? - но единственно возможный в условиях, когда свободное живое слово отделено от печатного станка.

Все ведущие рок-музыканты 80-х имели "параллельно" электрической акустическую программу для "бардовских" концертов. Виноват - как раз наоборот: электрической программы могло не быть (нет инструментов, нет репетиционной базы, просто разогнали группу, как АКВАРИУМ после фестиваля "Весенние ритмы", Тбилиси-80, или пересажали музыкантов - как ВОСКРЕСЕНИЕ при Андропове). Но гитару-то всегда можно одолжить у соседей. Вот почему, например, КИНО из первых десяти своих концертов в Москве, дай Бог, два отыграли в "полуэлектрическом" варианте, когда бас воткнут в какую-то дискотечную колонку.

ЗООПАРКУ повезло больше. Их сольный дебют в столице имел место в роскошном дворце культуры "Москворечье" на аппаратуре кого-то из филармонических боссов. А за час до начала "подпольные менеджеры" - ребята из студенческого клуба МИФИ "Рокуэлл Кент" - упоили замдиректора до такого состояния, что он вряд ли отличил бы Майка от Дина Рида. Любопытна реакция неофициальных лиц на этот дебют. Музыканты из богатой столичной синтезаторной команды, старавшейся как можно точнее имитировать презираемый Майком СПЕЙС, отнеслись с таким же презрением к самому Майку. "Приехал уголовник из Питера и пел два часа под видом рок-музыки блатные песни". Отрицательное отношение разделило не менее трети публики, причем недовольны они были, как правило, МУЗЫКОЙ ("примитивно", "однообразно") *. Позицию тех, кому концерт понравился, лучше всего выразил интеллигентный человек совсем непанковского возраста, годившийся Майку в отцы: "Ты дрянь" - это же замечательное лирическое стихотворение!"

Как мало, по существу, меняется мир, несмотря на все политкатаклизмы. Газета, которая возглавляла травлю русского рока восемь лет назад, теперь, желая похвалить Майка в некрологе, называет его "Орфеем кайфа, стёба и секса". Лучше бы уж дальше разоблачали. Хотя, если вдуматься, и тогда, и сейчас они писали про рокеров примерно одно и то же: "проповедь алкоголической темы", неприкрытого хамства, хулиганства" (Ю. Филинов, "Барбаросса рок-н-ролла", 1984).

А между тем Майк был просто поэтом. Поэтом, которого каждый вправе воспринимать в меру собственной образованности. На мой взгляд, "Сладкая Н" или "Ночь нежна..." имеют такое же отношение к "кайфу, стебу и сексу", как "Каменный гость" А. С. Пушкина. "Пригородный блюз" при всех своих бытовых реалиях - не просто зарисовки с натуры, но высокая трагедия. Пир во время чумы.

Двадцать лет - как бред,
Двадцать бед - один ответ...

Думаю, что во владении Словом Майк не знал себе равных среди рок-музыкантов обеих столиц. Бесспорно его влияние на раннего Башлачева.

Насколько сам Майк воспринимал себя как поэта? Когда как. Его автобиография, опубликованная в журнале "Ухо" (1982, N 1), выдержана в стиле западных музыкальных журналов. Ему, как и его другу БГ, импонировал образ "посла рок-н-ролла в неритмичной стране", культуртрегера, который знакомит темный народ с М. Боланом и классическим рок-н-роллом так же грамотно, как БГ знакомил нас с Д. Моррисоном, первые бит-группы 60-х - с БИТЛЗ, а еще раньше - Петр I с европейскими воинскими уставами. ЗООПАРК начинался с танцплощадки и никогда этого не стеснялся. В Зеленограде, где для питерских звезд была арендована местная "стекляшка", они за пару часов исчерпали свою оригинальную программу и до глубокой ночи развлекали студенчество английскими рок-н-роллами: "танцуют все". Но, с другой стороны, - слушайте:

Я пишу стихи всю ночь напролет,
Зная наперед, что их никто не прочтет.

Тот же Майк. "На второй мировой поэзии признан годным и рядовым" - Башлачев. "Вся власть поэтам" на форменных футболках ДДТ и признание Шевчука: "Мой рабочий инструмент - стол". Нужны еще доказательства? Майк был трагическим поэтом и веселым музыкантом.

И вообще легким в общении, компанейским человеком, вовсе не подверженным профессиональной болезни рок-музыкантов - нарциссизму. С ним приятно было ходить в разведку. Я не шучу. Когда за полчаса до начала его концерта в подмосковный Троицк прибыла карательная бригада ГБ и милиции, Майк как ни в чем не бывало обратился к унылой толпе у дверей ДК: "Что скучаете? Пошли в лес - песенки попоем!" И пел на поляне под гитару. Подходили и товарищи в штатском. Спустя год, допрашивая главного художника журнала "Ухо" Юрия Непахарева, один из них будет с явным удовольствием декламировать Майка...

Помню, генерал Калугин (тогдашний зам. начальника ленинградского УКГБ) рассказал о том, кто и зачем санкционировал создание рок-клуба на ул. Рубинштейна ("Комсомольская правда" от 20.06.90) - впрочем, мы и без него догадывались. Правда, поначалу официальная функция резервации для музыкантов и витрины для доверчивых иностранцев не афишировались. Но с приходом к власти Ю. В. Андропова зазвучал старый сталинский мотив. Причем чтобы компетентным органам самим не пачкаться, решения о запрете на выступления той или иной группы принимали свои же "братки" из руководства рок-клуба. А прятаться от "своих" было куда тяжелее, чем от милиционеров.

Когда запретили ЗООПАРК, мы с Майком долго соображали, как обмануть "братков"-меценатов и в то же время не погубить группу окончательно. Наконец додумались до акробатического трюка: Майк приезжает в Москву, репетирует свою программу с московской группой ДК, имеющей некоторый ресторанно-филармонический опыт быстрого освоения новых песен, и дает концерт с ними же в качестве аккомпанирующего состава. В случае "винта" это будет сольное выступление Михаила Науменко, а группа ЗООПАРК ни при чем. Концерт проходил на Троицу 1983 года в зале опорного пункта охраны порядка. Потом за стаканом своего любимого кубинского тростникового напитка (почему-то Майк доверчиво соглашался считать эту самогонку "ромом" - "ром и пепси-кола, ром и пепси-кола - это все, что нужно звезде рок-н-ролла") он выдаст характеристики московским коллегам: уважительную гитаристу ДК Дмитрию Яншину и совсем наоборот - барабанщику, которого я здесь не хочу называть по имени, потому что позже этот барабанщик променял свою группу на общество "Память" и даже получил какую-то премию от журнала "Молодая гвардия". Гость оказался куда прозорливее хозяев.

Но гостю нужно было возвращаться домой - к своим "разбитым тарелкам" и "увядшим цветам". А нам - считать собственные потери. В самом начале нового, 84-го года был арестован постоянный бескорыстный московский импресарио ЗООПАРКА Володя Литовка из МИФИ. После ареста Жанны Агузаровой (прямо на сцене) концертная деятельность в Москве практически прекратилась. Пытаясь понять, насколько возможно ее возобновление с помощью "импорта" из Питера, мы с Ю. Непахаревым, соблюдая все меры конспирации, отправились к Майку на Боровую - в его знаменитую коммуналку ("система коридорная, на тридцать восемь комнаток всего одна уборная...") в доме, не ремонтированном со времен Николая II. Лидер ЗООПАРКА был необычно мрачен. Он честно объяснил нам, что происходит: что к каждой серьезной группе приставлен "куратор", что все обращения в рок-клуб поступают в два адреса и что самое лучшее для нас - на время забыть о существовании на северо-западе СССР г. Ленинграда.

Пожалуй, никогда еще мы не испытывали такого гнетущего чувства, как в тот вечер, ожидая поезда на Московском вокзале. А Майку предстояло во всем этом жить, писать песни и исполнять их на закрытых концертах в рок-резервации для "оттяга" тусовщиков, гордых уже тем, что они допущены на тусовку, закрытую для "простонародья". Участвовать в фестивалях, где "компетентные жюри" присуждали первые места не АКВАРИУМУ и ЗООПАРКУ, а ансамблям МОДЕЛЬ и МАНУФАКТУРА. Такой "мажорный рок-н-ролл"...

Майк был на десять голов выше всякой тусовки и так же не вписывался в нее, как Пастернак в Союз писателей, а академик С. Б. Веселовский в "советскую историческую науку". Но он оказался слишком прочно привязан к чужой колеснице. Человеку легче поменять кожу, чем референтную группу. И этот безжалостный закон, наверное, сыграл свою роль и в творческой, и в человеческой судьбе одного из самых ярких талантов русского рока.

Позже, когда Горбачев сломал стену, на фестивале в Подольске тысячные толпы стоя слушали Майка, а он, помолодевший на десять лет, играл им те же старые рок-н-роллы, что и в зеленоградской "стекляшке". Насколько же нас стало больше! В тот сентябрьский день 1987 года ни один человек из толпы не усомнился бы в победе. Но всего через год стало ясно, что "Советский Вудсток" в отличие от первого, несоветского, отметил не рассвет, а закат.

Скрип пера по бумаге, как предсмертный хрип,
Мой брат был героем, но он тоже погиб.

Майк никогда не занимался политикой и подчеркнуто избегал ее в песнях (в отличие даже от Гребенщикова, не говоря уже о НАУТИЛУСЕ, Башлачеве, ДДТ). Но он бросил вызов системе - тем, что был талантлив и честен, пел не для "бабок" и карьеры.

Он чуть не победил. И его больше нет. И некому принять его наследство, потому что Саша Башлачев и Сашина ученица Яна Дягилева ушли еще раньше. Подрастает поколение, которому имя Михаила Науменко ничего не говорит, для которого отечественный рок олицетворяет в лучшем случае Малинин. То бессмысленное и непобедимое "нечто" ("The thing" из фильма Д. Карпентера), которое разгоняло концерты ЗООПАРКА, чтобы посторонние звуки не вклинивались в бодрый напев "Любовь, комсомол и весна", - оно по-прежнему правит бал, меняя обличья, ритмы и цвета знамен. Все в порядке...

Слушайте МАЙКА, МИХАИЛА НАУМЕНКО.

Антропология "А.Башлачёв" (17.02.98.)

Анастасия Рахлина, Егор Башлачёв, Екатерина Козлова в передаче Д.Диброва.

Что такое "Сайгон"? (1988)
Наталья Урвачёва

Телефильм 1988 года в популярном цикле программ Ленинградского телевидения периода Перестройки "Пятое колесо". Первое открытие в публичном пространстве темы второй (нонконформистской) культуры и кафе "Сайгон". Текст за кадром читает режиссёр Николай Беляк. В фильме за кадром звучат стихи: Владимира Эрля ( в его исполнении), Олега Охапкина (в его исполнении), Петра Брандта (в его исполнении), Евгения Вензеля (в исполнении Николая Беляка). В роли петербургского гражданина был завсегдатай "Сайгона" Виктор Колесников, в роли реалиста Андрюс Венцлова.

Татьяна Ковалькова: "Идея фильма родилась в период написания мною диплома на факультете журналистики ЛГУ(1987-1988). Я занималась ленинградским и московским Самиздатом, новыми неформальными объединениями периода Перестройки. В одном из них - "Совете по экологии культуры" при Фонде культуры была активным участником, за что была с позором выгнана из комсомола. С героями фильма меня познакомил режиссёр Николай Беляк, которого я знала по совместным акциям его Интерьерного театра и группы "Спасения", занимающейся спасением исторически важных домов Петербурга: Дельвига, Державина, гостиницы "Англетер" и многих других".

Александр Липницкий — известный культуролог, журналист, телеведущий, один из основателей группы «Звуки Му». Свидетель творческого и жизненного пути Виктора Цоя и музыкантов группы «Кино», Сергея Курехина, Жанны Агузаровой, музыкантов группы «Аквариум», Константина Кинчева, Майка Науменко, множества других авторов-исполнителей, поэтов и художников. В 80-х годах на его даче в подмосковном поселке Николина Гора проходили выступления (в том числе дебютные) персонажей советского андеграунда, ставших впоследствии легендами так называемого русского рока.

Интервью с Александром Липницким — об этих легендарных личностях, о тех, кому задать вопросы лично уже невозможно; о духовности в творчестве Виктора Цоя и Александра Башлачева, о равнозначности для здоровья психиатра и стоматолога, а также о том, почему русский рок проиграл конкуренцию Западу.

***

— Александр Давидович, у Виктора Цоя есть совершенно христианская пасхальная песня «Апрель»: «Он придет и приведет за собой весну и рассеет серых туч войска, а когда мы все посмотрим в глаза Его, на нас из глаз Его посмотрит тоска…И когда мы все посмотрим в глаза Его, то увидим в тех глазах Солнца свет». Откуда такие строки у некрещенного молодого советского человека, наполовину корейца?

— Дело в том, что человек, в какую бы эпоху он ни жил, не является существом, взятым из ниоткуда. В нем, безусловно, отражаются в той или иной степени все этапы развития цивилизации. Хотя, с другой стороны, пример Маугли свидетельствует о том, что при попадании человека в дикую невежественную среду, животворные нити истории, духовности, культуры могут быть обрублены. Этим и страшно невежество или насаждение невежества властями той или иной страны в ту или иную эпоху. Так делали большевики, так делал Сталин, так делали отцы «Третьего рейха» в Германии, которым удалось культурнейшую нацию Европы превратить в стадо убийц…

К счастью, мы с Цоем росли уже в «вегетарианскую эпоху», как говорила Анна Ахматова, когда идеалы военного коммунизма и специфические большевицкие методы формирования личности были размыты. Меня часто обвиняют в том, что я все время все обобщаю. Однако в древности умение обобщать являлось главным признаком мыслящего человека. Многие любящие прямые ходы в разговоре не понимают этого.

Я научился обобщать и сейчас делаю это в связи с Вашим вопросом: Цой сумел вовремя попасть в правильную компанию, к более развитым товарищам. Например, он дружил с Андреем Пановым, лидером группы «Автоматические Удовлетворители». Тот был ненамного старше, но из гораздо более культурной среды Петербурга. Его отец был из «революционных недобитков», скажем так. И Цой, оказавшись смышленым парнем, учился у всех. Дальше это уже были Борис Гребенщиков, группа «Аквариум», Сергей Курехин, поэты, художники: Тимур Новиков, Георгий Гурьянов, он же барабанщик группы «Кино» — они происходили из очень культурных семей.
Цой все очень хорошо впитывал, поэтому не надо удивляться, что он написал трагические вечные строфы, будучи очень молодым. Кроме того, познакомившись с Гребенщиковым, он получил от него большой заряд христианской и буддийской мудрости, потому что Борис всегда интересовался мировыми религиями и обладал большими познаниями в этой области. Но напрямую я это не связываю. Талантливый человек тем и отличается, что его посещают пророческие видения, озарения. Часто происходит, что человек, создавший выдающиеся произведения, при личном общении разочаровывает. Потому что, казалось бы, откуда вдруг взялись в молодом, простом и не шибко образованном парне такие шедевры духа. Так было до Цоя и будет после.

Господа, поскольку это сообщество насквозь некоммерческое, мне совершенно всё равно какими путями вы здесь оказались и какими мотивами руководствуетесь для написания в комментариях оскорблений в адрес друг друга. Не от ранимости души я прошу вас воздержатся от подобного, но я всё-таки зачастую это просматриваю и считаю уместным напомнить, что администратором не будет не удалено ни одного комментария, что бы вы из себя не извергли. Всё, что вы насрали будет вонять вами, убирать за вами никто не будет. Помните об этом, соотечественники и прочие сочувствующие, и если вы обуяны безумием, по возможности, не информируйте нас об этом. И удаляйтесь на здоровье, кстати.

ЛИЦА \ Дмитрий Ревякин (2010)

В гостях у Сергея Томаша музыкант Дмитрий Ревякин. Он рассказывает о своих героях: поэте Велимире Хлебникове, бароне Унгерн-Штернберге и музыканте Александре Башлачеве.

Статья об Александре Давидовиче Липницком в июньском Татлере

Самое сильное впечатление фестиваля — "Джунгли". Настоящего инструментального рока у нас никогда не было. Я не могу отнести к нему виртуозную "фоновую музыку", обожаемую коммерческими джазменами и студентами музыкальных училищ. "Джунгли" заполнили этот зияющий пробел, и как! С тех пор как я услышал его в тот фестивальный день, Андрей Отряскин занимает первое место в моем списке лучших советских рок-гитаристов. Он использовал самодельную гитару с максимально выведенным флэнже-ром и извлекал самые невероятные звуки, играя ритм, соло и "шумовые" партии одновременно. Стилистически это был неистовый фри-фанк с неожиданными атональными поворотами и взрывным ритмом. Я помню, меня это так завело, что я заорал коллегам по жюри: "Это лучшая музыка в Ленинграде со времен Шостаковича!" Потом, за кулисами, Отряскин сказал, что работает дворником в консерватории. Впрочем, это было нормально. "Джунгли" показали рок-клубу, что такое настоящая бескомпромиссная музыка… К сожалению, они так и остались в одиночестве: модные английские пластинки воздействовали все-таки сильнее.
Кстати говоря, новым важнейшим фактором "западного влияния" стало видео. Вначале видеомагнитофоны были уделом элиты, но постепенно жуткие цены падали, видеодек становилось все больше, и бедные музыканты тоже получили к ним доступ. У более богатых приятелей или даже покупая аппаратуру в складчину. Видео повсюду заметно умерило домашнее веселье: вместо застолья и танцев все гости усаживались к монитору и молча начинали смотреть. Как фактор престижа, видео отодвинуло на второй план "фирменные" пластинки, и из-за этого их стали привозить меньше. Разумеется, все эти мелкие неприятности возмещались самим фактом наличия видеоинформации. Мы смогли увидеть "в движении" то, что до сих пор только слушали и про что читали. Видео здорово раздвинуло сознание музыкантов и, естественно, вдохновило их на новые трюки.
Первой советской рок-звездой видеостиля стал Костя Кинчев. Он жил в Москве, писал песни, но подходящих партнеров нашел только в Ленинграде в лице средней рок-клубовской группы "Алиса". Во главе с новым солистом "Алиса" наделала шуму в рок-клубе еще осенью и произвела, как и ожидалось, сенсацию на III городском фестивале в начале 1985 года. Костя, пластичный парень с выразительной мимикой, большим ртом и глазами навыкате, выглядел на сцене как гуттаперчевый демон. Он пугал и заклинал публику, простирая к ней руки в черных перчатках, стонал, шептал и агонизировал в стиле рэп. Но прежде всего он был призывно сексуален. Запретный плод, воспетый в словах мешковатым Майком, здесь представал в натуре. Как это ни странно, тексты "Алисы" не имели к сексу никакого отношения. Напротив, это была социальная сатира пополам с патетическим молодежным мессианством. Alter ego Кинчева был герой песни "Экспериментатор":
"Экспериментатор движения вверх-вниз
Видит простор, там где всем видна стена.
Он знает ответ, он уверен в идее,
Он в каждом процессе достигает дна".

Костя Кинчев не побоялся взвалить на себя роль "рупора поколения" и открывателя новых горизонтов. Он начисто отбросил двусмысленность и скрытую иронию, столь характерные для нашего рока, и взял на вооружение самые громкие слова и страстные призывы — все то, что наша недоверчивая публика привыкла издевательски называть словом "пафос". Плакатность его песен часто бывала сродни официальным комсомольским гимнам, но музыкальный и визуальный контекст, естественно, переводил их в иное измерение. И ребят это удивительно воодушевляло. Оказывается, рок-народ устал от собственной социальной ущербности и нуждается в лозунгах и лидерах. Песни назывались "Энергия", "Мое поколение", "Идет волна", "Мы вместе"…

Егор Летов
Интервью 24.05.1997
Ленинград, "Полигон"