В начале благословенных девяностых, каждая говорящая голова усвоила себе мантру «Главное, это не допустить гражданскую войну». Мы в то время были крайне сопливы, но с недоумением задавали друг другу вопрос «А почему это главное-то?». Волнения были таковы, что легко можно было люстрировать всю чекистскую и комсомольскую шайку, а там и о реституции речь завести и о всяческой реставрации.
Но от глупости ква-ква и от жадности.
И вот теперь мы имеем ту же самую гражданскую войну, только уже не красных с белыми, а красных с красно-зелеными. Увы. И не надо, ради Христа, красных совков называть русскими и тем более фашистами там, или националистами. Это всегда была вполне интернациональная сволочь, озабоченная только выживанием в хитрющих советских условиях. Национализм, в конце концов, занятие обывательское, респектабельное, сродни филателизму, аквариумизму и алкоголизму. Когда господин после дневных трудов и приятного ужина интересуется отечественной историей, исповедует веру отцов, читает местную литературу и пребывает в восторге от того, что по языку и месту жительства имеет ко всей этой благодати некоторое неявное отношение. Когда он начинает кидаться на людей иных национальных предпочтений, это уже не столько национализм, сколько уголовщина. Мы в своей жизни наблюдали сколько угодно мирных и благожелательных бесед между людьми разных религий, конфессий и крови. Мы, черт возьми, видели даже спортивных болельщиков, присутствие которых не вызывало сразу же острого желания эмигрировать из страны. Но уголовникам, чтобы бить морды, никакой повод и не нужен.
Если бы наш удивительный специальный оператор действительно был бы русским, он начал бы не с «денацификации» Украины, а с десоветизации и декоммунизации РФ. В меньшей, может быть, степени, но это же касается и Украины. Вместо того, чтобы говорить о том, что голодомор был организован маскалями против украинцев, следовало честно сказать, что это было сделано большевиками, не забывая при этом о голодоморе в Поволжье, на Кубани и в Казахстане, где жертв было гораздо больше. А после реституции, которую украинские комсомольцы боятся, как огня, лукичи и сами бы посыпались. Кроме того, следует помнить, что украинцы имели некоторые преференции, как представители национального меньшинства, и когда приходилось делать выбор между двумя мерзавцами русского и украинского происхождения, желающими вступить в ряды чеки, он делался чаще в пользу украинца. Из, условно говоря, пяти подписей, стоящих под довоенными и военными чекистскими бумагами, которые нам доводилось видеть, две будут еврейскими, две украинскими и одна русской. Впрочем, и одного Степана Саенки хватило бы, чтобы почувствовать причастность к общему позору. Сейчас приходится сражаться за Украину и парализованную Россию с зачумленными краснухой ордами.
У этой сволочи никогда не было национальности, как нет ее и сейчас. К Троцкому как-то пришли, как они наивно думали, соплеменники, чтобы обсудить какие-то еврейские дела, и еле ноги унесли, а может быть, что и не унесли, не помним теперь. Они не подозревали, что большевизм из кого угодно соделывает вурдалака без роду и племени.
Да, и никакой этот самопровозглашенный президент не сумасшедший. Хватит уже позорить сумасшедших этим мнимым родством. Нет, совки всегда в одной поре.
— Ах, сумасшедшие, они хотят отменить частную собственность!
— Ах, безумцы, они хотят набить чучело из своего Ленина!
— Ах, идиоты, они хотят обобществить жен и детей!
— Ах, недоумки, они хотят уничтожить религию!
И далее, далее, далее. Но все это они делали. Делали с той или иной степенью успеха, и идиотическим было только тупое упорство, но никак не методы.
Почему они ведут себя как разбойники? Потому что у Мракса и Крупского сказано, что капиталисты суть разбойники, а они старательно примеряли на себя личину успешных предпринимателей. Почему трон Святейшего Патриарха занимает внедренный чекист, а с амвона уже слышны благословения на убийства, к счастью, не со всякого? Потому что у Мракса и Крупского сказано, не помним на какой странице, что религия дурман для народа, метод порабощения и прочее. Почему в РФ нет суда? Потому что Крупский презирал буржуазное право и велел руководствоваться социалистической законностью, то есть сиюминутными хотелками. Почему не считаются с государственными границами? Потому что Крупский бубнил все что-то о тюрьме народов, а раз так, и мы хотим империи, то надобно организовать тюрьму. Почему, наконец, теперь и с украинской, и с красной стороны местные матушки призывают не брать пленных? Потому что и Мракс, и Крупский завещали своим адептам руководствоваться прежде всего экономической целесообразностью, а все прочее только имитировать до поры до времени. Можно долго продолжать. И поэтому мы настаиваем на том, что по-прежнему имеем дело именно с большевизмом, и декоммунизация, это то, что нам всем настоятельно показано.
Но даже безотносительно ко всем этим стародавним делам, измам и тому подобному, хотите быть как взрослые и мутузить кого и где настигните? Занимайтесь, но позаботьтесь же сначала о друзьях и союзниках и не выбирайте их в лепрозории и сумасшедшем доме. Сделайте так, чтобы любое ваше людоедство встречалось в мире более или менее лицемерным аплодисментом, и вперед. Это будет сложно, скорее всего невозможно, но у людоедов и вообще жизнь не сахар. Вы можете быть даже милыми, если не будете бросать слишком развратные взгляды из-под своих краснозвездных ушанок и не станете так уж сильно наморщивать лобики, они от этого кажутся еще более узкими, чем есть на самом деле. И товарищ Крупский восстал бы из своего саркофага и всех бы вас благословил.
Впрочем, теперь это уже и не важно, благословил бы или нет. Правительство любого политического вкуса, которое на ровном месте способно ввергнуть свою страну в Северную Корею, просто сообщает о своей некомпетентности и более ничего. Не говоря уже о правительстве задумывающимся о красной кнопке. Все-то у них, к слову сказать, красное. Но дурак, как известно, красному рад.
На первый взгляд, единственный плюс, это то, что 30-летние совки впадут наконец в СССР и вкусят его плодов. Дурацкий плюс. В общем, нет никаких плюсов. Но на второй, возможно, что Россия пробудится и очувствуется наконец от красной чумки.
Наших друзей, которые проплакали все это время, целуем в мокрые их очи, и тех, кто не плакал, тоже целуем и напоминаем: «Не бойся, малое стадо: яко благоизволи Отец ваш дати вам царство».
Да здравствует Россия, слава Украине и жыве Беларусь.
Украине, понятно, особая слава. А мы покуда, к вящему нашему позору, можем только стараться, по мере способностей, не ссаться под себя от страха. Может статься, что ни на что большее мы уже и не способны, и Киеву придется опять брать на себя обязанности матери городов русских, хоть технически Киев и «он».
PS Когда еще только первый выпуск «Старых песен о главном» вышел, райтер уже, как нам тогда показалось, загадочно сказал, что «павильон, где проходили съемки, следовало бы засыпать дустом вместе с певчими». Мы тогда подумали, что он просто советскую эстраду не любит.
PPS Паки и паки глаголю вамъ, яко, аще всѣ умолчатъ, столовая возопiетъ.
Понравился сайт?Поделись с друзьями!
Статистика ВК сообщества "Столовая №100"
5 279
511181-ое место по числу подписчиков
11.17%
16.27%
Графики роста подписчиков
Лучшие посты
Одна наша знакомая, женщина тридцати четырех лет, таящая в себе восемьдесят килограммов всякой красоты, совсем уже было решилась выйти замуж за кандидата исторических наук, но при этом ужасно волновалась. Все эти подробности нам известны потому, что мы в свое время наблюдали ее рождение и запомнили год, в столовой она случайно наступила на напольные весы, и мы обратили внимание на цифру, а про кандидата она сама рассказала нам, находясь в ужасном волнении. До того волновалась, что даже ходила к гомеопату, и гомеопат чистосердечно предложил ей не волноваться.
— Да не волнуйтесь же вы так, — сказал он, — что вы уж в самом-то деле.
Но она все равно продолжала волноваться, что осложнялось еще и приступами необъяснимой икоты. В общем, гомеопату пришлось с ней повозиться. Он учил ее задерживать дыхание и пить воду мелкими глотками. В конце концов, после долгих тренировок, она так мучительно икнула, что гомеопат только руками развел.
— Ох, доктор, — томно сказала она и подкатила глаза.
А нужно еще сказать, что от натуры она обладает совершенно неприличным голосом и манерой его производить. То есть сначала она как бы слегка выдыхает, потом произносит короткую фразу, и за всем тем в ее легких остается еще несколько углекислого газа, который продолжает исходить с известным шумом. А служит она в конторе, которая торгует тяжелой техникой для бурения и прочего такого, поэтому клиенты, звоня, чтобы порасспросить про цены и наличие, сначала думают, что каким-то чудом попали в секс по телефону, потом не знают, что и думать, после думают, мол, нет, идите к черту, все правильно мы попали, затем дуют в трубку и кричат «алё», а в конце концов приходят к заключению, что совершенно точно угодили в секс по телефону, и сердца их начинают колотиться чаще. И вот этим-то самым голосом она и сказала гомеопату: «Ох, доктор».
Гомеопат тоскливо посмотрел в окно и сказал строго, но вместе и как бы отечески:
— Я вам сейчас пропишу пилюли. В аптеке их, к сожалению, не сыскать, но зато я сам же вам их и отпущу. Вот они у меня тут, в шкафчике.
В ответ она икнула с жалобными интонациями.
— Ну-ну, возьмите же себя в руки, — сказал гомеопат. — Подумайте о своем будущем.
Она подумала о будущем, которое в виде кандидата исторических наук кручинилось, безуспешно выискивало разбросанные носки, с легким гудением таращилось в стенку, открывало и закрывало холодильник и вообще занималось всем тем, чем занимаются мужчины, оставшиеся без благодетельного участия женской руки. Подумала и опять икнула, но уже так, как икала мать Тереза, когда еще была жива и здорова. Как бы в смиренном примирении со своей святостью, но в тоже время и с некоторой грубоватой в ее отношении небрежностью, с какой лауреаты носят лауреатские медали на своих пижамах. Ну, дескать, святая, да. Вы, что ли, святых никогда не видывали?
На первый взгляд может показаться, что для судорожных сокращений диафрагмы это слишком сложная и выразительная гамма, но гомеопат сразу подумал: «Святая женщина!». И это, конечно, говорит не столько о гомеопатической чувствительности, сколько о той массе смыслов, которые при умелом обращении может передавать икота. Говорят, что в Амазонии, или же где-то в том районе, водится племя, которое даже и речь толком не удосужилось изобрести, а все там с утра до вечера только и делают, что икают и приговаривают: «Царица Преблагая, да что же это такое-то?». Благо, как говорят те же корреспонденты, что тамошняя земля изобилует всяким овощем, да и живут аборигены не слишком долго, поэтому не успевают достаточно все обдумать и остаются вполне счастливы. Поначалу-то пробовали еще изобретать речь, чтобы передавать с ее помощью всякие тонкие ощущения, но кончилось тем, что составили только одну фразу: «Всю-то жисть труждалася, а пеньзию так и не получила, да и где тут ее получить никто не знает, а только друг на дружку кивают и топинамбуры тырят». Надо было, конечно, начинать с чего-то попроще. Что-нибудь вроде «дай», «мама», «баба». Не следовало так сразу огорошивать. Поэтому неудивительно, что с речью у них не задалось, хотя и все, казалось бы, для этого было.
Словом, наша знакомая тридцатичетырехлетняя дамочка, вполне обучившись удерживать свое двусмысленное дыхание, купила в магазине бутылку воды без газа и отправилась в Столовую №100.
А в это время в Столовой №100 происходила обыкновенная в тех краях пьеса. То есть действия, явления и акты.
Райтер. Поправляет перед зеркалом новый серебряный жилет, расшитый золотыми персидскими огурцами, разглаживает его на своем животе, одергивает и прищелкивает при этом языком. В углу, на сундуке, сидит старая нянька, которую он нанял из поэтической ревности, и вяжет носок. Кажется, впрочем, что не столько вяжет, сколько имитирует это занятие.
Нянька. Вот и зачем, спрашивается, жилет?
Райтер. Ты что это, старушка, бѣлены, что ли, наѣлась? Какъ это такъ «зачѣмъ жилетъ»?
Нянька. Пузо в нем только клином торчит, а больше никакой прибыли. В спортзал вам давно пора.
Райтер (Втягивает живот, раздувая при этом щеки и с шумом выдыхая). Спортзалъ! О-ля-ля! Я слишкомъ молодъ для такого дѣла. Спортзалъ показанъ родившимся подъ злою звѣздою, которымъ нужны тѣлесныя улучшенiя. У меня же, хвала Дiонису, все въ порядкѣ.
Явление второе. Те же, мальчик Матфей входит в русской рубашке, босой и без штанов.
Матфей. Там дама к вашей милости пришли.
Райтер (оборачиваясь к няньке). О! Дама! А ты еще говоришь «зачѣмъ жилетъ». (Матфею) Проси. Впрочемъ, подай-ка прежде брошь въ видѣ розоваго бутона, что на туалетномъ столикѣ лежитъ.
Матфей. На столе, что ли?
Райтер. Пошевеливайся. Что за медлительный ребенокъ! (Укрепляет брошь на левой стороне груди, капает на себя сверху каплей какой-то пахучей жидкости и пристально смотрит на Матфея, который оглушительно чихает). Будь здоровъ, маленькiй негодяй. Проси, проси.
Дама ступает в райтерову келью из-за кулис и закрывает за собой дверь, совершенно, таким образом, сокрыв внутренность келии от наших взглядов. Мы некоторое время прислушиваемся из-за двери, покашливаем и шаркаем ногами, но потом с решительностью дуэньи, заботам которой препоручили наблюдение за нравственностью инфанты, открываем дверь, проходим внутрь и с каменными лицами садимся на сундук, потеснив при этом няньку, чем вызываем нестройный аплодисмент из зрительного зала.
Дама к этому времени уже сидит на стуле, икает и не поднимая головы смотрит снизу вверх на райтера, имея, конечно, вид великомученицы с католической иконы, а райтер лорнирует ее в упор и тычет в лоб пальцем.
Райтер. Что же, голова, какъ кажется, покуда тверда. Вотъ, дамы и господа, бѣдняжка только рѣшила выйти замужъ за кандидата историческихъ наукъ, а уже какое мученичество принимаетъ. То ли еще будетъ, сударыня.
Дама. (Испуганно икает)
Райтер. Ну-ну, можетъ быть, что и не будетъ. (В сторону) Конечно же будетъ, даже не сомнѣвайтесь. (Даме) Какова же тема диссертацiи сего смертнаго?
Дама. (Пожимает плечами)
Райтер. Те-те-те… Скажите на милость. А между тѣмъ, это очень важно. Къ примѣру, если онъ склоненъ въ одномъ предложенiи употреблять нацизмы съ коммунизмами, то это дальняя дорога и казенный домъ, а если тема, къ примѣру, «Комсомольское движенiе въ Нижнемъ Поволжьѣ въ тридцатыхъ годахъ двадцатаго вѣка», то это означаетъ, что ему уже помирать пора и къ супружескому дѣлу его не пристроишь.
Внезапно прямо из зрительного зала на сцену выступает завхоз с огромным телефоном, из которого глядит электрический директор.
Завхоз. Вот он, ваше электричество, я его сразу опознал по глупому жилету. Он самый и есть. Не хочет продолжение про полюсы писать и устраивает буффонаду с привлечением посторонних женщин без санитарной книжки.
Директор. А ну-ка прекратить устраивать пьесу из производственного процесса!
— Кто написал в меню «винегреческий салат»?
— Что такое?
— Я тебе покажу «что такое»! Кто, спрашиваю, написал «винегреческий салат»?
— А какъ надо-то? «Винегрецкiй»?
— Надо «винегрет-т-ский», тьфу-ты, винегрет надо просто!
— Больно ужъ у васъ все просто, какъ я погляжу.
— Кто няньку завел? Взять ее! Сослать на кухню картошки чистить!
Нянька поднимается, судорожно прижимая к груди свое липовое вязание, и изумленно смотрит на райтера, на что тот разводит руками.
— Завхоз!
— Я, ваша индуктивность.
— Отрубить ему голову!
— Ой!
— Лови его!
— За ноги хватай! И няньку держите! По башке бы ей надавать!
— Спасите!
Все в ужасном смятении, дружно и энергично разбегаются по рабочим местам. Зрители некоторое время сидят в ожидании театральных чудес, но постепенно начинают покашливать, переговариваться и совершенно расходятся по своим делам, вполголоса ругая постановку. Свет гаснет, и на сцене сидит только дама, икает и крестится. Наконец и она поднимается, идет за кулисы, где натыкается на что-то, что громко падает, и снова икает. Слышится ее приглушенный кулисами голос: «Царица Преблагая, да что же это такое-то?». Занавес опускается сам собой, без участия рабочих сцены, которых в Столовой №100 никогда и не было. Где-то во тьме внешней кандидат исторических наук размышляет о предстоящей женитьбе: «Галстуком надо будет у Сидорова одолжиться. Без галстука какая же женитьба?». Затем с легким гудением принимается таращиться в стену.
Явление последнее (вовсе не обязательное). Все трудятся во имя идеи общественного пропитания и поют пиратские песни. Входит наша знакомая женщина тридцати четырех лет, которая только еще дошла до Столовой №100.
Наша знакомая. Здрасти, я к райтеру, чтобы посоветоваться об одном волнительном деле.
Из-за кулис слышится электрический голос директора: «Не столовая, а проходной двор».
Немая сцена.
— Да не волнуйтесь же вы так, — сказал он, — что вы уж в самом-то деле.
Но она все равно продолжала волноваться, что осложнялось еще и приступами необъяснимой икоты. В общем, гомеопату пришлось с ней повозиться. Он учил ее задерживать дыхание и пить воду мелкими глотками. В конце концов, после долгих тренировок, она так мучительно икнула, что гомеопат только руками развел.
— Ох, доктор, — томно сказала она и подкатила глаза.
А нужно еще сказать, что от натуры она обладает совершенно неприличным голосом и манерой его производить. То есть сначала она как бы слегка выдыхает, потом произносит короткую фразу, и за всем тем в ее легких остается еще несколько углекислого газа, который продолжает исходить с известным шумом. А служит она в конторе, которая торгует тяжелой техникой для бурения и прочего такого, поэтому клиенты, звоня, чтобы порасспросить про цены и наличие, сначала думают, что каким-то чудом попали в секс по телефону, потом не знают, что и думать, после думают, мол, нет, идите к черту, все правильно мы попали, затем дуют в трубку и кричат «алё», а в конце концов приходят к заключению, что совершенно точно угодили в секс по телефону, и сердца их начинают колотиться чаще. И вот этим-то самым голосом она и сказала гомеопату: «Ох, доктор».
Гомеопат тоскливо посмотрел в окно и сказал строго, но вместе и как бы отечески:
— Я вам сейчас пропишу пилюли. В аптеке их, к сожалению, не сыскать, но зато я сам же вам их и отпущу. Вот они у меня тут, в шкафчике.
В ответ она икнула с жалобными интонациями.
— Ну-ну, возьмите же себя в руки, — сказал гомеопат. — Подумайте о своем будущем.
Она подумала о будущем, которое в виде кандидата исторических наук кручинилось, безуспешно выискивало разбросанные носки, с легким гудением таращилось в стенку, открывало и закрывало холодильник и вообще занималось всем тем, чем занимаются мужчины, оставшиеся без благодетельного участия женской руки. Подумала и опять икнула, но уже так, как икала мать Тереза, когда еще была жива и здорова. Как бы в смиренном примирении со своей святостью, но в тоже время и с некоторой грубоватой в ее отношении небрежностью, с какой лауреаты носят лауреатские медали на своих пижамах. Ну, дескать, святая, да. Вы, что ли, святых никогда не видывали?
На первый взгляд может показаться, что для судорожных сокращений диафрагмы это слишком сложная и выразительная гамма, но гомеопат сразу подумал: «Святая женщина!». И это, конечно, говорит не столько о гомеопатической чувствительности, сколько о той массе смыслов, которые при умелом обращении может передавать икота. Говорят, что в Амазонии, или же где-то в том районе, водится племя, которое даже и речь толком не удосужилось изобрести, а все там с утра до вечера только и делают, что икают и приговаривают: «Царица Преблагая, да что же это такое-то?». Благо, как говорят те же корреспонденты, что тамошняя земля изобилует всяким овощем, да и живут аборигены не слишком долго, поэтому не успевают достаточно все обдумать и остаются вполне счастливы. Поначалу-то пробовали еще изобретать речь, чтобы передавать с ее помощью всякие тонкие ощущения, но кончилось тем, что составили только одну фразу: «Всю-то жисть труждалася, а пеньзию так и не получила, да и где тут ее получить никто не знает, а только друг на дружку кивают и топинамбуры тырят». Надо было, конечно, начинать с чего-то попроще. Что-нибудь вроде «дай», «мама», «баба». Не следовало так сразу огорошивать. Поэтому неудивительно, что с речью у них не задалось, хотя и все, казалось бы, для этого было.
Словом, наша знакомая тридцатичетырехлетняя дамочка, вполне обучившись удерживать свое двусмысленное дыхание, купила в магазине бутылку воды без газа и отправилась в Столовую №100.
А в это время в Столовой №100 происходила обыкновенная в тех краях пьеса. То есть действия, явления и акты.
Райтер. Поправляет перед зеркалом новый серебряный жилет, расшитый золотыми персидскими огурцами, разглаживает его на своем животе, одергивает и прищелкивает при этом языком. В углу, на сундуке, сидит старая нянька, которую он нанял из поэтической ревности, и вяжет носок. Кажется, впрочем, что не столько вяжет, сколько имитирует это занятие.
Нянька. Вот и зачем, спрашивается, жилет?
Райтер. Ты что это, старушка, бѣлены, что ли, наѣлась? Какъ это такъ «зачѣмъ жилетъ»?
Нянька. Пузо в нем только клином торчит, а больше никакой прибыли. В спортзал вам давно пора.
Райтер (Втягивает живот, раздувая при этом щеки и с шумом выдыхая). Спортзалъ! О-ля-ля! Я слишкомъ молодъ для такого дѣла. Спортзалъ показанъ родившимся подъ злою звѣздою, которымъ нужны тѣлесныя улучшенiя. У меня же, хвала Дiонису, все въ порядкѣ.
Явление второе. Те же, мальчик Матфей входит в русской рубашке, босой и без штанов.
Матфей. Там дама к вашей милости пришли.
Райтер (оборачиваясь к няньке). О! Дама! А ты еще говоришь «зачѣмъ жилетъ». (Матфею) Проси. Впрочемъ, подай-ка прежде брошь въ видѣ розоваго бутона, что на туалетномъ столикѣ лежитъ.
Матфей. На столе, что ли?
Райтер. Пошевеливайся. Что за медлительный ребенокъ! (Укрепляет брошь на левой стороне груди, капает на себя сверху каплей какой-то пахучей жидкости и пристально смотрит на Матфея, который оглушительно чихает). Будь здоровъ, маленькiй негодяй. Проси, проси.
Дама ступает в райтерову келью из-за кулис и закрывает за собой дверь, совершенно, таким образом, сокрыв внутренность келии от наших взглядов. Мы некоторое время прислушиваемся из-за двери, покашливаем и шаркаем ногами, но потом с решительностью дуэньи, заботам которой препоручили наблюдение за нравственностью инфанты, открываем дверь, проходим внутрь и с каменными лицами садимся на сундук, потеснив при этом няньку, чем вызываем нестройный аплодисмент из зрительного зала.
Дама к этому времени уже сидит на стуле, икает и не поднимая головы смотрит снизу вверх на райтера, имея, конечно, вид великомученицы с католической иконы, а райтер лорнирует ее в упор и тычет в лоб пальцем.
Райтер. Что же, голова, какъ кажется, покуда тверда. Вотъ, дамы и господа, бѣдняжка только рѣшила выйти замужъ за кандидата историческихъ наукъ, а уже какое мученичество принимаетъ. То ли еще будетъ, сударыня.
Дама. (Испуганно икает)
Райтер. Ну-ну, можетъ быть, что и не будетъ. (В сторону) Конечно же будетъ, даже не сомнѣвайтесь. (Даме) Какова же тема диссертацiи сего смертнаго?
Дама. (Пожимает плечами)
Райтер. Те-те-те… Скажите на милость. А между тѣмъ, это очень важно. Къ примѣру, если онъ склоненъ въ одномъ предложенiи употреблять нацизмы съ коммунизмами, то это дальняя дорога и казенный домъ, а если тема, къ примѣру, «Комсомольское движенiе въ Нижнемъ Поволжьѣ въ тридцатыхъ годахъ двадцатаго вѣка», то это означаетъ, что ему уже помирать пора и къ супружескому дѣлу его не пристроишь.
Внезапно прямо из зрительного зала на сцену выступает завхоз с огромным телефоном, из которого глядит электрический директор.
Завхоз. Вот он, ваше электричество, я его сразу опознал по глупому жилету. Он самый и есть. Не хочет продолжение про полюсы писать и устраивает буффонаду с привлечением посторонних женщин без санитарной книжки.
Директор. А ну-ка прекратить устраивать пьесу из производственного процесса!
— Кто написал в меню «винегреческий салат»?
— Что такое?
— Я тебе покажу «что такое»! Кто, спрашиваю, написал «винегреческий салат»?
— А какъ надо-то? «Винегрецкiй»?
— Надо «винегрет-т-ский», тьфу-ты, винегрет надо просто!
— Больно ужъ у васъ все просто, какъ я погляжу.
— Кто няньку завел? Взять ее! Сослать на кухню картошки чистить!
Нянька поднимается, судорожно прижимая к груди свое липовое вязание, и изумленно смотрит на райтера, на что тот разводит руками.
— Завхоз!
— Я, ваша индуктивность.
— Отрубить ему голову!
— Ой!
— Лови его!
— За ноги хватай! И няньку держите! По башке бы ей надавать!
— Спасите!
Все в ужасном смятении, дружно и энергично разбегаются по рабочим местам. Зрители некоторое время сидят в ожидании театральных чудес, но постепенно начинают покашливать, переговариваться и совершенно расходятся по своим делам, вполголоса ругая постановку. Свет гаснет, и на сцене сидит только дама, икает и крестится. Наконец и она поднимается, идет за кулисы, где натыкается на что-то, что громко падает, и снова икает. Слышится ее приглушенный кулисами голос: «Царица Преблагая, да что же это такое-то?». Занавес опускается сам собой, без участия рабочих сцены, которых в Столовой №100 никогда и не было. Где-то во тьме внешней кандидат исторических наук размышляет о предстоящей женитьбе: «Галстуком надо будет у Сидорова одолжиться. Без галстука какая же женитьба?». Затем с легким гудением принимается таращиться в стену.
Явление последнее (вовсе не обязательное). Все трудятся во имя идеи общественного пропитания и поют пиратские песни. Входит наша знакомая женщина тридцати четырех лет, которая только еще дошла до Столовой №100.
Наша знакомая. Здрасти, я к райтеру, чтобы посоветоваться об одном волнительном деле.
Из-за кулис слышится электрический голос директора: «Не столовая, а проходной двор».
Немая сцена.
Сначала бодрящая новость. Бодрящая, как пузырьки проклятой кока-колы, исходящие носом. В тайных подземных лабораториях наконец создан автомобиль «Попуаз». Конечно, без единого гвоздя. Что-то, видимо, на базе УАЗа с затеями в духе военно-морского храма всея РФ. Под капотом у него пока только пара лошадей, но зато постоянная прибыль в виде ценного конского яблока. Ездить он покуда не может, но при этом так прост, элегантен и дешев, что любой желающий может произвести его прямо на своем приусадебном участке, а может и не производить, что совершенно не скажется на его качествах. Советские патриоты, само собой, рады, излучают уверенность и заражают всех оптимизмом. «Ужо, ужо», говорят и потирают руки. Поначалу их смущало созвучие названия с дурацкими папуасами, но когда выяснили, что папуасы, собственно, угнетенные и классово близкие людоеды, то успокоились совершенно.
Из Москвы пишут, что растлитель народов и волшебный василиск в придачу, ныне получил именование Шредингера. Теперь его следует называть Владимир ибн Wolf им. Шредингера. По крайней мере до тех пор, пока какой-нибудь храбрец не решится открыть коробочку, в которой он хранится, и не выяснит наконец, как обстоят дела.
Для тех, кто жить не может без рекламных текстов, хорошей новостью будет то, что медному тазу было поручено таковой текст изладить и разместить. Он, правда, дал взятку райтеру, чтобы тот как-нибудь сам. Райтер же велел мальчишке Матфею сосредоточиться и читать мысли.
— У таза! — ахнул Матфей.
— Что? Нѣтъ, зачѣмъ же это. У меня, конечно.
После этого Матфей так сосредоточился, что даже прищурил левый глаз.
«Ни одна столовая в РФ, а может быть и в мире, не может соперничать с нашей в своем величии. Мы до того величественны, что в скором времени намерены перестать варить борщи, да и вообще варить, но почивать на запасах лаврового листа. У нас даже есть своя собственная армия. Само здание столовой построено не позднее 41-го года по Рождеству, как раз при императоре по прозвищу Калигула, о чем свидетельствует сохранившаяся надпись: «Пусть нас ненавидят, лишь бы боялись», сделанная, правда, на русском языке. Советские историки античности, впрочем, говорят, что это даже хорошо, потому что латынь их покуда со словарем, да и то часто с карманным словариком воинствующего атеиста двадцать шестого года издания.
Не беремся утверждать, что вход во ад находится именно под нашей столовой, но цербера тут видели, и не раз, иногда путая его с кузькиной матерью, иногда наоборот, но и при всем том многие русские святые пророчествовали, что именно из нашей среды произойдет антихрист и всем задаст.
Директора мы лишились, и в его кабинете засел довольно цепкий и вороватый тип со склонностью к человекоубийству и по прозванию Циннобер. Он происходит из династии военных преступников таких невероятных, что из их рядов безжалостно выпихивают преступников партикулярных. Потрошитель Джек просился, да не взяли.
А также в нашей столовой можно наблюдать обратную сторону яичницы и заглянуть в бездну борща, испытав на себе ответный взгляд».
Говорят, что когда Один бросал свое копье, начиная битву, то кричал сражающимся: «Вы все мои!». Райтера, хотя он и появляется иногда на людях в синем халате и войлочной шапке, с Одином, конечно, не сравнить, но что-то все-таки от скандинавских скандалистов в нем есть, поэтому не стоит, вслед за некоторыми нашими читательницами, считать его таким уж воплощением мира, дружбы и нирваны. Вот, прямо сейчас можно услышать из прихожей его приглушенный шубами голос:
— Ты, женщина, глупости говоришь по бабьей своей немощи. Люди всегда воевали. А какъ же иначе стяжалась доблесть? Мужамъ нравится амуницiя, женамъ нравятся мужи въ амуницiи. А въ двадцать лѣтъ умирать за родину самое время. Ни дѣтей у тебя, ни плетей, ни обязанностей, ни удовольствѣя отъ жизни. Однѣ только заушенiя, несправедливости и скука.
От себя добавим, что и наличие детей, плетей и прочего не гарантирует от заушений, несправедливости и скуки. Помогай всем Бог. Берегите себя.
Из Москвы пишут, что растлитель народов и волшебный василиск в придачу, ныне получил именование Шредингера. Теперь его следует называть Владимир ибн Wolf им. Шредингера. По крайней мере до тех пор, пока какой-нибудь храбрец не решится открыть коробочку, в которой он хранится, и не выяснит наконец, как обстоят дела.
Для тех, кто жить не может без рекламных текстов, хорошей новостью будет то, что медному тазу было поручено таковой текст изладить и разместить. Он, правда, дал взятку райтеру, чтобы тот как-нибудь сам. Райтер же велел мальчишке Матфею сосредоточиться и читать мысли.
— У таза! — ахнул Матфей.
— Что? Нѣтъ, зачѣмъ же это. У меня, конечно.
После этого Матфей так сосредоточился, что даже прищурил левый глаз.
«Ни одна столовая в РФ, а может быть и в мире, не может соперничать с нашей в своем величии. Мы до того величественны, что в скором времени намерены перестать варить борщи, да и вообще варить, но почивать на запасах лаврового листа. У нас даже есть своя собственная армия. Само здание столовой построено не позднее 41-го года по Рождеству, как раз при императоре по прозвищу Калигула, о чем свидетельствует сохранившаяся надпись: «Пусть нас ненавидят, лишь бы боялись», сделанная, правда, на русском языке. Советские историки античности, впрочем, говорят, что это даже хорошо, потому что латынь их покуда со словарем, да и то часто с карманным словариком воинствующего атеиста двадцать шестого года издания.
Не беремся утверждать, что вход во ад находится именно под нашей столовой, но цербера тут видели, и не раз, иногда путая его с кузькиной матерью, иногда наоборот, но и при всем том многие русские святые пророчествовали, что именно из нашей среды произойдет антихрист и всем задаст.
Директора мы лишились, и в его кабинете засел довольно цепкий и вороватый тип со склонностью к человекоубийству и по прозванию Циннобер. Он происходит из династии военных преступников таких невероятных, что из их рядов безжалостно выпихивают преступников партикулярных. Потрошитель Джек просился, да не взяли.
А также в нашей столовой можно наблюдать обратную сторону яичницы и заглянуть в бездну борща, испытав на себе ответный взгляд».
Говорят, что когда Один бросал свое копье, начиная битву, то кричал сражающимся: «Вы все мои!». Райтера, хотя он и появляется иногда на людях в синем халате и войлочной шапке, с Одином, конечно, не сравнить, но что-то все-таки от скандинавских скандалистов в нем есть, поэтому не стоит, вслед за некоторыми нашими читательницами, считать его таким уж воплощением мира, дружбы и нирваны. Вот, прямо сейчас можно услышать из прихожей его приглушенный шубами голос:
— Ты, женщина, глупости говоришь по бабьей своей немощи. Люди всегда воевали. А какъ же иначе стяжалась доблесть? Мужамъ нравится амуницiя, женамъ нравятся мужи въ амуницiи. А въ двадцать лѣтъ умирать за родину самое время. Ни дѣтей у тебя, ни плетей, ни обязанностей, ни удовольствѣя отъ жизни. Однѣ только заушенiя, несправедливости и скука.
От себя добавим, что и наличие детей, плетей и прочего не гарантирует от заушений, несправедливости и скуки. Помогай всем Бог. Берегите себя.
По сообщениям наших московских корреспондентов, макаки, проживающие в местном зоосаде, с пониманием отнеслись к урезанию порций в связи с санкциями. Директор объявил им, что никаких теперь фуагров и устриц не будет.
— Я знаю, на что устрица похожа, — загадочно добавил он при этом.
Макаки почесали в головах и пошли по клеткам чаять скорого расцвета колхозного строя. К счастью, вовремя был замечен макак, который вместо головы почесал шапку. Как выяснилось, это был генерал Золотов, у которого есть на этот счет особая справка, и который все перепутал. К этому часу сторожам уже удалось выманить его из клетки бананом и водворить по месту службы.
— Все пошли, и я пошел, — прокомментировал он это происшествие.
Биологи, которые постоянно подначивают рассмотреть все с научной точки зрения, взволновались и захотели доказательств того, что макаки действительно проявили понимание, а не разыгрывают до поры до времени благонадежных макаков, злоумышляя при этом всякую гадость.
— А черт их знает, — пожал плечами директор и доказательств не представил.
Наши московские корреспонденты обещали держать нас в курсе событий.
— Я знаю, на что устрица похожа, — загадочно добавил он при этом.
Макаки почесали в головах и пошли по клеткам чаять скорого расцвета колхозного строя. К счастью, вовремя был замечен макак, который вместо головы почесал шапку. Как выяснилось, это был генерал Золотов, у которого есть на этот счет особая справка, и который все перепутал. К этому часу сторожам уже удалось выманить его из клетки бананом и водворить по месту службы.
— Все пошли, и я пошел, — прокомментировал он это происшествие.
Биологи, которые постоянно подначивают рассмотреть все с научной точки зрения, взволновались и захотели доказательств того, что макаки действительно проявили понимание, а не разыгрывают до поры до времени благонадежных макаков, злоумышляя при этом всякую гадость.
— А черт их знает, — пожал плечами директор и доказательств не представил.
Наши московские корреспонденты обещали держать нас в курсе событий.
Христосъ Воскресе, братiя и любимая сестринская братiя. Которые постились и нѣтъ, вѣрующiе и недовѣрчивые, желающiе непремѣнно вложить персты. Внѣ зависимости отъ нашихъ качествъ и мѣры участiя въ безобразиiяхъ, Христосъ принялъ смерть на крестѣ и воскресъ ради всѣхъ. Даже ради чекистовъ и прочихъ человѣкоѣдовъ. Кромѣ, можетъ быть, самопровозглашеннаго генерала Золотова, но даже и его, въ крайнемъ Своемъ милосердiи, препоручивъ заботамъ Международной лиги защиты приматовъ и снабдивъ эволюцiонной теорiей въ картинкахъ, въ обѣщанiе того, что и онъ можетъ, чего добраго, смочь, если, конечно, станетъ трудиться, возвышаясь надъ инстинктами, а не просто искаться и хлопать глазами по сторонамъ.
Нѣкоторые тутъ восприняли вѣсть о томъ, что никакой общественной вины не бываетъ, какъ отмѣну вины вообще и приглашенiе хрюкать въ полный голосъ и бодро рыть копытцемъ. Для таковыхъ у насъ плохiя новости: каждую свинку подвѣсятъ за собственную ножку. Поэтому, братiя, будемъ по мѣрѣ силъ стараться не усугублять собственныя вины ни дѣломъ, ни словомъ, ни помышленiемъ. Въ концѣ концовъ, разобраться въ чужихъ побужденiяхъ и резонахъ не представляется возможнымъ, а вотъ освѣтить потемки собственной души мы не только можемъ, но и обязаны, какими бы старомодными кто не считалъ Евангелiя.
Какъ Христосъ возсталъ изъ мертвыхъ, такъ и мы можемъ возстать изъ грѣховной смерти. И очень просто. «Просто» не въ нынѣшнемъ русскомъ смыслѣ, а въ славянскомъ, то есть «естественно».
Всѣмъ передаемъ троекратное цѣлованiе, а кто захочетъ увернуться, тѣхъ все равно настигнемъ и троекратно поцѣлуемъ. Христосъ Воскресе!
Нѣкоторые тутъ восприняли вѣсть о томъ, что никакой общественной вины не бываетъ, какъ отмѣну вины вообще и приглашенiе хрюкать въ полный голосъ и бодро рыть копытцемъ. Для таковыхъ у насъ плохiя новости: каждую свинку подвѣсятъ за собственную ножку. Поэтому, братiя, будемъ по мѣрѣ силъ стараться не усугублять собственныя вины ни дѣломъ, ни словомъ, ни помышленiемъ. Въ концѣ концовъ, разобраться въ чужихъ побужденiяхъ и резонахъ не представляется возможнымъ, а вотъ освѣтить потемки собственной души мы не только можемъ, но и обязаны, какими бы старомодными кто не считалъ Евангелiя.
Какъ Христосъ возсталъ изъ мертвыхъ, такъ и мы можемъ возстать изъ грѣховной смерти. И очень просто. «Просто» не въ нынѣшнемъ русскомъ смыслѣ, а въ славянскомъ, то есть «естественно».
Всѣмъ передаемъ троекратное цѣлованiе, а кто захочетъ увернуться, тѣхъ все равно настигнемъ и троекратно поцѣлуемъ. Христосъ Воскресе!
Что же, будем сегодня говорить серьезно, как отец с сыном. Не так, как там разговаривают тетка с племянницей, например, а серьезно. Без этих, знаете ли, отступлений от темы и прочего, до чего нам теперь и дела нет. Словом, без дураков.
Бесстыжие школьные старушки подали правительству прошение об организации пионерского отряда, чтобы уже открыто зашагать дружно в ряд по кругу, колотить при этом в барабан и дуть в пионерскую дуду с раструбом, который необходим за тем, чтобы пионерский кряк был слышен на возможно большем расстоянии, а вовсе не для того, чтобы дуда становилась похожа на бармалейское ружье, как некоторые думают. Необходимость этого ужаса они объясняют тем, что члены их от времени слабеют и не обнаруживают уже той блядской развязности, которой ожидают от них товарищи по партии и начальство. Между тем, задачи, поставленные перед педагогическими коллективами страны, предполагают известную ловкость при подсчетах голосов на выборах и других проделках государственной важности, таких, как выпрыгивание стремглав в окошко и поедание документации. Отсюда следует (эту часть прошения писала, видимо, учительница геометрии) необходимость воспитания молодежи в духе ценностей дома терпимости, которое одно и может в будущем доставлять достойную смену разболтавшимся педагогам, а особенно тем из них, которые уже мечтают только о том, чтобы сдохнуть (точно, учительница геометрии, больше некому).
Кроме того, необходимость постоянно восхвалять советские пломбиры и балеты приводит к выпадению резцов и косоглазию, что веселит неохваченных пионерской дисциплиной школьников и толкает их на скользкую стезю сочинительства обидных стишков. Тут, конечно, имеются и мстительные мотивы, но старушки в своем прошении настаивают на том, что это не столько месть, сколько, скорее, справедливое возмездие и праведный гнев. К тому же уверяют, что как только эта жажда будет удовлетворена, то от нее и следа не останется ко всеобщему удовольствию. Узрите же, необрезанные и жестоковыйные сердца, кротость и незлобие школьных старушек. С их опытом педагогической деятельности, они запросто могли бы подать прошение об оборудовании школ газовыми камерами, но хотят только пионерскую организацию и парабеллум.
Мы было подумали, что они сделали все это в обход санитаров, но оказалось, что санитары частью покинули свои посты, частью же присоединились к школьным старушкам и даже уже грезят о каких-то неведомых балеринах, которые чего-то такое бороздят с пломбирами в хищных зубах.
По слухам, почетным шефом пионерии уговорили стать Матвиенку и уже прислали ей почетную форму. Гольфики, шортики в обтяжку, полупрозрачную белую блузку, красный галстук и пилотку с кисточкой. Не обошлось без курьеза. Сначала выслали мужской красный галстук от Гуччи из старых припасов. Потом, конечно, припомнили, как выглядит пионерский галстук, смеялись и хотели обратить все в шутку. Матвиенка, однако, шутку не поняла и галстук не вернула. Говорят, что теперь так разъярилась, что уже репетирует пирамиду: делай раз, делай два, делай три. Что-то такое уже совершенно непристойное с горном. Но радоваться тут нечему. Мы тоже сначала подумали, что если, мол, она устроит ее в бункере, во время какого-нибудь их секретного камлания, или чем там они занимаются, то земля треснет и поглотит все в радиусе километра, но руководство уже прознало о ее намерении и распорядилось не впускать, буде она припрется в пионерской форме, хоть бы даже и в почетной.
У нас в столовой весть о скорейшем пионерском растлении восприняли спокойно. Директор сказал: «Снявши голову по волосам не плачут». Только медный таз изъявил желание записаться в качестве барабана, но и тот вообще-то хотел, чтобы райтер его отговорил и увлек с собой в кухню варить клубничное варенье. Райтер, однако, ничего не сказал. Старинным нашим читателям известно, что седеть он начал ровно с того самого момента, когда ему в третьем классе дунули в лицо пионерской дудкой. Теперь медный таз висит и издает какие-то похоронные звуки. Бо-о-ом!
Бесстыжие школьные старушки подали правительству прошение об организации пионерского отряда, чтобы уже открыто зашагать дружно в ряд по кругу, колотить при этом в барабан и дуть в пионерскую дуду с раструбом, который необходим за тем, чтобы пионерский кряк был слышен на возможно большем расстоянии, а вовсе не для того, чтобы дуда становилась похожа на бармалейское ружье, как некоторые думают. Необходимость этого ужаса они объясняют тем, что члены их от времени слабеют и не обнаруживают уже той блядской развязности, которой ожидают от них товарищи по партии и начальство. Между тем, задачи, поставленные перед педагогическими коллективами страны, предполагают известную ловкость при подсчетах голосов на выборах и других проделках государственной важности, таких, как выпрыгивание стремглав в окошко и поедание документации. Отсюда следует (эту часть прошения писала, видимо, учительница геометрии) необходимость воспитания молодежи в духе ценностей дома терпимости, которое одно и может в будущем доставлять достойную смену разболтавшимся педагогам, а особенно тем из них, которые уже мечтают только о том, чтобы сдохнуть (точно, учительница геометрии, больше некому).
Кроме того, необходимость постоянно восхвалять советские пломбиры и балеты приводит к выпадению резцов и косоглазию, что веселит неохваченных пионерской дисциплиной школьников и толкает их на скользкую стезю сочинительства обидных стишков. Тут, конечно, имеются и мстительные мотивы, но старушки в своем прошении настаивают на том, что это не столько месть, сколько, скорее, справедливое возмездие и праведный гнев. К тому же уверяют, что как только эта жажда будет удовлетворена, то от нее и следа не останется ко всеобщему удовольствию. Узрите же, необрезанные и жестоковыйные сердца, кротость и незлобие школьных старушек. С их опытом педагогической деятельности, они запросто могли бы подать прошение об оборудовании школ газовыми камерами, но хотят только пионерскую организацию и парабеллум.
Мы было подумали, что они сделали все это в обход санитаров, но оказалось, что санитары частью покинули свои посты, частью же присоединились к школьным старушкам и даже уже грезят о каких-то неведомых балеринах, которые чего-то такое бороздят с пломбирами в хищных зубах.
По слухам, почетным шефом пионерии уговорили стать Матвиенку и уже прислали ей почетную форму. Гольфики, шортики в обтяжку, полупрозрачную белую блузку, красный галстук и пилотку с кисточкой. Не обошлось без курьеза. Сначала выслали мужской красный галстук от Гуччи из старых припасов. Потом, конечно, припомнили, как выглядит пионерский галстук, смеялись и хотели обратить все в шутку. Матвиенка, однако, шутку не поняла и галстук не вернула. Говорят, что теперь так разъярилась, что уже репетирует пирамиду: делай раз, делай два, делай три. Что-то такое уже совершенно непристойное с горном. Но радоваться тут нечему. Мы тоже сначала подумали, что если, мол, она устроит ее в бункере, во время какого-нибудь их секретного камлания, или чем там они занимаются, то земля треснет и поглотит все в радиусе километра, но руководство уже прознало о ее намерении и распорядилось не впускать, буде она припрется в пионерской форме, хоть бы даже и в почетной.
У нас в столовой весть о скорейшем пионерском растлении восприняли спокойно. Директор сказал: «Снявши голову по волосам не плачут». Только медный таз изъявил желание записаться в качестве барабана, но и тот вообще-то хотел, чтобы райтер его отговорил и увлек с собой в кухню варить клубничное варенье. Райтер, однако, ничего не сказал. Старинным нашим читателям известно, что седеть он начал ровно с того самого момента, когда ему в третьем классе дунули в лицо пионерской дудкой. Теперь медный таз висит и издает какие-то похоронные звуки. Бо-о-ом!
Христос воскресе, братья и сестры, дамы и господа, дорогие товарищи, постившиеся и нет, мнящие себя обезьяньими родственниками и уверенные в том, что концепция воскресения такого родства не предполагает.
В этом году мы имеем почти настоящие пасхальные каникулы. Настоящие, потому что следуют сразу за Воскресением, а почти, потому что даровавший их нам субъект имел в виду нечто другое и вообще-то не владеет правом этого делать. И мы даже не про настоящее право ведем сейчас речь, но про их же невсамделешное, по золотому булгаковскому слову «лягушачье», которым они, собственно, и пользуются. В Указе говорится, во-первых, «В целях сохранения тенденции сокращения распространения…», что уже свидетельствует о том, что указ писан компьютерным вирусом, который в Христово Воскресение не верует, а во-вторых, «в соответствии со статьей 80 Конституции… установить… нерабочие дни с сохранением за работниками заработной платы». То, что вирусы не в курсе того, как зарабатываются деньги, и считают, что единственный способ их приобретения, это отъем тем или иным способом, мы всегда знали и не удивились, а вот статья 80 Конституции не предусматривает все-таки права устанавливать нерабочие дни, да еще и с «сохранением». Собственно, нам в очередной раз сообщили, что Неназываемый тут главный и как таковой имеет право на все. Здесь имеется в виду, конечно, прежде всего беззаконие, потому что, хотя теоретически «право на все» распространяется действительно на все, то есть можно было бы ожидать от него написания симфонии или поиска Царствия Небесного где-нибудь в недрах своей души, да мало ли чего еще, но нет. В этих сообществах, когда говорят «право на все», то имеют в виду вовсе не все, а только и исключительно беззаконие. В конце концов, это русского царя вечно стесняли условности в виде законов, общественного мнения, воспитания и прочего в этом роде, тиранам же этим стесняться не приходится. Однако, раз уж Господу нашему Иисусу Христу было угодно воскреснуть ради всех человеков, то кто мы такие, чтобы противоречить. Поэтому и хулиганские шайки мы тоже поздравляем не удержавшись, впрочем, от пожелания излечиться от своих вирусов или, по крайней мере, не распространять их на еще здоровых.
Конечно, нам, яко столовой, следовало бы сегодня воспеть кулич. Мы это понимаем и скорбим вместе с теми, кто захочет нас укорить в забвении греха чревоугодия и в уклонении в грех осуждения. Честное слово, нам бы очень хотелось согрешать только естественными, милыми и понятными христианскому сердцу грехами. Всем ведь ясно, что грех простоты и нелюбопытства гораздо более непринужден, чем грех чтения и пытливости, и тем менее достоин порицания, но несмотря на это, мы все-таки ухватили статью 80 и совершенно ее истрепали.
Но, и паки, и паки повторяем: раз уж Воскресение ради всех, то и ради штатного и сверхштатного кадра Столовой №100 тоже. Поэтому простите нам и поздравьте вместе с прочими. Делайте как мы, то есть улыбнитесь, наберите в груди воздуху и гряньте по клавишам: Христос воскресе, братья и сестры, не бойтесь и не унывайте, но радуйтесь всем сердцем, Он с вами во вся дни до скончания века. Аминь.
Акция: борщ 23 рубля, макароны по-домашнему 64 рубля. Ждём всех своих друзей по адресу: г. Астрахань, ул. Брестская, д. 9а, +79170833300
В этом году мы имеем почти настоящие пасхальные каникулы. Настоящие, потому что следуют сразу за Воскресением, а почти, потому что даровавший их нам субъект имел в виду нечто другое и вообще-то не владеет правом этого делать. И мы даже не про настоящее право ведем сейчас речь, но про их же невсамделешное, по золотому булгаковскому слову «лягушачье», которым они, собственно, и пользуются. В Указе говорится, во-первых, «В целях сохранения тенденции сокращения распространения…», что уже свидетельствует о том, что указ писан компьютерным вирусом, который в Христово Воскресение не верует, а во-вторых, «в соответствии со статьей 80 Конституции… установить… нерабочие дни с сохранением за работниками заработной платы». То, что вирусы не в курсе того, как зарабатываются деньги, и считают, что единственный способ их приобретения, это отъем тем или иным способом, мы всегда знали и не удивились, а вот статья 80 Конституции не предусматривает все-таки права устанавливать нерабочие дни, да еще и с «сохранением». Собственно, нам в очередной раз сообщили, что Неназываемый тут главный и как таковой имеет право на все. Здесь имеется в виду, конечно, прежде всего беззаконие, потому что, хотя теоретически «право на все» распространяется действительно на все, то есть можно было бы ожидать от него написания симфонии или поиска Царствия Небесного где-нибудь в недрах своей души, да мало ли чего еще, но нет. В этих сообществах, когда говорят «право на все», то имеют в виду вовсе не все, а только и исключительно беззаконие. В конце концов, это русского царя вечно стесняли условности в виде законов, общественного мнения, воспитания и прочего в этом роде, тиранам же этим стесняться не приходится. Однако, раз уж Господу нашему Иисусу Христу было угодно воскреснуть ради всех человеков, то кто мы такие, чтобы противоречить. Поэтому и хулиганские шайки мы тоже поздравляем не удержавшись, впрочем, от пожелания излечиться от своих вирусов или, по крайней мере, не распространять их на еще здоровых.
Конечно, нам, яко столовой, следовало бы сегодня воспеть кулич. Мы это понимаем и скорбим вместе с теми, кто захочет нас укорить в забвении греха чревоугодия и в уклонении в грех осуждения. Честное слово, нам бы очень хотелось согрешать только естественными, милыми и понятными христианскому сердцу грехами. Всем ведь ясно, что грех простоты и нелюбопытства гораздо более непринужден, чем грех чтения и пытливости, и тем менее достоин порицания, но несмотря на это, мы все-таки ухватили статью 80 и совершенно ее истрепали.
Но, и паки, и паки повторяем: раз уж Воскресение ради всех, то и ради штатного и сверхштатного кадра Столовой №100 тоже. Поэтому простите нам и поздравьте вместе с прочими. Делайте как мы, то есть улыбнитесь, наберите в груди воздуху и гряньте по клавишам: Христос воскресе, братья и сестры, не бойтесь и не унывайте, но радуйтесь всем сердцем, Он с вами во вся дни до скончания века. Аминь.
Акция: борщ 23 рубля, макароны по-домашнему 64 рубля. Ждём всех своих друзей по адресу: г. Астрахань, ул. Брестская, д. 9а, +79170833300
Райтер съел два кусочка колбасы. Это было во всех отношениях глупым предприятием. Астрахань в это время года довольно жаркое место. Собственно, не столько даже жаркое, сколько напоминающее ту самую вавилонскую пещь огненную, в которую были ввергнуты еврейские отроки, с той лишь разницей, что архангел Михаил сохранил их от огня, тогда как на астраханцев подобные чудеса не распространяются. Тут нужно съедать все стремительно, не давая возможности задуматься. Райтер же внезапно развил в себе такую стремительность, что не дал возможности задуматься даже себе. Просто протянул руку, ухватил кусок рукой и съел, потом посидел немного, покрутил головой и снова полез.
А ведь перед этим он провел очень томительные двадцать минут на базаре, где тот самый господин, который угостил его колбасными кусочками, метался от одного торгующего к другому и пытался выгадать какие-то деньги при покупке трех огурцов. Дошло до того, что ему соглашались отдать даром килограмм желтоватых уродцев, лишь бы он только перестал возмущать и вводить в соблазн торговцев и публику, а он при этом предложении на минуту впал в рассуждения, что-то рассчитывал, производил мысленную арифметику и довольно противно жевал при этом свою волосатую нижнюю губу. Конечно, стоило обратить на это внимание и, сложив два и два, подумать о том, где он при таких взглядах на жизнь мог добыть колбасу. При райтерской впечатлительности, он мог бы запросто прийти к выводу, что за нее пришлось драться со стадом бродячих и совершенно бешеных собак, и отказался бы проглатывать ее куски, но он повел себя легкомысленно и глупо. Очень глупо.
Сразу после этого он сообразил, что должен немедленно написать детективный роман.
— Что-нибудь въ духѣ Эркюля Пуаро. Мнѣ нравится его стиль.
Со стороны эти разговоры могли выглядеть вполне здравыми, но, как позже сообщил нам доктор Зеленкин, колбасный яд к тому времени уже начал незримо действовать в райтерском животе.
— Ахъ, и почему въ столовой такъ рѣдки убiйства! — продолжал райтер. — Собственно, за всѣ годы ея существованiя не произошло ни одного, а вѣдь она, если судить по ея внѣшнему виду, пережила всемiрный потопъ, а можетъ быть, что и не одинъ.
Потом, проходя мимо разделочного стола в кухне, куда был допущен по недосмотру, увидел на нем куриную тушку и воскликнул:
— Вотъ оно!
Тут же вынул откуда-то огромною лупу и внимательно осмотрел ее бледный живот.
— Несомнѣнно, что несчастный былъ убитъ!
Затем проследовал лупой до шеи и отпрянул, обратив к поварам искаженное гримасой ужаса лицо:
— И обезглавленъ!
После этого он заторопился на базар, чтобы купить себе трость с серебряным набалдашником в виде козлиной головы с драгоценными каменьями в глазах. По пути только остановил кухонную работницу и сказал:
— Тутъ, разумѣется, замѣшаны деньги.
— А?
— Ну, тутъ. Тутъ. И я имѣю въ виду не столовую, въ столовой отродясь денегъ не было.
Дома все его отверстия разверзлись и обильно протекли, а сам он слег на свой одр и взялся хворать.
Наши давнишние читатели знают, с какой помпой у него обыкновенно обставлено это дело. На этот раз он потребовал, чтобы ему прислали всех столовских работников «самаго благонамѣреннаго вида» с тем, чтобы те читали заплачки у его изголовья. Ему, конечно, было в этом отказано.
— Да и что это такое, «самаго благонамѣреннаго вида»? — возмущался директор.
— Я думаю, как покойная Императрица Мария Федоровна, Царство ей Небесное, — сказал завхоз, — это как минимум.
— Передайте вашему директору, — сказал райтер завхозу, после того, как тот сообщил, что заплачек, увы, не будет, — что у него нѣтъ сердца. Всѣмъ, кто мнѣ не донатилъ, передайте, что я ихъ прощаю, выражая надежду, что сами себя они никогда не простятъ. Кайтесь, гады. Буду являться вамъ въ видѣ гнѣвномъ и обличающемъ. Если, конечно, буду успѣвать, все-таки это больше семи миллиардовъ человѣкъ.
— Про-ща-ю, — пробормотал завхоз, помечая что-то в записной книжке, — помедленней, пожалуйста, я не поспеваю.
— Чего?
— Нужно ли понимать так, что тех, кто донатил, это не касается?
— Разумѣется, они-то тутъ при чемъ?
— Ага, — продолжил записывать завхоз, — а тем, кто донатил, не простится ни в этом веке, ни в будущем.
— Что ты тамъ все пишешь?
— Так. Так, кое-какие заметки для панихиды.
— А?
— Вот, кстати сказать, эта идея про детектив с куриным убийством. Сюжет битый, прямо скажем. То ли дело «Отравление райтера»!
— А?
— Ты, конечно, уже успел выболтать, кто отравитель, но это не беда. Можно разделать детектив с элементами трагедии-дифирамба. Все по-домашнему: хор из переодетых сатиров и три актера, один из которых будет представлять хладный труп.
— А!?
— Да, сверхзадача этой роли должна состоять в холодности и равнодушии. Мне кажется, что ты бы справился. На-ка, выпей, это лекарство.
— Спасите!
Вот таким образом завхоз спас наших читателей от необходимости ведаться с детективным романом.
А ведь перед этим он провел очень томительные двадцать минут на базаре, где тот самый господин, который угостил его колбасными кусочками, метался от одного торгующего к другому и пытался выгадать какие-то деньги при покупке трех огурцов. Дошло до того, что ему соглашались отдать даром килограмм желтоватых уродцев, лишь бы он только перестал возмущать и вводить в соблазн торговцев и публику, а он при этом предложении на минуту впал в рассуждения, что-то рассчитывал, производил мысленную арифметику и довольно противно жевал при этом свою волосатую нижнюю губу. Конечно, стоило обратить на это внимание и, сложив два и два, подумать о том, где он при таких взглядах на жизнь мог добыть колбасу. При райтерской впечатлительности, он мог бы запросто прийти к выводу, что за нее пришлось драться со стадом бродячих и совершенно бешеных собак, и отказался бы проглатывать ее куски, но он повел себя легкомысленно и глупо. Очень глупо.
Сразу после этого он сообразил, что должен немедленно написать детективный роман.
— Что-нибудь въ духѣ Эркюля Пуаро. Мнѣ нравится его стиль.
Со стороны эти разговоры могли выглядеть вполне здравыми, но, как позже сообщил нам доктор Зеленкин, колбасный яд к тому времени уже начал незримо действовать в райтерском животе.
— Ахъ, и почему въ столовой такъ рѣдки убiйства! — продолжал райтер. — Собственно, за всѣ годы ея существованiя не произошло ни одного, а вѣдь она, если судить по ея внѣшнему виду, пережила всемiрный потопъ, а можетъ быть, что и не одинъ.
Потом, проходя мимо разделочного стола в кухне, куда был допущен по недосмотру, увидел на нем куриную тушку и воскликнул:
— Вотъ оно!
Тут же вынул откуда-то огромною лупу и внимательно осмотрел ее бледный живот.
— Несомнѣнно, что несчастный былъ убитъ!
Затем проследовал лупой до шеи и отпрянул, обратив к поварам искаженное гримасой ужаса лицо:
— И обезглавленъ!
После этого он заторопился на базар, чтобы купить себе трость с серебряным набалдашником в виде козлиной головы с драгоценными каменьями в глазах. По пути только остановил кухонную работницу и сказал:
— Тутъ, разумѣется, замѣшаны деньги.
— А?
— Ну, тутъ. Тутъ. И я имѣю въ виду не столовую, въ столовой отродясь денегъ не было.
Дома все его отверстия разверзлись и обильно протекли, а сам он слег на свой одр и взялся хворать.
Наши давнишние читатели знают, с какой помпой у него обыкновенно обставлено это дело. На этот раз он потребовал, чтобы ему прислали всех столовских работников «самаго благонамѣреннаго вида» с тем, чтобы те читали заплачки у его изголовья. Ему, конечно, было в этом отказано.
— Да и что это такое, «самаго благонамѣреннаго вида»? — возмущался директор.
— Я думаю, как покойная Императрица Мария Федоровна, Царство ей Небесное, — сказал завхоз, — это как минимум.
— Передайте вашему директору, — сказал райтер завхозу, после того, как тот сообщил, что заплачек, увы, не будет, — что у него нѣтъ сердца. Всѣмъ, кто мнѣ не донатилъ, передайте, что я ихъ прощаю, выражая надежду, что сами себя они никогда не простятъ. Кайтесь, гады. Буду являться вамъ въ видѣ гнѣвномъ и обличающемъ. Если, конечно, буду успѣвать, все-таки это больше семи миллиардовъ человѣкъ.
— Про-ща-ю, — пробормотал завхоз, помечая что-то в записной книжке, — помедленней, пожалуйста, я не поспеваю.
— Чего?
— Нужно ли понимать так, что тех, кто донатил, это не касается?
— Разумѣется, они-то тутъ при чемъ?
— Ага, — продолжил записывать завхоз, — а тем, кто донатил, не простится ни в этом веке, ни в будущем.
— Что ты тамъ все пишешь?
— Так. Так, кое-какие заметки для панихиды.
— А?
— Вот, кстати сказать, эта идея про детектив с куриным убийством. Сюжет битый, прямо скажем. То ли дело «Отравление райтера»!
— А?
— Ты, конечно, уже успел выболтать, кто отравитель, но это не беда. Можно разделать детектив с элементами трагедии-дифирамба. Все по-домашнему: хор из переодетых сатиров и три актера, один из которых будет представлять хладный труп.
— А!?
— Да, сверхзадача этой роли должна состоять в холодности и равнодушии. Мне кажется, что ты бы справился. На-ка, выпей, это лекарство.
— Спасите!
Вот таким образом завхоз спас наших читателей от необходимости ведаться с детективным романом.
Теперь, знаете ли, никакое дело не обходится без эксперта. Умные люди прежде всех дел разыскивают эксперта, непременно такого, который хитрость имый исчитати всяческую премудрость, и глядючи на него умиляются, а уже только после этого идут и сырами в масле катаются. Ну и раз уж мы в столовой от этого никак не прочь, то тоже взялись разыскать эксперта.
Оказалось, однако, что дело это не из дешевых. Мы начали искать в той самой тьме внешней, которая со всех сторон подступает к границам нашей столовой, и обрали, справедливости ради надо сказать, сразу целый пучок разнообразных экспертов, и в галстухах, и в гимнастических брюках, а одного даже и в том, и в другом одновременно. Совершенно справедливо подозревая в них людей жестоких, что жнут, где не сеяли и собирают, где не рассыпали, мы боялись, что они потребуют себе в вознаграждение сразу комплексный обед, а то может быть и два. Очень уж некоторые из них были широки в талии. Но эксперты просто сбили нас с ног. Один из них даже наорал, возмущенно двигая своим кадыком, как поршнем, вверх и вниз.
— В прежние-то времена, как бывало? — витийствовал он. — Эксперта зараньше за стол усаживали и со стороны следили, как, мол, он ест. Если обнаруживал здравый аппетит, то нанимали за дорогую цену, а если так только, пенки попробует да муху сглотнет, то прогоняли со двора, а могли еще и промеж лопаток почесать.
— Ну, в прежние времена, биологи говорят, у нас и хвост имелся на заднем месте, да только не всему надлежит верить, — засомневались мы.
И тут началось уже совершеннейшее столпотворение. Одни эксперты кричали, что хвост был, и верующему в эту гадость возможно всё. Другие, что тоже был, а верующему простится всякий грех прошлый, настоящий и будущий. Между первыми и вторыми завязался бой. Третьи утверждали, что никаких хвостов не было вовсе, а потом один вскочил на стол и заявил, что не только был, а и теперь есть, повернулся к нам задом, к лесу передом и сделал попытку спустить штаны, чтобы предъявить весь этот ужас в натуральном виде. Мы так испугались, что вот он сейчас покажет свой лысый хвост и начнет им еще шевелить, что хором начали убеждать его, со ссылками на санитарные законы, что в столовой этого никак нельзя, что у нас бывают дамы, и что после такого нас на совокупном основании всех имеющихся параграфов нужно будет непременно сжечь, а пепелище засыпать солью. Наконец, к нашему счастью, откуда-то выскочил завхоз с огнетушителем и залил бесстыжего эксперта пеной.
Словом, оказалось, что им угодно иметь в виде награды не столько обед, что уж, по их словам, само собой, сколько золотые гинеи, дублоны и прочее такое, которое если и оказывается в столовой, то немедленно переходит в распоряжение налоговой инспекции.
После этого мы решились поискать в самой столовой. Нет ли, дескать, тут где-нибудь под лавочкой или на лавочке. И что же вы думаете? Нашли. Нашли совершенно случайно. Он как раз шел в голубом халате, китайской шапочке на голове и зеленых резиновых сапогах на лохматых ногах. В шуйце у него было лукошко с крадеными у куриц яйцами, а в деснице маленький щегольской веер. Мы бы легко приняли его за нашего райтера, до того он был на него похож. Даже про зеленые сапоги райтер же накануне нам все уши прожужжал. Какие, дескать, это чудесные сапоги, и как яростно он за них торговался, интригуя, лукавнуя, раздирая на себе одежды и почти кощунственно вопия к Небу, и какую все-таки несусветную цену пришлось заплатить в итоге. Но у этого на правом глазу был монокль, что немедленно нас убедило, что это никакой не райтер, а самый преестественный эксперт. Первым делом мы, конечно, спросили его, точно ли он эксперт, на что он ответил утвердительно и при этом раскрыл свой веер, который внутри оказался украшен акварельной веточкой сакуры.
— А вамъ, отцы, въ которомъ дѣлѣ экспертъ надобенъ?
— Ба! Да мы разве не сказали?
— Нѣтъ.
— Слышали вы это «ниет»? Не слишком ли явственно он «ять» произносит? А? — всполошился завхоз. — И тюбетейка эта сомнительная еще.
— Чудак ты, — успокоили мы его, — а монокль-то?
— Ну да, ну да, — пробормотал он.
— Нам теперь, — повернулись мы к эксперту, — нужен искушенный в бранных и ратных делах, поскольку для вирусологов уже наступили тощие времена.
И что же? Сейчас же оказалось, что он как раз в бранных и ратных делах и эксперт, а более всего удивительно то, что именно в этих словах, и именно в этом порядке. Чтобы не показаться простофилями, мы потребовали доказательств, и он тут же в любезных выражениях похвалил нашу осмотрительность и предъявил справку с печатью, что проходил срочную службу в советской армии, справку, что участвовал в военных сборах среди барханов, справку, что бил в барабан, а от себя добавил, что кроме всего этого скакал на лошади и кричал «ура». Мы было усомнились, покосившись на зеленые сапоги, но он сказал: «минуточку», достал откуда-то патефон с огромной трубой, завел пружину специальной ручкой и установил сверху черную пластинку. Сначала из трубы донесся какой-то скрежет и как бы покашливание, а после мы явственно услышали цокот копыт и крики «ура». Потом была песня «Ночной смотр» в исполнении Федора Ивановича Шаляпина, которую все прослушали до конца.
— А почему патефон с пластинкой такие древние? — опять забеспокоился завхоз.
— Потому что давно это было, въ прошломъ вѣкѣ еще.
— Монокль, завхозий, монокль! — прошипели мы.
— Ну да, ну да, — пробормотал он.
Чтобы развеять завхозовы сомнения, да и самим утвердиться в своей вере, мы задали ему еще один вопрос о том, как следует вести себя на брани, чтобы, с одной стороны, одержать победу, с другой же, — избежать поражения. Прежде чем ответить, он поразмыслил с минуту, прикрыв глаза и пустив тонкую струйку с губы, что тоже было в его пользу, обличая человека склонного к глубокомысленному рассуждению.
— Для удобнѣйшаго достиженiя викторiи, надобно энергично наступать, кричать «ура» (при этом он кивнул в сторону патефона) и поражать непрiятеля.
— Кажется, что справедливо подмечено, — рассудили мы.
— И болѣе того, — расцветая от похвалы добавил эксперт, — того полководца, который вооружась этой доктриной побѣды и одолѣнiя стяжаетъ, уподобимъ мужу мудрому. Того же, кто ею пренебрегаетъ…
— Ясно, ясно. Того уподобим мужу глупому.
— Не такъ все просто и однозначно, — ревниво заметил эксперт, — но въ цѣломъ вѣрно.
— Да точно вам говорю, что это чертов райтер, а никакой не эксперт! — взъерошил свои рыжие волосы завхоз. — А ну-ка, слава Украине!
— Не намъ, Господи, не намъ, но имени Твоему даждь славу о милости Твоей и истинѣ Твоей.
— А? Слыхали? Об чем это говорит? Райтер! Собственной дурацкой персоной!
— Это говорит только о том, что сей эксперт не только в бранных и ратных делах, но и в богословии, только и всего. И, конечно, монокль!
После этого нам пришлось стукнуть завхоза тубусом по голове. От предложения эксперта оросить его из огнетушителя, мы, поблагодарив, отказались, но он все равно пару раз прыснул в него водой из пульверизатора для цветов.
Далее следует экспертная записка о советском офицерстве, которую мальчик Матфей отказался переложить в советскую орфографию, сославшись на то, что ему, видите ли, «еще покуда дороги такие понятия, как жизнь и свобода».
Не желая злоупотреблять терпением наших читателей, саму экспертную записочку мы опубликуем в другой день. А то и так уже тут атмосфера сгустилась как в райтерском заповеднике, где эти гады бегают без узды, ржут и гадят.
А вчера был день рождения Гайдна, самого здорового, светлого и ясного композитора. То есть и в календаре иногда утешительные вещи бывают. Если хотите исцелеть от нервных недугов, то слушайте Гайдна. Помогай всем Господь. Берегите себя.
Оказалось, однако, что дело это не из дешевых. Мы начали искать в той самой тьме внешней, которая со всех сторон подступает к границам нашей столовой, и обрали, справедливости ради надо сказать, сразу целый пучок разнообразных экспертов, и в галстухах, и в гимнастических брюках, а одного даже и в том, и в другом одновременно. Совершенно справедливо подозревая в них людей жестоких, что жнут, где не сеяли и собирают, где не рассыпали, мы боялись, что они потребуют себе в вознаграждение сразу комплексный обед, а то может быть и два. Очень уж некоторые из них были широки в талии. Но эксперты просто сбили нас с ног. Один из них даже наорал, возмущенно двигая своим кадыком, как поршнем, вверх и вниз.
— В прежние-то времена, как бывало? — витийствовал он. — Эксперта зараньше за стол усаживали и со стороны следили, как, мол, он ест. Если обнаруживал здравый аппетит, то нанимали за дорогую цену, а если так только, пенки попробует да муху сглотнет, то прогоняли со двора, а могли еще и промеж лопаток почесать.
— Ну, в прежние времена, биологи говорят, у нас и хвост имелся на заднем месте, да только не всему надлежит верить, — засомневались мы.
И тут началось уже совершеннейшее столпотворение. Одни эксперты кричали, что хвост был, и верующему в эту гадость возможно всё. Другие, что тоже был, а верующему простится всякий грех прошлый, настоящий и будущий. Между первыми и вторыми завязался бой. Третьи утверждали, что никаких хвостов не было вовсе, а потом один вскочил на стол и заявил, что не только был, а и теперь есть, повернулся к нам задом, к лесу передом и сделал попытку спустить штаны, чтобы предъявить весь этот ужас в натуральном виде. Мы так испугались, что вот он сейчас покажет свой лысый хвост и начнет им еще шевелить, что хором начали убеждать его, со ссылками на санитарные законы, что в столовой этого никак нельзя, что у нас бывают дамы, и что после такого нас на совокупном основании всех имеющихся параграфов нужно будет непременно сжечь, а пепелище засыпать солью. Наконец, к нашему счастью, откуда-то выскочил завхоз с огнетушителем и залил бесстыжего эксперта пеной.
Словом, оказалось, что им угодно иметь в виде награды не столько обед, что уж, по их словам, само собой, сколько золотые гинеи, дублоны и прочее такое, которое если и оказывается в столовой, то немедленно переходит в распоряжение налоговой инспекции.
После этого мы решились поискать в самой столовой. Нет ли, дескать, тут где-нибудь под лавочкой или на лавочке. И что же вы думаете? Нашли. Нашли совершенно случайно. Он как раз шел в голубом халате, китайской шапочке на голове и зеленых резиновых сапогах на лохматых ногах. В шуйце у него было лукошко с крадеными у куриц яйцами, а в деснице маленький щегольской веер. Мы бы легко приняли его за нашего райтера, до того он был на него похож. Даже про зеленые сапоги райтер же накануне нам все уши прожужжал. Какие, дескать, это чудесные сапоги, и как яростно он за них торговался, интригуя, лукавнуя, раздирая на себе одежды и почти кощунственно вопия к Небу, и какую все-таки несусветную цену пришлось заплатить в итоге. Но у этого на правом глазу был монокль, что немедленно нас убедило, что это никакой не райтер, а самый преестественный эксперт. Первым делом мы, конечно, спросили его, точно ли он эксперт, на что он ответил утвердительно и при этом раскрыл свой веер, который внутри оказался украшен акварельной веточкой сакуры.
— А вамъ, отцы, въ которомъ дѣлѣ экспертъ надобенъ?
— Ба! Да мы разве не сказали?
— Нѣтъ.
— Слышали вы это «ниет»? Не слишком ли явственно он «ять» произносит? А? — всполошился завхоз. — И тюбетейка эта сомнительная еще.
— Чудак ты, — успокоили мы его, — а монокль-то?
— Ну да, ну да, — пробормотал он.
— Нам теперь, — повернулись мы к эксперту, — нужен искушенный в бранных и ратных делах, поскольку для вирусологов уже наступили тощие времена.
И что же? Сейчас же оказалось, что он как раз в бранных и ратных делах и эксперт, а более всего удивительно то, что именно в этих словах, и именно в этом порядке. Чтобы не показаться простофилями, мы потребовали доказательств, и он тут же в любезных выражениях похвалил нашу осмотрительность и предъявил справку с печатью, что проходил срочную службу в советской армии, справку, что участвовал в военных сборах среди барханов, справку, что бил в барабан, а от себя добавил, что кроме всего этого скакал на лошади и кричал «ура». Мы было усомнились, покосившись на зеленые сапоги, но он сказал: «минуточку», достал откуда-то патефон с огромной трубой, завел пружину специальной ручкой и установил сверху черную пластинку. Сначала из трубы донесся какой-то скрежет и как бы покашливание, а после мы явственно услышали цокот копыт и крики «ура». Потом была песня «Ночной смотр» в исполнении Федора Ивановича Шаляпина, которую все прослушали до конца.
— А почему патефон с пластинкой такие древние? — опять забеспокоился завхоз.
— Потому что давно это было, въ прошломъ вѣкѣ еще.
— Монокль, завхозий, монокль! — прошипели мы.
— Ну да, ну да, — пробормотал он.
Чтобы развеять завхозовы сомнения, да и самим утвердиться в своей вере, мы задали ему еще один вопрос о том, как следует вести себя на брани, чтобы, с одной стороны, одержать победу, с другой же, — избежать поражения. Прежде чем ответить, он поразмыслил с минуту, прикрыв глаза и пустив тонкую струйку с губы, что тоже было в его пользу, обличая человека склонного к глубокомысленному рассуждению.
— Для удобнѣйшаго достиженiя викторiи, надобно энергично наступать, кричать «ура» (при этом он кивнул в сторону патефона) и поражать непрiятеля.
— Кажется, что справедливо подмечено, — рассудили мы.
— И болѣе того, — расцветая от похвалы добавил эксперт, — того полководца, который вооружась этой доктриной побѣды и одолѣнiя стяжаетъ, уподобимъ мужу мудрому. Того же, кто ею пренебрегаетъ…
— Ясно, ясно. Того уподобим мужу глупому.
— Не такъ все просто и однозначно, — ревниво заметил эксперт, — но въ цѣломъ вѣрно.
— Да точно вам говорю, что это чертов райтер, а никакой не эксперт! — взъерошил свои рыжие волосы завхоз. — А ну-ка, слава Украине!
— Не намъ, Господи, не намъ, но имени Твоему даждь славу о милости Твоей и истинѣ Твоей.
— А? Слыхали? Об чем это говорит? Райтер! Собственной дурацкой персоной!
— Это говорит только о том, что сей эксперт не только в бранных и ратных делах, но и в богословии, только и всего. И, конечно, монокль!
После этого нам пришлось стукнуть завхоза тубусом по голове. От предложения эксперта оросить его из огнетушителя, мы, поблагодарив, отказались, но он все равно пару раз прыснул в него водой из пульверизатора для цветов.
Далее следует экспертная записка о советском офицерстве, которую мальчик Матфей отказался переложить в советскую орфографию, сославшись на то, что ему, видите ли, «еще покуда дороги такие понятия, как жизнь и свобода».
Не желая злоупотреблять терпением наших читателей, саму экспертную записочку мы опубликуем в другой день. А то и так уже тут атмосфера сгустилась как в райтерском заповеднике, где эти гады бегают без узды, ржут и гадят.
А вчера был день рождения Гайдна, самого здорового, светлого и ясного композитора. То есть и в календаре иногда утешительные вещи бывают. Если хотите исцелеть от нервных недугов, то слушайте Гайдна. Помогай всем Господь. Берегите себя.
Елбасу, цап тебя за колбасу, наконец-то поймали и велели паспорт показать. Выяснилось, что он скрывался под личиной пенсионера, то есть выпивал с членами гаражного кооператива, барыжил кое-каким старьем и толкался в поликлинике. Погорел на том, что скандалил и пытался пролезть без очереди за какой-то справкой, напирая на то, что он лидер нации или даже, что ли, отец народов. Был задержан бдительными гражданами и препровожден в телевизор для услаждения зрительных нервов своих соотечественников. Мы ожидали, что он что-нибудь споет или спляшет, но он просто сидел на стульчике и говорил про скучное: какой он уставший старичок и как хочет на дачу, чтобы рыбалить там на свежем воздухе, ходить с бидоном за молоком и вообще крутить коровам хвосты. Мы всякую минуту надеялись, что вот он сейчас все-таки запоет или по крайней мере предъявит бидон, но ничего такого не случилось.
— Черт знает, что такое, — сердился завхоз. — Нужно хоть Зеленкина позвать, он после просмотра какого-то американского сериала похваляется, что может по телесным движениям проникать в тайны души.
— Нет, сериал только усугубил его продерзостные мечтания, а появились они, когда он курсы по психологии кончил в чердачном помещении крепостного университета Василия Ивановича, об чем имеет справку, — сказал директор.
— Не думаю, что у него что-нибудь выйдетъ, — подал голос райтер, — ужъ больно эта елбаса на нашего участковаго похожа, а на него сколько не гляди, ничего не поймешь. Мы ужъ как-то пытались по его лику грядущее прозрѣвать, но онъ вдругъ сто рублей носомъ втянулъ. А вѣдь такого грядущаго вообще никто не чаялъ.
Зеленкин, тем временем, пришел сам собой, измерил температуру в помещении, чтобы не возиться с каждым в отдельности, и внимательно посмотрел на райтера:
— Чего уши такие красные? Уж не взаймы ли собрался спросить?
— Отсядь от меня, — тут же приказал райтеру директор.
— Это такая беда, что не приведи Господи, — пояснил он остальным. — Вот, Зеленкин, обрати внимание, тут в телевизоре беглого елбасу показывают. Что имеешь сказать?
— Что тут скажешь? Несомненно, что он опытный политик и даже матерый.
— Про то, что он жулик, мы и сами уже догадались, а ты лучше скажи, не видишь ли ты в его движениях раскрытия каких-нибудь тайных смыслов? — спросил директор.
— Нет, не удается разглядеть, — ответил Зеленкин, — уж больно он на нашего участкового похож.
— Ага! Ты тоже примѣтилъ!
— Конечно. Я бы даже сказал, что, возможно, он елбасе, цап тебя за туапсе, разлученным близнецом доводится.
— Погоди-ка, я слышалъ, что полный титулъ звучитъ какъ «цапъ тебя за волоса»?
— Таковы свойства языков, имеющих хождение на территории бывшего СССР, — влез с разъяснениями завхоз, — что все зависит от склонения. В дательном падеже будет «за фрикасе».
— Какъ же это? Зеленкинъ же только что ясно сказалъ, что «за туапсе».
— Да это не важно совсем. Тут главное «цап», — пояснил Зеленкин.
— То есть хочешь сказать, все-таки «цап»? — уточнил директор.
— Это уж во всяком случае, — по-докторски солидно сказал Зеленкин и даже поднял палец кверху.
Впрочем, наша елбаса тоже на месте не сидит и уж не хочет, как утверждают аналитики, быть вольною царицей, а покушается на место в истории. С некоторых пор, как говорят, он об этом крепко задумался и, кажется, не удовлетворяется уже обеспеченным местом простого работящего жулика, но мечтает о сугубых кровопролитиях. Чертит всюду карандашом какие-то красные линии и озирается. Какой гад, кстати, снабдил его карандашом? Мнится ему уже, как красные орды наводняют благословенный Вермонт и насасываются там сиропом. Велел, говорят, покрасить свежей краской крейзир «Аврору» и всему музейному кадру выдать кортики. Аврорские старушки тут же наелись каких-то таблеток, рвутся в сражение и даже хотели «набить морду» какому-то прохожему, но не смогли его догнать и только запустили в спину боевым музейным тапком. Попасть не попали, но ужасу нагнать сумели.
Все это довольно противно и люди беспокоятся. Швеция со страху собралась в НАТО. Раньше, бывало, довольно тупо отнекивалась (да нам-то как-то, а мы-то че-то), но теперь бегают, собирают справки и делают прививки.
Мы тоже, конечно беспокоимся, но Столовую №100 в НАТО не пустят. Стороной нам дали понять, что теперь это неудобно. Если уж из-за Украины, сказали, которая западным двором выходит прямо в НАТО, такие истерики приходится терпеть, то у вас-то с РФ самая протяженная граница. Собственно, вы больше ни с кем и не граничите. К тому же, в уставе вашего общества с ограниченной ответственностью не сказано, что вы можете так просто вступать в военные союзы. И вообще-то, это все, как кажется, какой-то сраный сепаратизм и более ничего. Потом еще целый ворох юридических крючков помянули, так что мы наконец не выдержали:
— Это потому, что у нас денег нет?
— Вот уж вы и сами начали догадываться.
Тогда директор написал отчаянное письмо чекистскому начальству, что мы старые и больные, а столовая наша протекает, но если уж никак без того нельзя, чтобы победы и одоления не свершить, то и мы со своей стороны готовы на все. Письмо вышло путаное и явно нуждающееся в экспертизе, но директор сказал, что теперь только так и надо. Почтавица, впрочем, хотя письмо и взяла, но незаметно подбросила его в мусорное ведро.
А акцию сегодня мы предлагаем просто так, без всяких посвящений.
Акция: борщ 36 рублей и плов 33 рубля за 100 грамм. Ждём всех своих друзей по адресу: г. Астрахань, ул. Брестская, д. 9а, +79170833300
— Черт знает, что такое, — сердился завхоз. — Нужно хоть Зеленкина позвать, он после просмотра какого-то американского сериала похваляется, что может по телесным движениям проникать в тайны души.
— Нет, сериал только усугубил его продерзостные мечтания, а появились они, когда он курсы по психологии кончил в чердачном помещении крепостного университета Василия Ивановича, об чем имеет справку, — сказал директор.
— Не думаю, что у него что-нибудь выйдетъ, — подал голос райтер, — ужъ больно эта елбаса на нашего участковаго похожа, а на него сколько не гляди, ничего не поймешь. Мы ужъ как-то пытались по его лику грядущее прозрѣвать, но онъ вдругъ сто рублей носомъ втянулъ. А вѣдь такого грядущаго вообще никто не чаялъ.
Зеленкин, тем временем, пришел сам собой, измерил температуру в помещении, чтобы не возиться с каждым в отдельности, и внимательно посмотрел на райтера:
— Чего уши такие красные? Уж не взаймы ли собрался спросить?
— Отсядь от меня, — тут же приказал райтеру директор.
— Это такая беда, что не приведи Господи, — пояснил он остальным. — Вот, Зеленкин, обрати внимание, тут в телевизоре беглого елбасу показывают. Что имеешь сказать?
— Что тут скажешь? Несомненно, что он опытный политик и даже матерый.
— Про то, что он жулик, мы и сами уже догадались, а ты лучше скажи, не видишь ли ты в его движениях раскрытия каких-нибудь тайных смыслов? — спросил директор.
— Нет, не удается разглядеть, — ответил Зеленкин, — уж больно он на нашего участкового похож.
— Ага! Ты тоже примѣтилъ!
— Конечно. Я бы даже сказал, что, возможно, он елбасе, цап тебя за туапсе, разлученным близнецом доводится.
— Погоди-ка, я слышалъ, что полный титулъ звучитъ какъ «цапъ тебя за волоса»?
— Таковы свойства языков, имеющих хождение на территории бывшего СССР, — влез с разъяснениями завхоз, — что все зависит от склонения. В дательном падеже будет «за фрикасе».
— Какъ же это? Зеленкинъ же только что ясно сказалъ, что «за туапсе».
— Да это не важно совсем. Тут главное «цап», — пояснил Зеленкин.
— То есть хочешь сказать, все-таки «цап»? — уточнил директор.
— Это уж во всяком случае, — по-докторски солидно сказал Зеленкин и даже поднял палец кверху.
Впрочем, наша елбаса тоже на месте не сидит и уж не хочет, как утверждают аналитики, быть вольною царицей, а покушается на место в истории. С некоторых пор, как говорят, он об этом крепко задумался и, кажется, не удовлетворяется уже обеспеченным местом простого работящего жулика, но мечтает о сугубых кровопролитиях. Чертит всюду карандашом какие-то красные линии и озирается. Какой гад, кстати, снабдил его карандашом? Мнится ему уже, как красные орды наводняют благословенный Вермонт и насасываются там сиропом. Велел, говорят, покрасить свежей краской крейзир «Аврору» и всему музейному кадру выдать кортики. Аврорские старушки тут же наелись каких-то таблеток, рвутся в сражение и даже хотели «набить морду» какому-то прохожему, но не смогли его догнать и только запустили в спину боевым музейным тапком. Попасть не попали, но ужасу нагнать сумели.
Все это довольно противно и люди беспокоятся. Швеция со страху собралась в НАТО. Раньше, бывало, довольно тупо отнекивалась (да нам-то как-то, а мы-то че-то), но теперь бегают, собирают справки и делают прививки.
Мы тоже, конечно беспокоимся, но Столовую №100 в НАТО не пустят. Стороной нам дали понять, что теперь это неудобно. Если уж из-за Украины, сказали, которая западным двором выходит прямо в НАТО, такие истерики приходится терпеть, то у вас-то с РФ самая протяженная граница. Собственно, вы больше ни с кем и не граничите. К тому же, в уставе вашего общества с ограниченной ответственностью не сказано, что вы можете так просто вступать в военные союзы. И вообще-то, это все, как кажется, какой-то сраный сепаратизм и более ничего. Потом еще целый ворох юридических крючков помянули, так что мы наконец не выдержали:
— Это потому, что у нас денег нет?
— Вот уж вы и сами начали догадываться.
Тогда директор написал отчаянное письмо чекистскому начальству, что мы старые и больные, а столовая наша протекает, но если уж никак без того нельзя, чтобы победы и одоления не свершить, то и мы со своей стороны готовы на все. Письмо вышло путаное и явно нуждающееся в экспертизе, но директор сказал, что теперь только так и надо. Почтавица, впрочем, хотя письмо и взяла, но незаметно подбросила его в мусорное ведро.
А акцию сегодня мы предлагаем просто так, без всяких посвящений.
Акция: борщ 36 рублей и плов 33 рубля за 100 грамм. Ждём всех своих друзей по адресу: г. Астрахань, ул. Брестская, д. 9а, +79170833300
