Статистика ВК сообщества "Трунин. Проза"

Долгожданная книга ЧЗЖ вышла!

В ней собраны снискавшие любовь подписчиков креативы, самые популярные тексты паблика, отмеченные сотнями лайков и репостов и вышедшие за пределы этого сообщества, плюс немного моего выбора.

Стихи, сценки, миниатюры, небольшие рассказы, сказки от смешных, абсурдных и дурацких до трагикомических и по своему философских, а добавьте сюда прекрасные иллюстрации, и выйдет просто Ъъъъъ! В конце вас ждет эксклюзивный рассказ в духе старого ЧЗЖ, написанный специально для сборника.

Купить с автографом можно у [id190751569|меня]. Возьмите несколько, книга станет отличным подарком! Всем чяй!

— Когда я был ребенком, мне приснилось, что я вышел в лес, один, — сказал Саша, помолчав. — Была зима, как сейчас, а я все шел и шел зачем-то, там что-то было впереди, но я никак не мог разглядеть, знал только, что мне очень нужно туда попасть, и обязательно через лес. И шел я сам, без костылей. Вдруг я увидел отца, он появился из ниоткуда. Я сначала испугался, но он сказал мне ласково, что я заблудился, и он поможет мне найти дорогу домой. Но я-то знал, что он хочет увести меня в чащу, чтобы я не пришел к своей цели. Я упирался, но он был сильный, в итоге я просто сдался. И пока мы шли, нас стали окружать волки. Я говорил отцу, но он только отмахивался и смеялся, мол, нет никаких волков, что они тут не водятся, что это просто воображение. А потом волки перестали прятаться. Я указывал отцу, но он все так же вел меня куда-то, и становилось все темнее, и луна исчезла за деревьями. Я говорил отцу: «Вон же они, смотри, как горят глаза». И мне казалось, что даже звезды в небе стали глазами волков, столько вокруг было этих живых огоньков. Но отец словно не видел ничего. Я отказался дальше идти, начал тянуть его обратно, кричал ему: «Папа, папа, не надо ходить туда!»
Саша снова повернулся ко мне, и мы остановились.
— И да, это совершенно точно никакая не выдумка, как в тот раз, это правда.
— Но ведь сон?
— Так вот, — мы снова пошли. — И тогда отец повернулся ко мне, и я увидел, что у него глаза горят так же, как у волков. Он сам был волком! И тогда он стал обрастать мехом и кинулся на меня. И все волки сбежались к нам.
Он замолчал.
— Они тебя растерзали? — спросил я.
— Не знаю, — ответил Саша. — Я видел этот сон, наверное, пять раз, и каждый раз просыпался на этом месте. Последний раз было лет семь назад. Детали снов различались, но очень незначительно. Иногда я вырывался и убегал, но отец догонял меня и тогда превращался. Или мы шли снова, и он превращался позже. Каждый раз отец обращался в огромного белого волка, точь-в-точь как тот, на которого я охочусь. А незадолго до своей смерти, отец прислал мне открытку на день рождения. Хороший такой рисунок, не знаю, чем нарисовано было, пером каким-то, но очень талантливо, красивая открытка, прямо скажу, вся разноцветная такая. Отец точно так не мог, это кто-то из местных, и почерк каллиграфический. Открытка у меня из рук выпала — такой же волк, из снов! Я само собой никогда ему не рассказывал об этом сне. Так и сбежал из тюрьмы мой отец, духовно, а похоронили только тело. Вот такой хитрый побег. Я тогда стал изучать его письма и в каждом находил какие-то крючочки, зацепки, важные места и символы из его жизни. Рассказывал он часто, как воровал арбузы в детстве, и пишет вот: «Кормят хорошо, жаль только арбузов нет, очень хочется арбуз, сейчас самый сезон». Это, значит, частичка его на волю ушла, та, которая арбузы воровала. Так вот и делали зэки в его колонии — по частям себя в письмах рассылали, а потом финальный штрих — тотемный зверь, у кого волк, у кого медведь, у кого орел. Потом зэк умирает, но так только кажется администрации, на самом-то деле душа еще на земле. Называется «метафизический побег». А на небо уже никак.

Привет, ребята, я решил заранее объявить, чтобы все вовремя собрались. Черновик моего романа близок к завершению, после него я обещал себе вплотную заняться подготовкой книги ЧЗЖ, в которой будут лучшие тексты паблика.
Если вы чувствуете в себе желание приобрести будущую книгу, примите участие в встрече, чтобы я оценил тираж и понял, нужна ли вам эта книга вообще. Тексты готовы, по стоимости пока не могу ничего сказать + я ищу иллюстраторов, откликнетесь, кто хотел бы увидеть свои рисунки в книге или хотя бы просто немного заработать. Жду вас по ссылке.

Женя позвонила, и тут же где-то в недрах замках стали раздаваться звуки открывающихся дверей и послышался топот.
— Спичка догореть не успевает. Они прямо как солдаты.
Марианна хотела добавить что-то еще, но вдруг что-то вспомнила:
— Ах да! Впрочем, сейчас сама увидишь.
Двери раскрылись и появились двое, чей пол определить можно было только по одежде — это были мужчина и женщина, но у одного была голова серой мыши, а у другой — желтой канарейки. Женя встала и медленно подошла к ним, смотря то на них, то на Марианну, откровенно забавляющуюся ее непрестанным удивлением. Слуги поклонились:
— Чего изволите, госпожа?
— Раньше слуги были вполне обычного вида, — объяснила Жене Марианна. — Но потом я решила, что как-то нехорошо, мне было более комфортно, что прислуживает кто-то не такой… человеческого вида. Чувствуешь себя каким-то… эксплуататором. Поэтому тех я уволила, а наняла звероголовых, у них тут печальное положение — ни звери, ни люди не принимают их. Я проявила благодушие, мне кажется, не так ли, мои дорогие?
Она посмотрела на слуг, и те покорно закивали и забормотали.
— Такие бедняжки.
Она коротко вздохнула и тут же добавила уже деловым тоном:
— Мыша, будь добр, мне и моей подруге бокал «Потерянного рая». Пташа, распорядись подготовить мне ванну в белой комнате.
Слуга кивнул, а служанка отвесила реверанс.
Когда Мыша вернулся с подносом, Женя снова встала и подошла к нему. Слуга поставил бокалы и отошел к двери.
— Можно вас потрогать? — обратилась к нему Женя.
Слуга шевельнул усами и робко взглянул на Марианну, прижав уши.
— Мыша, хватит стесняться, — сухо сказала та. — Я понимаю, что тут редко бывают гости, но не будь таким напряженным и нелюдимым. Моя подруга решит, что я вас бью.
Женя подошла к мышеголовому слуге и погладила его. На ощупь он был приятным — теплым и пушистым, и пахло от него хлебными корками и яблоком. Судя по всему, Мыше это тоже пришлось по нраву, сначала он казался напряженным, но затем расслабился и зажмурился от удовольствия. Жене казалось, что она гладит большого кота. Вдруг слуга открыл глаза и шепотом быстро произнес:
— Не верьте, она превратила нас. Мы были людьми!
Женя замерла, оставив руку на мягкой шерстке.
Вероятно, Марианна это услышала, потому что резко подняла голову:
— Всё, свободен!
Пискнув, Мыша, не разворачиваясь и не сразу попав в дверной проем, поспешно ретировался.
Женя вернулась обратно, взяла бокал и, держа его в руке, сказала, глядя перед собой:
— У меня делирий.
— Ах! Думаешь? — с напускным беспокойством отозвалась Марианна, резко поставив свой бокал и перекинувшись через стол, широко открыв глаза.
— А ведь не так давно ты уверяла меня, что это я брежу.
Женя рассмеялась.
— У меня психоз.
— Ты попей, это помогает. Сразу начинаешь видеть тут все таким родным и знакомым. Хороший коктейль, моя рецептура, кстати. «Потерянный рай». Как тебе название? Две трети нектара и треть меда поэзии. Плюс немножко сомы, чисто чтобы подсластить — поэзия довольно горькая штука. У тебя же нет аллергии на мухоморы? Две капли живой воды. Ну и еще водка. Без спирта тут ничего не работает, активирует ингредиенты.
Женя отпила, и нашла напиток похожим на глинтвейн. Почему-то он был горячим, хотя бокал в руке оставался холодным. Женя отпила еще и поняла, что он сменил и вкус — вкус менялся моментально, она успевала только отметить, что едва попав в рот, напиток тут же менял свои качества.
— Никто не знает его настоящего вкуса, — прокомментировала Марианна. — В бокале он один, но на вкус всегда не тот. Если выплюнуть, можно заметить, что он меняет цвет. Но никогда не разочаровывает, есть ощущение, что это один и тот же вкус, просто открывает свои разные грани. Как влюбляться в одного и того же человека. Никогда не достигаешь дна своей любви — можно только испугаться и вернуться на поверхность. Я люблю фантазировать, что кто-то влюбляется каждый раз, когда я делаю глоток, и кто-то другой теряет свои чувства, когда я понимаю, что настоящий вкус этого напитка снова спрятался от меня, вот он был, но распробовать никогда не удается, и этот краткий момент любви, попавшей в проем, — еще не разгоревшейся у одного и только что покинувший другого, — у меня на языке.
Марианна задумчиво помолчала и через какое-то время покачала головой, возвращаясь на землю:
— Впрочем, это, конечно, просто слова, порождение твоего удивительно подробного делирия. Или уже моего, с этим коктейлем лучше не перебарщивать.
— Ты чем-то отравила меня перед началом фильма.
— О-о-о, — довольно протянула Марианна. — А вот это уже более привычная симптоматика! Такую Женю я помню.
— Я серьезно, — сказала Женя. — Это не может быть правдой.
— Это ты еще на жуках не летала, — ответила Марианна. — Хочешь? Могу организовать, у меня прекрасная божья коровка, размером с не-божью, конечно, иначе как ты на ней полетаешь, а еще благородный жук-олень. Или носорог, я их путаю постоянно. Что странно, по-моему, я ведь не путаю оленей и носорогов — у одного два рога, а у другого всего один. Хочешь, распоряжусь и мы сходим в жучарню? Впрочем… ты ведь даже на дельтаплан не решалась, как я помню. А зря, между прочим!
— Это же бред, — Женя отпила из бокала, глядя в пространство. — То, что ты говоришь. О чем ты вообще. Какие жуки.
— Божья коровка и жук-олень, я же сказала, ты чем меня слушаешь?

К черту вопрос, какой будет суп, если сварить русалку, мне интересно, если кошкодевочка подхватит ретровирус, у нее будет вирус иммунодефицита человека (ВИЧ), вирус иммунодефицита кошек (ВИК), или ВИКД (вирус иммунодефицита кошкодевочек)? И от кого она может заразиться: от кошек или от человека, от тех и от других? А что если ее вирус может передаться человеку, и из-за кошкодевок люди начнут болеть лейкозом кошачьих, и им понадобится ветеринар? Что если эпидемия СПИДа началась потому, что у кого-то была обезьянодевочка? Ясно одно: если у вас будет кошкожена, то и риск кошковенерических заболеваний. В любом случае, не забывайте предохраняться.

Представляю первую сцену будущего большого романа, который пока не пишу — просто понял, что могу начать, параллельно с другими вещами. Я уже много лет вынашиваю идею этого романа. Это будет некая сага с элементами антиутопии в декорациях параллельной реальности, о жизни людей в век исторических катастроф, метафорически о нашей стране, но не только. В первую очередь, это о личностном преображении и борьбе за независимость.

АФИНА. ОСТРОВА.
«Свобода – есть то, чем нельзя обладать, — монотонно читала новенькая — толстая девочка. Не помню, как ее звали — она проучилась у нас год, так что в школьном альбоме ее нет. Говорят, напала на ученицу — состригла ей волосы, и ее исключили. Никто ее не запомнил.
— Владение свободой — всё равно что насыщение голодом – это...»
Она запнулась о сложную руну и беспомощно посмотрела на учительницу из-под толстых линз.
— Оксюморон, — подсказала та, глядя поверх класса.
— Свободу нельзя обрести. К свободе, как к богу, можно только стремиться».
Я дождалась, пока учительница опустит взгляд, и снова открыла именную книгу — на букве «М».
Маруся — такое имя правда есть?
— Не тот, кто приносит свободу, освобождает нас, а тот, кто дает нам понять, что мы ее лишены…
Я перевела взгляд на новенькую и попыталась представить, какое имя она могла бы принять после школы. Глядя на нее, на ум приходила буква «З», — возможно, потому что она издавала занудный зудящий звонкий звук. Комариным своим голоском она читала древний учебник, а я смотрела на имена, и поднимала голову, как бы сравнивая с девочкой, похоже ли. Зина? Нет. Зоя (жизнь) — нет. Зульфия? Зося? Нет, кажется, это совсем не ее буква. Может, «О» — такая же круглая.
— Афина, — произнесла вдруг учительница.
Я вздрогнула и попыталась найти, где остановилась новенькая. Я скользила по строчкам глазами, но это было даже не то упражнение.
Учительница подошла и наставила взгляд на книгу имен.
— Чем ты занята?
Она протянула руку — не ладонью вверх, а чуть под углом, отчего меня охватило непонятное озорство, и я пожала ее. Класс засмеялся. Учительница — нет.

(продолжение в статье)

Почти все читатели моей рукописи отметили эту сцену, так что я решил запостить её отдельно.

La légende d'Eer

К нашей следующей встрече я решил приступить к активной фазе, потому не поскупился приобрести бутылку хорошего вина. Квартира, где Катенька жила с мамой, представляла собой обитель довольно комфортную — там было три комнаты, и в каждой висело по три картине, а в углах на трех лежанках возлежали кошки. Всё напоминало музей — множество книг, пластинок, каких-то случайных пыльных предметов в неподходящих для этого местах, например, в ванной комнате стоял самовар, на которой водрузили ужасную вязанную шапку тигрового окраса, а за ним стояла старинная потемневшая икона и подшивка какого-то детского журнала, на унитазе стоял круглый аквариум с литровой банкой внутри, заполненной голубоватой жидкостью, а по кухне был просыпан кошачий корм.

— Не обращайте внимания, пожалуйста, — махнула рукой Катенька, указывая на корм, к которому сбежались кошки. — Там под обувью есть веник, передайте, будьте добры, спасибо.

— А мы снова на вы?

Она скрылась за дверью.

— Степа научился открывать холодильник, представляешь? Уму непостижимо, надо его показать научному сообществу, я думаю, он какое-то гениальное животное. Как горилла Коко, только по части пожрать. Можно даже не возвращать, если ученым мужам нужнее, я думаю, мы с мамой перенесем горечь расставания. Да, Степан? Бесовское ты отродье, посмотри на себя, бока по полу стелятся.

— Степа — это ваш кот?

— Степа мамин, — говорила из кухни Катенька. — Моя только Матильда, вот та, которая другим есть мешает, это в ее характере, беленькая такая. Матильда, поприветствуй гостя. Не хочешь, да? Засранка невежливая. Не обижайся уж на нее.

Она вынесла кошку. У нее были разные глаза, один желтый, а другой — серебристый, и дала ее мне в руки движением дерзким и задорным, даже, скорее, шутовским, — очевидно, она надеялась сбить меня с толку. И действительно, я не знал, что делать с этим ее даром, просто держал ее на вытянутых руках. Кошка смотрела на меня пренебрежительно и с нескончаемой скукой во взгляде. Я отпустил ее, она смерила меня презрительным взглядом и, вальяжно потянувшись, удалилась в гостиную.

— Сумасшедшие животные, посмотрите, — она снова выглянула с совком в руке. Свободной рукой она держала погрызенный пакетик с «вискасом». — Чуть с упаковкой не съели. Будто вас не кормят, бессовестные, позорите меня.

Катенька жила в самой большой комнате, все еще хранившей черты времен ее детства — например, изрисованные странными иероглифами обои над кроватью.

— Я к себе не вожу никого, — сказала Катенька, заметив, что я рассматриваю ее комнату. Она поставила бокалы.

— Не обращай внимания. Я бы съехала давно, да мачехе будет одиноко.

— Нет, это даже… увлекательно в какой-то степени, вы тут живете и не понимаете, что тут на каждом углу какой-нибудь удивительный артефакт. Вот это, например, что?

Я указал на диван, где лежало некое рукоделие с воткнутыми спицами.

Катенька рассмеялась, подошла и размотала огромный разноцветный шарф, — в нем было, наверное, метров пятнадцать, и его концы терялись в глубинах шкафа.

— Я как-то задумалась и пришла в себя, когда было уже метра три шарфика, — объяснила она. — А потом решила просто на рекорд связать, посмотреть, насколько длинным может быть шарф.

— Им можно диплодока укутать.

— Время от времени возвращаюсь к нему, когда надо поразмышлять о чем-нибудь или наоборот, чтобы отвлечься от мыслей, это лучше любых медитаций. В общем, теперь это мой мега-проект.

Я не нашел, что ответить.

— Ксенакис! — воскликнула Катенька, бросаясь к ноутбуку. — Только все разговоры потом, просто слушаем. Внимание!

И она включила Légende D'Eer. Я оказался не готов к услышанному.

Первые две с половиной минуты я слышал высокочастотный атональный свист, непрерывный, то усиливающийся, то ослабевающий, постепенно обретающий ритм. Затем Катенька быстро подняла палец и кивнула, как бы делая акцент. Свист превращался в подобие трели и начинал звонко потрескивать, словно погремушка гремучей змеи, но затем снова стал протяжным и всепроникающим, звенящим. На пятой минуте стало походить на то, будто кто-то забавляется со звонком велосипеда, и, постоянно резонируя, звук стал позвякивать, как связка ключей. К половине шестой минуты стали появляться низкие частоты, но пока еще нерешительно, будто только пробуя музыкальное пространство на вкус, принюхиваясь к нему. На седьмой минуте звонок стал тревожнее, электроакустическое полотно затрепетало, но только чтобы вновь выровняться. 6:36 — к резонансам стало добавляться короткое эхо, звук начал размываться, заполняя все больше частот, немножко даже пугая, в нем есть что-то не то животное, не то пресмыкающееся. 7:20 — яркий синтетический всплеск на фоне нарастающего звона. Словно птицы, свившие гнездо на обломках гигантского старого синтезатора. Катенька вновь сделала жест. Я отпил. Она отпила. Я достал ей шоколадку, она рада шоколадке. К пещерному пресмыкающемуся звону добавляется тихий шорох фольги, ничуть не портя, а даже гармонично дополняя композицию. 7:40 — короткие глуховатые стуки, словно попугай долбит клювом стол. Следом за этим растекается трещотка, на фоне — звяканье бутылок в пакете. 8:13 — звучание некой тяжелой плотной жидкости, возможно, ртуть, если бы она могла издавать громкий звук. 8:30 — пресмыкающееся вздыхает, готовясь к новому хищному сипу. На 8:40 кассетная лента шуршит и сползает змеем, взволнованная происходящим. Следом кто-то прочищает трубу ершиком. На 9 минуте к пресмыкающемуся добавляются новые рты. Музыка кипит. 9:13 — кто-то явно чистит брюки и пытается отстирать рубашку. Музыкальный лес постепенно наполняется ревом целой чащи первобытных диссонансных животных. Катеньке это нравится. Мне, если честно, тоже, но не понимаю, почему. 9:41 — что-то выходит из строя, прибор фырчит, будто умывающийся слон. 9:52 — кажется, заговори стулья, их язык был бы точь-в-точь это. Кибернетические джунгли заполняет рев динамиков железной обезьяны. Обезьяны перекрикиваются друг с другом. 10:19 — ветки под их весом напряженно поскрипывают. 10:27 — взводится пружина заводной игрушки. Чащу наполняет звук пятиметрового комара, пролетающего над тобой в поисках добычи. Берегись! Фоновый звук похож на работу тех самых пресловутых бесконечных мартышек, которые вот-вот придут к повторению пьесы Шекспира, их печатные машинки бодро лязгают и клацают, ни секунды покоя. Ветер шумит в полой плоскости, трубы завихряют эхо, раскатывают его по металлу, выплевывают и всасывают обратно. Искусственные звезды мерцают, складываясь в неведомые созвездия. Шла двенадцатая минута. Рев чащи стихал, она уставала безумствовать, но явственно ощущалось, что это только передышка. Глухой скрежет и свисты доносятся из ее груди. Пила, распиливающая древесину, что-то задумчиво ищет в рассекаемом материале. 12:01 — ввысь взметается пружинистый чертик. Плач порочного дитя лейки и кларнета выливается в звук свистка кипящего чайника. Мне хочется поставить на паузу, чтобы осмыслить происходящее. Кричит неистовый зверь, сливаясь с дыханием рептилии. Дитя все еще плачет. Его родители прибегают и пытаются утешить свое безобразное безумное создание, и постепенно оно начинает успокаивается под их колыбельное улюлюканье. Дитя посапывает — кажется, оно засыпает. «Тише-тише, мой маленький, зверь не тронет тебя», — говорят мама и папа. Рептилия захлебывается. 13:24 — металлический лес пронизывает оглушительный дикий крик, но тут же замолкает. Комар возвращается. Поют цикады, вкрапляется металлический скрип, похожий на собачье почесывание, вот только у пса вместо лапы —грабля. Синтетическое фырканье, будто кто-то пытается играть на раскудрявленном стебле одуванчика, дуя в него. Животные чащи раздувают ноздри. Звук, похожий на удар воды под давлением, которую коммунальщики отключали на кухне, а потом дали вновь. 14:34 — курлыкающая птица пролетела совсем рядом. Поскрипывает калитка. Снова гидравлический удар. Сквозь щель кричит сквозняк и роняет банки. Стальные листья колышутся на ветру. Низкий, падающий стон на 16:20. Ручей звуков уносит за собой. Теперь звуки больше напоминают скотный двор посреди работающей фабрики. Плачет пила, взвинчиваясь. Звуки взрываются, смешиваются, скребут. 18:43 — словно направленный поток электронов превращается в хлыст и рассекает надвое безумствующие слои какофонии. Катенька выпила свой бокал, кажется, уже третий, и наливает себе еще, кивая головой. Акустический поток почти приятный — выметают металлические шарики, они перекатываются то ближе, то дальше, мне кажется, что именно их выплавляли на скотном заводе, они были конечным продуктом ее деятельности. Катенька смотрит на меня и мелко кивает, поджав нижнюю губу, ей тоже нравится эта часть. Звук почти ритмический, словно стучат по ведру, зачерпывая туда подшипники — капли глубокой стальной реки. Фрагмент продолжается. От чащи не осталось и следа — теперь кто-то словно движется, пересекая море, состоящее из фаянса, бутылок и стекла. 24:42 — мерная дробь, переплывающий отряхивается, вступая на берег неизведанной еще земли. Что ждет его? Звенят колокольчики, нарастает компьютерное бип-бип-бип-бип-бип-бип-бип-бип. Кажется, так будет бесконечно. 26:08 — летучие мыши, их писк превращается в один сплошной высокий звон. Компьютерный гул давит на барабанные перепонки, его почти больно слушать. Мне становится жарко и хочется сделать тише. Я отпиваю и тут же Катенька, словно из ниоткуда, словно выплывая из пучины этого наэлектризованного ионизирующего звукового пространства, целует меня в губы, разрывая всю феерию шума, заключая мое лицо своими мягкими теплыми ладонями, отстраняя от Ксенакиса. Она целуется очень страстно, я перестаю слышать, что происходит, все сливается в один сплошной отвлеченный гул, лишенный каких-либо образов, только судорожно оргазмирующие частоты. Мне нужно вздохнуть, я пытаюсь что-то сказать, но она прижимает палец мне к губам, волосы ее разметались, и я думаю, что хаос спутанных волос прекрасно рифмуется с происходящим в динамиках ее ноутбука. «Тс-с-с-с», — шепчет она, садясь на меня, ее волосы падают мне на лицо. 33:03 — монотонный диссонансный рев, похожий на работающую машинку для стрижки. Руки Катеньки ползают по моему телу. Я сжимаю ее грудь, она трется промежностью о мое колено. La légende d'Eer окончательно теряет для меня какую-либо ассоциативную связь, это просто сплошной поток звука, стеной льющийся одновременно через двадцать шесть измерений, через тысячи эонов. Я ловлю своими губами ее учащенное дыхание. Она локтем задевает бутылку, и та падает, но не разбивается, я слышу, как вино пульсирующими толчками вытекает на пол. Сорок первая минута феерии. Звук начинает просачиваться, он теперь больше напоминает свисток рефери, мерное гудение похожее на работающий мотор или пульс трансформатора, хочется растянуть этот фрагмент. Диапазон измерений постепенно уменьшается. Катя тяжело дышит, переместившись, так что ее промежность теперь задевает мою, ее щеки раскраснелись. Звук возвращается к начальному, и Катя, судорожно вскинувшись и запрокинув голову, падает, прижавшись к моей груди. Звук обманчиво прерывается, впервые за все время, и продолжается дальше, словно борясь за свое существование, это тихий одномерный звон, с которого все начиналось. Она тяжело дышит, не двигаясь. Мы продолжаем слушать затихающий и все больше прерывающийся, немного тарахтящий звон. 45:06 —наконец полная тишина, но плеер показывает еще 20 секунд. Я прижимаю рукой набухший член, но Катенька этого не замечает, она словно уснула. Когда ползунок плеера на мониторе утыкается в конец линии, она встает и захлопывает крышку ноутбука.

— Ну как? — спрашивает она немного пьяно, но серьезно и заглядывая мне в глаза, словно ничего не произошло. — Тебе понравилась La légende d'Eer?

И я думаю, что ее французский акцент и то, как тщательно она проговаривает, стремясь передать оригинальное название, делает ее очень смешной.

— Мне определенно надо послушать еще раз, — отвечаю я. — Настоящую музыку с ходу очень сложно осмыслить.

— Я рада, если помогла тебе понять это, — улыбнулась девушка, убрав волосы с лица. — Что касается меня, я могу слушать бесконечно.

Затем она посмотрела вниз на лужу вина, растекающуюся по деревянному полу

— Ой, — она громко засмеялась, впрочем тут же, словно испугавшись звука своего смеха, прижала ладонь ко рту. Матильда из дальнего конца комнаты подозрительно принюхивалась к луже.

— Это надо срочно вытирать…

— В бутылке не так уж много оставалось, — осторожно заметил я. Мой второй бокал был выпит наполовину. Продолжающаяся эрекция доставляет еще некоторый дискомфорт, но уже не столь заметный.

«Песни воробьёв»

Когда-то давно был только Океан. Не было ни солнца, ни Луны, ни звезд, лишь Океан, в котором не было суши. В Океане жили Кит и Змей, и были они неразлучны и неотделимы друг от друга — где заканчивался один, начинался другой. Беспрерывно занимались они игрой — Кит создавал чудесные вещи, а Змей в то же мгновение разрушал их, и было это им вместо разговора. Кит творил сущее, а Змей уничтожал. Из обломков Кит создавал новые удивительные творения, а Змей разрушал снова, и так продолжалось тысячелетиями, и обоим эта игра была любима, и каждый считал, что нет ничего более важного, чем творить и разрушать, без остатка.

Но в один день Кит спрятал обломок у себя в гигантской пасти, потому что стало ему жалко творить напрасно. Змей заметил неладное и сказал своему другу: «В этот раз ты мало сотворил», и Кит ответил: «Я сотворил достаточно». Сотворенного становилось все меньше, потому что все новые и новые обломки Кит сохранял в своей пасти. Их стало так много, что Кит решил сделать отдельное творение, которое само творило бы для него из обломков, пока он делает вещи для Змея. Кит создал Человека, мужчину. Творение было прекрасно, и Кит повторил его, создав Женщину. Веками бессмертные и прекрасные Люди жили в пасти Кита, и из припасенных обломков построили они себе Золотой город.

Но Змей был недоволен, он стал уличать своего друга в обмане — мало ему стало уничтожений, да и Киту не хватало обломков для созидания. «Куда подевалось все наше сущее?» — спросил Змей. «Я не знаю, — сказал Кит. — Оно упало в воду, поищи на дне!». И тогда Змей отделился от Кита и нырнул на дно.

Много лет Змей плавал в Океане, и Кит ждал его, но тот не возвращался. А Людей в пасти кита становилось все больше, и Золотой город рос, и уже не помещался в пасти. Тогда Кит оторвал свои лапы, и из одной сотворил для людей сушу, из другой — деревья и животных, а из двух других — небесные светила и звездное небо, а обрубки заросли и стали плавниками. Вернувшийся Змей пришел в ярость, увидев Людей.
«Вот, куда подевалось сущее! — закричал Змей. — Немудрено, что я ничего не отыскал на дне. Все это время ты прятал его от меня! А теперь я все уничтожу».

И стали Кит и Змей бороться, и Змей проглотил половину Золотого города и убил половину человечества, а оставшихся людей Кит унес на своей спине. Стали Кит и Змей жить на разных сторонах света, и обоим им было грустно — Кит не мог творить без Змея, а Змей разрушать без Кита. И тогда они решили снова сойтись и договориться. Змей потребовал отдать ему все сущее на уничтожение, чтобы восстановить гармонию в Океане, но Кит не хотел отдать все.

«Заключим сделку, — сказал Кит. — Я буду отдавать тебе сущее по частям, а ты мне — по частям обломки. Из них я буду создавать для тебя новое сущее, а ты будешь давать мне новые обломки, и никто не будет создавать и уничтожать больше положенного».

Змей согласился. Как бы ни было жалко Киту Золотое Человечество, бессмертное и прекрасное, но пришлось ему уйти в пасть Змея, чтобы из обломков Кит мог создать новых людей. Но сущего уже не хватало, чтобы человечество было золотым и бессмертным, и человек уже не был совершенен. Так вдвоем Кит и Змей сотворили Смерть.
Кит и Змей до сих плавают друг к другу, и никто из них больше не может насытиться в своей жажде созидать и разрушать. До сих пор живет в них память о былой дружбе.

(Псевдоэпиграф к «Китовой рукописи» и центральная тема будущего романа)

В повести, над которой я сейчас работаю, есть игра «Три шара», в которую играют, передвигая шарики-мыслеформы силой разума. Герой занимается этим профессионально, поэтому, чтобы описать игру, я разработал поле и придумал правила — вышло что-то вроде гибрида бильярда и шашек.

Попросил Дашу — художницу, которая делала иллюстрации для сборника ЧЗЖ (он выйдет уже вот-вот) — нарисовать поле для повести, чтобы читателю было проще визуализировать происходящее. А потом все зашло действительно далеко и я решил реализовать функциональный вариант для тех, кто не умеет телекинетически двигать мыслешары.

Я не очень силен в технологиях, поэтому просто обозначил точками разноцветные шары из рукописи, и получилась полная неразбериха (второе видео, в оригинале поверженный красный шар помечается зеленой точкой как захваченный, в ВК же этого не видно, и этому у меня нет объяснений, можно посмотреть гифку у меня в телеграм-канале). В повести эти шары делаются из трех мыслей, и с каждой мыслью их вид деградирует, например, цвет шара темнеет или бледнеет. Но, конечно, в адаптации это не имеет смысла, а я что-то не подумал, поэтому снизил градус правдоподобности. В следующей версии я заменил шары фигурами одного цвета. Первая мысль — круг, вторая — квадрат, третья — треугольник.

Разыграл партию прямо в графическом редакторе. Вторым игроком выступила моя альтернативная личность — бородатый сом Афанасий (как-нибудь потом про него расскажу), и меня это увлекло (Афанасия тоже). Оказалось, в «Три фигуры» (или «триф» сокращенно) правда можно играть и поле логически обосновано.

В повести это невозможная «волшебная» игра, и герой играет в нее хорошо, потому что у него особенные способности. Например, он нарочно дает игроку захватить шары: они настолько плохие, что ими невозможно играть неподготовленному человеку. Но я сделал земной аналог игры, просто чтобы описать партию из повести. В принципе, в «Три фигуры» можно играть аналогово, двигая фигуры какой-нибудь клюшкой. Да, там не будет прикольных эффектов (например, в повести шары уничтожаются, когда наступают на черные участки), и спортивный элемент, пропадает полностью — тут уже на ловкость не сыграть, и в аналоговом варианте хитрости героя бы не сработали, но досуг скоротать можно вполне.

А если сделать, например, мобильное приложение или программу, то вообще никаких проблем. Может, даже кто-то реально заморочится и сделает такую игру (хотя я бы особо не ставил на это), и тогда я мог бы сыграть уже не в графическом редакторе, а может, даже с компьютером, если моя субличность не будет ревновать. В общем, такая история получилась.

Да, как играть-то. Правила очень простые:
⚫ круг ходит максимум на три клетки, единственная фигура, которая умеет перемещаться по диагонали.
⬛квадрат ходит максимум на две клетки
треугольник только на одну клетку
Цель игры: Захватить или съесть круг.
По черным участкам ходить нельзя. Перепрыгивать нельзя. Фигура в поле поражения «съедается». Мне кажется, съедать надо обязательно, иначе играть можно долго и нудно: у меня такая игра заняла больше получаса. В таком случае, фигура, которая не срубила другую, снимается с поля, как в шашках. Съев фигуру, вы устанавливаете свою на клетку съеденной фигуры. Может, подскажете в комментах, если дочитаете до этого места. Также нельзя ходить под сруб в состоянии угрозы — самоустранившаяся фигура считается перешедшей под контроль соперника.
Если вы заблокировали оппонента так, что ему некуда ходить, вы устанавливаете контроль над его фигурой, и она перекрашивается.
Изначально фигуры размещаются произвольно на первой линии (к ней относится и вершина уголка). Первым размещает фигуры проигравший в прошлой игре (или по жребию). Игрок ходит после установки фигур соперника.
Я думал, стоит ли разбивать поле на клетки, но, кажется, и так нормально — оно визуально делится на трети, и нет нужды ставить фигуру ровно по клетке.

На видео я съел круг противника, а потом съел еще и его квадрат, но это, как обычно в поедании, было излишним: без круга игрок все равно обречен, я же просто хотел показать захват фигуры, там квадрат оказался заблокированным, и по идее он переходит под мой контроль. Наверное, если играть на очки, то это будет иметь смысл — захват дает больше очков в зависимости от цены фигуры. Этот момент пока нет смысла прояснять.

Модификации:
1. Вместо уничтожения круга целью становится захват базы противника (в угловом участке у ромба).

2. Срубленные фигуры не удаляются с поля, а помещаются на противоположное от пленения поле к краю ромба. Круг способен освободить, если дойдет до пленной фигуры, тогда фигура возвращается. Чтобы освободить, нужно шагнуть на ромб (наполовину закрашенная клетка), освобожденная фигура этим же ходом ставится по соседству. За один ход можно освободить только одну фигуру, в таком случае для освобождения второй нужно освободить клетку. Первой освобождается фигура, съеденая раньше. Версия с пленом позволяет играть долгую партию. Сам круг в плен не сдается.

Теперь, вроде, точно всё, но, может, возникнут еще какие-то положения.

UPD: В первой версии поста были ошибки в правилах, это всё Афанасий, сейчас исправлено.

Это шутка из моего сегодняшнего сна. Если вам смешно, вы сейчас спите, и это всё нереально.

У россиянина была любовница из ДНР, а у нее — любовник из Приднестровья, а у него — любовница из Южной Осетии. Встречаются они как-то все вместе в Нагорном Карабахе...