Забрала к себе жить маму. Навсегда. Ничего заранее не решая, просто одним днем, с одним пакетом. В пакете - колготки, тапочки с надписью "Лучшей бабушке на свете" (подарок моих детей), теплый халат с рубашкой и почему-то наволочка. Мама пакет собирала сама.
Теперь у меня дома уже три недели живет старенькая девочка лет четырех. Худенькая, с белоснежной гулькой на голове, в хлопчатых колготках гармошкой на щиколотках. Она гуляет по коридору, мелко шаркая теплыми тапочками, осторожно останавливается у порога и высоко поднимает ноги, переступая невидимые препятствия. Улыбается собаке в коридоре. Слышит невидимых людей и рассказывает мне ежедневные новости от них. Стесняется и много спит. Аккуратно кусает шоколадку (я все время ей подкладываю в комнату шоколад) и запивает чаем, придерживая чашку двумя руками - одна рука дрожит. Страшно боится потерять с тонкой руки обручальное кольцо, всё время его проверяет. Я вдруг вижу, какая она старенькая и беспомощная. Она просто отпустила себя, расслабилась и перестала играть во взрослую. И доверила полностью, абсолютно, во всех мелочах свою жизнь мне. И самое главное для нее - когда я дома. Она так облегченно выдыхает, когда я вхожу с улицы, что я стараюсь надолго не уходить.
И я опять каждый день варю суп к обеду, как детям в детстве, опять на столе появилась вазочка с печеньем.
Что я чувствую? Сначала — ужас. Она была самостоятельной, все три года после папиной смерти хотела жить одна. Я ее понимаю - впервые в жизни, в свои восемьдесят мама делала то, что хочет сама. Этот треклятый вирус сломал мою маму — два месяца дома сделали своё дело и психика рухнула. Сейчас я чувствую жалость к этой хрупкой Вселенной, любовь и нежность. Я прекрасно понимаю, по какой дороге мы с ней идем. Я очень хочу, чтобы эта дорога была для нее счастливой — с любимой дочкой, в тепле и комфорте. С домашними пирожками и котлетами. Остальное для мамы уже не имеет значения.
У меня есть теперь дома дочка восьмидесяти трех лет и я счастлива, что Бог дал мне возможность сделать ее закат счастливым, а свою дальнейшую жизнь — спокойной, без душевных терзаний. Мама, спасибо, что ты — у меня. Будь, пожалуйста, подольше...
Mila Miller
Количество постов 17 122
Частота постов 8 часов 46 минут
ER
314.90
Нет на рекламных биржах
Графики роста подписчиков
Лучшие посты
ДОМ, ЭТО КОГДА…
Ты говоришь в домофон «Я» и тебе открывают.
Ты просыпаешься в 7, а ванна уже занята.
Рядом с тобой кто-то поет «О, Боже, пролился кофе!» на мотив «О, Боже, какой мужчина…»
Все были в магазине, но никто не купил молока.
Только что приготовленный блинчик моментально исчезает.
Макароны варятся в маленькой кастрюльке, потому что большая уже неделю под рисом, который никто не ест, а выбрасывать жалко.
По скрипу половиц ты точно знаешь, кто и куда пошел.
Если хочешь попить чаю, надо обойти все компьютеры, потому что все кружки периодически туда переезжают.
На холодильнике среди магнитиков — объявление «Котлеты есть только с гарниром».
По повороту ключа в замке они знают, в каком ты настроении.
Ночью на тебя кто-то складывает коленки.
Над полотенцами в ванной подписаны имена.
На балконе — заросли помидоров в самодельных баночках.
8 зарядок на 3 телефона и все не подходят.
Носки уходят в стирку парами, а возвращаются по одному.
Если что-то забыл на полу, мама подумала, что мусор и выкинула.
Папа починил кран, и теперь горячая вода опять бежит, правда исключительно в стену…
Тебя сначала кормят, и только потом спрашивают — как дела.
Люди с высшим образованием оголтело спорят из-за того, кто должен ходить красной фишкой.
Папа проиграл сыну в шахматы, и всем рассказывает, что просто дал ему фору.
Купили в комнату два больших дорогих кресла, но все равно все сидят, как раньше, на кухне.
Ложишься спать, а по потолку — бегут тени от проезжающих машин.
Утром сквозь сон не открывая глаз, точным привычным движением дергаешь шнур, и штора закрывает солнечный свет, и ты думаешь, — сегодня точно с вечера шторы закрою.
Даже если тебя сейчас ненавидят, все равно ждут, когда ты придешь.
Мам, а ты можешь мне из штанов сшить шорты? мне через 20 минут они на тренировку нужны…
На комоде семейные фотографии, вязаный Мымрик, фарфоровый слон и денежная жаба.
Ты больше нужен, чем свободен.
Ты чувствуешь, что ты хороший.
Галина Соколенко
Ты говоришь в домофон «Я» и тебе открывают.
Ты просыпаешься в 7, а ванна уже занята.
Рядом с тобой кто-то поет «О, Боже, пролился кофе!» на мотив «О, Боже, какой мужчина…»
Все были в магазине, но никто не купил молока.
Только что приготовленный блинчик моментально исчезает.
Макароны варятся в маленькой кастрюльке, потому что большая уже неделю под рисом, который никто не ест, а выбрасывать жалко.
По скрипу половиц ты точно знаешь, кто и куда пошел.
Если хочешь попить чаю, надо обойти все компьютеры, потому что все кружки периодически туда переезжают.
На холодильнике среди магнитиков — объявление «Котлеты есть только с гарниром».
По повороту ключа в замке они знают, в каком ты настроении.
Ночью на тебя кто-то складывает коленки.
Над полотенцами в ванной подписаны имена.
На балконе — заросли помидоров в самодельных баночках.
8 зарядок на 3 телефона и все не подходят.
Носки уходят в стирку парами, а возвращаются по одному.
Если что-то забыл на полу, мама подумала, что мусор и выкинула.
Папа починил кран, и теперь горячая вода опять бежит, правда исключительно в стену…
Тебя сначала кормят, и только потом спрашивают — как дела.
Люди с высшим образованием оголтело спорят из-за того, кто должен ходить красной фишкой.
Папа проиграл сыну в шахматы, и всем рассказывает, что просто дал ему фору.
Купили в комнату два больших дорогих кресла, но все равно все сидят, как раньше, на кухне.
Ложишься спать, а по потолку — бегут тени от проезжающих машин.
Утром сквозь сон не открывая глаз, точным привычным движением дергаешь шнур, и штора закрывает солнечный свет, и ты думаешь, — сегодня точно с вечера шторы закрою.
Даже если тебя сейчас ненавидят, все равно ждут, когда ты придешь.
Мам, а ты можешь мне из штанов сшить шорты? мне через 20 минут они на тренировку нужны…
На комоде семейные фотографии, вязаный Мымрик, фарфоровый слон и денежная жаба.
Ты больше нужен, чем свободен.
Ты чувствуешь, что ты хороший.
Галина Соколенко
Я пошла к врачу, когда уже не смогла терпеть боль. Три дня подряд - это перебор. Жуткая головная боль, которую не гасят никакие таблетки.
Ночью я даже не смогла заснуть. Худшей идеей было залезть в интернет, и почитать, симптомом чего может быть головная боль.
В браузере тут же выскочили варианты: "как отличить мигрень от рака мозга", и всякие подобные страшилки. В принципе, прочитав их все и сравнив симптомы, впору ехать было сразу в "Ритуальные услуги", минуя поликлинику.
Вспомнила, как герой Джером К. Джерома случайно открыл медицинскую энциклопедию и обнаружил у себя все болезни, кроме "Родильной горячки": и холеру, и анемию, и пляску святого Витта, и даже ящур, коим и заканчивалась энциклопедия (на букву "я"). И ему стало обидно даже, что родильной горячки у него нет, а только тифозная.
Вот и я так. Прочитав интернет до дыр, обнаружив у себя абсолютно все смертельные болезни разом, я решила: "Хватит терпеть! Завтра ползу к врачу!"
В очереди перед кабинетом случился премилый диалог с женщиной.
Она спросила у меня:
- Пили?
Я не поняла:
- Что пила?
- Вчера пили?
- Не пила, - обиделась я.
- У вас глаза красные, как с похмелья...
Вот блин. Иногда мне кажется, что я хожу к психологу, чтобы учиться коммуницировать с людьми, которым к психологу ходить нужнее, чем мне.
- Спасибо, - процедила я. - За заботу.
Я вошла в кабинет врача и торжественно, как конферансье объявляет артистов, перечислила свои симптомы. Последними вишенками на торте были мои красные вишенки- глаза.
- Как будто я пила, а я не пила, - ворчливо наябедничала я.
Врач посмотрела мне в глаза и пожала плечами:
- Нормальные у вас глаза, не придумывайте...
Хм. Говорю же: не те к психологу ходят, кому надо.
Врач померил мне давление, пульс, сатурацию. Позадавал вопросы. Из ответов, на мой взгляд, вырисовывалась не сильно веселая картина : мягко говоря, не мигрень. А кое-что похуже.
- Может, сделаем томограмму головы? МРТ? Я готова заплатить? - предложила я врачу. Собственно, в интернете писали, что надо. Сами понимаете, что я в ночи в инетике получила образование терапевта, невролога, сосудолога, всех сразу.
- Сначала давайте без паники, поработаем с сосудами, сдадим анализы, а дальше, если хуже будет...
Той интернетной ночью мне казалось, что хуже некуда. Я плакала и думала, что за 40 лет создала всего двоих детей и 10 книг. И не могла понять, это много или мало.
Дети-то маленькие, недосозданные...
Книги тоже неидеальные. В новой книге вот на 16 странице опечатка... Еще воспитывать и воспитывать этих детей и литературных редакторов...
Я пришла домой после врача. По пути забрала детей, купила прописанные таблетки и выпила их. Дома рухнула в кровать.
Ко мне подошли дети:
- А есть что поесть?
- Есть. Но надо готовить. Сейчас...
У меня голова уже не особо болела, просто сил не было: я ж три дня в лёжку.
Даня пошел и сам приготовил ужин. Пожарил яичницу и разогрел макароны. Сказал мне: "Я покормил Катю, а тебе ужин прямо в постель принести?"
Мне стало так хорошо сразу. Блин, у меня взрослый сын! Досозданный! Не пропадет!
- Не надо в постель, я не голодная. Я потом встану и поем. Ты умница.
- Ладно, - кивнул он и вернулся с нарезанной тарелкой фруктов. - Мама, тут киви. В киви витамина C даже больше, чем в апельсине. И яблоки - в них железо. И мандарин - он просто для красоты, а то сгниёт...
Я таяла от гордости. Мой! Мой заботушка! Самочувствие стремительно улучшалось.
Потом Даня собрался и в магазин пошел.
- Ты куда?
- Корм для кошки закончился, - пояснил он.
- И мороженое купи, - крикнула Катя. - Корм и у меня закончился...
Сама дочь вошла в мою комнату торжественно и красиво: в очках и халате. И с чемоданчиком игрушечных инструментов. Екатерина Михална, игрушечный терапевт.
- Ну что, больная, будем лечить тебя? Поставим укольчик?
- Называй меня "мама", не "больная"...
- Выздровей и будешь мама, больная. Рот открой.
Я открыла рот.
- Вы что, кивю ели? И мне не дали? Кивю?
- Да берите, кто ж вам не дает, - я протягиваю ей тарелку с фруктами.
- Я уже не хочу, я ела яишницу. Теперь жду мороженое. Давайте я вас послушаю... - она надела розовый фонендоскопик на шею.
- Я каждый вечер за тобой с книжкой бегаю, чтобы ты меня послушала. А ты не слушаешь.
- Оооо, все плохо, - Катя слушает мне шею. - Вы слишком много говорите. И бегаете за детьми. Прописываю вам укол и мороженое. Если Даня купит на всех. А если он купит только тем, кто просил, то ... надо было просить.
- Что, не поделишься с больной матерью лечебным пломбиром?
Катя вместо ответа вкатила мне укол в ногу игрушечным шприцом.
- Больно! - смеюсь я.
- Так и должно быть. Это же чтоб выздроветь.
Если честно, мне было уже хорошо. А после мороженого стало совсем отлично - Даня на всех купил. Голова не болела, силы возвращались. Глаза были голубые, а не красные.
Но я еще немножко поиграла в болеющую маму, и сказку Кате на ночь читал Даня. В качестве сказки Катя выбрала "цыклопедию".
- Это энциклопедия про циклопов, - пошутил Даня.
Они читали про Сатурн, потом про динозавров, а потом про молочные зубы. Потом чуть не подрались, выясняя, были ли молочные зубы у динозаврят.
Я слушала, как они болтают, и плавилась от счастья, любви и какой-то... ну, такой смысловой нагрузки в жизни, самой бесценной и настоящей.
Потом я меняла постельное белье, потому что они попутно перевернули мне тарелку и размазали по простыни "всю кивю".
А потом мы втроём заснули в обнимку.
- Ну что, помогли таблетки? - спросил врач меня на следующее утро.
Я кивнула. Только мне кажется, помогли совсем другие таблетки - мои детки-конфетки.
Те, что круглосуточно наполняют тебя силами вместо боли, радостью вместо грусти, счастьем вместо злости.
Обнимите ваших малышей, даже если они уже выше вас. Нет ничего целебнее этих объятий. Ну, разве что кивя, в которой много витамина С!
[id5366287| Ольга Савельева]
Ночью я даже не смогла заснуть. Худшей идеей было залезть в интернет, и почитать, симптомом чего может быть головная боль.
В браузере тут же выскочили варианты: "как отличить мигрень от рака мозга", и всякие подобные страшилки. В принципе, прочитав их все и сравнив симптомы, впору ехать было сразу в "Ритуальные услуги", минуя поликлинику.
Вспомнила, как герой Джером К. Джерома случайно открыл медицинскую энциклопедию и обнаружил у себя все болезни, кроме "Родильной горячки": и холеру, и анемию, и пляску святого Витта, и даже ящур, коим и заканчивалась энциклопедия (на букву "я"). И ему стало обидно даже, что родильной горячки у него нет, а только тифозная.
Вот и я так. Прочитав интернет до дыр, обнаружив у себя абсолютно все смертельные болезни разом, я решила: "Хватит терпеть! Завтра ползу к врачу!"
В очереди перед кабинетом случился премилый диалог с женщиной.
Она спросила у меня:
- Пили?
Я не поняла:
- Что пила?
- Вчера пили?
- Не пила, - обиделась я.
- У вас глаза красные, как с похмелья...
Вот блин. Иногда мне кажется, что я хожу к психологу, чтобы учиться коммуницировать с людьми, которым к психологу ходить нужнее, чем мне.
- Спасибо, - процедила я. - За заботу.
Я вошла в кабинет врача и торжественно, как конферансье объявляет артистов, перечислила свои симптомы. Последними вишенками на торте были мои красные вишенки- глаза.
- Как будто я пила, а я не пила, - ворчливо наябедничала я.
Врач посмотрела мне в глаза и пожала плечами:
- Нормальные у вас глаза, не придумывайте...
Хм. Говорю же: не те к психологу ходят, кому надо.
Врач померил мне давление, пульс, сатурацию. Позадавал вопросы. Из ответов, на мой взгляд, вырисовывалась не сильно веселая картина : мягко говоря, не мигрень. А кое-что похуже.
- Может, сделаем томограмму головы? МРТ? Я готова заплатить? - предложила я врачу. Собственно, в интернете писали, что надо. Сами понимаете, что я в ночи в инетике получила образование терапевта, невролога, сосудолога, всех сразу.
- Сначала давайте без паники, поработаем с сосудами, сдадим анализы, а дальше, если хуже будет...
Той интернетной ночью мне казалось, что хуже некуда. Я плакала и думала, что за 40 лет создала всего двоих детей и 10 книг. И не могла понять, это много или мало.
Дети-то маленькие, недосозданные...
Книги тоже неидеальные. В новой книге вот на 16 странице опечатка... Еще воспитывать и воспитывать этих детей и литературных редакторов...
Я пришла домой после врача. По пути забрала детей, купила прописанные таблетки и выпила их. Дома рухнула в кровать.
Ко мне подошли дети:
- А есть что поесть?
- Есть. Но надо готовить. Сейчас...
У меня голова уже не особо болела, просто сил не было: я ж три дня в лёжку.
Даня пошел и сам приготовил ужин. Пожарил яичницу и разогрел макароны. Сказал мне: "Я покормил Катю, а тебе ужин прямо в постель принести?"
Мне стало так хорошо сразу. Блин, у меня взрослый сын! Досозданный! Не пропадет!
- Не надо в постель, я не голодная. Я потом встану и поем. Ты умница.
- Ладно, - кивнул он и вернулся с нарезанной тарелкой фруктов. - Мама, тут киви. В киви витамина C даже больше, чем в апельсине. И яблоки - в них железо. И мандарин - он просто для красоты, а то сгниёт...
Я таяла от гордости. Мой! Мой заботушка! Самочувствие стремительно улучшалось.
Потом Даня собрался и в магазин пошел.
- Ты куда?
- Корм для кошки закончился, - пояснил он.
- И мороженое купи, - крикнула Катя. - Корм и у меня закончился...
Сама дочь вошла в мою комнату торжественно и красиво: в очках и халате. И с чемоданчиком игрушечных инструментов. Екатерина Михална, игрушечный терапевт.
- Ну что, больная, будем лечить тебя? Поставим укольчик?
- Называй меня "мама", не "больная"...
- Выздровей и будешь мама, больная. Рот открой.
Я открыла рот.
- Вы что, кивю ели? И мне не дали? Кивю?
- Да берите, кто ж вам не дает, - я протягиваю ей тарелку с фруктами.
- Я уже не хочу, я ела яишницу. Теперь жду мороженое. Давайте я вас послушаю... - она надела розовый фонендоскопик на шею.
- Я каждый вечер за тобой с книжкой бегаю, чтобы ты меня послушала. А ты не слушаешь.
- Оооо, все плохо, - Катя слушает мне шею. - Вы слишком много говорите. И бегаете за детьми. Прописываю вам укол и мороженое. Если Даня купит на всех. А если он купит только тем, кто просил, то ... надо было просить.
- Что, не поделишься с больной матерью лечебным пломбиром?
Катя вместо ответа вкатила мне укол в ногу игрушечным шприцом.
- Больно! - смеюсь я.
- Так и должно быть. Это же чтоб выздроветь.
Если честно, мне было уже хорошо. А после мороженого стало совсем отлично - Даня на всех купил. Голова не болела, силы возвращались. Глаза были голубые, а не красные.
Но я еще немножко поиграла в болеющую маму, и сказку Кате на ночь читал Даня. В качестве сказки Катя выбрала "цыклопедию".
- Это энциклопедия про циклопов, - пошутил Даня.
Они читали про Сатурн, потом про динозавров, а потом про молочные зубы. Потом чуть не подрались, выясняя, были ли молочные зубы у динозаврят.
Я слушала, как они болтают, и плавилась от счастья, любви и какой-то... ну, такой смысловой нагрузки в жизни, самой бесценной и настоящей.
Потом я меняла постельное белье, потому что они попутно перевернули мне тарелку и размазали по простыни "всю кивю".
А потом мы втроём заснули в обнимку.
- Ну что, помогли таблетки? - спросил врач меня на следующее утро.
Я кивнула. Только мне кажется, помогли совсем другие таблетки - мои детки-конфетки.
Те, что круглосуточно наполняют тебя силами вместо боли, радостью вместо грусти, счастьем вместо злости.
Обнимите ваших малышей, даже если они уже выше вас. Нет ничего целебнее этих объятий. Ну, разве что кивя, в которой много витамина С!
[id5366287| Ольга Савельева]
Научить ребенка не наступать на гусеницу так же важно, как для гусеницы, так и для ребенка)
Б. Миллар
Б. Миллар
В 12 часов телефонный звонок: «Приезжайте, пожалуйста, в гинекологическое отделение поселковой больницы. Женщине вскрыли живот и не знаем, что делать дальше».
Приезжаю, захожу в операционную. Сразу же узнаю, что лидер этого отделения, опытная заведующая, в трудовом отпуске. Оперируют ее ученицы. Брюшная полость вскрыта небольшим поперечным разрезом. Женщина молодая, разрез косметический, когда делали этот разрез, думали, что встретят маленькую кисту яичника, а обнаружили большую забрюшинную опухоль, которая глубоко уходит в малый таз. И вот они стоят над раскрытым животом. Зашить — совесть не позволяет, выделить опухоль — тоже боятся: зона очень опасная и совершенно им не знакомая. Ни туда, ни сюда. Тупик. И длится эта история уже 3 часа!
Все напряженно смотрят на меня, ждут выхода. Я должен их успокоить и ободрить своим видом, поэтому улыбаюсь и разговариваю очень легко и раскованно. Вскрываю брюшину над опухолью и вхожу в забрюшинную область. Опухоль скверная, плотная, почти неподвижная, уходит глубоко в таз, куда глазом не проникнешь, а только на ощупь. Можно или нельзя убрать эту опухоль — сразу не скажешь, нужно начать, а там видно будет. Очень глубоко, очень тесно и очень темно. А рядом жизненно важные органы и магистральные кровеносные сосуды. Отделяю верхний полюс от общей подвздошной артерии.
Самая легкая часть операции, не очень глубоко, и стенка у артерии плотная, ранить ее непросто. Получается даже красиво, элегантно, немного «на публику». Но результат неожиданный. От зрелища пульсирующей артерии у моих ассистентов начинается истерика. Им кажется, что мы влезли в какую-то страшную яму, откуда выхода нет. Сказываются три часа предыдущего напряжения. Гинеколог стоит напротив, глаза ее расширены. Она кричит: «Хватит! Остановитесь! Сейчас будет кровотечение!». Она хватает меня за руки, выталкивает из раны. И все время кричит. Ее истерика заразительна. В операционной много народу. Врачи и сестры здесь, даже санитарки пришли. И от ее пронзительного крика они начинают закипать. Все рушится.
Меня охватывает бешенство. «Замолчи, — говорю я ей, — закрой рот! Тра-та-та-та!!!» Она действительно замолкает. Пожилая операционная сестра вдруг бормочет скороговоркой: «Слава Богу! Слава Богу! Мужчиной запахло, мужчиной запахло! Такие слова услышали, такие слова… Все хорошо, Все хорошо! Все хорошо!». И они успокоились. Поверили.
Идем дальше и глубже. Нужны длинные ножницы, но их нет, а теми коротышками, что мне дали, работать на глубине нельзя. Собственные руки заслоняют поле зрения, совсем ничего не видно. К тому же у этих ножниц бранши расходятся, кончики не соединяются. Деликатного движения не сделаешь (и это здесь, в таком тесном пространстве). Запаса крови тоже нет. Ассистенты валятся с ног и ничего не понимают. И опять говорят умоляюще, наперебой, но уже без истерики, убедительно: возьмите кусочек и уходите. Крови нет, инструментов нет, мы вам плохие помощники, вы ж видите, куда попали. А если кровотечение, если умрет?
В это время я как раз отделяю мочеточник, который плотно спаялся с нижней поверхностью опухоли. По миллиметру, по сантиметру, во тьме. Пот на лбу, на спине, по ногам, напряжение адское. Мочеточник отделен. Еще глубже опухоль припаялась к внебрюшинной части прямой кишки. Здесь только на ощупь. Ножницы нужны, нормальные ножницы! Режу погаными коротышками. Заставляю одну ассистентку надеть резиновую перчатку и засунуть палец больной в прямую кишку. Своим пальцем нащупываю со стороны брюха ее палец и режу по пальцу. И все время основаниями ножниц — широким, безобразным и опасным движением.
Опухоль от прямой кишки все же отделил. Только больной хуже, скоро пять часов на столе с раскрытым животом. Давление падает, пульс частит. А крови на станции переливания НЕТ. Почему нет крови на станции переливания крови? Я кричу куда-то в пространство, чтобы немедленно привезли, чтобы свои вены вскрыли и чтобы кровь была сей момент, немедленно! «Уже поехали», — говорят.
А пока перелить нечего. Нельзя допустить кровотечения, ни в коем случае: потеряем больную. А место проклятое, кровоточивое — малый таз. Все, что было до сих пор, — не самое трудное. Вот теперь я подошел к ужасному. Опухоль впаялась в нижнюю стенку внутренней тазовой вены. Вена лежит в костном желобе, и если ее стенка надорвется — разрыв легко уйдет в глубину желоба, там не ушьешь. Впрочем, мне об этом и думать не надо. Опухоль почти у меня в руках, ассистенты успокоились, самого страшного они не видят. Тяжелый грубый булыжник висит на тонкой венозной стенке. Теперь булыжник освобожден сверху, и снизу, и сбоку. Одним случайным движением своим он может потянуть и надорвать вену.
Но главная опасность — это я сам и мои поганые ножницы. Лезу пальцем впереди булыжника — в преисподнюю, во тьму, чтобы как-то выделить тупо передний полюс и чуть вытянуть опухоль на себя — из тьмы на свет. Так. Кажется, поддается, сдвигается. Что-то уже видно. И в это мгновение — жуткий хлюпающий звук: хлынула кровь из глубины малого таза. Кровотечение!!!
Отчаянно кричат ассистенты, а я хватаю салфетку и туго запихиваю ее туда, в глубину, откуда течет. Давлю пальцем! Останавливаю, но это временно — пока давлю, пока салфетка там. А крови нет, заместить ее нечем. Нужно обдумать, что делать, оценить обстановку, найти выход, какое-то решение.
И тут мне становится ясно, что я в ловушке. Выхода нет никакого. Чтобы остановить кровотечение, нужно убрать опухоль, за ней ничего не видно. Откуда течет? А убрать ее невозможно. Границу между стенкой вены и проклятым булыжником не вижу. Это здесь наверху еще что-то видно. А там, глубже, во тьме? И ножницы-коротышки, и бранши не сходятся. Нежного, крошечного надреза не будет. Крах, умрет женщина.
Вихрем и воем несется в голове: «Зачем я это сделал? Куда залез!? Просили же не лезть. Доигрался, доумничался!». А кровь, хоть и не шибко, из-под зажатой салфетки подтекает. Заместить нечем, умирает молодая красивая женщина. Быстро надо найти лазейку, быстро — время уходит. Где щелка в ловушке? Какой ход шахматный? Хирургическое решение — быстрое, четкое, рискованное, любое! А его нет! НЕТ!
И тогда горячая тяжелая волна бьет изнутри в голову; подбородок запрокидывается, задирается голова через потолок — вверх, ввысь, и слова странные, незнакомые, вырываются из пораженной души: «Господи, укрепи мою руку! Дай разума мне! Дай!!!». И что-то дунуло Оттуда. Второе дыхание? Тело сухое и бодрое, мысль свежая, острая и глаза на кончиках пальцев. И абсолютная уверенность, что сейчас все сделаю, не знаю как, но я — хозяин положения, все ясно. И пошел быстро, легко. Выделяю вену из опухоли. Само идет! Гладко, чисто, как по лекалу. Все. Опухоль у меня на ладони. Кровотечение остановлено.
Тут и кровь привезли. Совсем хорошо. Я им говорю: «Чего орали? Видите, все нормально кончилось». А те благоговеют. Тащат спирт (я сильно ругался, такие и пьют здорово). Только я не пью. Они опять рады.
Больная проснулась. Я наклоняюсь к ней и капаю слезами на ее лицо.
© Эмиль Айзенштрак. "Диспансер: Страсти и покаяния главного врача" (1997).
Приезжаю, захожу в операционную. Сразу же узнаю, что лидер этого отделения, опытная заведующая, в трудовом отпуске. Оперируют ее ученицы. Брюшная полость вскрыта небольшим поперечным разрезом. Женщина молодая, разрез косметический, когда делали этот разрез, думали, что встретят маленькую кисту яичника, а обнаружили большую забрюшинную опухоль, которая глубоко уходит в малый таз. И вот они стоят над раскрытым животом. Зашить — совесть не позволяет, выделить опухоль — тоже боятся: зона очень опасная и совершенно им не знакомая. Ни туда, ни сюда. Тупик. И длится эта история уже 3 часа!
Все напряженно смотрят на меня, ждут выхода. Я должен их успокоить и ободрить своим видом, поэтому улыбаюсь и разговариваю очень легко и раскованно. Вскрываю брюшину над опухолью и вхожу в забрюшинную область. Опухоль скверная, плотная, почти неподвижная, уходит глубоко в таз, куда глазом не проникнешь, а только на ощупь. Можно или нельзя убрать эту опухоль — сразу не скажешь, нужно начать, а там видно будет. Очень глубоко, очень тесно и очень темно. А рядом жизненно важные органы и магистральные кровеносные сосуды. Отделяю верхний полюс от общей подвздошной артерии.
Самая легкая часть операции, не очень глубоко, и стенка у артерии плотная, ранить ее непросто. Получается даже красиво, элегантно, немного «на публику». Но результат неожиданный. От зрелища пульсирующей артерии у моих ассистентов начинается истерика. Им кажется, что мы влезли в какую-то страшную яму, откуда выхода нет. Сказываются три часа предыдущего напряжения. Гинеколог стоит напротив, глаза ее расширены. Она кричит: «Хватит! Остановитесь! Сейчас будет кровотечение!». Она хватает меня за руки, выталкивает из раны. И все время кричит. Ее истерика заразительна. В операционной много народу. Врачи и сестры здесь, даже санитарки пришли. И от ее пронзительного крика они начинают закипать. Все рушится.
Меня охватывает бешенство. «Замолчи, — говорю я ей, — закрой рот! Тра-та-та-та!!!» Она действительно замолкает. Пожилая операционная сестра вдруг бормочет скороговоркой: «Слава Богу! Слава Богу! Мужчиной запахло, мужчиной запахло! Такие слова услышали, такие слова… Все хорошо, Все хорошо! Все хорошо!». И они успокоились. Поверили.
Идем дальше и глубже. Нужны длинные ножницы, но их нет, а теми коротышками, что мне дали, работать на глубине нельзя. Собственные руки заслоняют поле зрения, совсем ничего не видно. К тому же у этих ножниц бранши расходятся, кончики не соединяются. Деликатного движения не сделаешь (и это здесь, в таком тесном пространстве). Запаса крови тоже нет. Ассистенты валятся с ног и ничего не понимают. И опять говорят умоляюще, наперебой, но уже без истерики, убедительно: возьмите кусочек и уходите. Крови нет, инструментов нет, мы вам плохие помощники, вы ж видите, куда попали. А если кровотечение, если умрет?
В это время я как раз отделяю мочеточник, который плотно спаялся с нижней поверхностью опухоли. По миллиметру, по сантиметру, во тьме. Пот на лбу, на спине, по ногам, напряжение адское. Мочеточник отделен. Еще глубже опухоль припаялась к внебрюшинной части прямой кишки. Здесь только на ощупь. Ножницы нужны, нормальные ножницы! Режу погаными коротышками. Заставляю одну ассистентку надеть резиновую перчатку и засунуть палец больной в прямую кишку. Своим пальцем нащупываю со стороны брюха ее палец и режу по пальцу. И все время основаниями ножниц — широким, безобразным и опасным движением.
Опухоль от прямой кишки все же отделил. Только больной хуже, скоро пять часов на столе с раскрытым животом. Давление падает, пульс частит. А крови на станции переливания НЕТ. Почему нет крови на станции переливания крови? Я кричу куда-то в пространство, чтобы немедленно привезли, чтобы свои вены вскрыли и чтобы кровь была сей момент, немедленно! «Уже поехали», — говорят.
А пока перелить нечего. Нельзя допустить кровотечения, ни в коем случае: потеряем больную. А место проклятое, кровоточивое — малый таз. Все, что было до сих пор, — не самое трудное. Вот теперь я подошел к ужасному. Опухоль впаялась в нижнюю стенку внутренней тазовой вены. Вена лежит в костном желобе, и если ее стенка надорвется — разрыв легко уйдет в глубину желоба, там не ушьешь. Впрочем, мне об этом и думать не надо. Опухоль почти у меня в руках, ассистенты успокоились, самого страшного они не видят. Тяжелый грубый булыжник висит на тонкой венозной стенке. Теперь булыжник освобожден сверху, и снизу, и сбоку. Одним случайным движением своим он может потянуть и надорвать вену.
Но главная опасность — это я сам и мои поганые ножницы. Лезу пальцем впереди булыжника — в преисподнюю, во тьму, чтобы как-то выделить тупо передний полюс и чуть вытянуть опухоль на себя — из тьмы на свет. Так. Кажется, поддается, сдвигается. Что-то уже видно. И в это мгновение — жуткий хлюпающий звук: хлынула кровь из глубины малого таза. Кровотечение!!!
Отчаянно кричат ассистенты, а я хватаю салфетку и туго запихиваю ее туда, в глубину, откуда течет. Давлю пальцем! Останавливаю, но это временно — пока давлю, пока салфетка там. А крови нет, заместить ее нечем. Нужно обдумать, что делать, оценить обстановку, найти выход, какое-то решение.
И тут мне становится ясно, что я в ловушке. Выхода нет никакого. Чтобы остановить кровотечение, нужно убрать опухоль, за ней ничего не видно. Откуда течет? А убрать ее невозможно. Границу между стенкой вены и проклятым булыжником не вижу. Это здесь наверху еще что-то видно. А там, глубже, во тьме? И ножницы-коротышки, и бранши не сходятся. Нежного, крошечного надреза не будет. Крах, умрет женщина.
Вихрем и воем несется в голове: «Зачем я это сделал? Куда залез!? Просили же не лезть. Доигрался, доумничался!». А кровь, хоть и не шибко, из-под зажатой салфетки подтекает. Заместить нечем, умирает молодая красивая женщина. Быстро надо найти лазейку, быстро — время уходит. Где щелка в ловушке? Какой ход шахматный? Хирургическое решение — быстрое, четкое, рискованное, любое! А его нет! НЕТ!
И тогда горячая тяжелая волна бьет изнутри в голову; подбородок запрокидывается, задирается голова через потолок — вверх, ввысь, и слова странные, незнакомые, вырываются из пораженной души: «Господи, укрепи мою руку! Дай разума мне! Дай!!!». И что-то дунуло Оттуда. Второе дыхание? Тело сухое и бодрое, мысль свежая, острая и глаза на кончиках пальцев. И абсолютная уверенность, что сейчас все сделаю, не знаю как, но я — хозяин положения, все ясно. И пошел быстро, легко. Выделяю вену из опухоли. Само идет! Гладко, чисто, как по лекалу. Все. Опухоль у меня на ладони. Кровотечение остановлено.
Тут и кровь привезли. Совсем хорошо. Я им говорю: «Чего орали? Видите, все нормально кончилось». А те благоговеют. Тащат спирт (я сильно ругался, такие и пьют здорово). Только я не пью. Они опять рады.
Больная проснулась. Я наклоняюсь к ней и капаю слезами на ее лицо.
© Эмиль Айзенштрак. "Диспансер: Страсти и покаяния главного врача" (1997).
Для успешного мужчины ты делаешь маникюр и педикюр.
И ему приятно смотреть на твои ухоженные пальчики. А неудачник будет смотреть на них с раздражением, наезжать на тебя за то, что ты тратишь деньги на эту ерунду… Будет говорить, что ему не важны твои ногти, он любит тебя любой…
Успешному мужчине будет нравиться твой новый наряд и он будет говорить, что ты в нём ослепительна, а неуспешный будет ныть и упрекать тебя в том, что ты вбухала в него последние деньги.
А ещё начнёт ревновать.
Если успешный мужик понимает, что ты должна выглядеть достойно, то неуспешный начнёт подозревать, что ты купила новую одежду, потому что хочешь кому-то понравиться и хочешь сходить налево. Это происходит от того, что неудачника никогда не посещает мысль о том, что его женщина должна красиво выглядеть. Зачем? Ведь она устраивает его такой.
Неудачники заставляют наших женщин стареть, дурнеть и болеть. При этом они стараются всё оправдать своей нищей любовью...
Наталия Трухан
ДОПОЛНЯЮ ПУБЛИКАЦИЮ
Через месяц решила дополнить публикацию. Каждый, кто прочитал вышеизложенную статью, пропустил её через фильтр собственного мышления и жизненного опыта, что наглядно демонстрируют комментарии.
Ниже размещаю ещё одну замечательную статью на подобную тему с подобным смыслом:
Пять лет назад я работала в салоне бизнес-класса, где было прекрасно и дорого. Классический маникюр без покрытия стоил 700 целковых, атмосфера была напитана эфирами нишевого парфюма клиенток и восхитительного кофе, приготавливаемого личным бариста салона для "дорогих" гостей заведения.
И в один из редких для Питера солнечных дней пришла в салон пожилая супружеская пара. Бабушка кокетливо держалась за локоток дедушки, а дедушка, галантно держа спину прямо, нежно поглаживал ладонь бабушки на своём локотке.
- Здравствуйте, я хотела бы сделать маникюр прямо сейчас, - прощебетала пожилая женщина.
Пара была одета весьма скромно и, пока я озвучивала прайс, моё сердце ёкало и ухало.
- Спасибо, нам подходит, - ответил мне пожилой мужчина и бережно начал помогать своей спутнице снимать верхнюю одежду.
- Милости прошу в кабинет, присаживайтесь, пожалуйста. Меня зовут Янина.
- А меня Зинаида, а супруг - Анатолий.
Анатолия мы расположили на ресепшене.
- У вас, наверное, мероприятие?
- Нет, ну что вы, мы каждый месяц выбираемся вместе куда-нибудь, чтобы навести мне красоту. Мой Анатолий всячески настаивает на этом и всегда говорит мне: "Пойдём, любимая, тебя баловать. Ты же женщина!". И так уже 50 лет. Мне уже так-то 71 год.
Помню, когда познакомились, он посмотрел на мои прохудившиеся ботиночки и на следующее свидание пришёл с обновкой. Я даже расплакалась. Говорю ему: "Что же ты, Анатолий, так потратился, даже на папиросы денег себе не оставил?", а он мне: "Зина, какие к чёрту папиросы, коли моя будущая жена без ботинок?!". Так и сосватал меня. Так и не курит уже 50 лет.
Провожая Зинаиду и Анатолия, я завороженно смотрела, как он поправил ей выбившийся шнурок на обуви, как искренне он восхитился её красивыми руками со свежим маникюром, как трогательно укутал в шарфик. Она не болела, не была слабой, она была его женщиной. Мамой и бабушкой его сыновей и внуков, но в первую очередь - Женщиной.
- Это Вам, и ещё раз спасибо, - Анатолий с достоинством протянул мне "чай".
Эту банкноту я бережно храню уже 5 лет как память о настоящих людях и настоящих отношениях.
- А мой-то мне говорит: "Чего ты ходишь на свои ногти, купи себе печку - и делай сама. Кучу денег сэкономишь, за год на чехлы в машину накопим". А я ему отвечаю: "Ну сдались тебе мои ногти, ты по субботам больше пропиваешь!", - вещает мне очередная клиентка.
А я слушаю и думаю: "Не Зинаида, не Анатолий".
Любви вам.
Любите себя, любите достойных.
Янина Куренкова
Худ. Lisa Aisato
И ему приятно смотреть на твои ухоженные пальчики. А неудачник будет смотреть на них с раздражением, наезжать на тебя за то, что ты тратишь деньги на эту ерунду… Будет говорить, что ему не важны твои ногти, он любит тебя любой…
Успешному мужчине будет нравиться твой новый наряд и он будет говорить, что ты в нём ослепительна, а неуспешный будет ныть и упрекать тебя в том, что ты вбухала в него последние деньги.
А ещё начнёт ревновать.
Если успешный мужик понимает, что ты должна выглядеть достойно, то неуспешный начнёт подозревать, что ты купила новую одежду, потому что хочешь кому-то понравиться и хочешь сходить налево. Это происходит от того, что неудачника никогда не посещает мысль о том, что его женщина должна красиво выглядеть. Зачем? Ведь она устраивает его такой.
Неудачники заставляют наших женщин стареть, дурнеть и болеть. При этом они стараются всё оправдать своей нищей любовью...
Наталия Трухан
ДОПОЛНЯЮ ПУБЛИКАЦИЮ
Через месяц решила дополнить публикацию. Каждый, кто прочитал вышеизложенную статью, пропустил её через фильтр собственного мышления и жизненного опыта, что наглядно демонстрируют комментарии.
Ниже размещаю ещё одну замечательную статью на подобную тему с подобным смыслом:
Пять лет назад я работала в салоне бизнес-класса, где было прекрасно и дорого. Классический маникюр без покрытия стоил 700 целковых, атмосфера была напитана эфирами нишевого парфюма клиенток и восхитительного кофе, приготавливаемого личным бариста салона для "дорогих" гостей заведения.
И в один из редких для Питера солнечных дней пришла в салон пожилая супружеская пара. Бабушка кокетливо держалась за локоток дедушки, а дедушка, галантно держа спину прямо, нежно поглаживал ладонь бабушки на своём локотке.
- Здравствуйте, я хотела бы сделать маникюр прямо сейчас, - прощебетала пожилая женщина.
Пара была одета весьма скромно и, пока я озвучивала прайс, моё сердце ёкало и ухало.
- Спасибо, нам подходит, - ответил мне пожилой мужчина и бережно начал помогать своей спутнице снимать верхнюю одежду.
- Милости прошу в кабинет, присаживайтесь, пожалуйста. Меня зовут Янина.
- А меня Зинаида, а супруг - Анатолий.
Анатолия мы расположили на ресепшене.
- У вас, наверное, мероприятие?
- Нет, ну что вы, мы каждый месяц выбираемся вместе куда-нибудь, чтобы навести мне красоту. Мой Анатолий всячески настаивает на этом и всегда говорит мне: "Пойдём, любимая, тебя баловать. Ты же женщина!". И так уже 50 лет. Мне уже так-то 71 год.
Помню, когда познакомились, он посмотрел на мои прохудившиеся ботиночки и на следующее свидание пришёл с обновкой. Я даже расплакалась. Говорю ему: "Что же ты, Анатолий, так потратился, даже на папиросы денег себе не оставил?", а он мне: "Зина, какие к чёрту папиросы, коли моя будущая жена без ботинок?!". Так и сосватал меня. Так и не курит уже 50 лет.
Провожая Зинаиду и Анатолия, я завороженно смотрела, как он поправил ей выбившийся шнурок на обуви, как искренне он восхитился её красивыми руками со свежим маникюром, как трогательно укутал в шарфик. Она не болела, не была слабой, она была его женщиной. Мамой и бабушкой его сыновей и внуков, но в первую очередь - Женщиной.
- Это Вам, и ещё раз спасибо, - Анатолий с достоинством протянул мне "чай".
Эту банкноту я бережно храню уже 5 лет как память о настоящих людях и настоящих отношениях.
- А мой-то мне говорит: "Чего ты ходишь на свои ногти, купи себе печку - и делай сама. Кучу денег сэкономишь, за год на чехлы в машину накопим". А я ему отвечаю: "Ну сдались тебе мои ногти, ты по субботам больше пропиваешь!", - вещает мне очередная клиентка.
А я слушаю и думаю: "Не Зинаида, не Анатолий".
Любви вам.
Любите себя, любите достойных.
Янина Куренкова
Худ. Lisa Aisato
- Ох, хорошоооо... - Золушка развалилась в уютном кресле у очага и вытянула гудящие ноги.
Мачеха и сестры только что отбыли на бал, и дома, наконец-то, стало тихо. Золушка отхлебнула чай из наследственной отцовской чашки. Она обожала эти моменты покоя. Чистота, уют, и весь вечер принадлежит только ей...
Тадададам!!!
Посреди комнаты взорвался фейерверк. Из него, гордо сияя, выступила Фея-крестная.
- Дорогая моя!
- Крестная, - поздоровалась Золушка без всякого энтузиазма.
- И почему же ты здесь сидишь, совсем одна, и вот в этом? - фея пренебрежительно указала палочкой на золушкин балахон.
- Потому что я только что закончила уборку, выпроводила семью и присела отдохнуть, - сказала Золушка.
Толстый намек повис в воздухе.
- Но разве ты не собираешься на бал? Красивые платья, танцы, принц?
Последнее слово фея произнесла с нажимом. Золушка закатила глаза.
- Вообще-то, нет.
- ?!
Золушка вздохнула.
- Понимаешь, у меня был длинный и трудный день. Мачеха и эти две курицы, мои сестренки, совершенно ничего не смыслят в домашнем хозяйстве. Честное слово, если б я не готовила и не убирала, они бы умерли с голоду. Одни платья на уме. Они, конечно, красивые, и я понимаю, почему отец женился на мачехе, но все-таки... В общем, я порядком умоталась. И танцы - последнее, чего мне хочется. Тем более, там будет куча народу, шум-гам, никого знакомого... не расслабиться.
- А как же... принц?.. - растерялась фея.
- А что - принц? Добрый, красивый, да, но это и все его достоинства. Наверняка он даже чай без посторонней помощи не заварит. Разве можно на такого рассчитывать? Другое дело лесорубы. К нам заглядывали недавно трое, рассказывали про какую-то девочку из соседней деревни. Красная шапка, пирожки, волк... темная история. Так вот, один из них очень даже ничего! И я ему тоже приглянулась. Вчера письмо прислал, на свидание приглашает...
- Но как же... - фея опустилась на стул. Оборочки на ее платье грустно поникли.
Золушка ободряюще похлопала ее по руке:
- Ну, не переживай. Ты чудесная кресная. Просто... я привыкла все делать сама.
Фея вздохнула. Золушку осенило:
- А знаешь, что? Давай закажем суши, возьмем бутылочку вина и как следует, по-женски, отдохнем?..
- Они напоили первого министра! Шампанским! Из туфельки!
Маленький человечек переминался с ноги на ногу перед конторкой полицейского. Полицейский бушевал.
- А вторую туфельку забросили в окно бального зала, прямо под ноги принцу!
- Но ведь он не пострадал!..
-Да, но теперь ему любопытно, и он ищет владелицу!
- Ох...
- А потом они превратили королевского кучера в крысу! Он, конечно, так себе человек, но все-таки!
- Но ведь в полночь он снова...
- Его чуть не съели! А тыквы? Фермер до сих пор не знает, что ему делать с таким количеством карет!
- Пусть продаст!
- У них внутри семечки!
- Ох!
Полицейский фыркнул, но уже не так сердито. Человечек воспрял духом.
- Послушайте, но ведь вы давно знаете мою жену... фею-крестную. Она так много сделала для страны... она сделала вас человеком!
- Мне и лягушкой было неплохо!
- Но... она просто очень переживала за Золушку. Девочка недавно лишилась отца! И... да что там, вы ведь сами женатый человек!
Полицейский устало потер глаза.
- Ладно. Забирайте их. Спрячьте где-нибудь подальше... пусть золушкины сестры ее прикроют, опознают туфельку как свою... Но это в первый и последний раз! И только для того, чтобы избежать крупного скандала...
- Вы об этом не пожалеете!
- Уже жалею! Не представляю, что я должен сказать журналистам...
- О, я уверен, Шарль, вы придумаете очень красивую и романтичную историю!
Дарья Эпштейн
Мачеха и сестры только что отбыли на бал, и дома, наконец-то, стало тихо. Золушка отхлебнула чай из наследственной отцовской чашки. Она обожала эти моменты покоя. Чистота, уют, и весь вечер принадлежит только ей...
Тадададам!!!
Посреди комнаты взорвался фейерверк. Из него, гордо сияя, выступила Фея-крестная.
- Дорогая моя!
- Крестная, - поздоровалась Золушка без всякого энтузиазма.
- И почему же ты здесь сидишь, совсем одна, и вот в этом? - фея пренебрежительно указала палочкой на золушкин балахон.
- Потому что я только что закончила уборку, выпроводила семью и присела отдохнуть, - сказала Золушка.
Толстый намек повис в воздухе.
- Но разве ты не собираешься на бал? Красивые платья, танцы, принц?
Последнее слово фея произнесла с нажимом. Золушка закатила глаза.
- Вообще-то, нет.
- ?!
Золушка вздохнула.
- Понимаешь, у меня был длинный и трудный день. Мачеха и эти две курицы, мои сестренки, совершенно ничего не смыслят в домашнем хозяйстве. Честное слово, если б я не готовила и не убирала, они бы умерли с голоду. Одни платья на уме. Они, конечно, красивые, и я понимаю, почему отец женился на мачехе, но все-таки... В общем, я порядком умоталась. И танцы - последнее, чего мне хочется. Тем более, там будет куча народу, шум-гам, никого знакомого... не расслабиться.
- А как же... принц?.. - растерялась фея.
- А что - принц? Добрый, красивый, да, но это и все его достоинства. Наверняка он даже чай без посторонней помощи не заварит. Разве можно на такого рассчитывать? Другое дело лесорубы. К нам заглядывали недавно трое, рассказывали про какую-то девочку из соседней деревни. Красная шапка, пирожки, волк... темная история. Так вот, один из них очень даже ничего! И я ему тоже приглянулась. Вчера письмо прислал, на свидание приглашает...
- Но как же... - фея опустилась на стул. Оборочки на ее платье грустно поникли.
Золушка ободряюще похлопала ее по руке:
- Ну, не переживай. Ты чудесная кресная. Просто... я привыкла все делать сама.
Фея вздохнула. Золушку осенило:
- А знаешь, что? Давай закажем суши, возьмем бутылочку вина и как следует, по-женски, отдохнем?..
- Они напоили первого министра! Шампанским! Из туфельки!
Маленький человечек переминался с ноги на ногу перед конторкой полицейского. Полицейский бушевал.
- А вторую туфельку забросили в окно бального зала, прямо под ноги принцу!
- Но ведь он не пострадал!..
-Да, но теперь ему любопытно, и он ищет владелицу!
- Ох...
- А потом они превратили королевского кучера в крысу! Он, конечно, так себе человек, но все-таки!
- Но ведь в полночь он снова...
- Его чуть не съели! А тыквы? Фермер до сих пор не знает, что ему делать с таким количеством карет!
- Пусть продаст!
- У них внутри семечки!
- Ох!
Полицейский фыркнул, но уже не так сердито. Человечек воспрял духом.
- Послушайте, но ведь вы давно знаете мою жену... фею-крестную. Она так много сделала для страны... она сделала вас человеком!
- Мне и лягушкой было неплохо!
- Но... она просто очень переживала за Золушку. Девочка недавно лишилась отца! И... да что там, вы ведь сами женатый человек!
Полицейский устало потер глаза.
- Ладно. Забирайте их. Спрячьте где-нибудь подальше... пусть золушкины сестры ее прикроют, опознают туфельку как свою... Но это в первый и последний раз! И только для того, чтобы избежать крупного скандала...
- Вы об этом не пожалеете!
- Уже жалею! Не представляю, что я должен сказать журналистам...
- О, я уверен, Шарль, вы придумаете очень красивую и романтичную историю!
Дарья Эпштейн
Вчера в спортзале наблюдала за пятилетним мальчиком. Пока мама занималась фитнесом, он сидел у основания шведской стенки почти без движения. Малыш возил по воздуху воображаемый корабль и еле слышно отдавал команды штурману:
– Лево руля! Прямо по курсу акулы!
Он был счастлив.
В перерывах между подходами к тренажёрам, мама с нескрываемым раздражением дёргала сына:
– Пойди на велодорожку! Попробуй поприседать с мячиком! Возьми скакалку!
Малыш кивал, но сидел на месте. Женщина заводилась.
Я вспомнила второй курс факультета психологии. Мы сочиняли «Заповеди воспитателя».
Усади холерика вырезать ножницами – приготовь зелёнку.
Крикни на меланхолика – наживи себе врага.
Заставь сангвиника заполнить прописи – посмотри на его слёзы.
Отправь флегматика на «весёлые старты» – хоть поржёшь.
Темперамент – это навсегда. Малыш не «копается вам назло» – у него просто другой ритм жизни. Мы или принимаем это – или мучаемся. Раздражаемся, злимся, сатанеем. Моя мама часто вспоминает, каким «золотым ребёнком» я была.
– Дашь тебе шкатулку с пуговицами, и полтора часа можно заниматься любыми делами!
Своих пуговиц я не помню. Но мама уверяет, что я сортировала их по цвету и форме, по структуре и количеству дырочек. Строила пирамидки и выкладывала геометрические фигуры. Я была счастлива.
Когда моей дочери исполнилось два года, я (предвосхищая полуторачасовой отпуск) с удовольствием вручила ей семейную реликвию – символ материнского спокойствия – шкатулку с пуговицами. И что? Содержимое мгновенно полетело на пол. Красиво, с грохотом, по всей квартире. Дочь была счастлива. Скажу честно, мне было непросто принять этот фейерверк. Но со временем я поняла совершенно очевидную вещь, которая до сих пор помогает нам избегать конфликтов.
У каждого – своя шкатулка с пуговицами.
Анна Грин
– Лево руля! Прямо по курсу акулы!
Он был счастлив.
В перерывах между подходами к тренажёрам, мама с нескрываемым раздражением дёргала сына:
– Пойди на велодорожку! Попробуй поприседать с мячиком! Возьми скакалку!
Малыш кивал, но сидел на месте. Женщина заводилась.
Я вспомнила второй курс факультета психологии. Мы сочиняли «Заповеди воспитателя».
Усади холерика вырезать ножницами – приготовь зелёнку.
Крикни на меланхолика – наживи себе врага.
Заставь сангвиника заполнить прописи – посмотри на его слёзы.
Отправь флегматика на «весёлые старты» – хоть поржёшь.
Темперамент – это навсегда. Малыш не «копается вам назло» – у него просто другой ритм жизни. Мы или принимаем это – или мучаемся. Раздражаемся, злимся, сатанеем. Моя мама часто вспоминает, каким «золотым ребёнком» я была.
– Дашь тебе шкатулку с пуговицами, и полтора часа можно заниматься любыми делами!
Своих пуговиц я не помню. Но мама уверяет, что я сортировала их по цвету и форме, по структуре и количеству дырочек. Строила пирамидки и выкладывала геометрические фигуры. Я была счастлива.
Когда моей дочери исполнилось два года, я (предвосхищая полуторачасовой отпуск) с удовольствием вручила ей семейную реликвию – символ материнского спокойствия – шкатулку с пуговицами. И что? Содержимое мгновенно полетело на пол. Красиво, с грохотом, по всей квартире. Дочь была счастлива. Скажу честно, мне было непросто принять этот фейерверк. Но со временем я поняла совершенно очевидную вещь, которая до сих пор помогает нам избегать конфликтов.
У каждого – своя шкатулка с пуговицами.
Анна Грин
Окончен март!
Я вспомнил сытный дом. Я так бежал!
Я в лужу кувыркнулся!
Я на второй этаж залез с трудом...
Не ждали, да?...
А Васенька вернулся!
Худ. Рина Зенюк
Я вспомнил сытный дом. Я так бежал!
Я в лужу кувыркнулся!
Я на второй этаж залез с трудом...
Не ждали, да?...
А Васенька вернулся!
Худ. Рина Зенюк
Фрида Кало говорила своему мужу:
′′Я не прошу тебя меня поцеловать, и не извиняйся передо мной, когда я думаю, что ты неправ. Я даже не буду просить тебя обнять меня, когда мне это больше всего нужно.
Я не прошу тебя говорить мне, какая я красивая, даже если это ложь, и не пиши мне красивых слов. Я не буду просить тебя позвонить мне, для того, чтобы рассказать, как прошел твой день, и сказать, что ты скучаешь по мне. Я не буду просить тебя благодарить меня за все, что я делаю для тебя, и заботиться обо мне, когда душа иссякнет, и, конечно, я не буду просить тебя поддержать меня в моих решениях.
Я даже не буду просить тебя послушать меня, когда у меня есть тысяча историй, которые мне хочется рассказать тебе. Я не буду просить тебя что-то для меня делать, я даже не буду пытаться навсегда быть рядом. Потому что если я должна просить тебя обо всем этом, то я больше этого не хочу."
′′Я не прошу тебя меня поцеловать, и не извиняйся передо мной, когда я думаю, что ты неправ. Я даже не буду просить тебя обнять меня, когда мне это больше всего нужно.
Я не прошу тебя говорить мне, какая я красивая, даже если это ложь, и не пиши мне красивых слов. Я не буду просить тебя позвонить мне, для того, чтобы рассказать, как прошел твой день, и сказать, что ты скучаешь по мне. Я не буду просить тебя благодарить меня за все, что я делаю для тебя, и заботиться обо мне, когда душа иссякнет, и, конечно, я не буду просить тебя поддержать меня в моих решениях.
Я даже не буду просить тебя послушать меня, когда у меня есть тысяча историй, которые мне хочется рассказать тебе. Я не буду просить тебя что-то для меня делать, я даже не буду пытаться навсегда быть рядом. Потому что если я должна просить тебя обо всем этом, то я больше этого не хочу."