Статистика ВК сообщества "Открывая красоту"

Дьявол начинается с пены на губах ангела, вступившего в бой за святое правое дело. Все превращается в прах — и люди, и системы. Но вечен дух ненависти в борьбе за правое дело. И благодаря ему зло на Земле не имеет конца. С тех пор как я это понял, считаю, что стиль полемики важнее предмета полемики.

Григорий Померанц

Летом 1981 года в квартире молодого, но уже супер-успешного советского композитора Александра Журбина раздался телефонный звонок.
В СССР в составе делегации приехала какая-то депутатша конгресса Мексики. Советский Союз имел виды на Мексику, поэтому заигрывал и старался по возможности обаять разных деятелей из этой развивающейся страны.
Мексиканку спросили — что ей интересно было бы посмотреть в Советском Союзе, с кем познакомиться?
Депутатша ответила, что в молодости занималась музыкой и ей было бы интересно узнать, как в Советском Союзе обстоят дела в этой области.
Решено было показать так сказать товар лицом. Самым подходящим для обаяния депутатши признали Журбина — 36 лет, член КПСС, на тот момент автор 6 мюзиклов, 3 опер (в том числе первой советской рок-оперы «Орфей и Эвридика»), 2 симфоний и нескольких концертов для фортепиано с оркестром. Это, не считая многочисленных песен и мелодий к фильмам.
В назначенное время в квартиру к Журбину приехала депутатша в сопровождении переводчика и сопровождающего.
Познакомились, сели пить чай. Журбин, что называется распустил хвост и рассказал обо всех своих достижениях.
Потрясенная депутатша слушала с открытым ртом про рок-оперы и симфонии, вынуждена была признать, что в Мексике нет и близко ничего подобного. Журбин сыграл несколько своих мелодий на рояле.
Депутатша, что называется «була у захват».
Наконец, Журбин вспомнил, что его гостья тоже имеет какое-то отношение к музыке и предложил ей сыграть что-нибудь.
Депутатша отказывалась, говорила, что она никоим образом не может даже и подумать, сесть за инструмент после великого Журбина, ведь его рок-оперу сыграли (подумать только!) уже около 2 тысяч раз.
После таких лестных слов гостьи, Журбин удалился к тумбочке, достал одну из своих пластинок, надписал и одарил ею депутатшу.
Но Журбин снисходительно настаивал.
— Ну, хорошо, — наконец-то сдалась депутатша. — В молодости, я сочинила одну песню. Сейчас я вам её исполню.
Мексиканка села за инструмент и сыграла. И даже спела.
Повисла звенящая тишина. У всех трёх советских товарищей отвалилась челюсть.
Журбин что-то лепетал про то, что он считал эту песню народной. Но нет. Автор мелодии и слов сидела за его роялем собственной персоной.
Это была КОНСУЭЛО ВЕЛАСКЕС,
и её «Bеsame mucho».

Странно, что, несмотря на такую молниеносную женитьбу, мы не открыли для себя в будущем никаких неприятных сюрпризов. Не видя никогда друг друга на сцене, мы не создали никаких иллюзий в отношении друг друга. Наоборот, человеческое общение, не прикрытое блестящей театральной мишурой, выявило самые естественные и искренние стороны как его, так и моей натуры.

Сюрпризом оказалось то, что он - большой музыкант, а я - хорошая певица. Но первое восприятие осталось навсегда главным в наших отношениях: для меня он - тот мужчина, женой которого я стала через четыре дня знакомства, а я для него - та женщина, перед которой он вдруг опустился на колени. Вероятно, оттого мы и вместе до сих пор.

Я настолько была потрясена поворотом своей судьбы, что в течение недели боялась выходить из дому. Несмотря на то, что мы были очень счастливы, чувство вины долго не покидало меня. Слава в новой для него роли мужа был ужасно забавен. В первое же утро он явился к завтраку в безукоризненном пиджаке и при галстуке, когда я уже сидела за столом в халате.

- Ты куда это в такую рань собрался?
- Никуда, завтракать с тобой…
- А что же ты так разоделся?

Софья Николаевна и Вероника (мама и сестра Ростроповича) смотрят на него во все глаза.

- Сергей Сергеевич Прокофьев никогда не позволял себе появляться за столом в халате, и я теперь тоже всегда буду одет с утра.
- Так что, нам тоже прикажешь с утра в корсеты затягиваться?
- Нет, вы - дамы, и можете выходить, как пожелаете.

К концу завтрака попросил разрешения снять пиджак - жарко. На другой день - нельзя ли выйти к столу без галстука? А на третий уже сидел за столом в трусах и был безмерно счастлив.

Галина Вишневская, из книги «Галина»

Вера Мухина и Алексей Замков.

Несмотря на то, что Вера Мухина лишилась носа, судьба упрямо вела навстречу к человеку, ближе которого у нее в жизни не будет...

Вера и Мария Мухины были завидными невестами и могли бы составить хорошую партию. Статные, красивые, образованные девушки были украшением балов. О сестрах Мухиных писали в светской хронике местных газет. Но судьба их сложилась иначе...
Вера Игнатьевна Мухина родилась в Риге в 1889 году в семье коммерсанта и мецената Игнатия Кузьмича Мухина. Ее родители поженились по большой любви. Мать, Надежда Вильгельмовна, была дочерью помощника аптекаря из Рославля и бесприданницей. Родив двух дочерей, она умерла от чахотки. На тот момент Вере не исполнилось и двух лет.
Отец увез младшую Веру и старшую Марию в усадьбу под Могилевом. Чуть позже они перебрались к морю, в Феодосию. В Феодосии Вера получила первые уроки рисунка и живописи.
Игнатий Кузьмич был изобретателем, проводил технологические исследования по алюминию, итоги которых представил на Парижской промышленной выставке 1887 года и был удостоен Большой золотой медали. В сентябре 1903 года Игнатий Кузьмич умер, Вере тогда было 14 лет.
Осиротевшие Мария и Вера уехали в Курск, к дяде Ивану Кузьмичу Мухину. В Курске девочки учились в гимназии, а в 1910 году перебрались с дядей в Москву, где поселились на Пречистенском бульваре. В Москве Мухина стала учится рисунку в студии Константина Юона и Ивана Дудина. У Веры появился жених. Но вскоре все оборвалось...
На рождественские праздники в конце 1912 года Вера отправилась к родственникам в Смоленскую губернию. Зима была снежной и молодежь предавалась зимним забавам, любимым из которых было катание с горки на санках. Вера бесстрашно забралась на высокий крутой склон.
По странной случайности санки занесло и она на скорости влетела в дерево. После страшного удара, она почувствовала на губах кровь и в ужасе ощупала лицо: носа не было, его буквально оторвало...
Ее отвезли в уездную больницу - за две недели Вера перенесла несколько операций и нос удалось сохранить. Зеркала ей не давали, боясь, что сотворит что-нибудь с собой, и она тайком смотрелась в бранши металлических ножниц. Когда бинты уже можно было снять, то она приготовилась к самому худшему: смотреть было страшно, боялась она не зря - некогда красивое ее личико покрывали шрамы.
Вернувшись в Москву, двадцатидвухлетняя Мухина переехала на другую квартиру и прекратила занятия: она боялась показываться на глаза знакомым. Прежде дядюшка отказывал ей в поездке в Париж под предлогом: разве может барышня из приличной купеческой семьи жить одна в этом городе греха?
Для чего нашей девочке заниматься скульптурой у француза Антуана Бурделя? Теперь все изменилось: Веру жалели, дядюшке хотелось хоть чем-то порадовать Верочку, к тому же появилась и другая причина: знакомые врачи говорили, что в Париже ей могут восстановить лицо.
"2 января 1912 года я выбыла из строя почти на целый год, изрядно поранив себе лицо в одной спортивной катастрофе, которой, в конце концов, и должна быть благодарна, так как она определила мой дальнейший путь..." - напишет позже Мухина.
Родственники оплатили девушке поездку. Она попала в парижскую клинику, где ей удачно провели пластическую операцию. Но ее лицо стало другим: с грубоватыми, тяжелыми, почти мужскими чертами, только глаза остались прежними - живые, проницательные. С таким лицом Вера уже не помышляла о любви и супружестве и вплотную занялась учебой. В это время ее сестра Мария выходит замуж за иностранца и переезжает в Будапешт.
В мастерской Бурделя она стала лучшей ученицей, предпочтя живописи скульптуру. Она старалась изо всех сил, желая стать известным скульптором. У Бурделя училось несколько русских, и среди них Александр Вертепов. Во время революции 1905 года Вертепов убил генерала Карангозова и скрывался в Париже от полиции. Вера и Александр почувствовали взаимный интерес.
Романа с Александром не случилось. Они с Верой часто переписывались, потом грянула Первая мировая война, и вскоре письма из Франции приходить и вовсе перестали: Александр записался в Иностранный легион, и в одном из боев был убит.
Вера Игнатьевна записывается на двухмесячные курсы сестер милосердия при Яузской больнице в Москве. Вскоре она начинает работу волонтером в инфекционном госпитале. Судьба упрямо вела Мухину навстречу к человеку, ближе которого у нее в жизни не будет.
Работы Мухина не боялась, обрабатывала раны, бинтовала, подавала инструменты. Именно в госпитале состоялась судьбоносная встреча Веры с молодым врачом-хирургом Алексеем Замковым, выпускником медицинского факультета Московского университета.
Алексей был человеком с железным характером, к таким всегда тянуло Веру. Он не только был хирургом от бога, но еще и ученым, его увлекала эндокринология. В 1918 году они обвенчались. Вера Игнатьевна описывает их первые совместные годы:
"В 1918 году становилось трудно. Деньги наши ахнули. Трудно было достать продовольствие… Когда вышла замуж за Алексея Андреевича, стало легче. Он врач, хирург. Очень работящий, очень любил свое дело. Каждое воскресенье он ездил в свое село Борисово и принимал там больных. К нему ездили за 40 верст. Приезжал он оттуда нагруженный: в руках по бидону с молоком, за спиною мешок с картофелем, с хлебом. Тем и питались в 18 и 19 годы… "
По семейной легенде, Вера Игнатьевна часто говорила: "Я вторая скрипка". Первым всегда был Алексей Андреевич. Он был ярким, востребованным, кормильцем, приносил все деньги в дом. Супруги обожали друг друга.
В семье в 1920 году родился сын, которого назвали Всеволодом, по-домашнему Волик. Роды у Веры принимал муж.
Известно, что в гости к Замковым часто заходил журналист Лазарь Гинзбург, писавший под псевдонимом Лазарь Лагин. Любитель всего восточного, он обращался к мальчику "Волька ибн Алеша". Позднее этим именем Лагин назвал героя своей повести "Старик Хоттабыч".
В четыре года у мальчика диагностировали костный туберкулез и он перестал ходить. Вера не сдавалась: возила ребенка в Крым лечиться, но болезнь прогрессировала. Педиатры, лечившие мальчика, говорили, что ребенок обречен и его жизнь в лучшем случае будет на инвалидной коляске. Замков сам прооперировал сына дома; ассистировала ему Вера, имеющая большой опыт, полученный во время работы сестрой милосердия. Сева встал на костыли, а вскоре и они не понадобились...
Вера Мухина и Алексей Замков оказались востребованы и обласканы властью, каждый в своей сфере. Вера вместе с другими мастерами активно трудилась на ниве строительства новых символов и новых памятников советской эпохи.
В 30-e годы Мухина занималась преподавательской деятельностью. Позднее она перешла в экспериментальный цех стеклянного ленинградского завода. Вера Игнатьевна с увлечением работала со стеклом и фарфором, создавала одежду.
Спустя годы, сын Мухиной, Всеволод, писал в своих воспоминаниях: "Она не создала ни одного портрета членов политбюро, хотя предложений у нее было немало. В конкурсах на памятник Ленину мама участвовала, но ни один ее проект не был одобрен. Думаю, что она сама не хотела этого".
Скульптура Мухиной "Крестьянка" в 1928 году получила Сталинскую премию. Мухиной выдали тысячу рублей и отправили в Париж на три месяца. Правда, она вернулась домой уже через два, не выдержав разлуки с мужем и сыном. Скульптура побывала в Венеции, там ее приобрел Ватикан. Мускулистые руки этой деревенской бабы, "русской Помоны", Мухина лепила с мужа, как с юмором утверхдала Вера.
В начале тридцатых, работая в Институте экспериментальной биологии, Алексей Замков сделал серьезное открытие - изобрел новый гормональный препарат. Препарат стал сенсацией, Замков получил собственную лабораторию. Гравидан казался спасением - помогал справиться с усталостью, депрессией, бессонницей, мигренью и неврозами.
Замков первый раз, опробовав на белых мышах, препарат ввел себе. Сразу же уменьшились одышка и сердцебиение, появились бодрость и ясность мысли: "Будто выпил бутылку шампанского! Длился этот подъем, ну, дней 10".
К тому же у препарата было любопытное побочное действие - инъекции улучшали потенцию... Препаратом заинтересовалась партийная номенклатура. Эффект препарата действительно длился десять-пятнадцать дней и приходилось делать повторные инъекции.
Литературоведы считают Замкова прототипом профессора Преображенского из булгаковской повести "Собачье сердце".
Но спустя время на Алексея Замкова обрушилась настоящая травля. В первую очередь завидовали огромным деньгам, которые приносила частная практика Замкова.
9 марта 1930 года, в день рождения Алексея Андреевича, в газете "Известия" появилась статья, подписанная сотрудниками его института, не оставившая от метода Замкова камня на камне. Лечение гравиданом авторы объявили знахарством, создателя препарата - шарлатаном, хотя он действовал методами доказательной медицины. В мае 1930 года Замкова уволили...
Он был обвинен в попытке продажи секрета своего изобретения за границу и осужден на три года административной ссылки в Воронеж с конфискацией имущества. Вера отправилась в ссылку с мужем. Усилиями Максима Горького сведения о необычном препарате дошли до высшего руководства страны.
21 августа 1932 года Замков был досрочно освобожден от административной ссылки и назначен директором специально созданной лаборатории.
Чтобы увеличить поток пациентов, Министерство путей сообщения построило недалеко от клиники "Гравидан" железнодорожную станцию 57-й километр, которая теперь называется Абрамцево. Алексей Андреевич шутил, что подарил своей Верочке целую железнодорожную станцию. А Вера Игнатьевна, в свою очередь, купила для института первый в России электронный микроскоп.
Пациентами Замкова стали известные советские политики и деятели культуры, жаждущие "эликсира молодости" - Молотов, Клара Цеткин, Калинин, Ворошилов , Буденный и Максим Горький.
Но всю жизнь Замкова преследовали зигзаги судьбы. В 1938 году буквально в три дня был уничтожен Институт урогравиданотерапии: якобы препарат не оправдал чьих-то надежд, более того, якобы спровоцировал психические расстройства. Электронный микроскоп, купленный Верой, был уничтожен.
Сам препарат при этом производить не перестали, он продавался в аптеках до 1964 года, но Алексею Замкову это не помогло - с его научной карьерой было покончено навсегда.
От ареста спас триумф жены: ее проект "Рабочий и колхозница" победил на конкурсе скульптур для советского павильона на Всемирной выставке в Париже. В Москву Мухина вернулась победительницей.
За "Рабочего и колхозницу" она получила орден Трудового Красного Знамени, через несколько лет на нее как из рога изобилия посыпались сталинские премии. Но мужа неудача сломила: Алексей Замков работал рядовым врачом в больнице для слепых, позже один из учеников взял его в институт Склифосовского - сверх штата и без зарплаты...
У Замкова на почве переживаний ухудшилось здоровье и случился инфаркт. В эвакуации в городок Каменск-Уральский Алексей Андреевич работал в поликлинике алюминиевого завода и просил отправить его на фронт. После возвращения в 1942 году в Москву он умер от второго инфаркта в возрасте 59 лет. После его смерти Вера Игнатьевна прожила одиннадцать лет.
На могиле Алексея Замкова и Веры Мухиной на Новодевичьем кладбище стоит памятник. На нем есть надпись со словами врача Замкова: "Я отдал людям все". Под ней выбиты слова Веры Игнатьевны: "Я тоже". Совместная жизнь их длилась почти четверть века и озаряла любовью всю их жизнь. И Голгофа у них была одна на двоих.

Русский Эдмон Дантес: 28 лет от помолвки до венчания.

Он готовился к свадьбе, но на него написали донос. С любимой пришлось расстаться на двадцать с лишним лет. Нет, это не сюжет «Графа Монте-Кристо». Совершенно реальная история произошла в девятнадцатом веке с учёным Николаем Костомаровым. Как и Эдмон Дантес он разом потерял всё – прекрасную невесту и надежду на будущее.
Сын помещика и крепостной, Николай Костомаров родился в 1817 году. Родители поженились несколькими месяцами позже. Увы, но отец не успел узаконить ребенка – с Иваном Петровичем расправились собственные дворовые. Кучер позарился на деньги барина, в чем потом сам и повинился.
Николай блестяще учился, и его прозвали в пансионе «чудо-ребенком». Образование продолжил в Харькове, где окончательно понял, что главное дело для него – история. А в 1846 году молодой и талантливый ученый стал преподавателем русской истории. Поскольку обучение мальчиков и девочек шло отдельно, Николай Костомаров работал сразу в двух учреждения – гимназии и в «Киевском институте благородных девиц». Там он и увидел впервые ее, любовь всей своей жизни, Алину Крагельскую.
Миниатюрная брюнетка, умница и блестящая музыкантша – ее талант оценил сам Ференц Лист (и даже настойчиво приглашал в венскую консерваторию), была еще и невероятно жизнерадостной девушкой. Переливчатый смех Алины раздавался в аудитории, а Костомаров бледнел. Он сразу понял, что влюбился. Но ей было всего пятнадцать! Дождавшись окончания учебного года, преподаватель уехал к матери, разобраться со своими мыслями. А в следующем году определил для себя: он сделает предложение. 12 февраля 1847 года состоялось объяснение. Мать девушки дала неохотное согласие, но все-таки благословила молодых. Свадьбу назначили на 30-е марта.
Теперь все дни Костомаров проводил в хлопотах – искал подходящее жилье для семьи, заказал для любимой дорогой рояль из Вены. Этот музыкальный инструмент должен был стать его свадебным подарком… Увы. Студент Петров написал на Николая Ивановича донос. Дело в том, что Костомаров состоял в Обществе св. Кирилла и Мефодия. Там обсуждались вопросы литературы и языка, но иногда возникали беседы на политические темы. Вот поэтому-то донос Петрова и произвел такой эффект. Всех участников общества арестовали и отправили в Петербург.
Мать Алины сразу заявила – свадьбу надо не откладывать, а отменять. Но девушка наотрез отказалась. Узнав, что жениха приговорили к заключению в Петропавловской крепости, она сама поехала в столицу и добилась встречи с ним. 14 июня 1847 года они увиделись в последний раз.
Спустя год Костомарова перевели в Саратов, где он мог свободно жить, но находился под постоянным надзором. Давление, которое дома оказывали на Алину, оказалось слишком серьезным: вскоре она написала Николаю, что подчиняется настойчивости матери и выходит замуж за другого. Марк Дмитриевич Кисель обвенчался с ней в течение того же года.
Он был подавлен, растерян, и только увлечение любимым делом помогло ему сохранить волю к жизни. Исторические исследования Николай Костомаров не прекращал ни на минуту. В 1855 году ему разрешили совершить поездку в Петербург, а годом позже – выехать за границу. Настоящий триумф был уже близок: в 1859-м столичный университет пригласил Костомарова занять кафедру русской истории.
«Костомаров сумел сделать для студентов невероятно интересными русские летописи», - вспоминал позже беллетрист Константин Головин.
А дочь графа Толстого, хорошо знакомая с Николаем, отмечала в дневниках: «Он заставлял вас смеяться и грустить... Молодые души на лекциях Костомарова разгорались любовью к людям, к добру, к истине».
Он читал лекции, печатался, был знаменит, но по-прежнему одинок. И так вышло, что зимой 1865 года Алина с мужем поехали в Петербург. Произошла случайная встреча на Невском – Алина увидела своего бывшего жениха. А он не заметил ее, куда-то торопился. И лишь 9 лет спустя, в Киеве, они смогли встретиться и поговорить. К тому времени Алина овдовела.
«Вместо молодой девушки, - писал Костомаров, - я нашел пожилую даму, мать троих детей. Наше свидание было столько же приятно, сколько и грустно… Безвозвратно прошло лучшее время в разлуке».
Но русский Эдмон Дантес простил свою Мерседес. Это стало началом новой главы их жизни. Они уже не переставали общаться, а в мае 1875 года обвенчались. От помолвки до свадьбы прошло 28 лет…
Им было уготовано еще десять лет спокойного семейного счастья. Костомаров умер на руках своей жены в 1885-м, а ей предстояло жить еще двадцать два года без него.

Ника Марш

У Исаака Бродского есть одна потрясающая картина про осень.

Вообще Исаак Бродский — удивительный художник: c одной стороны, штамповал Лениных, за что огреб в воспоминаниях от Чуковского, c другой — мог написать такую тонкую осень. Но сейчас не об этом.

На этой картине Бродский поймал одну повадку осени, почти кошачью повадку — проникать всюду. Здесь у него листья переползают через порог c крыльца в дом (дверь нараспашку).

Увидев такое однажды в детстве, я заплакал. Дверь нашего дачного домика оставили открытой (мы уезжали, закрывали сезон, взрослые сновали взад-вперёд, носили вещи), и через порог натаскали листья, и они лежали в коридоре. И я смотрел на свою старенькую бабушку, и на эти осенние листья в доме...

И понимал, что ни один порог, ни одна дверь не смогут остановить осень.

Олег Бaтлук

Есть в Волгограде необычный памятник. Это маленькая девочка, играющая на аккордеоне. И это реальная девочка, которая весной 1943 года ездила в госпиталь к бойцам, раненным во время Сталинградской битвы, и часами играла им.

Девочке было тогда 13 лет, но выглядела она лет на 9. Аккордеон был большой и тяжелый. Но бойцы очень любили ее концерты, и каждый день ждали их. Поэтому девочка снова шла пешком в госпиталь с тяжелым аккордеоном, чтобы скрасить бойцам госпитальные дни, наполненные страданиями. Звали эту девочку – Александра Пахмутова.

Маленькая Аля очень рано начала играть на музыкальных инструментах. Впервые на фортепиано она сыграла в три с половиной года, вернувшись с родителями из кино, она почти повторила часть мелодии, что играл тапёр. В 5 лет она поступила в музыкальную школу и почти сразу сочинила первую пьесу — «Петухи поют». К началу войны она закончила 4 класса музыкальной школы, 22 июня там состоялся концерт, который был прерван объявлением о войне.

Музыкальную школу переоборудовали под госпиталь — ребята продолжали заниматься по очереди у кого-то дома. В 1942 году Александра, её сёстры и мама на полгода были эвакуированы под Караганду, в маленький посёлок Темиртау. А отец и брат остались работать на электростанции.

В эвакуации не было пианино. Зато был аккордеон. Александра решила освоить этот инструмент и научилась на нём играть. Весной 1943 года она вернулась в Сталинград. Фронт был ещё рядом, в городе работали госпитали. И Аля, как и многие дети военного времени, выступала в госпиталях.

Пациенты ежедневно встречали и провожали её аплодисментами. В этот период она написала свои первые песни: «Если будешь ранен, милый, на войне» и «Если я не вернусь, дорогая» на стихи Иосифа Уткина.

Звали эту девочку – Александра Пахмутова.

Ты заходи почаще в гости, друг,
Ведь дверь моя всегда тебе открыта.
Для разговора тема не забыта
И мысли новые все вертятся вокруг.
Ты мне о жизни расскажи своей,
О новых именах в твоем блокноте
И не заканчивай на грустной ноте,
Ведь больше радостных и светлых дней.
Ты спросишь тихо как мои дела?
Я улыбнусь, сказав, что все в порядке,
Ведь жизнь прекрасна при любой раскладке,
Какой бы безнадежной ни была.

Леонид Филатов

Последняя война среди людей будет войной за истину.
Эта война будет в каждом отдельном человеке. Война — с собственным невежеством, агрессией, раздражением. И только коренное преобразование каждого отдельного человека может стать началом мирной жизни всех людей.

Николай Рерих

Любовь длиною в жизнь

В 32 года Марк Твен женился на Оливии Лэнгдон и признался другу: «Если бы я знал, как счастливы женатые люди, я бы женился 30 лет назад, не тратя время на выращивание зубов». Есть такие браки, в которых люди висят гирями на ногах друг у друга. А есть браки, в которых люди поднимают друг друга все выше и выше, как воздушные шарики.
Оливия была для Твена восхитительным воздушным шариком, с ней он поднялся на невероятные вершины духа. Марк Твен (его настоящее имя Сэмюэл Клеменс) родился в небогатой семье. Он очень рано стал работать: был наборщиком в редакции, плавал лоцманом по рекам Америки, пытался разбогатеть, отыскав месторождение серебра, был репортером. Весь этот богатый опыт пригодился ему потом в писательской жизни. Кстати, литературный успех пришёл к нему с публикацией первого рассказа — его перепечатали почти все американские газеты. Оливия была «из богатой, но либеральной семьи». Она была очень религиозной, но в то же время дружила с социалистами, людьми, которые боролись за права женщин.
Эти люди стали потом друзьями Марка, и не без их влияния он написал «Приключения Гекльберри Финна» — из этой книги, как говорил Хэмингуэй, выросла вся американская литература.
Это была любовь с первого взгляда, причём взгляда на портрет; приятель Твена, Чарли Лэнгдон, показал Твену медальон с портретом своей сестры и пригласил его в гости. Он надеялся, что известный юморист, хотя и не очень хорошо воспитанный и не обладающий хорошими манерами, сможет развеселить его болезненную хрупкую сестру. Марк Твен поехал в гости под сильным впечатлением от красоты девушки. Через неделю приехал снова, и, наплевав на приличия, просидел с Оливией до полуночи. В следующий свой приезд Твен признался приятелю, что влюблён в его сестру. Чарли был неприятно поражён: какой-то юморист с Дикого Запада протягивает свои лапы к дочери почтенного капиталиста! Он решил говорить прямо: — Слушайте, Клеменс, поезд уходит через полчаса. Вы ещё можете поспеть на него. Зачем ждать до вечера? Уезжайте сейчас же.
Марк Твен решил, что юмористу с Дикого Запада глупо обижаться на такие пустяки и остался до вечера. А вечером перевернулась коляска, в которой он ехал на станцию — ему, как пострадавшему, пришлось остаться у Лэнгдонов ещё несколько дней. За эти несколько дней Оливия его полюбила.
Известность Марка Твена росла, а с ней росли и доходы. Этот парень всё больше нравился отцу невесты — капиталист и сам когда-то начинал с нуля и знал, что такое бедность. Марк Твен делал предложение Оливии несколько раз, и после нескольких отказов оно было принято.
После свадьбы Марк старался не огорчать жену. Оливия была глубоко верующей, Твен читал ей по вечерам Библию, а перед каждым обедом произносил молитву. Зная, что жена не одобрит некоторые из его рассказов, он не показывал их издателям. Писал в стол, не опубликовав таким образом 15 тысяч страниц. Оливия была главным цензором Твена. Она первой читала и правила его произведения.
Однажды пришла в ужас от выражения, которое употребил Гекльберри Финн и заставила Твена убрать фразу. Она звучала так: «Чёрт побери!». Дочь Клеменсов - Сьюзи - говорила так: «Мама любит мораль, а папа кошек».
Оливия всю жизнь казалась мужу воздушным, неземным существом.
Она стала редактором всех его произведений, и, кстати, писатель ни разу об этом не пожалел — слогом она владела отменно. К тому же, Оливия хорошо знала вкусы религиозного пуританского светского общества и указывала мужу на опасные места в его рукописях.
А он и не возражал: «Я бы перестал носить носки, если бы она только сказала, что это аморально». Они были очень счастливы, несмотря на свою разность. А когда прожили вместе 25 лет, писатель записал в свою книжечку: «Считают, что любовь растет очень быстро, но это совсем не так. Ни один человек не способен понять, что такое настоящая любовь, пока не проживет в браке четверть века».
В их жизни было много трагедий. Смерть детей, банкротство Твена. Марка спасал его врождённый оптимизм, Оливию - христианское смирение. Они не мыслили жизни друг без друга. Говорят, что Твен ни разу в жизни не повысил на жену голос, а она ни разу не устроила ему скандал. Твен был готов защищать супругу от всего света, однажды чуть не порвал со своим близким другом, который решил подшутить над Ливи. А она, оставив все домашние дела, отправилась вместе с мужем в кругосветное плавание: за Твеном, тогда уже «шестидесятилетним юношей» требовался постоянный присмотр.На один из юбилеев Оливии, Твен написал ей письмо, в котором были такие строки: «Каждый день, прожитый нами вместе, добавляет мне уверенности в том, что мы ни на секунду не пожалеем о том, что соединили наши жизни. С каждым годом я люблю тебя, моя детка, всё сильнее. Давай смотреть вперёд - на будущие годовщины, на грядущую старость - без страха и уныния». Когда Оливия заболела, и стало ясно, что она не поправится, писатель развесил по всему дому и саду смешные записки, чтобы ее развеселить. В записке, которая висела у окна в спальню Оливии, была инструкция птицам: в котором часу им начинать петь и с какой громкостью.
После смерти жены Марк Твен так и не оправился, и свои последние годы провёл в глубочайшей и чернейшей депрессии. Он пережил троих из четырёх своих детей. Материальное положение Твена также пошатнулось: его издательская компания разорилась; он вложил своё состояние и капитал жены в наборную машину Пейджа, которая, проиграв конкуренцию линотипу, оказалась финансовым провалом.
Плагиаторы украли права на несколько его книг.
Но он не мог перестать шутить.
И когда «New York Journal» по ошибке опубликовал некролог, писатель сказал свою легендарную фразу: «Слухи о моей смерти сильно преувеличены».
Сэмюэль Клеменс, известный всему миру как Марк Твен, умер 21 апреля 1910 года от приступа стенокардии. За год до смерти он сказал: «Я пришёл в 1835 году с кометой Галлея. Через год она снова прилетает, и я рассчитываю уйти вместе с ней». Так оно и случилось.
Писатель похоронен на кладбище Вудлон штата Нью-Йорк.

Лариса Хомайко