Статистика ВК сообщества "Дарья Соль"

Тьма осязаема. Успей отскочить от шторы, пока не влетел снаряд.
Говорят, подвезут ещё ряд оловяных солдат,
управляемых пультиком и заводных ребят,
их потом в свинцовых коробочках вышлют назад.
Тьма бледнолица, с глазками-бусинками на отёкшем лице:
правый - теряет прицел, левый - не знает цель,
дедушка, выпейте кагоцел, вас вирус какой-то хвать,
дедушка, вы не в себе, вы будете нас убивать.
Тьма в слишком тесных подвалах - расчистить углы для детей
между вареньем из яблок и столиком для гостей,
нет, не таких гостей, у которых сейчас фейерверк:
кусок нашей прихожей, ботиночек, алый снег.
Господи, как темно, где твой бесперебойник?
Где запасной свет?
Видишь? Это мигалки скорых карет.
Видишь? Наши и их лица - слишком похожи, чтоб различать.
Ах, нет, наши кричат.

1.03.2022

Умершие люди приходят,
чтобы погладить животных,
потрогать свои фиалки,
полистать любимые книжки,
вдохнуть аромат чая,
посмотреть на нас незаметно:
как надломился профиль,
как каменеет поза,
какие мы с красным носом –
смешные, когда не до смеха,
смурные, когда не до горя.

Их кошки, собаки им рады,
их книжки лучатся под пылью,
цветы тянут к ним свои стебли:
пришёл, наш родной, наш хороший.
Умершие люди заходят
тихонько за наши спины,
мы никогда их не видим,
мы не бываем им рады,
потому что мы очень боимся.

Но когда я примкну к их миру –
прозрачному миру отсутствия,
когда я приду напоследок
попрощаться с котами и книгами,
пожалуйста, посмотри на меня,
пожалуйста, посмотри на меня,
чтобы мы перестали бояться
совсем друг у друга отсутствовать.

Чтобы мы перестали бороться
с лучами, что скрыты под пылью.

Тридцать один февраль.

Всё, что я умею - быть маяком и его смотрителем. Всё, чего я хочу - чтобы это было не зря, чтобы это было кому-то полезно. Всё, что мне важно - любить и светить во тьму. Всё, что у меня есть - горизонт и вы. Вы и горизонт.
Спасибо за повод включать фонарь.

Никогда не просил разговоров, сейчас прошу. Где-то тысячу эр не искал твою речь на слух. Я поклялся душе, безысходности, карандашу, что смогу говорить, наделённый молчанием двух, и я смог, и как было легко ограничиться в текст, говорить с безголосым листом, не встречая отпор. Но теперь я прошу, чтобы ты через юг и норд-вест, сквозь пространство забвения, ленты нефритовых гор, через тёмное время, серебряный век, декаданс, из светлейших рассудков, из губ, пересохших тоской, говорил со мной так, будто это единственный шанс оставаться в живых, среди свечек за упокой, среди ряда гробов-городов, посреди мертвецов, что идут под религией, ложью, счастливым числом.

Говори со мной, словно с гранаты слетает кольцо и есть доля секунды для самых значительных слов.

Будь наречием ветра и гулом далёких планет, говори, как ноябрь, зажёгший костры в облаках.
Никогда не просил разговоров, писал на стене, говори со мной так, чтобы стены упали к ногам, но тебя не услышав, я льну к проводам в сотни ватт и внимаю кварталам, одетым в ночной капюшон.

Просто чеки внутри слишком часто слетают с гранат и, наверное, ты говоришь,

только я оглушён.

2016

#архивы

Боже, храни короля, хорони королеву! Он ей ввек не позволит войти в золотые чертоги, он всегда предпочтёт ей прекрасную юную деву и натравит по следу зверей из чащобной берлоги. Хорони королеву, ей мало отрав и укусов, она сядет у ног его петь о возвышенных чувствах, она выпьет весь яд, не почувствовав боли и вкуса, только скажет: «Как пусто. Как странно и пусто». Яд ведь выжег лишь смуту, не тронув священную нежность, и король удивляется: «Что же её прикончит?» И вот в тысячный раз он срывает с цепей свою нежить, да ложится в постель, доверяя убийственной ночи. И пусть утро настанет для всех одинаково правым, над аббатством займётся рассвет светлым гомоном птичьим.
Только, Боже, храни короля, защити от расправы!
Королева вернулась в крови и в зверином обличье.

2015

#архивы

Мир ударил меня, отскочил словно мячик для гольфа,
полетел бить других. Ничего, ничего, ничего,
мне нормально, не плохо, подумаешь – катастрофа,
через годик увечья опять порастут травой.
Ну и что, что я еле хожу, сплю, подвешенный к небу,
по груди разметалась созвездия тонкая прядь.

Мир, пропахший любовью, ненавистью и хлебом,
размозжил меня к чёрту, неловко пытаясь обнять.

Научи меня это терпеть, принимая, как почесть,
что он счёл меня равносильным, большим и крутым.
Докажи мою нежность и право моих одиночеств,
если я никогда не выберусь из темноты.
Только я запасаюсь огнём и титановой кожей,
в прошлый раз он промазал (на шее ношу его клык).

Мир не должен разламывать хрупких, но, если он всё же...
я тебя заслоню. Всё в порядке.
Я даже привык.

2016

#архивы

Уже много лет у меня в груди деревяшка,
небольшая, размером с кулак и червива немножко,
я хочу от неё чтоб кормилась голодная пташка,
чтобы взяли её для костра приготовить картошку.
Деревяшка моя, деревяшка, по краешку мшиста,
по звучанию полая, по состоянию – ветошь,
не влюбляйся, дурнушка, ни в дуба, ни в остролиста,
а тем более в резчика, что из тебя уже слепишь?
Я хочу, деревяшка, чтоб котик точил коготочки
о тебя, чтобы мышка глодала твои суставы.
Гляди, резчик-то наш влюблён в остролистову дочку,
режем им амулет из плоти твоей трухлявой?
Будет толк от тебя, ведь нужен же толк какой-то
от любой древесины, вырубленной да хлипкой.
У кого-нибудь сердце тоже убитой породы,

может, встретишь его в костре,
прогорите в обнимку.

Чёрный маяк и смотритель не ждут вестей,
любить одиночество — значит ему служить,
а позади только ночь и безлюдная степь,
только черта, за чертою — пропасть во ржи.
В тесной каморке карты, постель и хлеб.
Что мы храним, мой маяк? Наше море мертво,
и почему это небо из сотни неб
выбрано, чтобы не видеть в нём ничего?
Звёзды исчезли, стоит зажечь керосин,
эра сменяет эру, твердит календарь,
только одно, для чего остаётся сил —
спрашивать: я колокольня или звонарь?
Свет или лампа, музыка или струна?
Кем я хочу умереть, когда подрасту?
Делай своё вино, не проси вина,
будь же объятым огнём у всех на виду.
Там, где тебя сейчас нет, за пределом ума,
строится мир для которого ты рождён —
будешь потом новой книгой лежать в домах,
пусть они знают, куда тебя вёз Харон.
Сейчас временная петля и пространственный крюк.
Для друга письмо на столе, как последняя нить.

"Привет, я — смотритель и не знаю, куда смотрю.
Я — чёрный маяк и не знаю, кому светить".

2016

#архивы

Маяк [club37769214|Гогольшоп]
Подарок от [id142475533|Алёна]

Если ты легко топчешь сыть, если ты презираешь мышь, если птицу в тюрьму заключишь – ты не можешь меня любить; вот неравен тебе муравей, донимает тебя пчела, у богов на тебя высший план, непонятный цветка голове. Я такая же, как они, я полна бестолковой возни, я ползу от семи до семи, подними, разломи, накорми, я рычу, если есть страх, я кричу, когда есть боль, я молчу, если близок забой (а он скор, если столько плах). Ты такой же, как я, как мы: заяц, дерево, прах и пух, придорожный кривой лопух, передавленный миром жмых, привидение в старом лесу, филин, рыба, светляк и сныть. Мы не можем тебя любить чуть сильнее, чем наша суть: утолить твой голод и взор, уличить твой великий ум в том, что мелочен он и угрюм среди этих зверей и зорь, среди маленьких и больших, слабых, хрупких перед людьми.

Полюби меня и пойми
после них
после них
после них.

Раскинулся в ногах цветущий нут,
перехотелось умирать на пять минут отвыкшему от красоты поспевшей, от мягких лапок вишни, пальцев лип; как будто, дурень, они раньше не цвели, ты плачешь в почки будущей черешни. Нетвёрдым взором щупаешь тюльпан, и было б подстелить что – ты б упал в холодную траву с её клещами, и долго бы лежал: повержен, прав, и, может быть, не нужен мозгоправ, и, может – лето, как и обещали. Ползёт улитка, стебель накреня, шуршит под камнем мышья малышня, стремительно растёт лесок рассадный. Ты встанешь снова на будильник и на старт, ты станешь снова кожей обрастать там, где с тебя её сорвали неопрятно. И схлынет с тела авитаминоз, и будет смех, что ты всё перерос, всё вынес и немного даже выжил, как этот куст, как живность-мелюзга, и даже будут бури и снега, и нега – прямо как из старых книжек.