Статистика ВК сообщества "Листомиров."

Сила тоски бесконечна и безобразна: вымолить, вытравить, вырвать ее из тела! Воспоминания – старый венец алмазный – пусть угасают. Плевать, что вчера блестело! Солнце вчера тоже было светлей и выше, мысли и чувства острее и многозначней. К маю уже распускалась дурная вишня и молоком растекалась в пределах дачи.

Что теперь будет? Что встретит за поворотом? Жизнь пролетает, стирая родные лица. Время уходит, и кажется, будто кто-то учит его ускоряться и торопиться.

Я напишу тебе три позабытых слова – те, что когда-то связали нас алой лентой. Прошлое выцвело бархатом бирюзовым. Что ж, carpe diem! Учитесь ловить моменты. Я не умею. Я просто хочу вернуться в лето, где мы беззаботны и безуспешны. Счастье тогда измерялось разбитым блюдцем, солнечным зайчиком, косточкой от черешни. И поцелуи, и горькие сигареты – всё расплывалось в одном бесконечном вдохе. Даже сентябрь не мог поменять кассету – мы наслаждались свободой и суматохой.

Ты не ответишь, а может, не вспомнишь даже – песни вполголоса, сумерки на балконе, ночь с золотыми огнями многоэтажек, утро, где мы просыпаемся под «Die Sonne».

Нынче за окнами прошлое караулит.
Я поддаюсь. К сожалению, все мы грéшны.
Но почему посреди духоты июля
Счастье не ищется в косточках от черешен?

Нет войне! И нет во мне
Ничего, помимо боли.
Я, рождённая в стране,
Где детей учили в школе
Свято помнить: «Миру – мир!»,
Ничего не понимаю.
Нас учили быть людьми!
Отчего парады в мае
Могут только в стариках
Растревожить боль утраты?
Хрупкий мир в своих руках
Держат мёртвые солдаты.

Нужно больше мертвецов?
Мир иначе не удержишь?
Провожать своих отцов
И последнюю надежду
На спокойствие в груди
Оставлять февральским утром?
Ты меня не убедишь
В том, что это хоть кому-то
Нужно в наш мятежный век.
Я за равенство и братство!
Человеком человек
Всяко должен оставаться!

Несмотря на все запреты,
Нас не сделают зверьми!
Раздаётся над планетой
Громкий лозунг
«МИРУ – МИР!»

мой смех звучал тяжело и хлёстко,
казалось, лопнет луны тарелка.
я вызвал демонов перекрёстка
и предложил им оформить сделку:

«берите душу! не бойтесь, братцы,
пусть пальцы ваши мне ребра вскроют.
о пламя свойственно обжигаться,
но не из пламени был я скроен.

покуда кто-то рождён пожаром,
я жалкой свечкой дымлю и тлею.
в моей основе всегда лежала
пустая жажда гореть сильнее.

но искре, греющей медь напёрстка,
нельзя безудержно разгореться!
резвитесь, демоны перекрёстка,
в пустом проёме, где было сердце.»

они смеялись: «найдется разве
внутри хоть что-то, что дела стоит?
в тебе вздымаются безобразно
скелеты брошенных новостроек,

и вместо рёбер – железный остов
металлолома, покрытый пылью.
ты нам приходишься не по росту,
ты нам наскучил и опостылел.

а если, милый, душой не вышел,
ответь скорее, к чему всё это?
нам – тёмной ночью плясать на крышах,
тебе – завидовать силуэтам.»

и небо таяло в звёздных блёстках,
и превращался конец в начало.
молчали демоны перекрёстка.
печально сердце моё стучало.

Прежняя речь представлялась густым вином, буквенный яд обжигающе целовал. Но кто-то взял и привёл меня в казино, где вместо фишек упали на стол слова. Я проигрался и я заплатил сполна, но кто бы знал непомерность словесных цен! Прежняя речь, набежавшая, как волна, стала цунами, покинув меня в конце. Брошенный звуком, оставленный на песке, я рассмеялся, ведь нищий лишь тем богат, что сам себе он становится и аскет, и громовержец, подобный любым богам.

Только молчание вылечит мой недуг, только молчание сможет меня спасти. Я же стою на обрывистом берегу, молнию слова пытаясь в себе взрастить. Тем, кто однажды дотронулся до огня, вечно теперь красным жаром во мгле алеть. Кто свою речь на спокойствие променял, те успокоятся только в сырой земле.

Выйди на берег под утро встречать зарю –
Чувствуешь, слово обрушиться норовит?
И потому я по-прежнему говорю,
И наплевать, если горло мое в крови.

Кто превознёс тебя над толпой,
Тот и линчует потом безбожно.
Пой в этом раненом небе, пой!
Пой прямо в мерзкую солнца рожу!

Что тебе слово из скользких губ,
Импульс на нервные окончанья?
После – останется только труп,
Недостижимый в своём молчаньи.

Значит, покуда ты можешь – пой!
Птица в терновнике человечьем,
Ты через звёзды летишь домой.
Чувствуешь, звёзды тебя калечат?

Но не рассыпется кость ребра,
Не загорится скелет каркасный.
Ты в себя солнечный свет вобрал,
Чтобы растратить его напрасно.

Солнце, проснувшись в груди лучом,
Выжжет дыханье твоё до пепла.
Пой, пока слово внутри течёт,
Пой, пока слово живёт и крепнет!

Всё, что сумеешь связать строкой,
Шрамами выбей на гладкой коже.
Пой в этом чёртовом небе, пой!
Кроме тебя так никто не сможет.

Обрастут кости древних владык
Новым слоем гноящейся плоти,
Атлантида взойдёт из воды,
Лица Бога исчезнут с полотен.
Кто придёт со щитом, на щите
Ляжет спать в ожидании утра.
Темнота прорастет в нищете
И раскинется щупальцем спрута.
Где был пепел – возникнет пожар,
На песке разольётся стремнина,
И, беспомощно руки разжав,
Мы решимся друг друга покинуть.

Не сошлось, не слилось, не срослось!
Груз прошедшего вспыхнет, как стронций.
Боль придёт – омерзительный гость –
Я уже не смогу с ней бороться.
Сам Атлант, опустившись без сил,
Бросит наземь небесное брюхо.
Норны выжгут скелет Иггдрасиль,
И среди пустоты и разрухи
Оборвётся та самая нить,
Что когда-то нас вместе связала.
Ничего не дано изменить –
Ни нирваны теперь, ни Вальгаллы.

Есть ли дальше какой-нибудь путь?
Мир становится робким и куцым.
Позабудь про меня. Позабудь,
Не оставив ни шанса вернуться!
Всё кончается. Всё хорошо.
Перед тем, как рассыпаться прахом,
Я увижу, как месяц взошёл
На помост с установленной плахой.
Свистнет лезвие, грянет аккорд,
Правды ищущий правду обрящет.
И останется только укор
Твоих глаз, наше солнце хранящих.

мы лежали вдвоём на снегу
под огромным небесным каноэ.
как мне помнится, нас было двое,
но точнее сказать не могу,
потому как в неровность досóк
пробивалась январская стужа,
и, друг друга боясь обнаружить,
даже взгляд опасались косой
бросить в сторону, где темноту
разбивали замерзшие звёзды.
мы глядели сквозь воздух морозный,
как на досках узоры растут,
превращаясь в реликтовый лес,
где легко потеряться в потёмках,
и луны золотая тесёмка
в ледяном отражалась колье,
растянувшемся вдоль наших тел,
приковавшим нас к снежной равнине,
и сверкал ослепительно иней,
и румянец на лицах блестел.

так, наверное, сходят с ума
на снегу в неизменном покое,
и лежат под небесным каноэ,
выдыхая горячий туман.

ураган вгрызается в землю,
с корнем вырывает посевы,
ломает хрупкие перекрытия железных мостов
и поднимает мертвецов из своих могил.
кружит гранитные плиты
и мраморные изваяния,
готовясь обрушить их
на замерший в ужасе город
и устроить дождь.
дождь из скелетов и полусгнивших останков.
может быть, чья-то бабушка сегодня вернётся домой,
но в этом виде ей не обрадуются внуки.
разве что кошка.

ураган тушит костры,
цепочкой раскинувшиеся сквозь виноградники Франции,
и небо в отместку само становится пожаром,
постепенно наливаясь красным,
как спелое яблоко на почерневшей от времени ветке.
даже эта ветка цвела весной.
почему же ты сейчас тратишь своё цветение,
смотря на мертвецов,
поднятых из могил
и монотонно кружащихся в небе,
подобно чёрным точкам стервятников?

наверное, потому что они,
в отличие от тебя,
научились летать.