Статистика ВК сообщества "Мама, я расту!"

«Сама уже должна себе всё чистить. Принеси да подай. Всю жизнь за ней будешь ходить? Сама уже должна. Большая».
Я молчу. И чищу кусок арбуза от семечек.
Она так любит. Без семечек. А руки в соке не любит.
_________________
Я думаю о том, как мы четко усваиваем с детства, что надеяться ни на кого нельзя. Можно только на себя. Самой завязывать шапку. Самой надевать обувь. Самой думать наперед, чтобы не допустить ошибку. Чтобы не услышать: ты же большая уже? Сколько можно? Самой пора! Чем ты думала? Сама виновата».

Пальцы не слушаются, пуговица такая неудобная, а эти завязки. Но мама сказала, что нужно самой, что все уже сами. Мама помогает, но очень недовольна. И очень стыдно, что ещё не умеешь. Нужно уметь. Самой. Чтобы мама была довольна. Самой стирать носки. Самой делать уроки. Самой за собой убирать. Самой, все самой.
Нужно надеяться только на себя. На маму и папу не надо. Они очень недовольны, когда ты не можешь и просишь помочь. И ты уже не просишь… Большая же уже.

«В жизни за ней никто так ходить не будет!» звучит в довесок.
____________________
А я чищу арбуз от семечек… И думаю, что очень важно, когда есть кто-то, кто знает, что ты не любишь, когда руки в соке. Кто завязывает шапку. Кто поправляет шарф. Даже если ты совсем большая. И всё давно умеешь…
Чтобы в один очень важный поворотный момент ты вспомнила этот опыт и поняла, что так бывает. Так может быть. Забота это нормально. Вспомнила и вовремя вышла из тех отношений, где нужно надеяться только на себя, или не начинала их вовсе.

Elena Vishnyakova

Год назад мы с сыном приехали в Мышкин. Послушали экскурсию, посетили забавные мини-музейчики, поели в ресторане с подходящим названием «Мышеловка». После обеда группу повели дальше по городу: новая набережная, посмотрите налево, посмотрите направо. Небольшая остановка у мемориала Великой Отечественной.

Мемориал тоже относительно новый, красиво оформлен, дети полезли на постамент к вечному огню, чуть ли не прутики от него поджигать. И пока родители подбирали слова или наказания за такую дерзость, милейшая тётенька экскурсовод подошла к ребятам и прочувственно так сказала:

-Это не костёр, дети, это огонь памяти по погибшим. Прутики - это неуважение. И с ногами на постамент тоже. Вернитесь к своим родителям, пожалуйста.

-Здесь вокруг, - сказала милейшая тётенька-экскурсовод уже нам, - каменные стены, на которых выдержки из писем нашего земляка. Он ушел на фронт и писал своей жене и пятерым оставшимся дома детям. А они писали ему. Он погиб на фронте и не вернулся домой. Походите здесь немного, почитайте детям, я подожду вас на выходе.

И мы разбрелись и стали вполголоса читать. Первые две минуты я справлялась со слезами, а потом читала сквозь них. Размазывая по щекам, хлюпая покрасневшим носом. Матвей слушал, смотрел и, не выдержав, робко взял меня за рукав:

-Может, тебе лучше этого не читать?

-Нет, сынок, такое нужно читать. Прямо сквозь слёзы.

Я читала до подступившего к горлу комка и, когда уже не могла выдавить ни слова, молча подтолкнула сына к чужой маме. Та вскинула на меня глаза, понимающе кивнула и забрала моего птенца в свою стаю, накинула ему на плечо своё широкое крыло. Читала тихо, почти шёпотом, но было всё-всё слышно. Даже потрескивание вечного огня, который про память.

***

А недавно дома на кухне я рассказывала сыну про Титаник. Начали с фильма, зацепились языком и понеслись в историю.

Про сам корабль, про айсберги, про шлюпки.

Про оркестр, который играл на палубе, возвышаясь над паникой.

Про капитана на капитанском мостике со снятой фуражкой.

Про настоящих мужчин, не согласившихся сесть в лодки, пока на борту оставались женщины и дети.

Про их жён, которые предпочли остаться с мужьями до конца, уступив свои места гувернанткам.

Про матерей, не попавших в спасительные шлюпки, но протягивающих своих детей тем, кто попал: заклинаю, спасите моего ребёнка!

Я рассказывала и снова плакала, а сын держал меня за рукав и уже не останавливал. Он знает, что про такое нужно рассказывать. Прямо сквозь слёзы.

***

И когда я слышу слова, что плакать при детях нельзя, про то, что их это разрушает и травмирует, я вспоминаю мемориал в Мышкине и свой диванчик на кухне, где мы сидели в обнимку. Я не согласна с тем, что дети должны видеть только нашу радость. Нашу печаль им видеть ещё более важно.

Да, я не предлагаю мамам в состоянии развода бежать плакаться в жилетку собственным дочерям или сыновьям. Горевать об умерших родственниках во всю силу своего горя на плечах у детей. Да, есть ситуации, когда свои чувства мы несём туда, где они уместны, тем, кто их выдержит.

Но не отнимайте у детей свои слёзы насовсем. Они очищают их души и позволяют услышать треск огня, который про память...

[id235067565|Лёля Тарасевич]

Час назад спешила, шла быстрым шагом по душной улице, в своём красном летнем костюме. Внезапно за секунду сорвался дождь, я ускорила шаг. И вдруг — в метре от меня бежит бабушка лет семидесяти и малыш лет четырёх. Зонта у них тоже нет, а ноги у обоих — уже и ещё не слишком быстрые. Слышу, бабушка говорит внуку:

— Капитан, это тот самый дождь — волшебный! Он всегда идет именно летом, придает сил и указывает дорогу ровно в то место, где лежит клад! А вот и он! (*указывает на мини-магазинчик). Там нас ждёт мороженое!
Малыш хохочет, ускоряется в сторону «сокровищницы».

Бабушка уровня Бог.
Человек уровня восторг.
Прожить больше полувека на этой непростой земле и сохранить в себе способность баловаться.
Прожить более полувека на этой непростой земле и сохранить способность спокойно реагировать на дискомфортные внезапности.
Урок дня.

Tamriko Sholi

Когда твоему ребёнку пять, быть хорошей матерью не очень трудно. Достаточно пригласить на чай кукол и повязать бант собаке на хвост.
Когда твоему ребёнку пятнадцать, чёрт его знает, как это — быть хорошей матерью. То ли гнать за уроки, то ли не гнать, то ли заработать сто мильёнов денег и отправить учиться за границу, то ли держать поближе к себе.

Когда твоему ребёнку пять, его легко утешить, посадив на колени и подув на пальчик.
Когда твоему ребёнку пятнадцать и он безутешен, ты — часть мира, в котором нормальному человеку невозможно жить.

Когда твоему ребёнку пять, с ним можно говорить о чём угодно. Например, о разведении сурикатов в Тверской области.
Когда твоему ребёнку пятнадцать, он хочет говорить про стримера Эдисона, а ты слушаешь и думаешь: «О боги, что за ахинея, они там все кукухой поехали».

Когда твоему ребёнку пять, его радует пышное платье с Алиэкспресса.
Когда твоему ребёнку пятнадцать, он хочет игровой компьютер, три смены в лагере и аренду лошади. И ты такая — упс.

Когда твоему ребёнку пять, с ним можно договориться, чтобы он собрал разбросанное Лего и фантики от конфет.
Когда твоему ребёнку пятнадцать, лучше просто не заходить в его комнату. Никогда.

Когда твоему ребёнку пять, он есть курочку с макарошками, и все довольны. Когда твоему ребёнку пятнадцать, он заправляет дошик кетчунезом.

Когда твоему ребёнку пять, он страшно в тебе нуждается. Когда твоему ребёнку пятнадцать, он страшно в тебе нуждается, только об этом иногда трудно догадаться.

Оксана Фадеева

ЭГОИСТКА

Я сегодня рано встала. Хотя вчера поздно легла. И плохо спала.
Но в пол седьмого утра я уже усилием воли оторвала голову от подушки и поползла на кухню.
Мне надо уйти на целый день и наготовить еды своим домашним.
Голубцов налепила, вчерашнюю картошечку разжарила, кашку, котлеты. Разберутся.
Шарлотку хотела ещё, но не успела.
В результате, они только проснулись, а мне убегать. Утро, а я уже уставшая, дёрганая.
Пишу мужу в вайбер инструкции.
На завтрак — кашу. На обед — голубцы, с бульончиком. Получится как суп. На ужин — картошка с котлетками, я её разжарила, чтоб вкуснее.
Муж в ответ: ок.
Вот убить хочется за этот «ок».
Ок — это что? Отвали? Или «шеф, будет сделано, приступаю к выполнению».

Я каждый раз пишу эти инструкции, нужные только мне, и каждый раз они их не выполняют, едят совсем не то, и не тогда, и не так. И я знаю, что и в этот раз будет так же, но снова готовлю и пишу, пишу и готовлю.
Потом распихиваю по судочкам и контейнерам, и кудахтаю в вайбер: не голодные ли там мои цыплятки? Поели?

Однажды мы собрались на каникулы к друзьям, перед отъездом подчистили холодильник и уехали.
Вернулись через 4 дня.
— Высади меня у магазина, я побегу куплю еды, а ты развлеки голодных детей, — сказала я мужу.

Так и сделали. Я бегала , как полоумная, по магазину, сгребала со стеллажей охапки продуктов, потом бегом неслась домой.
— Как вы? Живы? Сейчас, пять минут и я вас покормлю! — ввалилась я домой через 20 минут.
— Не торопись, мы уже поели , — сказал муж.
— Как «уже поели»? Что? Холодильник же пустой!!!
Знаете, что он ответил???
О, берите ручку, записывайте.
Салат. Рецепт.
Банка сладкой кукурузы — вывалить в чашу.
Две пачки сухариков — вывалить в чашу.
Залить месиво майонезом. Размешать. Жрать и чавкать.
Примечание от шефповара: лучше, если сухарики из черного хлеба, и лучше, если со вкусом бекона, или «с дымком».
Всё. Счастье.

В другой раз муж с детьми ушел гулять. Без кошелька, в спортивном костюме. И через 4 часа, на мой вопрос, где вы, пишет , мол, мы далеко от дома, на другой стороне Борисовских прудов.
— А дети??? А как же дети??? Они же голодные!!!!
— Не, мы поели.
— Что???
— Ну, мы с сыном наскребли мелочью тридцать рублей, и купили горячий тандыр. И с таким аппетитом, не отходя от кассы, его сожрали, что пятеро людей, которые шли мимо и не собирались покупать тандыр, купили его. И хозяин сказал, что мы живая реклама его товара и еще подарил один. Мы обожратые...

А еще однажды они наелись морской капустой. Оказалось, что все трое ее любят. И ели из банки капусту с хлебом. И были абсолютно счастливы.
И им плевать на мои голубцы. Если бульончиком, то будет как суп. И картошечку, которую я утром разжарила в солнечном маслице до зажаристости, чтобы она аппетитно выглядела. Просто вчера хотелось именно вареной, а на следующий день вареная совсем не вкусная.

Одна знакомая, делясь со мной радостями материнства, сказала, раздуваясь от гордости:
— Мой сын с рождения не пил ни глотка простой воды. Только артезиаааааааанская. Тающая вода с ледников.

Я опешила и с нескрываемой жалостью посмотрела на четырехлетнего карапуза. Прямо вижу, как в ответ на любой его будущий проступок, в него летит осуждающий и обжигающий аргумент про воду.
— Мама, я получил двойку!
— Артезиаааааааанская!!!
— Мама, я бросил институт.
— Тающая вода с ледников!!!
— Мама, я развёлся.
— Ты же ни дня не пил простую воооодуууу!!!! Ты знаешь, неблагодарная сволочь, чего нам это стоило????!!!!

Слушайте, всё это кудахтанье нужно нам и только нам. Нашим детям плевать. А мы все гештальты закрываем. Все доказываем.
Кому? Маме? Мужу? Свекрови?
Я хорошая мать!!!! Я хорошая!!!!!! Слышите??? Видите, голубцы? Картошку видите? Об-жа-ре-на! До золотистости!!!
Стала бы плохая мать так делать? Ну, стала бы???
Господи, только дай мне мудрости не тыкать в это моих взрослых детей. Да я... Да всю жизнь... Да положила...
Для себя, девчат, для себя.

Моя мама, рассказывая мне о моем детстве, говорила о борщах, стирках, кипячении. Говорила о том, как она убивалась, чтобы дом выглядел идеально. Наверное, мама что-то доказывала своей маме, а та — своей.
Генеалогическое дерево ненавистных борщей и вымытых полов.
Нет, я не говорю, что надо забить и зарасти грязью, питаясь чипсами.
Я про страсть эту, к идеальному вышколенному материнству. Тому самому, за которым не прячется счастье наших детей, а только комплексы наши и страхи.

Недавно познакомилась с потрясающей женщиной, мамой пятерых детей.
Так вот она рассказывала, что пятая беременность далась тяжело. Врач сказал лежать, иначе не выносишь.
А дома четверо, скачут, этот в сад, этот в школу, этот на кружки, тот из института, этому поесть тому попить, с этим уроки, у того подгузник полный... Сумасшедший дом.
Но — лежать. Она накачала фильмов и... легла. И знаете что случилось?
Ничего.
Никто не умер. Все ходили в школы и сады. Прибегали обнимать маму. Облепляли ее и смотрели вместе мульты. Ничего концептуально не сломалось.
Понимаете?
Все, что мы делаем, мы делаем для себя.
Сегодня на ужин пиццу куплю.
К черту всё... Надоело.

Ольга Савельева

Вот что я узнала о материнстве к 31 году моей жизни:

— Я, наконец, перестала варить суп! Это прорыв в моей жизни. Василиса, как только слышит слово “суп”, начинает заранее торговаться, почему она его есть не будет. А я с завидным упорством, на протяжение нескольких лет, веду борьбу между супом и моими детьми. В какой-то момент я приняла решение — все, эпоха супа закончилась. Больше я супы не варю, во имя мира и добра в моей семье. Варю, иногда, на выходных, для мужа и себя, так как мы супы любим. (Суп — собирательный образ любой еды, которую не любят дети)

— Моя личная победа года — перестать говорить детям, видя детские игрушки: “Кто тут навёл бардак» или «Какой беспорядок”. Меня вдруг осенило: как можно детскую игру называть беспорядком?! Это же иной мир, вселенная созданная моими детьми. А я называю это беспорядком. Сетую, пыхчу, ною и раскладываю все по коробочкам. Теперь, после трудового-игрового дня я говорю радостным голосом что-то типа “вау, вы так классно поиграли!” И чем беспорядок больше, тем игра была круче. После этого моего прозрения аж жить стало легче. Бардака то в доме больше нет, есть результат творческой мысли моих ненаглядных. Конечно же им, да и мне, приходится его убирать. Но это способствует положительному созданию новых миров на следующий день.

— Для себя я поняла одну важную вещь. С детьми нужно делать только то, что ты любишь. И тогда все будут счастливы. Например я терпеть не могу играть в ролевые игры. Это когда ты сидишь на полу, тебе в руки вставляют куклу, и ты должен минут сорок ходить в кукольный магазин, а потом забрать своих кукольных детей и идти в кукольный дом готовить. А Василиса еще любит так: я играю за куклу маму, за куклу папу, за троих детей и кошку, а она за одинокую соседку, у которой ни детей, ни мужей, ни кошек с собаками. Это же издевательство чистой воды. Но зато, я люблю придумывать что-то интересное, изучать что-то вместе, творить, читать, проектировать, играть в настольные игры и в подвижные игры. В какой-то момент я сообщила детям, что в ролевые игры они играют без меня и огласила список того, что мы можем делать вместе. Удивительно, но они согласились.

— В материнстве главное вовремя заткнуться. Все, точка. Можно даже Петрановскую не читать, если вы обладаете этим уникальным даром. Да да, вовремя схватить свой остывший чай, поглубже затолкать булку и жевать.

— Делать все с детьми. Не вздумайте надаривать дом или готовить, когда дети спят! Когда дети спят — это ваше время. Сейчас мои дети вполне могут развлечь себя сами, когда я занята. Но если я вижу, бесцельно дрейфующих вокруг меня детей, я вылавливаю их и усаживаю за стол. На кухне у меня стоит шкаф с боеприпасами: наклейки, раскраски, миллион видов красок и карандашей, пазлы, пластилин, кинетический песок, развивающие пособия, наши учебники и еще тонна всего увлекательного и интересного. Таким образом все с пользой проводят время. Я чищу картошку, Василиса решает примеры, а Яша проходит лабиринты, например.

— Путешествовать. Мы не любители пляжного отдыха, в основном мы гуляем по лесам и горам. Делаем это с рождения детей, поэтому они к этому привыкли и для них это норма. Так как последнее время мы жили в Праге, а сейчас живем в кремниевой долине, мы не летаем на самолетах. А путешествуем на машине вокруг того места, где живем. По моим наблюдениям, активный вид отдыха с детьми — гораздо проще чем отдых в отелях «все включено». Прошел с детьми по лесу десять км: с аппетитом проблем нет, засыпают за пять минут, по дороге часов пять активного общения с семьей. И ещё одна радость — сеть не ловит.

— Говорить детям о своих чувствах. Я против того, чтобы мать была вечным тамадой и аниматором: всегда отличное настроение и улыбка до ушей. Я за честность. Но тут важно очень четко понимать, что говорить можно, а что нельзя. Не стоит перекладывать на детей груз своих забот и проблем. Проблемы с мужем, на работе, с кем-то конфликт и т.д. Говорить желательно о том, что ты устал, плохо себя чувствуешь, не в настроение играть, расстроен из-за чего-то, тебе надо время прийти в себя и т.д. Но обязательно говорить о себе. Детям свойственно себя считать источником проблемы; мама расстроена, что я получил плохую оценку, или мама поругалась с папой потому, я плохой и т.д. Поэтому стоит объяснять, что ваше состояние никак не связано с вашим ребенком.

— Вовремя заряжать батарейку любви. У детей есть батарейка маминой (родительской) любви. Вы замечаете? Я на своих детях вижу ее очень ярко. Как это выражается. Воскресенье, дети все два дня провели в тесном общении с родителями. Зарядились родительской любовью. И в понедельник Василя пошла в школу, а Яша играл игрушками сам! часа 2,5, иногда подходя ко мне — то за яблоком, то за печеньем. Вторник: оба ребёнка в саду до 2, в 5,30 я ухожу на английский и возвращаюсь, когда все уже спят. Среда. Вася уходит на свою учебу и я, под сладкими воспоминаниями о понедельнике, сажусь за ноутбук и думаю, что Яша сейчас пойдёт играть. Ага, сейчас. Яша начинает скакать возле меня каждые 5 минут, рвать мою руку, кричать, залезать на колени. В итоге он все время, пока мы не поехали за Василисой, либо играл со мной, либо сидел у меня на руках, либо ходил за мной хвостом. Если я отвлеклась от него, он сразу же придумывал хитроумные способы удержать меня рядом. Поэтому если вы заметили капризное и настойчивое прилипание к вам, и у вас ощущение, что вас хотят съесть, скорее всего, у ваших детей села батарейка маминой/родительской любви. Пора ее зарядить.

Анастасия Пикина

«НАПИШУ РАССКАЗ, И СТАНЕТ ВАМ СТЫДНО!»

В тот день я приехала с двумя младшими дочками в Шамордино — женский монастырь под Козельском. И решила спуститься с ними к «Живоносному источнику».

Где-то на полпути я поняла, что отправиться к этому источнику с маленькой Машей, у которой синдром Дауна и, мягко говоря, далеко не летящая походка, было не самой лучшей идеей.

Кто был в Шамордино, поймет, о чем я. Там крутая, бесконечная лестница, осилить которую — целый подвиг. Но возвращаться было поздно. Шестилетняя Тоня умчалась вперед и пропала из виду.

И вот спускаемся мы с Машей. Ступенька — пять секунд стоим, ступенька — пять секунд стоим… Я пытаюсь взять ее на руки, она хочет сама, она же большая, ей целых три года. Отталкивает меня и чуть не улетает вниз головой.

Сзади на меня напирают такие же страждущие окунуться. И тут уже я чуть не пикирую. Навстречу пыхтят и еле карабкаются окунувшиеся. Понимаю, что нам тоже это предстоит. И как я попру дочку обратно, вообще непонятно. По сторонам не смотрю — только на Машу. Незаметно для нее страхую руками.

И тут мы в кого-то упираемся! И этот кто-то ещё и промычал что-то явно ругательное. Поднимаю голову — мужчина. Высокий, широкоплечий, молодой.

Стоим друг напротив друга. Я — бедная балансирующая на той лестнице мать с неважно ходящей маленькой дочкой с инвалидностью. И этот цветущий здоровяк, который даже с места сдвинуться не может, чтобы нас пропустить. И возмущается еще.

Я ему показываю на Машу, мол: «Видите — кто? Подвиньтесь, пожалуйста». А он как врос. И взглядом ненавидящим смотрит, зубами скрипит.

А сзади него, видимо, жена. Такая вся из себя современная красотка, только подмокшая слегка, из святого источника же:

— Боренька, Боренька…

Я прямо запомнила, что он — Боренька…

— Боренька, всё хорошо…

И по плечам его гладит, успокаивает. Мол, не обращай внимания на дур. Это на нас с Машей, значит. Боренька и перестал обращать. Отвернул голову в сторону и стоит, как памятник.

Лестница та — не для выяснений отношений. Во-первых, святое место. Во-вторых, правда рухнуть можно. Сделала я над собой усилие, подышала по Стрельниковой пару-тройку секунд, Машу на руки взяла, и сами мы их обошли.

Кое-как спустились… И даже окунулись. Маша тоже. Мы вообще любители. Тоня — целых семь раз. Вода ледяная, а не уговоришь выйти. Ещё к двум источникам дошли, они чуть левее — Амвросия и Казанский. Водички святой попили, умылись, помолились, освятились. Всё чин чинарём, паломники же.

Правда, всю дорогу у меня перед глазами Боренькино перекошенное лицо стояло, и как он нас с Машунькой пропустить не захотел.

— И фифа его эта, — думала я. — Вместо того, чтобы со стыда сгореть, что у нее мужик такой противный, еще и по плечикам его гладит. Наверное, бьет он её, абьюзер проклятый. Созависимые отношения, не иначе.

Ну и всякое другое из области моих психологических знаний думала, а также из области нецензурщины.

Второе усиленно лезло мне в голову, когда мы поднимались обратно. Машины силы иссякли, и еще в самом низу она попросила взять ее на руки. Взобраться тяжело даже налегке, что уж говорить обо мне, на которой повисла дочка. И чем тяжелее мне становилось, тем чаще я вспоминала Бореньку. Как будто он был в этом виноват.

В общем, можно было не окунаться. Вся благодать из меня улетучилась ещё в начале подъема.

А когда наверху выяснилось, что Тоня забыла на источнике кофту, Бореньке вообще, наверное, икалось, как никогда. Опять же, как будто это он нам память отшиб еще на спуске. Но ведь кто-то должен быть виноват. Всю их с фифой никчемную жизнь я представила, как наяву.

— Напишу о вас рассказ, — грозила я в пространство. — Чтоб посмотрели на себя со стороны, и стыдно вам стало! И неповадно!

За кофтой мы спускаться не решились…

Уставшие, расстроенные и злые пошли мы в трапезную. Точнее, это все я. Маша и Тоня были в прекрасном расположении духа и бегали по монастырю за кошкой.

В трапезной, которая на входе, оказались только пирожки и чай-кофе. А мы изрядно проголодались и хотели что-то посущественнее.

— Жалко, супчика у вас нет, — посетовала я, обращаясь к молодой монахине.

— А вы знаете что… Обойдите Казанский храм, увидите дорожку и домики. В первый не заходите, а во втором попросите, и вас накормят. Там и первое, и второе. Все бесплатно.

Настроение начало улучшаться. Пошли мы на поиски вожделенного домика и еще издалека почувствовали волшебные ароматы. Нас встретила чудесная женщина. Не успели мы и слова сказать, как она сама начала суетиться вокруг нас:

— Вон у нас щи, а вон — каша. Есть еще компот и повидло. Берите, кушайте. Молочко наливайте, у нас свое, натуральное. Только у нас самообслуживание.

Да на здоровье… Наливаю я в тарелки щи. Они пахнут — закачаешься. Откуда-то из-за спины кричит Тоня:

— Мама, мы уже сели. Так кушать хочется.

Поворачиваюсь с тарелками и вижу, что мои девочки сидят рядом с... Боренькой и его дамой.

— Мама, давай быстрее, — продолжает Тоня. — У меня уже живот от голода болит.

Маша в знак солидарности стучит ложкой по столу.

Боренька посмотрел на моих девочек, и рот у него скривился от злости.

Но делать было нечего. Не уходить же оттуда и не пересаживать девочек.

Иду со своими супами. А там такие длинные столы с лавками. Чтобы сесть, надо, чтобы другие, уже сидящие, встали и пропустили. Либо задирай платье и перелазь через скамейку.

Стою я с едой в руках перед Боренькой, жду, когда он встанет. По мне, так это логично — мужчине женщину пропустить. Он как будто не видит. Уткнулся в свои щи и хлебает.

Дама его вдруг говорит мне:

— Перелезьте, пожалуйста, сами.

А он знай себе ест.

Меня аж вспучило от возмущения. Опять пришлось мне дышать по Стрельниковой. Чтобы им обоим мои щи на голову не надеть. Перегнулась я через скамейку, тарелки поставила. Потом демонстративно юбки свои нарядные подобрала (в пределах разумного, конечно, святое место же), ноги раскорячила и полезла. И ещё замерла так ненадолго, паря, над лавками. Мол, смотри, Боренька (не так я его, конечно, про себя назвала), что порядочной замужней многодетной христианке из-за тебя приходится творить.

А он ест, даже внимания не обращает.

Ну и мы с девчонками сели. Не голодать же из-за него. Хотя мне уже кусок в горло не лез. Но щи там правда божественные.

Девчонки добавки попросили, я опять через лавку полезла. Вернулась, давлюсь от злости. И Бореньке эпитеты придумываю. А он вдруг поворачивается к нам и кладет перед моими дочками пакет с пирожками. И рот кривит… И мычит что-то…

Смотрю, а глаза у него добрые. И не кривится он злобно, а улыбнуться пытается, но судорога, наверное. Как я раньше не заметила.

Встал Борис, кивнул нам и пошел к выходу. Нет, не пошел, а еле похромал. И мычит опять. От боли. Зубами скрипит. Как там, на лестнице, когда я думала, что он ругался.

Смотрю я ему вслед и чувствую, как по лицу у меня слезы текут. От стыда!

Впору опять дышать, чтобы саму себя не убить.

А жена Бори, Валя (мы с ней познакомились потом), руку через стол протянула и гладит меня по плечам, как его:

— Не переживайте, бывает.

Поняла, что я про них думала…

…Борис несколько лет назад в аварию попал. Ногу ему оторвало, чудом не погиб. И травму головы получил. Говорить перестал, и судороги у него начались.

Поднимался он по той лестнице и стонал от боли. Потому что воспаление под протезом. Не на нас с ненавистью смотрел, а еле терпел. Сил у него не было ни обойти, ни в трапезной пропустить.

— Я уже и не объясняю никому, — говорила Валя. — Как-то попросила в метро парня место ему уступить, а тот: «Если инвалид, пусть дома сидит». Муж не говорит, но слышит все.

Лечится, где только можно, ездят они с женой по святым местам, на чудо надеются. Как он до источника того добрался и как поднялся, я вообще не представляю…

А навстречу им я со своими думками: «Напишу рассказ, чтобы неповадно вам было». И лица разные делаю. И ругаюсь про себя, и осуждаю. И придумываю все, что только можно…

Потому и гладит Валя любимого Бореньку по плечам, жалеет, боль его себе забирает. От таких, как я, защищает. Красавица, умница, молодая еще. Всю свою жизнь больному мужу отдает. «Фифа… Созависимые отношения…» А он нас еще и пирожками угощает. Знал ведь все, что я думала, а все равно…

Господи, стыд-то какой! Сколько еще раз я буду наступать на эти грабли. Толку в этих моих окунаниях… Прости Ты меня! И ты, Боря, прости! Выздоравливай скорее!

Елена Кучеренко

УТРЕННИК В ДЕТСКОМ САДУ. КАКИМ ОН НЕ ДОЛЖЕН БЫТЬ

Утренник в детском саду. Родители в зале с камерами, фотоаппаратами, планшетами и смартфонами, готовые запечатлеть появление своего нарядного ребенка. Дети под торжественную музыку парами входят в зал.

Первым идет мальчик Миша, важно ведя под руку партнершу. Потом мальчик Миша громко и с выражением объявляет о начале концерта. После коллективного танца Миша читает длинное стихотворение, удивляя не по годам хорошей дикцией. Потом он участвует в сценке, где у него главная роль. (Ну, очень артистичный мальчик!) А потом он поет песню. Песня исполняется всеми ребятами хором, но Миша при этом стоит в первом ряду по центру, имеет сольную партию и подыгрывает на барабане…

Последним идет мальчик Витя. И хоровую песню он исполняет, стоя в последнем ряду. И в танцах его педагоги стараются поставить подальше от зрителей, потому что он склонен забывать движения. И стихотворение ему не дают учить, потому что есть логопедические проблемы. Ну, разве что две строчки… И в сценках Витя не участвует. Потому что у Миши это лучше получается.

И так каждый утренник…

Не надо так.

Утренник в детском саду – это не шоу талантов, не конкурсная программа и не отчетный концерт для методиста. Здесь нужно стараться не на общее впечатление от выступления по принципу «раздадим ведущие роли способным детям, а неспособных спрячем за их спинами», а на личный результат каждого ребенка. Дети в садике должны иметь равные возможности участия в утренниках даже при разных способностях. Не важно, что говорит он тихо, картавит, шепелявит, забывает движения – он тоже может участвовать в сценке и примерить на себя какую-то роль. Просто потому, что ему тоже важен этот опыт для развития. Понятно, что в рамках одного утренника на всех ролей может не хватить по сценарию. Значит, в другой раз, на другом утреннике, пусть будут участвовать в сценке другие дети. Чтобы никого не забыть, педагогу можно вести график, отмечая, какой ребенок в какой деятельности поучаствовал. Так, чтобы каждый ребенок в течение года и в сценке поучаствовал, и стихотворение рассказал, и в роли конферансье выступил, объявив следующий номер программы, и песню спел не только хором, но и сольно или хотя бы квартетом, или хотя бы рядом с поющими постоял и постучал на барабане. Я не люблю детсадовские утренники, на которых «звездят» одни и те же дети, а остальные только в массовке мелькают.

Плохо, если мальчик Витя с детского сада прочно усвоит, что он всегда последний, что его место – в последнем ряду. Даже если однажды ему представится возможность встать первым, он, вероятно, уйдет на свое привычное место…

Думаете, мальчику Мише хорошо? Нет, тоже плохо. Потому что у него формируется предрасположенность к нарциссической травме. Он привыкнет быть всегда первым. Но однажды, когда-нибудь в школе или в институте, он не сможет быть первым и вылетит в травму, потому что у него не было иного опыта, кроме как быть первым.

Психологически здоровая личность – гибкая. Спокойно воспринимает любые перемещения. И взлеты, и падения, и славу, и забвение.

Поэтому важно, чтобы у ребенка был разный опыт даже просто на телесном уровне:

Шагать первым, вести за собой остальных — и быть замыкающим колонну.
Стоять в первом ряду, чувствуя за спиной своих товарищей — и стоять за спинами других.
Стоять в толпе, в окружении других людей — и стоять одному, в центре зала, ощущая на себе внимание всех.

Анна Быкова

мама, расслабься и получай удовольствие. Детство длится не долго.

***
А ПОТОМ ВДРУГ...
… говоришь ему, говоришь. И кажется, что все впустую и бесполезно – не умеет думать о других, не понимает… а потом вдруг он приносит тебе плед и кривоватый бутерброд на подносе.

… в тысячный раз учишь его складывать вещи, а он приходит и бросает куртку на пол. И кажется, что никак это уже не поправить, так и придется или самой убирать, или тратить все силы на воспитание. А потом вдруг после одной из прогулок смотришь – а куртка висит на крючке. И на следующий день тоже.

… кажется, что он не понимает серьезные разговоры, споры взрослых. А потом вдруг в трудный момент приходит и утешает, и говорит что-то мудрое, совсем недетское.

… опять ругаешь – ну невозможно же случайно разбить третью тарелку за неделю. А потом вдруг понимаешь, что он моет посуду, чтобы тебе было полегче.

… от шума звенит в ушах – опять в детской что-то падает и стреляет. И хочется ворваться, накричать и выкинуть уже все эти кубики, цокающие об ламинат. А потом вдруг прислушиваешься – а там битва светлых и темных сил и у светлых совсем плохо идет сражение, помощи нет. Сочувствуешь.

… отчитываешь за грязь в ванной и замусоренную прихожую. А потом вдруг заходишь в комнату и видишь там очередное изобретение – что-то торчит, что-то крутится и с боков раскрашено. И остаются только удивление и любопытство.

… то одно, то другое вызывает недовольство, не понимаешь, раздражаешься. А потом вдруг остро нахлынут собственные детские воспоминания и через них совсем по-другому все видится. И сразу стыдно, конечно.

Юлия Луговская

— Моя мама живёт неправильно. Я очень хочу ей помочь…
— Помочь что?
— Помочь начать правильно жить.
— А вы?
— Что я?
— Вы живёте правильно?
— А причём здесь я? Я же про маму!

Реальный случай. Молодая красивая женщина в ярком платье и с кучей звенящих браслетов. Её пожилая мама живет неправильно. Ведь у мамы есть всё, даже путёвку купили в санаторий. Но мама не хочет в санаторий.

— Она хочет на свою дачу полоть дурацкую картошку, я ей миллион раз говорила, купи сколько надо, я тебе денег дам. И подруги у мамы такие же дурацкие, как и картошка. Только про внуков своих говорят.

— А о чём они должны говорить?

— Надо же думать о духовном росте.

— А вы?

— Опять про меня?

— Расскажите о себе.

— Ну, я окончила журфак.

— А ваша мама училась в университете?

— Нет.

— А папа?

— Я его никогда не видела.

— Т.е мама растила вас одна?

— И бабушка.

— А как вы росли? Расскажите.

— Я маму всегда стеснялась. Мы очень бедно жили. Летом ездили на дачу.

— Полоть дурацкую картошку?

— И ягоды собирали в лесу. Все девочки ели. А мы собирали на продажу. И надо мной смеялись, что моя мама ягодами у дороги торгует. Я на море только в десятом классе поехала.

— А что делали вы?

— А мне говорили: "Учись". Может быть и из-за этого у меня проблемы с мужчинами, что меня не научили, как с мужчинами общаться.

— Нет, проблемы у вас не из-за этого. А из-за того, что вы не видите того, как много ваша мама для вас сделала.

— Да, что она для меня сделала?! Я всё сама!

— Конечно, сама. Кто оплатил ваше образование? Кто полол дурацкую картошку, чтобы у вас была еда? Кто собирал чернику и продавал, чтобы собрать вас в школу? Если я правильно посчитала — ваше детство это девяностые. Я их хорошо помню. Когда денег не было совсем, когда люди выживали благодаря картошке.

— Вы только о материальном! А ведь есть же ещё и духовное! Дружба! Доверие!

— Легко говорить о дружбе и о доверии, когда у тебя всё есть. Трудно, когда тебе нечем кормить ребёнка. И ваша мама сделала всё, что смогла. Она сделала ровно столько, сколько смогла. Она дала вам то, благодаря чему вы можете делать то, что делаете. Да, ей тяжело, да она не понимает, как можно жить по-другому, но её жизненная стратегия, судя по вам, оказалась успешной. А дальше ваша задача.

— Какая?

— Подумайте.

Когда я училась в университете на психфаке, один из наших преподавателей сказал: «Родители всегда неправы, но у вас есть выбор какую жизнь вы хотите прожить, и этот выбор у вас есть благодаря вашим родителям». У наших родителей была не самая простая жизнь. Я хорошо помню своё детство. Я помню, как мама и бабушка кипятили бельё и стирали его вручную. Я помню, как мы жили, когда родителям по полгода не платили зарплату. И я помню зиму, когда у нас не было никакой еды, кроме картошки и консервированных овощей с дачи. Я помню, как плакала моя мама, когда в школе украли мою сменную обувь и не было денег, чтобы купить новую.

У наших родителей слишком много сил уходило на то, чтобы у нас было время. Чтобы мы учились, чтобы наша жизнь была не такой, как у них. Да, они жили неправильно. По нашему мнению. Но наше правильное, отдыхом в санатории, с походами в музей, с путешествиями, с книгами и саморазвитием — выросло на их картошке. И на этом картофельном поле, среди своих таких же подруг, они научились быть счастливыми. А наша задача — поливать свой огород и уважать то, что сделали другие. Для начала уважать. А потом благодарить. И только после этого начинается взрослость.

Елена Пастернак