Тома
Спонсор у меня есть. Служения у меня сейчас нет, так как у меня недавно родилась дочка. Я служила до последнего, даже в роддоме, уже рожая. Но после родов мое служение закончилось. Сейчас я посещаю собрания два раза в неделю, в понедельник и пятницу – это мои дни по договоренности с мужем. У меня есть двое активных подспонсорных. С одной из них мы шагаем, вторая просто звонит мне – шаги пишет самостоятельно на группе. Так вот выздоравливаю потихонечку. Я считаю, что моя история не похожа на другие. Спонсор мне всегда говорит, чтобы я делилась ею, потому что не у всех так.
Я родилась в семье двух наркоманов. Тяжелых. Мама варила «винт», употребляла в основном быстрые, папа – медленные.
В общем, ужасная такая винтовая хата с ужасной вонью, с кучей всяких атрибутов, чтобы варить, чтобы употреблять. Проходной двор постоянный, чужие люди невменяемые какие-то. Там я росла до четырех лет. И я очень много всего помню.
У меня есть брат сводный. Старше на два года. И вот мы вдвоем выживали в этих условиях. Ели очистки от картошки, ели вискас, на рынке воровали еду, лазили по помойкам, чтобы найти себе какие-то игрушки. Нас несколько раз забирали в отделение милиции, потому что не понимали откуда мы взялись и чьи мы дети.
Помню, как мать стояла невменяемая на подоконнике и грозилась, что выбросится из окна. А мы стояли на коленях и умоляли, чтобы она этого не делала. Помню, как родители дрались. При этом я не понимала, что живу как-то не так. Я думала, что это нормально. Я не подозревала, что есть родители, которые любят своих детей, не оставляют, дают им покушать.
Потом меня забрали в семью бабушка с дедушкой. Я помню, как переживала и плакала. Хотела к маме. Со временем я адаптировалась. Меня окружили заботой. Нормальный детский садик, подарки. С ранних лет мне бабушка с дедушкой говорили, что наркотики – это плохо. «Видишь, у нее ноги гниют, зубы все выпали» — говорили. Я поддакивала. По сути, все это было очевидно.
Я чувствовала внутри себя постоянную тупую боль, пустоту, одиночество и непохожесть на других людей. Будто я инопланетянка и мне тут вообще не место. На празднике весеннем в детском саду все, помню, веселятся, машут цветами.
Я сижу и реву. Я хочу домой. Мне плохо, и я сама не знаю почему. И у меня так часто. Когда какая-то тусовка – мне хочется слиться. Сейчас я понимаю, что дело в моих заблуждениях о том, что я должна веселиться и чувствовать счастье в такие моменты.
Я как будто всегда ждала, что мне предложат вещества. Не то, чтобы искала. Мне было тринадцать лет и в моей жизни появился человек, с которым мы пробыли в общей сложности семь лет. Все мое употребление крутилось вокруг него. Мы начали вместе алкоголь употреблять, потом началась марихуана, но ее я не считала за наркотик даже. Когда мне предложили амфетамин, я стопорнулась. Нет, страшно. Меня поуговаривали чуть-чуть, и я согласилась. Не колоться же. У меня быстро сформировалась иллюзия, что наркоманы – это те, кто колется. А я не хочу быть как родители, я колоться не буду. Так и случилось. Я ни разу не укололась.
У меня начала крыша течь на фоне употребления. Конкретные галлюцинации начались. Я потеряла в употреблении несколько очень близких людей – видя мое употребление, они
отдалились от меня. У меня были когда-то цели, мечты: выучить английский, заниматься йогой, учиться – все это я забросила ради употребления. У меня была одна задача – любой ценой удовлетворять свои потребности. Если мне нужен этот мужик – я хочу быть с ним и плевать, что у него есть жена, что у меня есть муж. Я добивалась своего, а потом чувствовала себя отвратительно. Потому что его жена лежит с угрозой выкидыша, например. И все это было прикрыто какими-то чувствами, якобы это любовь. А на самом деле мне просто хочется кайфовать, мне удобно через этого человека доставать наркотики.
Я начала ходить к психологу за антидепрессантами и нейролептиками, чтобы убрать свои фобии и галлюцинации. Мне нужно было отоспаться, отожраться – чтобы опять нормально пёрло. Приходила к нему упоротая и — «ла-ла-ла». Мне очень хотелось рассказать ему обо
всем. Я не чувствовала особых проблем в жизни, не хотела бросать употреблять.
В общем, однажды, психолог сказал, что мне надо идти на группы. Я подумала: «О, группы, интересно, пойду». И мне сразу понравилось. Потому что, когда я попала на группы, я впервые в жизни почувствовала, как меня отпускает боль, которая всегда была
внутри меня. Всю жизнь я чувствовала свою непохожесть на других людей, чувствовала свою уникальность, но при этом мне всегда было страшно говорить кому-либо о своих чувствах, говорить, что мне плохо. Не знаю откуда это. Может из детства, когда я говорила бабушке, что мне плохо, а она отвечала: «Ой, да ладно, да брось ты». Я никогда до этого не чувствовала такой эмпатии, когда меня понимают.
И когда я пришла на свое первое собрание Анонимных Наркоманов, и услышала, что говорят все эти люди о себе, о том, что им плохо, я поняла: «Вот оно! Они говорят про меня! Вот
они где все собрались – такие же как я уникальные люди». И я наконец-то почувствовала облегчение. Я поняла – я там, где надо.
А потом случилось чудо, которое продолжается до сих пор: у меня пропало чувство, что я отбываю пожизненное заключение и жду, когда все кончится, когда я умру.
Я научилась радоваться жизни, не употребляя наркотики. Для меня чудо, что я чувствую себя счастливой. Эта боль внутри была еще до первого употребления, я не была счастлива.
Мне очень долго было плохо – до наркотиков, с наркотиками и без них. А потом я пришла в АН и освободилась от этой боли. Я благодарна Анонимным
Наркоманам за то, что сегодня у меня есть цели, желание двигаться к ним.
Очень важная вещь, которую я обрела благодаря программе – это любовь к себе, принятие себя и ощущение,что я нормальная девчонка.
Я всю жизнь жила с ощущением, что я некрасивая. Почему-то я думала, что быть мной – это как-то стрёмно, я того не стою. И я всегда хотела быть похожей на кого-то другого, вон на ту прикольную девчонку – у нее ведь такое классное чувство юмора, или она так смеется, или так одевается. Я всегда копировала других людей... Я думала, что мои способности ничего не стоят. Я всегда была очень хорошей домашней девочкой, всегда училась на пятерки, получала грамоты, моя фотография висела на школьной доске почета. А ощущения, что я молодец, что написала курсовую работу – у меня никогда не было.
Всегда было чувство, что где-то я что- то недоработала. Я всегда принижала свои достоинства, никогда не была довольна своими собственными результатами, постоянно была очень критична к себе. В программе у меня всё это ушло! Пришло понимание, что я уникальный человек, у меня есть мои достоинства, которых нету у других. И это еще один шаг к свободе.
Это огромное освобождение от груза всех моих заморочек, ложных установок, заблуждений, которые просто портили мне жизнь, мешали мне быть счастливой, благодарной и двигаться дальше.
Тома, Москва, Россия
Перепечатано из Только Сегодня,
Выпуск #62, Апрель 2017, Москва, Россия
Понравился сайт?Поделись с друзьями!
Статистика ВК сообщества "Анонимные Наркоманы"
неофициальная группа
Графики роста подписчиков
Лучшие посты
Моя сделка с богом
Я принял решение уйти из дома на полпути, даже несмотря на то, что это закончилось бы для меня семнадцатью годами без права на УДО. Тогда я заключил сделку с богом (в существовании которого был не особо уверен, но всё равно потихоньку шел к убеждению).
Сделка была такая – я иду на проходную и смотрю, стоит ли там вэн*, который отвозит пациентов на городское собрание АН. Шансы на это были практически нулевые, так что я решил, будет вэн – останусь, не будет вэна – я собираю вещи и сваливаю.
Прихожу на проходную, а там сидит пацанчик на телефоне и спрашивает, чего надо, мол, ну я и говорю, мне на собрание АН надо, я автобус ищу. Он говорит, я как раз, говорит, по телефону разговариваю с человеком, который едет на собрание, он говорит мне прямо сейчас, что заедет за тобой и отвезет на собрание. Я говорю: «Не, не, не надо», а он мне: «Ну ты ж сам сказал, тебе на собрание, в общем, он уже едет».
Вышел я на улицу, стою злой, что делать, не понимаю. Сделка-то была за вэн! Нету вэна, я валю. В общем, я решил проявить вежливость, съездить с этим человеком на собрание, а потом уже после собрания свалить. Потом смотрю –подъезжает машина, мне как-то не по себе стало, а водитель наклоняется, открывает мне дверь и говорит: «Здорово, меня зовут Вэн».
Всю дорогу до собрания я просто ржал и не мог остановиться.
Jim B, Техас, США
Путь АН, июль 2017
*микроавтобус
Я принял решение уйти из дома на полпути, даже несмотря на то, что это закончилось бы для меня семнадцатью годами без права на УДО. Тогда я заключил сделку с богом (в существовании которого был не особо уверен, но всё равно потихоньку шел к убеждению).
Сделка была такая – я иду на проходную и смотрю, стоит ли там вэн*, который отвозит пациентов на городское собрание АН. Шансы на это были практически нулевые, так что я решил, будет вэн – останусь, не будет вэна – я собираю вещи и сваливаю.
Прихожу на проходную, а там сидит пацанчик на телефоне и спрашивает, чего надо, мол, ну я и говорю, мне на собрание АН надо, я автобус ищу. Он говорит, я как раз, говорит, по телефону разговариваю с человеком, который едет на собрание, он говорит мне прямо сейчас, что заедет за тобой и отвезет на собрание. Я говорю: «Не, не, не надо», а он мне: «Ну ты ж сам сказал, тебе на собрание, в общем, он уже едет».
Вышел я на улицу, стою злой, что делать, не понимаю. Сделка-то была за вэн! Нету вэна, я валю. В общем, я решил проявить вежливость, съездить с этим человеком на собрание, а потом уже после собрания свалить. Потом смотрю –подъезжает машина, мне как-то не по себе стало, а водитель наклоняется, открывает мне дверь и говорит: «Здорово, меня зовут Вэн».
Всю дорогу до собрания я просто ржал и не мог остановиться.
Jim B, Техас, США
Путь АН, июль 2017
*микроавтобус
Выздоровление начинается с признания своего поражения. С этого момента каждый из нас должен запомнить, что чистый день – это день победы. В Сообществе Анонимных Наркоманов наши отношение к жизни, образ мышления и способ реагировать полностью меняются. Мы начинаем понимать, что мы не изгои, и учимся понимать и принимать себя такими, какие мы есть. Химическая зависимость существует так же долго, как и человеческий род. Для нас зависимость – это наваждение, заставляющее нас употреблять наркотики, которые нас разрушают, и идущая следом компульсивность, которая не дает нам остановиться. Полное воздержание – это фундамент нашего нового образа жизни. В прошлом у зависимого не было надежды. В Сообществе Анонимных Наркоманов мы учимся делиться своим одиночеством, злостью и страхом, которые присущи всем зависимым и не поддаются контролю. Наши старые убеждения привели нас к беде. Мы не были направлены на то, чтобы найти свое место в жизни; вместо этого мы считали, что все сущее не имеет смысла и глубины. Мы не умели обращаться с успехом, поэтому неудача стала нашим образом жизни. В выздоровлении неудача – это всего лишь временное препятствие, а не звено несокрушимой цепи. Честность, непредубежденность и готовность меняться помогают нам признавать свои ошибки и просить о помощи. Мы больше не обречены на то, чтобы поступать вопреки своей истинной природе и делать то, что не хотим. Большинство зависимых сопротивляются выздоровлению, так как Программа мешает им употреблять наркотики. Если новички говорят нам, что они могут употреблять наркотики в любой форме и не ощущать при этом никаких болезненных последствий, мы можем с двух сторон посмотреть на их слова – либо они вообще не являются зависимыми, либо их болезнь еще не стала для них очевидной и они все еще отрицают свою зависимость. Зависимость и ломки искажают рациональное мышление, и новички обычно ищут различия, а не сходства. Они ищут способы опровергнуть доказательства своей зависимости или не видеть необходимости выздоравливать. Многие из нас вели себя точно так же, когда были новичками, поэтому когда мы работаем с другими, то стараемся не сделать или не сказать ничего такого, что могло бы дать им повод продолжать употребление наркотиков. Мы знаем, что искренность и сопереживание просто необходимы. Полное признание своего поражения – это ключ к выздоровлению, а полный отказ от веществ, изменяющих сознание – это единственное, что работает для нас. Из нашего опыта можно с уверенностью заявить, что еще ни один зависимый, полностью капитулировавший перед Программой, не потерпел неудачу в процессе выздоровления.
Жить чистыми
Чистая жизнь – это бесконечное путешествие, и программа АН дает нам инструменты для того, чтобы построить эту жизнь, пронизанную надеждой. Неважно, в какой точке путешествия мы находимся – мы верим в то, что наша жизнь может стать лучше, и что мы можем измениться. Мы следуем этим принципам и обретаем новый путь в этой жизни. Мы пытаемся в ней сделать что‐то новое, и иногда что‐то подходит нам больше, чем другим. По мере того, как мы проживаем чистую жизнь с ее взлетами и падениями, с ее чудесами и борьбой, с ее тупиками и раскрытыми дверями, мы видим мир яснее – и мы лучше начинаем понимать свое место в этом мире.
Чистая жизнь – это бесконечное путешествие, и программа АН дает нам инструменты для того, чтобы построить эту жизнь, пронизанную надеждой. Неважно, в какой точке путешествия мы находимся – мы верим в то, что наша жизнь может стать лучше, и что мы можем измениться. Мы следуем этим принципам и обретаем новый путь в этой жизни. Мы пытаемся в ней сделать что‐то новое, и иногда что‐то подходит нам больше, чем другим. По мере того, как мы проживаем чистую жизнь с ее взлетами и падениями, с ее чудесами и борьбой, с ее тупиками и раскрытыми дверями, мы видим мир яснее – и мы лучше начинаем понимать свое место в этом мире.
15 центов
«Дайте, пожалуйста, ментоловые в серебристой пачке». Неопрятного вида продавец не спеша наклоняется и берет пачку сигарет. «Пять пятнадцать», – говорит продавец с бэйджиком на боку. Я вытаскиваю пять баксов и кладу на прилавок, потом роюсь в карманах. Нащупав медные монеты, я набираю пригоршню и высыпаю на прилавок. Моя рука тянется к одной особенной монете и бережно дотрагивается до нее. Монета большая, золотистого цвета, и она вся покрыта текстом. Мое сознание моментально переносится в далекие уголки памяти.
По телу отголоском боли пробегает дрожь, когда я вспоминаю себя четыре года назад: ладони потные, но я крепко держу маленькую синюю сумочку с набором первой помощи. Я залезаю под пассажирское сиденье машины и извлекаю оттуда инструменты для проведения утреннего ритуала. Как же я это ненавижу. Отчаяние и безнадежность бушуют в мозгу, пожирая огромными порциями остатки изорванного в лохмотья человеческого достоинства. Я окидываю взглядом парковку, чтобы убедиться, что никто за мной не наблюдает. Потом вспоминаю: «Да плевать, мне же пофиг, пусть смотрят». Мой друг маленький и острый, он жалит как москит, когда проникает в мою руку.
Три дня, говорю я себе. Я выхожу в морозный зимний Медфорд. Мне так одиноко и так холодно. Каждая частичка моего тела болит. Даже обычная прогулка на площадку для курения рядом с ребцентром причиняет боль. Я счищаю снег со старой деревянной скамейки и присаживаюсь на уголок, подальше от других. Съежившись, я рыскаю в карманах в поисках зажигалки. Мозг мой шатается как пьяный человек, который не может ровно идти. Я даже не могу найти зажигалку и чувствую, что еще немного и разрыдаюсь. Волна чувств обрушивается на мой мозг, затопляет его, сметая все на своем пути, без пощады, без сожалений. Никуда не скрыться. «Нужна зажигалка?» Я поднимаю глаза и вижу, что грустный старик смотрит прямо на меня. Безуспешно пытаясь скрыть потоки слез, хлынувшие из глаз, я опускаю взгляд. Он не спрашивает второй раз. Он протягивает мне свою синюю зажигалку и накрывает меня, трясущегося, теплым одеялом, в которое он был закутан. Я начинаю плакать от такого доброго отношения ко мне. Я не заслуживаю его.
Тридцать дней, говорю я себе. Я оглядываю комнату, полную людей, они сидят на составленных в круг стульях, пьют кофе, шутят друг с другом. Мое сердце бешено колотится, и я чуть не теряю сознание. Мне придется встать и получить свой жетон на 30 дней. Тело мое нагревается, я как будто в языках пламени. Не могу дышать. От одной мысли о том, что мне надо будет сделать, я задыхаюсь, как будто невидимая рука душит меня за горло. Я прошу Бога преодолеть это чувство, которое я не могу вынести. Я оглядываюсь, и никто даже не замечает моих попыток справится с задержкой дыхания. Когда я уже могу дышать, я наконец чувствую себя в своей тарелке и слышу, что собрание начинается. «Тридцать дней?» – эхом разносится по комнате. Я поднимаюсь со своего места и направляюсь к этому человеку, который выглядит весьма жизнерадостным, и тут аплодисменты взрывают небольшое помещение. Я чувствую, как дрожит воздух, когда я дохожу до женщины с розовым жетоном в руках. Она заключает меня в свои теплые объятия и спрашивает, кто я. «Я зависимый Стив, и у меня сегодня 30 дней». Я давился словами, но мне удалось все же изрыгнуть их из себя. Все в комнате снова захлопали. Гордость за себя течет по венам. Я иду к своему месту, высоко подняв голову, я ощущаю присутствие чего-то большего, чем я, заботящегося обо мне, и впервые за десять лет я не чувствую себя одиноко. Я чувствую покой. Действительно ли эти люди любят и принимают меня, когда я сам себя не могу принять?
Триста шестьдесят пять дней, говорю я себе. Я чувствую запах горящих свечей в знакомой мне церкви в Эшланде, где мы собираемся каждый вторник вечером. Я оглядываюсь на множество лиц, которые стали знакомыми за последний год. Меня попросили, чтобы я рассказал свою историю после того, как мне вручат медаль. Я с радостью согласился спикерить, потому что мне говорили, что благодарные зависимые делятся своей историей. Один из моих друзей начал вручать жетоны. Когда он дошел до девяти месяцев, я понял, что один год – следующий на очереди. Я поднялся выше уровнем – от пластика к металлу, и за это повышение я заплатил кровью, потом и слезами. Я перешел Мой пульс запредельно ускоряется… на новый уровень жизни. Мой друг вызывает тех, у кого сегодня «Один год», и улыбается в мою сторону. Я медленно встаю, добредаю до него и принимаю эту маленькую медаль, символизирующую, что я заработал год чистоты. Я снова сажусь на место и молюсь, чтобы нужные слова пришли ко мне во время выступления. Я стал весьма близок с этой могущественной субстанцией, которую я начал называть Богом; говорить с ним ежедневно стало для меня нормой. Яркое воспоминание этого последнего года прокрутилось в мозгу, как ролик перед фильмом. Я уже знал теперь, о чем буду говорить. В комнате становится тише, и я вижу только трепещущий язычок пламени свечи перед глазами. Слова больше не надо подбирать так мучительно, как раньше; наоборот, они легко льются сами. Я кратко излагаю, что меня привело к тому, что я стал чистым. Я вздрагиваю от того, какую боль причиняют мне эти мысли; я предпочитаю фокусироваться на позитивных переменах, которые со мной сейчас происходят. Я тереблю в руках маленький измятый листок бумаги, пока я открываюсь перед друзьями и совершенно незнакомыми людьми в этой маленькой темной комнате. Я разглашаю правду из своего сердца без страха осуждения. Мой пульс запредельно ускоряется, потому что я все еще страдаю от приступов панических атак. Мои ладони мокрые и в горле пересыхает. Я продираюсь сквозь страх и продолжаю спикерить, несмотря на боязнь общественных действий. Я кратко касаюсь в выступлении своей фобии, признаю ее и начинаю чувствовать тепло, как будто меня накрыло теплым одеяло в прохладную ночь. Я заканчиваю выступление словами: «Меня зовут Стив, и я благодарный выздоравливающий зависимый».
«Сэр, у вас есть 15 центов?», – спрашивает продавец. Я стою, уставившись в одну точку, пытаясь осознать важность этой большой золотистой монеты, лежащей на прилавке перед продавцом. Я перетасовываю мелочь и набираю пятнадцать центов. Подталкиваю монеты к продавцу и улыбаюсь своим воспоминаниям. «Это классная монета, дружище», – говорит продавец, – «у меня такая же есть».
Steven M, США
Путь АН, октябрь 2014
«Дайте, пожалуйста, ментоловые в серебристой пачке». Неопрятного вида продавец не спеша наклоняется и берет пачку сигарет. «Пять пятнадцать», – говорит продавец с бэйджиком на боку. Я вытаскиваю пять баксов и кладу на прилавок, потом роюсь в карманах. Нащупав медные монеты, я набираю пригоршню и высыпаю на прилавок. Моя рука тянется к одной особенной монете и бережно дотрагивается до нее. Монета большая, золотистого цвета, и она вся покрыта текстом. Мое сознание моментально переносится в далекие уголки памяти.
По телу отголоском боли пробегает дрожь, когда я вспоминаю себя четыре года назад: ладони потные, но я крепко держу маленькую синюю сумочку с набором первой помощи. Я залезаю под пассажирское сиденье машины и извлекаю оттуда инструменты для проведения утреннего ритуала. Как же я это ненавижу. Отчаяние и безнадежность бушуют в мозгу, пожирая огромными порциями остатки изорванного в лохмотья человеческого достоинства. Я окидываю взглядом парковку, чтобы убедиться, что никто за мной не наблюдает. Потом вспоминаю: «Да плевать, мне же пофиг, пусть смотрят». Мой друг маленький и острый, он жалит как москит, когда проникает в мою руку.
Три дня, говорю я себе. Я выхожу в морозный зимний Медфорд. Мне так одиноко и так холодно. Каждая частичка моего тела болит. Даже обычная прогулка на площадку для курения рядом с ребцентром причиняет боль. Я счищаю снег со старой деревянной скамейки и присаживаюсь на уголок, подальше от других. Съежившись, я рыскаю в карманах в поисках зажигалки. Мозг мой шатается как пьяный человек, который не может ровно идти. Я даже не могу найти зажигалку и чувствую, что еще немного и разрыдаюсь. Волна чувств обрушивается на мой мозг, затопляет его, сметая все на своем пути, без пощады, без сожалений. Никуда не скрыться. «Нужна зажигалка?» Я поднимаю глаза и вижу, что грустный старик смотрит прямо на меня. Безуспешно пытаясь скрыть потоки слез, хлынувшие из глаз, я опускаю взгляд. Он не спрашивает второй раз. Он протягивает мне свою синюю зажигалку и накрывает меня, трясущегося, теплым одеялом, в которое он был закутан. Я начинаю плакать от такого доброго отношения ко мне. Я не заслуживаю его.
Тридцать дней, говорю я себе. Я оглядываю комнату, полную людей, они сидят на составленных в круг стульях, пьют кофе, шутят друг с другом. Мое сердце бешено колотится, и я чуть не теряю сознание. Мне придется встать и получить свой жетон на 30 дней. Тело мое нагревается, я как будто в языках пламени. Не могу дышать. От одной мысли о том, что мне надо будет сделать, я задыхаюсь, как будто невидимая рука душит меня за горло. Я прошу Бога преодолеть это чувство, которое я не могу вынести. Я оглядываюсь, и никто даже не замечает моих попыток справится с задержкой дыхания. Когда я уже могу дышать, я наконец чувствую себя в своей тарелке и слышу, что собрание начинается. «Тридцать дней?» – эхом разносится по комнате. Я поднимаюсь со своего места и направляюсь к этому человеку, который выглядит весьма жизнерадостным, и тут аплодисменты взрывают небольшое помещение. Я чувствую, как дрожит воздух, когда я дохожу до женщины с розовым жетоном в руках. Она заключает меня в свои теплые объятия и спрашивает, кто я. «Я зависимый Стив, и у меня сегодня 30 дней». Я давился словами, но мне удалось все же изрыгнуть их из себя. Все в комнате снова захлопали. Гордость за себя течет по венам. Я иду к своему месту, высоко подняв голову, я ощущаю присутствие чего-то большего, чем я, заботящегося обо мне, и впервые за десять лет я не чувствую себя одиноко. Я чувствую покой. Действительно ли эти люди любят и принимают меня, когда я сам себя не могу принять?
Триста шестьдесят пять дней, говорю я себе. Я чувствую запах горящих свечей в знакомой мне церкви в Эшланде, где мы собираемся каждый вторник вечером. Я оглядываюсь на множество лиц, которые стали знакомыми за последний год. Меня попросили, чтобы я рассказал свою историю после того, как мне вручат медаль. Я с радостью согласился спикерить, потому что мне говорили, что благодарные зависимые делятся своей историей. Один из моих друзей начал вручать жетоны. Когда он дошел до девяти месяцев, я понял, что один год – следующий на очереди. Я поднялся выше уровнем – от пластика к металлу, и за это повышение я заплатил кровью, потом и слезами. Я перешел Мой пульс запредельно ускоряется… на новый уровень жизни. Мой друг вызывает тех, у кого сегодня «Один год», и улыбается в мою сторону. Я медленно встаю, добредаю до него и принимаю эту маленькую медаль, символизирующую, что я заработал год чистоты. Я снова сажусь на место и молюсь, чтобы нужные слова пришли ко мне во время выступления. Я стал весьма близок с этой могущественной субстанцией, которую я начал называть Богом; говорить с ним ежедневно стало для меня нормой. Яркое воспоминание этого последнего года прокрутилось в мозгу, как ролик перед фильмом. Я уже знал теперь, о чем буду говорить. В комнате становится тише, и я вижу только трепещущий язычок пламени свечи перед глазами. Слова больше не надо подбирать так мучительно, как раньше; наоборот, они легко льются сами. Я кратко излагаю, что меня привело к тому, что я стал чистым. Я вздрагиваю от того, какую боль причиняют мне эти мысли; я предпочитаю фокусироваться на позитивных переменах, которые со мной сейчас происходят. Я тереблю в руках маленький измятый листок бумаги, пока я открываюсь перед друзьями и совершенно незнакомыми людьми в этой маленькой темной комнате. Я разглашаю правду из своего сердца без страха осуждения. Мой пульс запредельно ускоряется, потому что я все еще страдаю от приступов панических атак. Мои ладони мокрые и в горле пересыхает. Я продираюсь сквозь страх и продолжаю спикерить, несмотря на боязнь общественных действий. Я кратко касаюсь в выступлении своей фобии, признаю ее и начинаю чувствовать тепло, как будто меня накрыло теплым одеяло в прохладную ночь. Я заканчиваю выступление словами: «Меня зовут Стив, и я благодарный выздоравливающий зависимый».
«Сэр, у вас есть 15 центов?», – спрашивает продавец. Я стою, уставившись в одну точку, пытаясь осознать важность этой большой золотистой монеты, лежащей на прилавке перед продавцом. Я перетасовываю мелочь и набираю пятнадцать центов. Подталкиваю монеты к продавцу и улыбаюсь своим воспоминаниям. «Это классная монета, дружище», – говорит продавец, – «у меня такая же есть».
Steven M, США
Путь АН, октябрь 2014
Ответ на 84 дня
Меня зовут Рон, и я зависимый. Я нахожусь в тюрьме Нью-Йорка и уже какое-то время остаюсь чистым. Я получаю журнал Путь АН на протяжении последних 18 месяцев. Каждый выпуск так или иначе коснулся моего сердца, но выпуск за октябрь 2006 не просто тронул меня, он заставил меня разрыдаться.
Я был сломлен духовно и умственно, когда попал в тюрьму. Я оставался чистым, но и только. А потом я прочитал историю Хабиба и разрыдался, как ребенок. Только что я жалел себя и думал, что моя жизнь закончилась, потому что, выйдя из тюрьмы, я повсюду буду носить ярлык «бывшего заключенного». Но весть Хабиба поразила меня прямо в сердце. Зависимый с другой половины земного шара вдохновил меня вернуться к моей программе выздоровления. Я встал на колени и поблагодарил мою высшую силу за жизнь, которая есть у меня сегодня и, за жизнь, которая будет у меня, когда я выйду из тюрьмы.
Я так хочу поблагодарить Хабиба за то, что он спас меня – мой разум и мой дух. Спасибо, Путь АН, за то, что ты донес до меня его весть. Я никогда не забуду зависимого по имени Хабиб.
Рон Джей, Нью-Йорк, США
Перепечатано из журнала Путь АН, Январь 2007
Меня зовут Рон, и я зависимый. Я нахожусь в тюрьме Нью-Йорка и уже какое-то время остаюсь чистым. Я получаю журнал Путь АН на протяжении последних 18 месяцев. Каждый выпуск так или иначе коснулся моего сердца, но выпуск за октябрь 2006 не просто тронул меня, он заставил меня разрыдаться.
Я был сломлен духовно и умственно, когда попал в тюрьму. Я оставался чистым, но и только. А потом я прочитал историю Хабиба и разрыдался, как ребенок. Только что я жалел себя и думал, что моя жизнь закончилась, потому что, выйдя из тюрьмы, я повсюду буду носить ярлык «бывшего заключенного». Но весть Хабиба поразила меня прямо в сердце. Зависимый с другой половины земного шара вдохновил меня вернуться к моей программе выздоровления. Я встал на колени и поблагодарил мою высшую силу за жизнь, которая есть у меня сегодня и, за жизнь, которая будет у меня, когда я выйду из тюрьмы.
Я так хочу поблагодарить Хабиба за то, что он спас меня – мой разум и мой дух. Спасибо, Путь АН, за то, что ты донес до меня его весть. Я никогда не забуду зависимого по имени Хабиб.
Рон Джей, Нью-Йорк, США
Перепечатано из журнала Путь АН, Январь 2007
ЭРКиП
Мы не вправе решать, кто готов, а кто не готов услышать весть о выздоровлении. Многие из нас рассуждали о желании зависимого выздоравливать и ошибались в этом. Множество срывов не всегда означает отсутствие интереса к выздоровлению, и нет понятия «образцового новичка», который непременно начнет выздоравливать. Наша цель и привилегия состоит в том, чтобы безо всяких условий передавать весть о выздоровлении любому, кто хочет ее получить.
Наши отношения строятся на безусловной любви. Любой человек, который обращается к нам за помощью, имеет право на наше сочувствие, внимание и безоговорочное принятие. Любой зависимый, независимо от срока его чистого времени, должен иметь возможность излить свою боль, не получая при этом осуждения. Многие из нас обнаружили, что способны сопереживать людям, страдающим от болезни зависимости, именно потому, что это наша болезнь. Наши сочувствие и понимание порождены не абстрактными рассуждениями, а появляются в то время, когда мы делимся друг с другом своим опытом. Мы приветствуем друг друга как людей, сумевших выжить в смертельно опасной катастрофе. Именно общий опыт создает атмосферу безусловной любви на собраниях.
Мы не вправе решать, кто готов, а кто не готов услышать весть о выздоровлении. Многие из нас рассуждали о желании зависимого выздоравливать и ошибались в этом. Множество срывов не всегда означает отсутствие интереса к выздоровлению, и нет понятия «образцового новичка», который непременно начнет выздоравливать. Наша цель и привилегия состоит в том, чтобы безо всяких условий передавать весть о выздоровлении любому, кто хочет ее получить.
Наши отношения строятся на безусловной любви. Любой человек, который обращается к нам за помощью, имеет право на наше сочувствие, внимание и безоговорочное принятие. Любой зависимый, независимо от срока его чистого времени, должен иметь возможность излить свою боль, не получая при этом осуждения. Многие из нас обнаружили, что способны сопереживать людям, страдающим от болезни зависимости, именно потому, что это наша болезнь. Наши сочувствие и понимание порождены не абстрактными рассуждениями, а появляются в то время, когда мы делимся друг с другом своим опытом. Мы приветствуем друг друга как людей, сумевших выжить в смертельно опасной катастрофе. Именно общий опыт создает атмосферу безусловной любви на собраниях.