Наконец пришло время его отшествия. Смерти он ожидал всю свою жизнь, ибо пребывание его здесь было для него подвигом, трудом и болью. Его душа жаждала упокоения, и тело тоже. Несмотря на то что с самого начала он привил нам твердую память смерти, мы были под очень сильным впечатлением от того, как он свыкся со страшнейшим таинством смерти. Казалось, что он готовится к торжеству, настолько совесть извещала его о Божественной милости. Однако в последние дни он снова стал плакать больше обычного. Отец Арсений говорил, чтобы его утешить:
– Старче, ты столько трудился, столько молился всю свою жизнь, столько плакал... И опять плачешь?
Старец посмотрел на него и вздохнул:
– Ах, отец Арсений, правда то, что ты сказал, но ведь я – человек. Разве я знаю, было ли угодно моему Богу то, что я сделал? Он ведь Бог и судит не так, как мы, люди. И разве мы еще вернемся сюда, чтобы поплакать? Что успеет сейчас каждый из нас, то и будет. Насколько будет скорбеть и плакать, настолько будет утешен.
Любовь его ко Пресвятой Богородице невозможно описать. Как только он упоминал Ее имя, его глаза наполнялись слезами. Он давно просил Ее, чтобы Она забрала его отдохнуть. И Всецарица услышала его. Она известила его за месяц до его ухода. Тогда Старец позвал меня и указал, что́ нам нужно приготовить. Мы стали ждать.
Накануне его преставления, Старца посетил господин Схина́с из Волоса. Они были близко знакомы.
– Как поживаете, Старче? – спросил его Схинас. – Как ваше здоровье?
– Завтра, Соти́рис, отправляюсь на вечную родину. Когда услышишь колокола, помянешь мое слово.
Вечером на всенощном бдении в честь Успения Пресвятой Богородицы Старец пел, сколько хватало сил, вместе с отцами. На Божественной литургии во время причащения Пречистых Таин он сказал: «Напутие живота вечнаго».
Наступил рассвет. Старец сидел в своем мученическом креслице во дворе нашего исихастирия, ожидая своего часа. Он был уверен в извещении, которое ему дала Пресвятая Богородица, но, видя, что время идет и солнце восходит, начинал чувствовать что-то вроде огорчения, что-то вроде беспокойства от задержки. Это было последнее посещение лукавого. Старец позвал меня и сказал:
– Дитя мое, почему Бог медлит и не забирает меня? Солнце восходит, а я еще здесь!
Видя, как Старец печалится и уже почти не может терпеть, я осмелился сказать ему:
– Старче, не огорчайтесь, сейчас мы начнем читать молитву, и вы уйдете.
Слезы у него прекратились. Отцы взялись каждый за свои четки и начали усиленно молиться. Не прошло и четверти часа, как он мне сказал:
– Позови отцов, пусть положат поклон, ибо я ухожу.
Мы поклонились ему в последний раз. Вскоре после этого он поднял глаза и упорно вглядывался ввысь около двух минут. Затем повернулся и, исполненный трезвения и невыразимого душевного восторга, сказал нам:
– Всё закончилось, иду, ухожу, благословите!
И с этими словами приподнял голову вправо, два-три раза тихо открыл уста и глаза – вот и всё. Он предал свою душу в руки Того, Которого желал и Которому работал от юности.
Смерть была воистину преподобническая. У нас она вызвала ощущение воскресения. Перед нами был покойник, и уместна была скорбь, но в душе мы переживали воскресение. И это чувство не исчезло. С тех пор оно сопровождает наши воспоминания о приснопамятном святом Старце.
«Моя жизнь со Старцем Иосифом» Архимандрита Ефрема Святогорца
