Я не считаю, кстати, что жалость унижает. Я считаю, это великое чувство. Сродни любви. Потому что, если ты человека ценишь рядом, ты его прежде всего жалеешь. Экономишь его. Заботишься. Ой господи, хоть бы меня кто пожалел. Это же прелесть что такое. Ну вам вот неужели не хочется, чтобы вас пожалели? Бедная моя, ходишь на этих каблуках с утра, а вечером еще надо тащиться куда-то, сядь, полежи... Дай я чаю тебе налью, накрою чем-нибудь… Понимаете? По-моему, каждая живая душа в этом нуждается.
(с) Рената Литвинова
Графики роста подписчиков
Лучшие посты
Самая закрытая. Всегда с ней что-то случается.
Проданные стадионы без единой рекламы.
Без наград и званий. Одинокий одиночка.
Статус - прижизненный гений.
(с) Рената Литвинова
Проданные стадионы без единой рекламы.
Без наград и званий. Одинокий одиночка.
Статус - прижизненный гений.
(с) Рената Литвинова
Земфира она очень особенная, качественная, у нее, кто способен, многому может научиться. Она - благородный человек. Щедрый, ранимый, очень реагирующий. Она - борец. Всегда стоит на своих принципах. Она такая... Вопреки. У меня от нее сердце останавливается, так она может поразить. Личность.
С днем рождения, Иосиф Александрович.
Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
Иосиф Бродский, 1980
Я входил вместо дикого зверя в клетку,
выжигал свой срок и кликуху гвоздем в бараке,
жил у моря, играл в рулетку,
обедал черт знает с кем во фраке.
С высоты ледника я озирал полмира,
трижды тонул, дважды бывал распорот.
Бросил страну, что меня вскормила.
Из забывших меня можно составить город.
Я слонялся в степях, помнящих вопли гунна,
надевал на себя что сызнова входит в моду,
сеял рожь, покрывал черной толью гумна
и не пил только сухую воду.
Я впустил в свои сны вороненый зрачок конвоя,
жрал хлеб изгнанья, не оставляя корок.
Позволял своим связкам все звуки, помимо воя;
перешел на шепот. Теперь мне сорок.
Что сказать мне о жизни? Что оказалась длинной.
Только с горем я чувствую солидарность.
Но пока мне рот не забили глиной,
из него раздаваться будет лишь благодарность.
Иосиф Бродский, 1980
Три года без Киры Георгиевны Муратовой.
"Она открыла во мне эту дверь — быть у нее актрисой, больше ни у кого я так не могла играть. Только у моей любимой Киры, у которой я могла быть самой собой или той, которую хотела Кира. С ней у меня получалось все. Это нескромно, но это правда. И это ее заслуга и магия."
"Она открыла во мне эту дверь — быть у нее актрисой, больше ни у кого я так не могла играть. Только у моей любимой Киры, у которой я могла быть самой собой или той, которую хотела Кира. С ней у меня получалось все. Это нескромно, но это правда. И это ее заслуга и магия."