Статистика ВК сообщества "Городские сказки"

Чудовище никто не превращал. Росло оно в любви, на радость маме. Гуляло полутёмными дворами и отхватило пару раз леща, поскольку драться просто не могло. Оно же было страшным только с виду. По внешности угадывалась придурь, а из спины прорезалось крыло. Да, равных монстру не нашлось нигде.
Чудовище вышагивало в замок и думало: нельзя ли в замок зама для всяких скучных ежедневных дел?
До дрожи в лапах надоел дворец.
Плевался кучер: мне б твои проблемы.
В саду росли фиалки, хризантемы, пионы (не садовник, а творец). Чудовищу не нравились цветы.
Они, увы, не стоили мучений.
Чудовищу хотелось приключений, чтоб цеппелины, рычаги, винты, ночные песни, танцы при луне. Чтоб задушевный разговор с богами.
Хотя бы отраженьем в амальгаме довольствовалось чудище вполне.

Красавицу никто не заставлял.
Как ни крути, Красавица — оторва. По вечерам играла на валторне на пристани туземным кораблям.
Ругалась виртуозно, аки чёрт, рвалась вперёд, перегибала палку. Ещё, пожалуй, нравились фиалки, ромашки, гладиолусы, и чё. Тюльпаны не мешали ни на грош орать на крышах целыми ночами и, гаечными бряцая ключами, носить за голенищем острый нож. Блестели звёзды — мятая фольга. Легко брала Красавица аккорды, косилась в зеркала: досталась морда, зато врагов ей здорово пугать.

Рассказу полагается финал, тем более пока герои в сборе. Красавица залезла в сад, проспорив. Она была, естественно, пьяна. Но шаг её был лёгок, глаз остёр. В саду благоухали апельсины. Водились в родословной ассасины, разбойники и даже мушкетёр, печально не доживший до седин.
Но (провалиться
в бездну — что я вижу) цветочек алый, штучный, краснокнижный, под колпаком блаженствовал один, бессовестно Красавицу дразня. Чудовище — почувствовало что-то — сидело рядом в позе Дон Кихота, которому не выдали коня.

***
Чудовище зовёт невесту «скво». К ним по утрам заглядывает солнце. В обнимку удивительно смеётся, грустится, впрочем, тоже ничего.
Он ей подарит бархат и поплин. Она ему — большой набор отвёрток. И чем не повод для последних сводок — Чудовище купило цеппелин. И поручни натёрты — прямо блеск (Чудовище к блестящему предвзято).
А замок — арендуют поросята. Им до соседней сказки через лес.

[club155153510|Резная Свирель]
Все стихи автора: #Наталья_Захарцева@cityhaze
#мнимая_проза@cityhaze

Злата | [club67718943|Стихидна]

Она лежала в целлофановом пакете,
Оцепенев, не шевелясь и чуть дыша.
А солнце силилось проникнуть меж штакетин,
Как будто к Богу путь нащупала душа.

Страдала молча посреди дворовой свалки:
Тюки ложились, что полярный грузный пак,
Бросали сверху упаковки, банки, палки —
Был выходной, и переполнен местный бак.

Она всегда была прозрачной, слишком тощей,
Идя на улицу, дрожала, как желе.
Хозяин плюнул — поменять гораздо проще.
И даже пулю напоследок пожалел…

Спускался вечер и затягивались лужи.
Жизнь убегала по крупицам, как песок.
Хромая женщина и мальчик неуклюжий
Неспешно шли через дворы наискосок.

Глаза открыла, осознав, какие риски
(Охотник часто проверял на ней приклад),
И подалась вперёд, от боли тихо пискнув…
«Смотри, собака. О-го-го, вот это клад!

Давай возьмём. Играть научим. Будет Златой!
Несут удачу разноцветные носы!»
Никто не видел, как собачий бог крылатый
Пустил слезинку тихо в жёсткие усы…

Все стихи автора: #Мария_Бондарева@cityhaze
#стихи@cityhaze

Ну здравствуй, дорогая Персефона. Пишу тебе, конечно, на бегу. Уехала опять без телефона. Я даже дозвониться не могу. К чему скрывать и что это изменит — скучаю, загрустил, гоню волну. Спасибо, что оставила пельмени. Надеюсь, пару суток протяну. Я обещал подстричься — и подстригся. У нимфы гидру обыграл в лото. По вечерам хожу на берег Стикса. Почти запачкал белое пальто.

Я бесполезен. Чувствую, родная. Пожалуйста, не слушай всех подряд. Подруги говорили — я же знаю — у Персефоны дома сущий ад. А мы его придумывали сами, обои выбирали, гардероб. Возьми меня, хоть на недельку, к маме, заваривать ромашку от хвороб, скучать, плести браслеты в стиле «бохо», сидеть с тобой, обнявшись, у огня.
Жена, пойми, мне очень-очень плохо. Полгода — слишком долго для меня. Чем дальше в лес — тем в теле меньше веса.
Я слышал, что снаружи, на земле, у них опять бои во славу Зевса, им надо превозмочь и одолеть. За спинами несут века кочевья. Эпохи на параграфы дробят.
Ты — про весну, про солнце, про деревья. Теперь одна надежда на тебя — без нации, религии и расы.
Дай жаждущим весны без всяких «но».
Ты только, Персефона, постарайся. Харон, бедняга, пашет день и ночь. Придумал от фанатов обереги. Стал нервным, больше не читает книг.
Прикинь, жена, вот раньше были греки. Платон, мы облажались, извини. Когда душа совсем меня покинет, я сообщу. Вода кипит. Пойду.

Листает ленту юная богиня и думает: как здорово в аду, как тихо, восхитительно и здраво. Супруг, конечно, бледненький, но свой.
Встаёт на землю и ложится в травы, чтоб ни один живой не стал травой.

[club155153510|Резная Свирель]
Все стихи автора: #Наталья_Захарцева@cityhaze
#мнимая_проза@cityhaze

Каждый должен делать свою работу,
Я пишу тебе письма раз в неделю, в субботу,
Левой, нет, точнее, конечно, правой лапой,
Здесь на радуге выдают чернил что кот наплакал.
Посему спешу сообщить, что со мной всё хорошо,
Только что было солнце, и тут же дождь пошёл,
Я никогда не любил сырости, и, когда ты плачешь,
Я бы много отдал, чтобы всё получилось иначе.
Вместе прожили с тобой мою жизнь восьмую,
Я за тобой присматриваю и тоже тоскую,
Ты не тревожься, ем хорошо — и обед, и ужин,
Я был только твоим котом, знал, что любим и нужен,
Я ни о чем не жалею, правда, вот ни грамма,
Я теперь не болею, набрал пять килограммов.
Ничего не болит, я совсем не пью таблетки,
Я опять молодой, даже простужаюсь редко.
Я грущу, когда ты грустишь и не спишь ночами,
Это я разбил твою чашку, только я нечаянно.
Я могу иногда приходить и сидеть неслышно
На столе, на подоконнике и на самой крыше
Твоего дома и где-то в уголке твоего сердца,
У меня есть в запасе девятая жизнь, и мы скоро встретимся...
Ладно, у нас скоро ужин, надо мыть усы и лапы,
Не успел написать, что хотел, букв как кот наплакал,
Люблю тебя до самой луны и столько же наоборот.
Целую, шлю отпечаток лапы.
Вечно твой, Кот.

Все стихи автора: #Галина_Батраченко@cityhaze
#стихи@cityhaze

#фоточудеса@cityhaze #Orixenus@cityhaze
Тем временем в окрестностях Москвы продолжается брачный период молодых снежных драконов.
Фото нашего штатного магозоолога [club163496333|Orixenus]

Моя милая Лошадь, пишу тебе из тумана. Почему-то туман не рассеялся. Ты хотела. Вероятно, поставили не на того шамана. Или бубен случайно сломался. Такое дело — я действительно сильно скучаю, моя родная, по тропинке брожу с узелком и сижу на пне я. Все вокруг утверждают, что вот, ничего не знаю, что, покинув туман, я пойму — без него страшнее.

В узелке моем только любовь. Не ношу другого. Узелок — это чтоб не забыть, как любовь красива, как весной из сердец городов вырастает слово. Медвежонок в порядке. Стыкует актив с пассивом можжевеловых веток, варенья, десертных ложек. Медвежонок старательно мудрый, хотя бы внешне. Филин ухает вслед, что ты очень плохая лошадь. Ты хорошая лошадь, а Филин — он псих, конечно.

Драгоценная Лошадь, меня растворяет воздух, я плыву по нему. Вдалеке голосят трамваи. Если я утону — протирай, дорогая, звёзды. У тебя всё получится, Лошадь, не сомневаюсь и молюсь (чтобы ты окончательно не исчезла) своим добрым колючим богам. Они где-то выше.
Каждый вечер под старую липу выносим кресло, потому что без чая нельзя. И без звёзд над крышей. Без тебя. Без Улитки. Без Филина (пусть и психа).
Самовар закипает. Зову тебя — стол накроем. У меня получается звать тебя тихо-тихо. И вообще, слишком нежное пузо, чтоб быть героем. Слишком слабые лапы — плясать на краю обрыва. За спиной — только звуки дождя и цветенье вишни.
А лошадка мотает башкой с белоснежной гривой. За туманом ежей, к сожаленью, почти не слышно.

[club155153510|Резная Свирель]
Все стихи автора: #Наталья_Захарцева@cityhaze
#мнимая_проза@cityhaze

Волчья колыбельная | [id71842636|Татьяна Костарева]

Баю-баюшки-баю,
спи, волчонок, мать твою.
Подрастёшь и скоро будешь
цапать тех, кто на краю.

Баю-баюшки, бай-бай,
слушай и запоминай
это правило простое:
жить захочешь – убивай.

Баю-бай, клыки точи,
словно тень, крадись в ночи,
помни: волки – не собаки,
не скули и не рычи.

Лапу мы не подаём,
и не смей вилять хвостом.
Ты – безжалостный охотник,
а не шавка под столом.

Молча в горло или в бок.
Ты – волчонок, не щенок.
Баю-баю, баю-баю,
подрастай скорей, сынок.

Сборник: [club84081035|Виллисы на гобелене]
Все стихи автора: #Татьяна_Костарева@cityhaze
#стихи@cityhaze

В горшках у Татьяны — фиалки и каланхоэ, завал у Татьяны — с восьми до восьми работа. Привычно живёт в состоянии непокоя, причём перманентно пытается вспомнить что-то.
И кажется Тане: припомнится ей — и сразу мир чудом наладится, сбудется, повернется. В прекрасную новую вступит Татьяна фазу уверенной, твёрдой походкой первопроходца.
В мечту, где уже ни начальников, ни дедлайна. Закаты ложатся на плечи как эполеты. Там только торговец шелками, круизный лайнер, большой самолёт, белоснежный песок и лето. В кафе под ансамбль вокально-инструментальный, играющий джаз или, круче того, фламенко, танцует Татьяна, счастливая нереально. А утром на светлой террасе пьет кофе с пенкой. Туземное небо, черешня на круглом блюде.
Реальность опять возвращает Татьяну в слякоть. Татьяну качает вагоном: живут же люди.
Ей хочется плакать, увы, неприлично плакать, раз взрослая тетя. Возможно, ей даже нечем. Давно в организме иссякли запасы соли.
Татьяна в метро. На неё наступает вечер, как войско, учитель тоски, воспитатель боли.
Хотя у Татьяны такое в любые даты. В пакете лежит «Егермейстер» и апельсины. Престранное чувство, что надо бежать куда-то и письма писать адресату пером гусиным. На бал обязательно, с кучером выпить водки. Прогулку по Летнему саду — хорош на диво.
Татьяна, не дрогнув рукой, удаляет фотки. Пустое, сударыня, полно, смотреть противно на фотки с тусовки, на фотки о первом снеге. А здесь она слишком курносая — вот проклятье.
Татьяна выходит на площадь, а там Онегин: держите, Татьяна, свой мячик и не теряйте. Красиво вдали возвышаются синагога, дацан и Исаакий. Здесь богу до сердца близко. На жёлтом трамвае кондуктором едет Гоголь, частушки спивает на русском и украинском.
Дубровский рыбачит.
Вакула в окне маячит.
Случайный прохожий над Таней смеётся дико: последняя дура — взяла потеряла мячик. Теперь и беда скоро кончится, погляди-ка.

[club155153510|Резная Свирель]
#Наталья_Захарцева@cityhaze #мнимая_проза@cityhaze

Дух леса | [club51122422|ник овлет]

Маленький мальчик спит, обнимает куклы.
Рядом с ним мальчик-дух обнимает друга.
Спящий парнишка странный — бледнее духа,
призрак, напротив, смуглый.

Старый кошмар крадется к резной кроватке:
в правой руке несет он жутчайших монстров;
в левой руке — укоры и ругань взрослых.
Детские сны так сладки.

Маленький мальчик спит — он весь день пробегал:
улица-поле-лес, на опушке салки.
После гонял ворон — прилетали галки,
встретил у речки грека.

Старый кошмар уже подобрался к деткам.
Тонкие нити лезут из черных пальцев,
и не спасет ни мама, ни крепкий панцирь —
станешь марионеткой.

Маленький мальчик спит — он весь день был заперт
в липком колючем злом электрофорезе,
в капельницах, похожих на длинных цапель,
в светлых мечтах о лесе.

Старый кошмар склонился над хрупким тельцем,
нити его впились в окончанья нервов,
но смуглый дух пробрался по ним к владельцу —
кукольник сам стал жертвой.

Утром проснулся мальчик без капли страха.
Встал — на своих двоих зашагал на кухню,
выпил стакан воды, взял листок бумаги
и написал записку:
«Вернусь к полудню».

Все стихи автора: #Ник_Овлет@cityhaze
#стихи@cityhaze

Сезоны Персефоны | [club133780427|Овер]
Осень. После эпилога

— И жили они долго да счастливо, — улыбнувшись, добавил Эрик. Ему выпала честь быть вторым читателем Персефониной книги. Первым, разумеется, был Артемис.
Персефона улыбнулась в ответ. В сочинительстве она была не столь сильна, как иные авторы творческого клуба, но даже ей было известно, что заканчивать историю сладостным стоп-кадром свадьбы — баян и моветон.
— Придётся писать дальше, — признала княжна.
— Лучше блог веди, — посоветовал Эрик. — Пусть хотя бы нечеловеческая власть будет открыта для своих подданных.

Первым велением Артемиса была перепись волшебных существ — событие редкое, но положенное всякому новому Владыке.
Полетели по небу совы и вороны, побежали по земле волки да лисы. Каждого, в ком чуяли они волшебную силу, спросили и записали: кто он да каков в сути своей. Оборотень или ведунья, русалка или маг огня, электрошаман или хранитель поездов — никого Князь не хотел обойти вниманием. Но вовек бы не справиться даже его разуму, если б не Гатыборь, цифровой бог света. Тот лучше всех знал, как работать с большими данными и как представить их наглядно.

Ещё не окончилась перепись, а Артемис уж был в разъездах и визитах. Те, к кому он являлся, встречали Осеннего владыку с очами, опущенными долу, с опаской и недоверием.
— Наказать меня явился, княже?..
— Вовсе нет. За честным разговором пришёл.
Артемису хотелось понять, отчего некоторые поддержали Щайека. Слушал он внимательно и долго, когда приходилось — настаивал на ответах; и вот что понял.
Флаг взаимных свобод и равноправного уважения, поднятый Эриком три сотни лет назад, порядком истрепался в марш-броске сквозь предыдущий век. Мир стал похож на калейдоскоп в руке шалуна. Даже люди не успевали привыкнуть к новой картинке за окном, что уж говорить о волшебных существах. А их перечень, кстати, давно перестал являть собой константу.
— Я заметил, — отозвался Артемис, припомнив «фей кофеен» и «призраков коммунизма».
Как бы ни крепко было магическое братство, а уютного единства не стало и в нём. Славен был тот, кто сумел принять настоящее, найти в нём своё место или хотя бы не потерять прежнего. Вдвойне славен был тот, кто видел своё место в будущем. Прочим оставались тревоги, скитания и память о былом расцвете.
— Твой предшественник делал всё возможное, дабы помочь…
Артемис кивнул. Он не знал более горячего и притом влиятельного экоактивиста, чем Эрик. Тонны отходов не были сброшены в воду, гектары лесов остались целы благодаря ему. Сотни дриад и русалок, почти вымерший гномий клан были обязаны рыжему Князю жизнью.
Но этого было мало.
Мир, не единожды загонявший себя на край пропасти и чудом туда не улетевший, разучился верить чудесам.
Возраст, в котором дети поднимали на смех родителей, одетых Дедморозом и Снегурочкой, становился всё меньше. Счастливые звёзды падали в тишине, ибо никто не спешил загадывать им желания. Зачем, если можно опустить глаза в телефон и написать свою мечту в блоге?
— Щайек был одним из этих… технобогов. Сказал, что провёл кластерный анализ цифровых отпечатков… короче, что ему открылась истина: кто виноват и что делать. Говорил складно, не хуже Эрика, а что лицом странный был — так мы подумали, то цена за познания…
Артемис едва заметно дёрнул уголком рта, вспомнив о волосах Персефоны.
— Выходит, обманул нас Щайек. Не так спасителен оказался, как внушал, а мы тут перегрызлись почём зря. А может, это и была его истинная цель. Ну да пёс с ним, княже. Делать-то по-прежнему что?

Дома Артемиса ждали расспросы любопытной Персефоны, но отвечать ей Князю было не в пример легче — хотя бы потому, что честное «не знаю» никак не угрожало его статусу.
— Если бы этот Щайек таки попал в Загранье, он и впрямь смог бы тебя убить?..
Артемис обнял Персефону. Бедная, прожить почти год в неутолимой тревоге за него…
— Хрена бы он выкусил, звезда моя. Пока я спал, пространство и время вокруг были свёрнуты хитрым образом и внутрь никого не пускали. А если б Щайек напал по пути сквозь Приграничье… Оно б его и добило, при моём непосредственном участии. По крайней мере, так я сейчас чувствую.
— Приграничье, — задумчиво протянула Персефона. — Я так и не успела его осмотреть…
Шатёр, в котором Персефона прошла испытание на титул княжны, оказался телепортом, что вынес её прямиком к миру живых. Это Артемису пришлось пересекать пространства Приграничья на своих двоих. Показавшись издали лавандовой пустошью, всякий новый день оно являлось Осеннему князю в новом облике. И если Загранье было чем-то вроде вселенского склада или гостиницы, где на каждой двери висела табличка «Не беспокоить, а коли рискнёте — вам же хуже», то Приграничье было сродни площади или перекрёстку.
К бессолнечным небесам то и дело возносились воздушные замки невоплощённых идей, что ждали своего часа. Едва не задевая их вершины, пролетала в вышине вселенская пневмопочта Чертогов покоя. Пару раз Артемис заметил не только входящий, но и исходящий трафик, после чего проникся уважением к индуизму.
Заснув среди лаванды, Владыка Самайна очнулся в песках. Солнца по-прежнему не было, но и дождём хмарное небо не пролилось. Повинуясь неясному чувству направления, Артемис поднялся и продолжил путь. Тело его оставалось призрачным и невесомым, потому вместо привычных шагов выходило скольжение.
В следующие две недели Осенний князь повидал тундру и мангровый лес, солончаки и болота, заполярный снег и луговое разнотравье. На небесную пневмопочту он перестал обращать внимание, ибо и у земли было на что посмотреть. Тихие огоньки чужих молитв, духи-проводники и ментальные голограммы отчаянных сновидцев, что не испугались сойти с привычного маршрута ночных грёз. Чутьё, оставшееся у Князя со времён бытования оборотнем-одиночкой, заставляло его избегать близких контактов с кем и чем бы то ни было, но смутное чувство отсутствия угрозы становилось с каждым днём сильнее.
Первым из живых и притом осязаемых существ, встреченных Артемисом, оказался кот, рыжий и одноухий.
— А что такого? — вопросил он. — Практикуем, когда захотим. Вон и совы тоже… Ладно, я домой: хозяйка меня в шкафу обыскалась. Доброго пути тебе, княже.
Артемис почуял близость исхода и воплощения в тот миг, когда шаги его обрели ритм и вес, а фляга отяжелела от внезапно прибывшего снадобья. Ветер налетел в лицо, заставив задохнуться от воспоминаний.
Сосны и море.
Пологий берег уходит в воду, мелкие волны качают лодку. На той стороне пролива должен быть остров, длинный и узкий, словно хребет окаменелого ящера, а перед ним — малый островок. Островок есть. Хребта — нет.
Артемис запрыгнул в лодку, оттолкнулся от берега и налёг на вёсла.
Середина пролива встретила его боковым ветром и моросью; пришлось долго и мучительно выправлять курс. Некстати вспомнилось: на настоящем островке установлен памятник прачкам, что утонули, возвращаясь домой во время шторма.
Лодка с размаху села днищем на подводную скалу. Артемис перегнулся через борт и спрыгнул в мелководье.
Короткий подъём, заброшенный монастырь. Во дворе — надгробия, у входа — скульптура. Или…
Человек в чёрном шевельнулся, оборачиваясь к Артемису. Человек ли?
— Добродошли, недотопленный мальчик.
Артемис вздрогнул не столько от слов, сколько от усмешки, которой кривились тонкие губы под орлиным носом незнакомца. Скрестить с ним взгляды Князь не спешил, но чуял, что придётся. Нужно лишь вспомнить имя…
— И вам не хворать, преподобный Алоизие. Смотрю, в Чертоги покоя вас не допустили?
Усмешка искривилась ещё сильнее:
— Сам не захотел. А тебе тут что за дело?
Артемис усмехнулся в ответ:
— Коли всё о моём прошлом знаете, то и о нынешнем знать должны.
Преподобный кивнул:
— Потому я и здесь. Да перестань на меня волком глядеть: не будет драки. Или есть за что отлупить тебя, внучек?
Артемис подавился на вдохе, во все глаза глядя на священника. Единожды виденный памятник на острове — и…
— Бабушка твоя умела хранить тайны, мир её душе. А я не посмел признаться церкви в грехе своём. Полюбили мы друг друга, пока я в родном селе остаток срока отбывал. Чуял, что недолго мне осталось, а так ли грешна любовь в сравнении с былой гордыней?..
Противоречия мучили святого отца и по сю сторону бытия. Таково было посмертное наказание для человека, который одной рукой благословлял усташей, а второй спасал евреев и сербских сирот.
До Артемиса дошло, что пора спешить, пока милость преподобного Степинаца не сменилась на гнев.
— Копай, Анте, — протянув Князю лопату, приказал тот.
Земля оказалась мягкой и податливой. Убивать Артемиса, вопреки опасению, никто не спешил: преподобный дедушка отошёл к берегу и устремил взгляд куда-то вдаль. Быть может, в прошлое.
В какой момент воцарилась невесомость, в какой сменилась гравитация — Артемис не заметил. Вокруг было темно и душно, пыль лезла в ноздри, но верх явно поменялся местами с низом. Боги, сколько ещё вгрызаться в землю и хватит ли сил?
Последний глоток отвара. Под руками, стертыми в кровь, уже не древесные корни — травяные.
Звук извне, глухой и ритмичный. Кажется, музыка.
Последний удар лопатой; черенок ломается надвое, обозначив конец пути.
Воздух. Свет.

***

Веления Осеннего князя были одно другого странней да интереснее. Новогодние игрушки в духе Самайна он Стеклянному мастеру всё-таки заказал, но в первую очередь — громадную партию очков с непростыми линзами: если сквозь них внимательно глядеть, в обыденном волшебное проступит. Лишь бы терпения да веры хватило.
— К Новому году в довесок к подаркам пойдут. Топливо для Горыныча мои алхимики уже сделали.
— А ес-сли веры в человеке мало, можно будет остатки доес-сть? — уточнил кто-то из смехососовой молоди.
— Нельзя, — шикнул Владыка Самайна. — Только излишки. Да гляньте на людей, наконец: настолько вымотаны за три последних года, что нечего у них более взять. А битву друг с другом вы уже летом испробовали.
Свита зашуршала, кивая разнонаправленно. Владилен склонил голову: энерговампиру отчего-то стало неловко за выходку низших собратьев, что окончилась бойней в курганах.
— Время сеять, — изрёк Артемис. — Иначе не пожнём.

Золотой стрелой летел над миром сентябрь. Убывал световой день, прибывало в творческом огне, что на этот раз был разожжён с Иной стороны.
— Интервью с доппельгангером готово, нужны иллюстрации!
— К «Истории одного тролля» тоже…
— …А на этом фото, рядом с Симоной де Бовуар, моя бабушка. Она столько всего рассказала, что не знаю, как упихать в один заголовок. «Ведьмы, революция и феминизм»?
— Генотипирование вампиров и оборотней никак не успеем завершить за месяц, но можем вбросить тизер…
Работа шла. Артемис появлялся, где был нужен, внимательный и вдохновенный.
— Мы, княже, чуть ли не до исподнего перед будущими читателями раздеваемся, тайны свои открываем… А вдруг не выгорит затея? Поржут люди над новыми сказочками да и сдадут в макулатуру…
«Как тот школьный доклад по МХК, который Персефона по моим рассказам делала», — вспомнилось Артемису. «Весьма красивые фантазии», — с усмешкой хвалит учитель, и будто бы картонными становятся монстры и сущности, с которыми оборотень-охотник сходился в поединках. Шрамы у него от воображения и психосоматики возникли, не иначе.
— А мы не абы кому эти сказки рассказывать будем, — щурится Осенний князь.

***

Аластор, парфюмер-кудесник, давно задумывал создать аромат для творческого альянса, в котором состоял. Сплести воедино запах бальных кринолинов и диких трав, мистических туманов и коричного кофе, мерцающего уюта и сумрачных троп. К началу октября первые наброски были готовы; с ними Аластор и явился на встречу.
Для волчка, что стал звездой вечера, собрание пахло иначе. Фоновая человечья усталость почти не чуялась в тёплых волнах взаимной радости. Поверх всего царил сложный и терпкий аккорд, которому волчок затруднялся найти имя. А может быть, его источником был кевларовый меч Эрика, который заявился в программу с огненным танцем.
Прикрыв глаза, Артемис ждал своего выхода. Не было в нём страха выступлений, но Персефона всё равно держала его за руку. Так же, как прошлой осенью он держал за руку её саму.
Со сцены звучали [club60254761|стихи]. Персефона упустила начало, но концовка пробила её навылет:

— Ты хотела бы быть обычной, такой как все,
Но вглядись: ведь обычных попросту не бывает.
Помнишь холод, который приносит с собой сосед?
Тень коллеги, которая будто сама живая?

Пахнет осенью вечный дедушка у ларька,
У прохожего тянет туманом из рюкзака.
Грань легко перейти — уж очень она тонка,
Но какие миры она для нас открывает!

Артемис очнулся. Деревянные панели на стенах потрескались вертикально, проросли тонкими стволами от пола до потолка. В раскрытые окна влетел нездешний ветер, закружился по залу в незримом вальсе, гоняя опавшую листву. Сцена была пуста.
— Время, Анте…
Шёпот так тих, что не разобрать, по какую сторону грани он прозвучал.
— Приветствую вас, чудесные, — поднявшись с места, выдохнул Артемис.
Капли воды, подчинённые колдовской воле, замерли в невесомости под низкими кронами, и свет незримого солнца заискрился в них. Страницы волшебного сборника ожили на проекторе за спиной Осеннего князя, выходя навстречу зрителям величаво и доверчиво. Единороги, кентавры, оленедевы. Судьбоносная Лауме и бог дорог в кожаной косухе. Хранитель башенных часов и хранитель часов атомных. Зеленовласая ведьма верхом на роботе-пылесосе. Вампир и баньши. Маг вероятностей с кубиком Рубика в руке. Однокрылый ангел в комбезе скорой помощи. Учёный кот и волчок, явственно выговоривший «Пр-ривет»…
Дивные создания. Древние знания, истинные имена. Взмах веера — или крыла? Цокот каблуков — или копыт?
Непостижимое и невозможное — вот оно, на расстоянии руки. Приглядись, коснись осторожно. Не спеши убить его скептическим «не верю».
Да только никто и не покушается: удивлённо раскрыты рты, восторженно — глаза. Светится в них не внезапная вера — скорей уж уверенность. Всё, что являлось в грёзах, ловилось в рисунки и тексты, оказалось не галлюцинацией, не праздной выдумкой, над которой обидно шутили родные и сверстники.
Уже без страха проходят волшебные существа сквозь портал, открытый Владыкой Самайна, и там, куда они ступают, нет злобного омерзения, но есть доброе любопытство даже к самым неприглядным на вид.
— Спасибо, — услышал Князь по обе стороны грани.

Действо само собой перешло во двор; там торжественно возгорелся феникс, и от его пламени Эрик зажёг свой меч. Точнее, пару мечей. Второй — для Артемиса.
— Что, возлюбленный мой наставник, как в старые добрые?..
Танец на грани поединка, игра на грани боя. Мир Иной стороны — не один лишь пушистый мех да радужный свет: и клыки у него бывают, и когти. Наивным глазом не успеешь моргнуть, как затеряешься на жутких тропинках, а следы твои туманная топь приберёт. И всё-таки, единожды тайные чудеса увидев, глаз от них не сможешь более отвести.
Сорвавшись с меча, гаснут в полёте последние огненные языки. Разгорается в ответ иное пламя — трепетное и негасимое, бьётся под рёбрами. Лужи прихвачены тонким льдом, но никому из свидетелей чуда уже не холодно. Никто не замёрзнет в Самайн, не околеет от одинокой тоски в Долгую ночь.
— Творите, друзья. Вопреки всему. Во имя волшебства.
Закрыв глаза, Артемис падает в объятия Персефоны. Эрик держит его за плечи.

Близится новый Самайн, и нестерпимо нежна его острая красота.

Арт: [club207250398|Lisalins art]
Все сказки автора: #Овер@cityhaze
#сказка #городская_сказка #cityhaze